Текст книги "Сталинский СМЕРШ. Лучшие спецоперации военной контрразведки"

Автор книги: Юрий Ленчевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

Все люди, находящиеся в зданиях, должны быть предупреждены об опасности и выведены на сборный пункт. Оповещение может быть проведено двумя следующими способами.

1. Сигнал об уходе из зданий подается горнистами, которых потребуется иметь не менее 10 человек. Этот способ прост, но обладает следующими недостатками: не все люди могут понять сигнал. Разъяснение значения сигнала приведет к раскрытию конспирации всей работы. Оставшиеся после сигнала люди, заметив начало пожара, могут принять меры по его ликвидации и к борьбе с работниками, выполняющими операцию поджога. Возможны несчастные случаи.

2. Подача сигнала по внутренней радиосети. Оборудование такой сети, по сведениям, полученным от генерал-майора т. Апполонова, займет два дня. Пользуясь закрытостью, операцию поджога можно провести быстро и четко.

Полагаю, что для полного освобождения зданий достаточно предоставить 30 минут после подачи сигнала. По истечении этого срока будет начат поджог.

Как предварительная мера может служить сосредоточение всех оставшихся сотрудников и размещение войск в нижних этажах и отдельных корпусах зданий с изоляцией свободных помещений и закрытием в них доступа. По этому вопросу надлежит дать указания начальникам управлений.

Для принятия всех распоряжений, связанных с операцией, мною установлено дежурство ответственных лиц, находящихся в комнате 240, тел. 41–11. Кроме меня распоряжения могут принимать капитан госбезопасности Фонаков, майор Гольдберг, военинженер 2-го ранга Червяков.

Полагаю необходимым установить порядок передачи распоряжения о начале операции и его проверки.

НАЧАЛЬНИК КОМЕНДАНТСКОГО ОТДЕЛА УПРАВЛЕНИЯ НКВД СССР МАЙОР ГОСБЕЗОПАСНОСТИ БЛОХИН МАЙОР ГОЛЬДБЕРГ ВОЕНИНЖЕНЕР 2-го РАНГА ЧЕРВЯКОВ

ЦА ФСБ РФ,ф. К-1 ос, оп. 6, д. 89, л. 16–18 ¹⁴.

Подлинник. Рукопись

Москва жила своей прифронтовой жизнью. Особенно запомнился один из ее дней. 16 октября…

По улице шагают врассыпную разношерстные красноармейцы с темными лицами, с глазами, в которых глубокая усталость.

У магазинов огромные очереди, в магазинах сперто и сплошной бабий крик. Объявления: выдают все товары по всем талонам за весь месяц.

По талону за 26.Х выдают по пуду муки рабочим и служащим.

Метро не работает с утра. Трамваи двигаются медленно. Путь от Калужской до Преображенской заставы – 3–4 часа.

Ночью и днем рвутся снаряды зениток, громыхают далекие выстрелы. Никто не обращает внимания. Тревога не объявляется.

Многие заводы закрылись, с рабочими произведен расчет, выдана зарплата за месяц вперед.

Много грузовиков с эвакуированными: мешки, чемоданы, ящики, подушки, люди с поднятыми воротниками, закутанные в платки.

Вечером постановление Моссовета: всем учреждениям, предприятиям, магазинам, коммерческим предприятиям и т. д. предписывается работать по установленному порядку. Милиции следить за этим.

* * *

Бодрый старик на улице спрашивает:

– Ну почему никто из них не выступил по радио?.. Пусть бы сказал хоть что-нибудь… Худо ли, хорошо ли – все равно… А то мы совсем в тумане, и каждый думает по-своему…

Баба в очереди:

– Раз дело касается родины, значит, все должны одинаково страдать.

– Ну да уж… Сейчас так получается, что каждый должен гадать насчет себя… Кому что удастся…

– Вы не уезжаете?

– Куда там! Сунулись на вокзал, а билетов уже не продают.

– Мой сын пешком пошел… Вскинул на плечи мешок с сухарями, расцеловался и пошел – куда глаза глядят…

– Октябрьскую революцию будем праздновать?

– Обязательно… вон, слышишь, немцы уже конфетов привезли, сейчас на Рогожской сбросили…

– Двум смертям не бывать…

– И где она стукнет, никогда не предугадаешь.

– Кому суждено…

– Смерть не страшна, а вот коли он начнет издеваться, дурость свою показывать…

– Все говорят: у немцев нет того, нет другого. А у нас, гляди-ка, народ мучается в очередях!

– Ну и шла бы ты, старая, к немцам, а еще лучше прямо к сатане на рога!

– Сечку дают?

– Дают, и на детские, и на взрослые.

– Становитесь в очередь! Нечего примазываться.

– Я и то стою!

– Граждане! Красноармейцам вне очереди по одному батону без карточек.

– Ну что ж, это правильно. Они жизнь отдают.

* * *

У баб в очереди установился такой неписаный закон: если кто во время стрельбы бежал из очереди – обратно его не пускать.

Дескать, пострадать, так всем вместе. А трус и индивидуалист (шкурник) пусть остается без картошки.

По улице двигаются грузовики с бойцами. Из рупора, зычно:

 
Ребята, не Москва ль за нами?
Умрем же за Москву!
 

Тяжело молчать и тяжело говорить о том, что происходит. А происходят события огромнейшего исторического значения.

На нас обрушилась военная промышленность всей Европы, оказавшаяся в руках искуснейших организаторов.

А где английская помощь?

А может быть, английский империализм хочет задушить нас руками Гитлера, обессилить его и потом раздавить его самого? Разве это не логично, с точки зрения английских империалистов?

Весь мир знает, как тонко умеет «англичанка гадить» – эти слова пожилого, интеллигентного вида человека Сумцов услышал на улице. Задумался.

16 октября 1941 года в Москве началась невероятная паника. В город просочились немецкие агенты, которые начали распространять листовки: «Не бойтесь, мы никого трогать не будем, переходите к нам, вот вам пропуск» и так далее… Эти же листовки сбрасывались и с самолетов – ночами было примерно восемь-девять налетов. Одна бомба, в частности, угодила в здание ЦК партии, другая – в гараж НКВД…

Начальник Управления НКВД по Московской области Михаил Иванович Журавлев собрал весь руководящий аппарат в эти дни на оперативное совещание. Приехал Меркулов – заместитель министра внутренних дел. Выступил. Обрисовал все в довольно мрачных тонах: немцы уже рядом, уже на Сходне немецкая танковая разведка появилась, уже в Химкинском районе немцы устанавливают орудия. В общем, положение сложное, чтобы не сказать иначе… «Никто, конечно, Москву сдавать не собирается, – сказал Меркулов, – но мы должны быть готовы и к этому варианту…» Выступил Журавлев: «Мы должны встретить немца во всеоружии. Насколько хватит сил, будем отстаивать Москву». И это прозвучало как приказ для сотрудников московского управления.

А на улицах уже происходили страшные вещи – грабили магазины, на фронте уже были случаи, когда красноармейцы бросали оружие и, сбросив форму, бежали в тыл. И их надо было как-то задержать. А в это время уже начали подходить сибирские дивизии и разгружаться в зоне Москвы.

И тут прозвучал приказ Верховного Главнокомандующего. Журавлев зачитал его чекистам в кабинете – собрались все. «Распространителей паники, немецких агентов, сигнальщиков, бандитов, грабящих население и магазины, расстреливать без суда и следствия на месте…»

Нужно отметить положительную роль московских руководителей.

– До Журавлева, то есть где-то до июля 1941 г. (а он пришел к нам в августе 41-го), Управление НКВД по Московской области возглавлял Кубаткин Петр Николаевич. Это была светлейшая личность… Ужасно, но после войны его расстреляли по так называемому «ленинградскому делу», – вспоминали московские чекисты. – В те годы, когда Кубаткин работал в Москве, он наводил у нас порядок после всех этих ежовских дел, благодаря ему были изгнаны из нашего управления те, кого мы именовали «липачами», то есть сотрудники, которые в годы ежовщины фальсифицировали дела на честных людей, писали на них всевозможную «липу», добиваясь их незаконного осуждения. Да, память о бывшем пограничнике-чекисте Кубаткине у людей осталась светлой. И вот в Московское управление приходит Журавлев. Сразу стало ясно: с этим человеком работать можно. А ведь труд, который он брал на свои плечи, был колоссальный: он возглавлял всю оперативно-следственную работу по Москве и Московской области. Более того, все оперативные мероприятия, где бы они ни проводились – в центре Москвы или где-то на границе столичной области, – все непосредственно докладывалось ему и ему же подчинялось. Такая была тогда централизация… Это был человек, который работал с 10 часов утра и до 5–6 часов утра следующего дня. Пять часов на сон – это был его ежедневный отдых. Он и спал тут же, на работе, – в комнате рядом с кабинетом, на Лубянке, 14.

– На столе у Журавлева, как водится, было много телефонов… Часто ему звонил Берия, но он обычно реагировал на его звонки довольно безучастно, без особого интереса.

С Берия он мало считался, не говоря уж о каком-то рвении. Но стоило раздаться звонку от Щербакова [4]4
  А. С. Щербаков – первый секретарь МК и МГК, секретарь ЦК ВКП(б), начальник Совинформбюро.


[Закрыть], как он сразу «собирался» – такой звонок был как сигнал к действию. Очень он уважал Щербакова.

Журавлев решительный был человек. Смелый. И главное – высокопорядочный. И очень человечный. Кому-то надо помочь? Все знают: Журавлев никому отказать не может. Если это в его силах, обязательно сделает. Очень заботливый был человек… Если б таких оказалось побольше, история наша могла бы выглядеть несколько иначе, – рассказывал Сумцову один из подчиненных Журавлева.

Московское Управление НКВД играло важную роль. Фактически именно это управление должно было противостоять гитлеровцам. Это оно брало на себя главные контрразведывательные, а также другие функции, которые обычно осуществлял Центр, – а получилось так потому, что аппарат Наркомата внутренних дел уже эвакуировался из Москвы. А Управление осталось. И вся тяжесть практической работы падала именно на Журавлева и его аппарат.

20 октября ГКО ввел в Москве и прилегающих районах осадное положение. Войска ПВО Москвы вели упорную борьбу с авиацией противника. В октябре враг совершил на Москву 31 налет, в этих налетах участвовало 2 тысячи самолетов (из них было сбито 278), к городу прорвалось только 72 самолета. Это было трудное время. Тяжело было жителям Москвы, а на фронте было еще труднее. Враг понес значительные потери, но от захвата Москвы не отказался, решив во что бы то ни стало овладеть ею до начала зимы. Перевес сил был на стороне противника. На Москву была нацелена 51 дивизия, в том числе 13 танковых и моторизованных. «Но и мы решили не сдавать свои позиции. Стоять насмерть! – вспоминает Сумцов. – Войска фронтов получили приказ прочно удерживать занимаемые рубежи».

* * *

Конечно, столица пострадала, не обошлось без жертв. Об этом свидетельствует приведенный ниже документ.

Спецдонесение коменданта Московского Кремля в НКВД СССР о гибели личного состава при бомбардировке

30 октября 1941 г. Сов. секретно

№ 47/14158с

29 октября 1941 г. в 19.22, через 2–3 минуты с начала объявления воздушной тревоги, в момент выхода подразделений из Арсенала в бомбоубежище с вражеского самолета в Кремль на территорию Арсенала сброшена бомба фугасного действия.

Взрывом бомбы:

а. убито – 41 чел.

б. не найдено – 4 чел.

в. тяжело ранено – 54 чел.

г. легко раненных – 47 чел.

Из них: в лазарете УКМК – 9 чел., отпущено в подразделения – 38 чел.

Кроме того, разрушен малый гараж, разбиты 2 автомашины «ЗИС-5», 1 пикап и 1 мотоцикл. Разрушены общежития транспортной роты, ВПК, музкоманды и часть мастерских, расположенных в нижнем этаже Арсенала. Во всех корпусах выбиты стекла.

Комендант Московского Кремля Генерал-майор СПИРИДОНОВ

ЦА ФСБ РФ, ф. 17, оп. 25, д. 10, л. 236

Заверенная копия

Москву бомбили. Опасности подвергались жители столицы, военнослужащие. Константин Сумцов нес свою службу, а к опасности относился философски.

– Жизнь – довольно рискованное предприятие, – с улыбкой говорил Костя. Он с грустью вспоминал об Ирме. От воспоминания о неожиданном расставании щемило сердце.

До наступления наших войск под Москвой каждый день был днем смертей, тяжелых боев.

* * *

Осенью сорок первого был секретный приказ Председателя Государственного Комитета Обороны И.В. Сталина по уничтожению населенных пунктов в районе линии фронта – осуществлялась тактика «выжженной земли».

Ставка ВГК издала приказ № 0428 о лишении германской армии возможности использовать для обороны населенные пункты:

«Опыт последнего месяца войны показал, что германская армия плохо приспособлена к войне в зимних условиях, не имеет теплого одеяния и, испытывая огромные трудности от наступивших морозов, ютится в прифронтовой полосе в населенных пунктах. Самонадеянный до наглости противник собирался зимовать в теплых домах Москвы и Ленинграда, но этому воспрепятствовали действия наших войск. На обширных участках фронта немецкие войска, встретив упорное сопротивление наших частей, вынужденно перешли к обороне и расположились в населенных пунктах вдоль дорог на 20–30 км по обе их стороны. Немецкие солдаты живут, как правило, в городах, в местечках, в деревнях в крестьянских избах, сараях, ригах, банях близ фронта, а штабы германских частей размещаются в более крупных населенных пунктах и городах, прячутся в подвальных помещениях, используя их в качестве укрытия от нашей авиации и артиллерии. Советское население этих пунктов обычно выселяют и выбрасывают вон немецкие захватчики.

Лишить германскую армию возможности располагаться в селах и городах, выгнать немецких захватчиков из всех населенных пунктов на холод в поле, выкурить их из всех помещений и теплых убежищ и заставить мерзнуть под открытым небом – такова неотложная задача, от решения которой во многом зависит ускорение разгрома врага и разложение его армии.

Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:

1. Разрушать и сжигать дотла все населенные пункты в тылу немецких войск на расстоянии 40–60 км в глубину от переднего края и на 20–30 км вправо от дорог.

Для уничтожения населенных пунктов в указанном радиусе действия бросить немедленно авиацию, широко использовать артиллерийский и минометный огонь, команды разведчиков, лыжников и партизанские диверсионные группы, снабженные бутылками с зажигательной смесью, гранатами и подрывными средствами.

2. В каждом полку создать команды охотников по 20–30 человек каждая для взрыва и сжигания населенных пунктов, в которых располагаются войска противника. В команды охотников подбирать наиболее отважных и крепких в политико-моральном отношении бойцов, командиров и политработников, тщательно разъясняя им задачи и значение этого мероприятия для разгрома германской армии. Выдающихся смельчаков за отважные действия по уничтожению населенных пунктов, в которых расположены немецкие войска, представлять к правительственной награде.

3. При вынужденном отходе наших частей на том или другом участке уводить с собой советское население и обязательно уничтожать все без исключения населенные пункты, чтобы противник не мог их использовать. В первую очередь для этой цели использовать выделенные в полках команды охотников.

4. Военным советам фронтов и отдельных армий систематически проверять, как выполняются задания по уничтожению населенных пунктов в указанном выше радиусе от линии фронта. Ставке через каждые 3 дня отдельной сводкой доносить, сколько и какие населенные пункты уничтожены за прошедшие дни и какими средствами достигнуты эти результаты».

Боец войсковой части 9903 Зоя Космодемьянская 27 ноября 1941 года выполняла этот приказ. Но погибла…

* * *

Наступление гитлеровских войск на Москву возобновилось 15–18 ноября. Ценой огромных потерь в конце ноября – начале декабря противнику удалось выйти поближе к Москве. Но дальше враг не прошел. Инициатива действий стала переходить к нашим войскам. В результате упорной обороны и контрударов в конце ноября – начале декабря последние попытки немцев прорваться к Москве были сорваны. Советские войска, находясь нередко в критическом положении, выстояли и обескровили врага. Моральный дух гитлеровских войск был надломлен.

* * *

Изгнание с московской земли гитлеровских захватчиков выдвинуло перед чекистами новые задачи – выявить и подвергнуть аресту вражескую агентуру, лиц, которые запятнали себя сотрудничеством с врагом. На освобожденной территории оперативные группы выявили более 30 агентов немецкой разведки, около 50 предателей, работавших в полиции, 400 других изменников Родины, 78 преступников-мародеров.

Не удалось избежать и ошибок. В число арестованных попали лица, которые, согласившись по принуждению сотрудничать с оккупационными властями, в то же время, как было подтверждено в ходе дальнейшего следствия, скрытно оказывали помощь партизанам, обеспечивали их продуктами питания, передавали сведения о войсках противника и готовящихся карательных операциях. Иногда не принималось во внимание нахождение близких родственников арестованных в действующей армии.

В сражении за Москву чекисты показали себя достойно.

Глава третья. Я – контрразведчик

Кем стать? В детстве Костя об этом на задумывался. Возникали разные желания. Машинистом паровоза… Киномехаником… С возрастом вдруг возникло страстное желание стать моряком. Мечтал о море, бредил им. Жизнь свою представлял только в морской форме, на корабле. Сверстники стали звать его «Костя-капитан». Однако моряком стать ему не довелось. Призвали служить в пограничных войсках. Мечта о море отошла в сторону, с гордостью стал носить зеленую фуражку. О том, что станет контрразведчиком, ему и в голову не приходило. Конечно, романтика этой деятельности не была ему безразлична, волновала, будоражила воображение. В предвоенные годы газеты, фильмы клеймили иностранных шпионов. Впечатление было такое, что чужеземные лазутчики воруют у нас секреты, а мы у них – ни-ни. Об этом были кинофильмы «Высокая награда», «Ошибка инженера Кочина», спектакль «Очная ставка». Мать Кости, Тамара Владимировна, скептически относилась к увлечению сына морской романтикой и однажды сказала:

– Будь кем хочешь: врачом, инженером, артистом, агрономом, геологом, но только будь честным, деятельным, добрым человеком.

Война… Рушились привычные представления о добре и зле. Константин столкнулся с вероломством, предательством…

Навсегда в памяти остались бои на границе. Гибель товарищей… Тогда он впервые познал, что такое смерть. Вот только что был рядом твой товарищ по оружию Юра Писной. А через минуту лежал, уткнувшись лицом в землю. Сраженный пограничник, казалось, только споткнулся и вот-вот поднимется, чтобы снова крушить врага. Что мог он, Константин Сумцов, сделать для погибшего? Проститься с ним… Чувство безысходности охватило Константина.

Смерть человека всегда трагична. Потеря каждой индивидуальности невосполнима. Константин стоял в оцепенении, не чувствуя времени. Выстрелы рядом вернули его к действительности. Шел бой.

О том, что было, лучше не вспоминать. Сумцову не хотелось думать и о том, что ждет его впереди. По натуре он был оптимист. О плохом, трагическом не задумывался…

По постановлению ГКО СССР от 12 октября 1941 года была создана Московская зона обороны – территория по линии Калинин – Ржев – Можайск – Калуга – Тула – Коломна – Кашира. В октябре по приказу НКВД был образован штаб охраны Московской зоны. При этом штабе и служил Сумцов. Вся зона была разбита на семь секторов. Органы НКВД обязаны были очистить ее от сомнительного и подозрительного элемента, проводить борьбу с дезертирством, навести порядок на дорогах и одновременно обеспечить связь фронтов с Москвой по ВЧ.

В Московскую зону входили войска 24-й и 60-й Армии.

24-я Армия, которой командовал пограничник генерал-майор Константин Иванович Ракутин, участвовала в Смоленском сражении, задержала наступление немцев на Москву. К 20 октября управление армии было расформировано. Вторично 24-я Армия начала формироваться в декабре сорок первого в Московском военном округе. Наша гвардия родилась в 24-й Армии, а имя ее командующего Ракутина займет свое достойное место в истории Великой Отечественной войны.

После разгрома гитлеровских войск под Москвой Московская зона обороны, по существу, стала выполнять роль резервного фронта, готовя пополнение для действующей армии.

* * *

Константин Сумцов весной 1942 года, поучившись на курсах Московской межкраевой школы НКВД, стал служить в запасном полку Московской зоны обороны помощником уполномоченного Особого отдела. С большой теплотой он всегда вспоминал своего первого наставника капитана Петра Александровича Овчинникова [5]5
  Фамилия изменена.


[Закрыть], руководившего чекистской работой в полку. Константин представился ему. Капитан расспросил его о полученной подготовке.

– Эх, молодо-зелено… Чекистскую науку за короткое время постигнуть нельзя, – усмехнулся он. – Будешь повышать квалификацию в ходе работы.

– Постараюсь.

– Надеюсь. Свой экзамен на право быть бойцом ты сдал в бою на границе. Теперь твоя ближайшая задача – познать приемы и методы подрывной деятельности вражеской разведки, постичь основы чекистского мастерства…

Овчинников, вводя Сумцова в курс дела, рассказал о части, в которой ему предстояло служить.

– Мы призваны, – говорил капитан, – оградить эту часть от подрывных действий врага.

* * *

Как-то в комнату, где Сумцов работал, зашел молоденький лейтенант, попросил выслушать его.

– У меня в учебном взводе служит сержант Анатолий Вишняков. Требовательный, расторопный командир отделения. Но вот что смущает. Писем он получает и отправляет очень много. Прямо как полевая почта.

– Ну и что? – искренне удивился Сумцов. – Видимо, у сержанта много друзей.

– Не знаю, друзья ли это. А вообще Вишняков мастер заводить знакомства. Вот вчера, к примеру, я видел его со старшиной из авиационной части. Случайно ли все это?

– Мы учтем ваше заявление, – ответил Сумцов. – Может быть, вы еще что-нибудь заметили?

– Больше ничего, если не считать, что у Вишнякова есть характерная примета – небольшой шрам на левой Щеке.

«Бдительный товарищ», – подумал Константин, провожая лейтенанта. Однако личностью сержанта решил поинтересоваться, ведь его начальник – опытный чекист капитан Овчинников говорил ему, молодому, начинающему контрразведчику:

– В нашей работе нет мелочей. Любой на первый взгляд не заслуживающий серьезного внимания сигнал должен быть проверен.

Для начала Сумцов. выяснил, что сержант Вишняков действительно получает много писем. И все с фронта. Узнал, что до войны он работал трактористом в Харьковской области. Там у него остались родные…

Когда Сумцов доложил о беседе с заявителем своему начальнику, то тот, внимательно его выслушав, сказал:

– Это сигнал! А любой сигнал мы должны проверить. Говоришь, родные сержанта в оккупации.

– Под Харьковом.

– Само по себе это не дает нам право подозревать человека в чем-то неблаговидном. Немец-то у нас какую территорию отхватил! Миллионы людей оказались в оккупации. Им можно лишь посочувствовать. Хотя такой факт биографии этого сержанта тоже приходится учитывать. Узнай, в какой части служил сержант. И еще поинтересуйся его взаимоотношениями с лейтенантом. Может быть, у них сложились неприязненные отношения, несовместимость характеров, просто возникла обида… И лейтенант-заявитель хочет подбросить горошину в сапог ближнего своего, – с улыбкой закончил инструктаж капитан Овчинников.

Когда Сумцов назвал Овчинникову номер дивизии, в которой ранее служил Вишняков, капитан оживился.

– Дивизия, о которой ты говоришь, – сказал он, – вела тяжелые бои на дальних подступах к Москве. Некоторые ее подразделения попали в окружение. Выходили с боями… Несмотря на лишения и невзгоды, многие бойцы и командиры этой дивизии сумели вырваться к своим. Выходили они, как правило, группами, но были и одиночки. Выяснилось, что кое-кто из них побывал в лапах врага.

Через некоторое время Сумцов доложил Овчинникову:

– По проверенным данным, Вишняков находился в окружении.

– Есть ли какие-нибудь сведения о поведении его в то время?

– К сожалению, пока ничего, – ответил Сумцов.

– Надо обязательно выяснить!

Однако, как Сумцов ни старался, ничего существенного о Вишнякове узнать не удалось. Мог знать ефрейтор Басков, с которым сержант находился в близких отношениях, вел с ним уединенные беседы, но ефрейтора в полку не было: он выбыл на фронт.

Вскоре Сумцову стало известно, что Вишняков обратился к командованию с просьбой дать ему увольнительную на одни сутки за пределы части. Мотив простой: «завел любовь» с девушкой, работающей в столовой батальона, Ольгой Андреевной Нестратовой, отец которой погиб на фронте. Мать живет в пригороде столицы, одна. По словам Вишнякова, она очень нуждается в помощи по хозяйству. Вот он и обещал Ольге помочь ее матери, если дадут увольнительную.

Сумцов навел справки в тот же день и узнал: мать Ольги живет возле военного аэродрома, а брат – старшина-сверхсрочник – служил в части, которая обслуживает этот аэродром. Доложил это Овчинникову.

– Твои выводы? – спросил капитан.

– Можно предположить, что цель Вишнякова – побывать в районе военного аэродрома. А чтобы его появление в тех местах не вызвало подозрений, он добивается официального разрешения. Придумал предлог для увольнения.

– Возможно, – согласился Овчинников. – Но это не дает нам оснований считать, что Вишняков действует по вражескому заданию. Надо все тщательно проверить. Задача непростая. Один непродуманный шаг – и возможного шпиона можно спугнуть, упустить или невинного обидеть, а такое недопустимо. С сегодняшнего дня Вишняков – твоя главная забота. А что мы о нем знаем?

В связи с намерением Вишнякова побывать в районе военного аэродрома Овчинников обратился в Особый отдел авиационного базирования. Послал к его начальнику Сумцова. Начальник отдела капитан приветливо встретил Константина, внимательно выслушал сообщение о Вишнякове, его намерениях.

– Хорошо, что сообщили нам об этом сержанте. Посмотрим, как он поведет себя при встрече с нашими авиаторами. Нам уже приходилось иметь дело с любителями совать нос в чужие дела.

Прошло несколько дней, и Овчинников с Сумцовым имели материалы, поступившие из Особого отдела авиаторов. Из них следовало: представившись «женихом» Ольги, Вишняков познакомился с ее братом – старшиной из авиационного подразделения. После этого они дважды встречались, и каждый раз Вишняков в очень осторожной форме, как бы между прочим, проявлял интерес к марке самолетов, находившихся на аэродроме, их численности, способам маскировки. Другой бы на месте старшины, брата Ольги, возможно, не обратил бы внимания на любопытство Вишнякова, но старшина был осведомитель Особого отдела «Андреев» и держал ушки на макушке. Интерес Вишнякова к аэродрому был замечен осведомителем, и он попал на его карандаш. Поданным Особого отдела, в последний раз, прежде чем зайти в дом матери Ольги, Вишняков прошел вдоль всего аэродрома. Когда его останавливали, предъявлял увольнительную и заявлял, что разыскивает своего родственника. Все эти данные начальник Особого отдела авиационного базирования оформил в качестве свидетельских показаний старшины Нестратова. Через день Сумцов выехал в часть, где служил ефрейтор Басков. Его считали другом Вишнякова.

Рослый широкоплечий ефрейтор, узнав, кто интересует Сумцова, заявил резко и прямо:

– Друг, говорите. Избавь меня боже от таких друзей, а от врагов я сам избавлюсь. Вишняков – подозрительный тип. Рьяный службист, но все делает напоказ, не от души. Перед начальством лебезит, угодничает. Закрутил любовь с Олей-поварихой, но, как видно, с каким-то своим интересом… Старался познакомиться с красноармейцами соседних частей. Раздобыл где-то командирский компас, хранит его у себя. Зачем? Видел я у него записную книжку, в которой много номеров полевых почт.

– Каких полевых почт?

– Вишняков чуть ли не от каждого, с кем встречался в запасном полку, брал слово прислать ему письмо из новой части, обещал ответить. Многие писали ему. Номера полевых почт он записывал в свою книжку…

Обо всем этом Овчинников доложил в Особый отдел фронта. Вскоре на запрос капитана Овчинникова поступил ответ из Особого отдела стрелковой дивизии, в которой служил Вишняков. Это была объяснительная записка командира, возглавлявшего группу бойцов, выходивших из окружения. В ней говорилось: «Наша группа, за редкими исключениями, не меняла своего состава. Хорошо помню, что красноармеец с весьма заметной приметой (шрам на щеке) присоединился к нам в одиночном порядке. Командир спросил его, из какого он полка и где находился до того, как нашел нас. Он назвал номер части и рассказал, что при отступлении в первую же ночь потерял своих сослуживцев и больше недели плутал по лесу, питаясь ягодами. Мне запомнился его крайне изможденный вид. Сапоги и одежда его были изношены до предела. Хотя у бойцов нашей группы продукты были на исходе, они все же нашли возможным поделиться своими скудными запасами с этим красноармейцем».

– Что ты об этом скажешь? – поинтересовался капитан Овчинников, глядя на Сумцова.

– Шрам на щеке… А ведь у Вишнякова он действительно есть. Все это очень важно. Однако объяснительная записка не дает ответа на главный вопрос: был ли Вишняков в руках врага? Выходит, дело не доведено до конца.

– Я такого же мнения, – сказал капитан.

Согласившись с точкой зрения Сумцова, он заметил:

– Собранные нами улики – показания свидетелей, наличие у Вишнякова записей о полевых почтах частей фронта – говорят о том, что он, несомненно, собирает сведения разведывательного характера. Разумеется, мы оказали бы следствию большую помощь, если бы сумели документально подтвердить наши вполне обоснованные предположения о пребывании Вишнякова у гитлеровцев. Видимо, следует найти его сослуживцев по стрелковой дивизии, когда их часть оказалась в окружении, узнать у них, как вел себя Вишняков в то время.

Утром стало известно: неожиданно для всех Вишняков подал командованию рапорт с просьбой отправить его на фронт. Обстановка потребовала незамедлительных действий.

Через день последовал приказ командира полка о направлении Вишнякова в часть действующей армии. Однако добраться до нее сержанту не удалось. Когда он, находясь в отличном расположении духа, собрался в дорогу, ему в присутствии понятых был предъявлен ордер на обыск, выписанный с санкциями военного прокурора. Найденные у него улики превзошли ожидания. Кроме записной книжки с номерами полевых почт, у Вишнякова во время обыска обнаружили лист бумаги, аккуратно вшитый в подкладку шинели. На одной стороне листа была вычерчена схема расположения подразделений полка, на другой – схема военного аэродрома с указанием его размеров и находящихся на нем самолетов. На схеме были указаны ориентиры, по которым гитлеровские летчики без труда могли обнаружить объекты для бомбометания. Чуть ниже – адрес завода по ремонту танков.

– Это уже не вопрос: «Кто такой Вишняков?». А хороший восклицательный знак, – выразился Овчинников показывая на разложенные на столе предметы, уличающие Вишнякова в шпионаже. Капитан спросил его:

– Что это такое?

Вишнякова как током дернуло. Изменился в лице, но лишь на мгновение. Затем, стараясь показать себя спокойным, ответил: