Текст книги "Убить Юлю II"

Автор книги: Юрий Рогоза

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 6 страниц)

– Нет, а все-таки, – не отставал я, – так сказать, с позиции Высшей справедливости?

Ю отвратительно осклабился:

– Тебе самому до высшей справедливости, как до Москвы раком! А туда же – Сам Самыч, Сам Самыч…

Чувствовалось, что он почему-то не хочет говорить о сиплом предателе.

– Извините, что вмешиваюсь… Я не прислушивался, просто вы говорили громко… – раздавшийся голос был спокойным, интеллигентным, сдержанно-уверенным. Мы с ангелом оглянулись.

Мужчина, как мужчина. Немолодой, но подтянутый. Костюм, седина, едва ощутимый запах дорогого одеколона. На столике – большая чашка кофе, журнал «Бизнес». Типичный иногородний бизнесмен средней руки, часто бывающий в Киеве по делам.

– Если я напрасно вмешиваюсь, сразу скажите – (к моему облегчению, Ю не выдал хамского пассажа, промолчал), – просто так получилось, что я знаю Сам Самыча очень много лет. Нет-нет, я к политике отношения не имею! Мы знакомы, можно сказать, с детства, вместе еще… – (незнакомец замялся). – Впрочем, неважно… Я только хотел сказать, что в его поведении ничего необычного нет…

– Прямо-таки и нет!.. – не выдержал я.

– Я имею в виду – необычного для него. Знаете, он всегда был с червоточиной, даже в том возрасте, когда в человеке и червоточить-то еще нечему… Словно с ранних лет был запрограммирован на подлость, причем на такую, монументальную… судьбоносную, что ли… Я все не мог понять – если в человеке столько готовности совершить низость, как она может не прорваться!? Даже одно время думал, что ошибался относительно его, такое ведь тоже случается – думаешь о человеке плохо, и совершенно напрасно!.. Но видите – оказывается, не ошибался…

Незнакомец произнес это без злорадства, чувствовалось, что он и хотел бы ошибиться, да не вышло.

Мужчина отодвинул пустую чашку, скрутил журнал трубочкой.

– Ну, всего хорошего. Извините, что помешал разговору. Не сдержался…

И он вышел, качнув стеклянную дверь.

– Все слышал? – спросил Ю.

Я пожал плечами.

– Случайный человек на ночной заправке… Может, он вообще все это выдумал…

– Не выдумал, – жестко отрезал Ю, а затем, вдруг смягчившись, добавил: – Но ты на Сам Самыча сильно не наезжай, слышь…

– Это почему?

– Так печать же на нем, вот почему! Неужели сам не видишь?! Ты же какой-никакой, а писака, такие вещи сечь обязан… Не понимаю…

Я обмер. Это было правдой. Не знаю, что я там обязан «сечь», но я последние месяцы совершенно ясно различал на лице соцреалиста-перебежчика какую-то тень, делавшую лицо серым и блеклым даже на экране самого цветного телевизора… Печать! Оказывается, вот что это! Именно по такой печати, наверное, опытные экстрасенсы безошибочно определяют по фотографии, что человек умер. Что-то похожее говорят и ученые-биоэнергетики…

Я почувствовал, что больше не могу злиться на Сам Самыча, человека с ТОЙ САМОЙ ПЕЧАТЬЮ на лице. Не знаю, в каком из четырнадцати «шестисотых» прохудился тормозной шланг, какая Аннушка уже разлила свое масло, скажу одно – меня это не радует. Честное слово. Как не обрадовала смерть (не смерть, гибель!) депутата Кушнарева. Да, я злобно иронизировал по поводу его истеричных обещаний «харьковской власти», я с живым издевательским интересом наблюдал по телевизору за его ходками в прокуратуру, я, наверное, и дальше бы…

Но в тот день (я очень хорошо запомнил), когда сообщили о том, что он ранен (а сообщили так, что было ясно – ему не жить…), я замер перед экраном, чувствуя, что на душе как-то пусто. Пусто и плохо… И не было в тот миг ни политики, ни власти, ни ненависти, а был далекий город на другом конце страны, где мучительно умирал на больничной койке раненый в живот мужчина. И мне очень хотелось, чтобы он выжил. И мне не верилось в это. И мне от этого было очень мерзко. И мне открылось, что перед лицом БОЛЬШОГО УХОДА то, что кажется нам судьбоносным на Майдане, оказывается суетной дискотекой…

Назовите меня сентиментальным придурком.

Назовите меня космополитом безродным.

Назовите меня «донецким».

Как угодно назовите, но чумазое быдло, которое через несколько дней после этого подняло над головами транспарант «Янукович, запрошуємо на полювання!», кто угодно, только не мои друзья…

НОЧНАЯ МАЛИНА

Конечно же, купить сигареты я забыл. Так оно всегда и бывает, когда голова забита не привычными человеческими нуждами, а совсем другим. А ведь лежали они на кассе заправки в 11 рядов, демонстрируя товарное изобилие, это самое приятное из преимуществ капитализма над совком…

Одним словом, хотелось курить. И просто так хотелось, и вдвойне – оттого, что подлец Ю опять беззаботно молчал, ни слова не говоря ни о Юле, ни о том, кто хочет ее убить, ни о том, как я должен этому помешать. Жестокие забавы у нынешних ангелов-хранителей…

А «Суза» словно сам по себе снова, привычно кренясь на поворотах, выруливал к Липкам. К Парламенту, Кабмину, Банковой, словно старые ветвистые деревья и спрятавшиеся за ними здания не только знали тайну, но и могли ее открыть…

На развилке около Печерской мэрии я даже сквозь шлем услышал громыхание музыки – тротуар и улица напротив Silver Cup была плотно и бестолково заставлена дорогими авто, само заведение то и дело взрывалось яркими бликами. Золотая молодежь, разбавленная теми, кто под нее «косит» в поисках жизненного шанса и приблудными иностранцами, буйно прогуливала отцовскую удачу на очередной диско-партии.

Я притормозил, умело пронырнув в щель между косо стоящей «бэхой» и «Бентли» с угрюмым шофером во мраке салона и остановился, въехав на тротуар. Ни плечистые «секьюрити», ни опытный фейс-контрол меня не смущали, я ведь иногда заходил в этот модный вертеп, сидел в углу, пил свой Burn, курил, глядя на неестественно веселых от «Экстази» с пивом ребят и возбужденно-отчаянных девочек, и чувствовал себя иностранцем из далекой провинциальной страны. Но при этом испытывал почему-то не растерянность, а уютную, сладкую грусть…

– Подожди, – бросил я ангелу на ходу, – я быстро, за сигаретами…

– А может, это… сюда заскочим? – он кивнул на противоположную сторону улочки, где мы, собственно, и остановились.

Удивительно, кофейня «Малина» тоже не спала этой ночью. Старая добрая «Малина»… Лет пять назад я часто водил сюда жену есть дорогие пирожные с диковинными иностранными названиями. Но потом она сказала, что в «Пассаже» сладости вкуснее, похожи на парижские, и мы стали ездить туда.

– Может, тут и сладкое есть… – очень по-детски добавил Ю.

В «Малине» все было почти так же, как и много лет назад. И еще – здесь было совершенно пусто – вернее, не совершенно, а почти – в разных концах зала сидела пара одиноких мужчин, занятых своими мыслями, усталый молодой бармен киношно протирал стаканы, изредка бросая взгляд на экран работавшего без звука огромного телевизора.

У меня уже созрел план – наивный, но очень своевременный. Куплю сигареты, подумал я, и решительно направлюсь к выходу. А если Ю начнет ныть насчет сладкого, выдвину ультиматум – пирожные в обмен на информацию о Юле!..

Но этот небесный тип опять перехитрил меня.

Я еще не успел раскрыть рот, а ангел уже тыкал длинным крепким пальцем в стекло витрины:

– Ага, вот это… Да. И еще вон то круглое, с клубникой сверху. И которое рядом, на сердечко похожее…

Бармен умело подхватывал пирожные хирургически сверкающими щипцами и горкой выкладывал их на тарелочку.

– Слушай, а у тебя не слипнется? – сердито спросил я.

Но ангел, подхватив тарелку, уже надкусил первое пирожное и попросту сделал вид, что не услышал меня.

Зато услышал другой человек. И его голос был не просто знакомым – его вообще трудно спутать с чьим-то…

– О, привет, Юрок!.. Давно тебя не видел.

За дальним столиком, занимая огромным телом рассчитанный на двоих диванчик, устроился не просто ночной посетитель, а еще один человек из телевизора – непомерно толстый, неутомимо скандальный Микеле Броский.

Еще один «вичный революцьонер», твою мать…

«Ну конечно, это же его кофейня!» – вспомнил я, но все равно с подозрением покосился на уплетающего сладкое ангела. Как он там говорил? «Сегодня ничего случайного не будет»? Так, кажется…

САМАЯ ЖИРНАЯ ВОРОНА НА СВЕТЕ

Мужчина около стойки наверняка был охранником, но он лишь на пару секунд поднял голову и снова вернулся к своему занятию – какой-то компьютерной игре на сотовом телефоне.

Мы с ангелом сели напротив Микеле. Несмотря на глубокую ночь, он был бодрым до неприличия. Хоть и вздохнул с тяжелой озабоченностью.

– Ну, как дела, Юрок, чего пишешь?

– Да так, – пожал я плечами, – сценарии полного метра для «Амедиа»…

– А чего – нормально… Платят хорошо?

Я не успел ответить, что платят прилично, да…

– Он книгу к выборам фигачит, – с набитым ртом, но до обидного отчетливо провозгласил Ю. К этому моменту он успел перепачкать кремом не только блондинистую физиономию, но и пальцы, и даже свой вульгарно сверкающий «Ролекс». В этом, конечно, было что-то беззащитно-детское, но, кроме грубых матов, я в эту секунду ничего не мог ему сказать. Поэтому промолчал…

– Что, серьезно?! – оживился и без того энергичный Микеле.

«Ну все, сейчас начнется…» – обреченно подумал я и не ошибся.

– И что – опять у тебя все будут в говне, а Юлька – в белом фраке?!..

– А ты что, против?

– Я? Конечно, против! – Микеле от возбуждения даже заерзал толстым телом по диванчику.

– Почему это, интересно? Ты же сам совсем недавно с ней был!..

– Правильно!.. Был!.. И ушел!.. Потому что шел в партию, а попал – в политическую секту. Да, в секту!!.. И вообще, знаешь, кто она, твоя Юля? Мария Дэви Христос, вот кто?!.. Помнишь, была такая? А Татаринов при ней… ну, этот, который у Дэви Марии на подхвате был, не помню, как звали… Типа верховный жрец… Да они же оба совсем мозгами поехали!..

Я знал, что спорить с ним бесполезно, но не молчать же было, в самом деле, тем более что Ю продолжал уплетать сладкие деликатесы…

– Знаешь, Микеле, – я закурил назло ему, некурящему (может, выгонит?..), – возможно, если бы Мария Дэви Христос проповедовала социальную справедливость, за ней бы пошли миллионы…

– Ну, пошли бы, пошли!.. – Броский возбуждался все больше, и я в который раз подумал, что такое тучное тело не может, попросту не должно быть таким упруго-подвижным, в этом есть что-то неестественное. – И куда бы вышли?!.. Да никуда!! Не понятно, что ли?.. Потому что твоя Юля – ну точно такой же кровосос, как остальные! Только намного круче. И злее… Ее не кто-нибудь – сам Паша Лазоренко научил миллиарды тырить! А он в этом деле первый мастер был!.. Справедливость… Хоть ты не начинай, я тебя умоляю… Ты же у нее радныком числился, кстати говоря! Много ты справедливости наблюдал? Ты сам, лично?!..

… Я не наблюдал справедливости, Микеле, ты прав. Чуть освоившись в коридорах Кабмина, я первое время часто заносил в отдел контроля жалобы разных людей – они вдруг со всех сторон посыпались на меня нескончаемым потоком людских горестей и надежд, накопившихся за предыдущие годы. Их принимали, крепили к ним ярко-оранжевые квадратики со строгой черной надписью «ОСОБЛИВИЙ КОНТРОЛЬ», бережно клали на солидные полки, а потом… не происходило ничего. Вернее, происходило – приходили наглые в своей безликости отписки, в которых мелькали фамилии проверяющих и слова «не виявлено», «не встановлено», «плануємо прийняти до розгляду»… Я сменил номер мобильного, прятался, выбрасывал приходящие по почте конверты, не читая… Это было низко и трусливо, да, я словно отворачивался от криков и тянущихся рук тонущих, но что было делать, если «спасательные круги» новая власть (как и старая) берегла для себя и «своих», а тысячи мелких вер в справедливость, за каждой из которых стояла человечья судьба, с моей подачи разбивались в щепки, сменяясь циничным неверием и усталостью…

Я еще один эпизод запомнил, не мог не запомнить. Во время одной из нескольких личных встреч с премьером Юлей я достал несколько листов бумаги, убористо исписанных людскими просьбами и проблемами. Себе не просил ничего, поэтому излагал воодушевленно, с легким сердцем. Пани Юля никаких пометок не делала, привычно и четко вынося устные резолюции:

– Це до Миколи…

– Це – хлопцям у восьму кімнату...

– Це моїм помічницям нагадай, вони щось підкажуть...

Я все старательно записывал, я еще очень верил тогда. Наконец, дошел до последнего пункта.

– И еще… Пани Юля, не носили бы вы эти дурацкие платья с рюшечками или как там они называются. Они вам не идут. Старят, да и вообще, вы в них на себя не похожи…

Вот тут-то на меня и поднялись два внимательных темных глаза. Собранных, жестких, пронизывающих…

– Ты это серьезно говоришь?

– Ну конечно, чего бы я вам врал? И люди со мной согласны…

И вот здесь Премьер-министр моей Родины протянула руку, взяла блокнот и вдумчиво сделала в нем какую-то не очень-то и короткую запись. Впервые за все время нашего разговора…

Я помнил, очень хорошо помнил все это, но уж точно не собирался рассказывать толстому Микеле. Сказал я совсем другое.

– Но люди ей верят…

– Так я же говорю – Мария Дэви Христос!!.. То, что она своих продажных однопартийцев зомбировала – полбеды! Но она же на майданах шаманит! Причем как – тупо и беспроигрышно! Ты вообще знаешь, что людям нужно на майдане говорить?

– Что?

– То, что они хотят услышать! Аксиома!.. Просто, как мычание, но как работает!.. И ведь что обидно, – возбужденный Микеле бросил огромные кулаки на стол. – Люди ведь уже все видели, все поняли, но снова зомбирование полным ходом идет!.. В лучшем виде! Сердечки эти самые, вся в белом, голосок праведным гневом звенит…

Я устал слушать гадости о Юле. Тем более что сквозь них то и дело прорывалась правда – неприятная, колючая, да и знакомая мне не понаслышке.

– Ладно, а что ты сам-то, Микеле? В Парламент, небось, идешь?

– Конечно… – его, кажется, даже сам вопрос поразил.

– Так ведь пролетишь! – мне не было стыдно, он первый начал играть в беспощадную правду, а мне-то что!.. – От Юли ушел, Легионам и «Вашей Украине» ты без интереса, о коммунистах и говорить нечего… Нашел время в правду играть!..

Он вдруг стал очень серьезным, таким я его даже по телевизору не видел.

– А я не играю в правду. Я ее говорю.

– Да ладно тебе! Говорю… На что ты рассчитываешь? Нет, серьезно?! «Монстры рока» уже по рукам ударили, что на этих выборах у них никто под ногами путаться не будет! Ты – ни с кем, выходит, пролетаешь «гавтоматычно»! Даже я понимаю…

– Почему это? – он пожал плечами со вполне искренним удивлением. – Что, думаешь, у нас вообще думающих людей не осталось?!

– Перестань, Микеле, – скривился я. – Хватит прикалываться… Кто за тебя проголосует? Рабочие и крестьяне, что ли? Да никогда, ты похож на того самого проклятого буржуина из старой советской сказки…

– Неважно, на кого я похож!.. Насрать!.. Я тебе так скажу!.. – Броский был уже окончательно похож на самого себя, публично-телевизионного, и ему было неважно, что его слушает не вся страна, а лишь бритоголовый писака в мотоциклетной куртке и провинциальный ангел с измазанным кремом лицом. – Олигархи опускают всех!.. И Юлины – покруче остальных!.. Вообще всех!.. И рабочих, и бюджетников, и тех, кто на рынках торгует!.. Да вообще всех нормальных!.. Скажешь, не так?!.. И не все поведутся на Юлины понты! И на Премьерское «вже сьогодни»!.. С Президентом вообще все ясно, ему легче три часа о Трипольской культуре говорить, чем десять минут о «разбудове» Украины, сам знаешь… Юркеш, не сомневайся, нормальные люди видят, что они все – ублюдки!..

– Ублюдки… – эхом отозвался жующий пирожное ангел. И при этом как-то весело хрюкнул, словно впервые за весь разговор услышал что-то мудрое и радостное.

– Именно! – с неожиданной готовностью подхватил Микеле. – Ведь ублюдок – знаете что такое?.. Это дикая помесь! Ну там – осла с лошадью, собаки с волком… Одним словом – бульдога с носорогом!.. – он победно оглядел нас с ангелом. – А что, скажете, их так называемые партии – не такая же смесь?!..

Ю впился зубами в последнее пирожное и что-то промычал. Довольный Микеле кивнул на него.

– Вот, человек согласен!.. Ты их списки вообще просматривал?!..

Я только пожал плечами.

– Нет, конечно. Каким это образом?..

– И никто не просматривал! А там – что у премьера, что у президента, что у Юльки – вся, блин, палитра! Как говорится – от вора до прокурора!!..

– Но что-то же их объединяет, – сказал я просто для того, чтобы что-нибудь сказать.

– А как же, – почти весело улыбнулся Микеле и повел огромными плечами, – желание воровать наши деньги. Или тырить бабло, если на их феню перейти… Юля твоя еще любит выражение – «сесть на потоки»…

Это верно, не раз слышал я от пани Юли эту странную для нормального уха фразу.

– Послушай, Микеле, но если так, что ж ты сам так в Парламент рвешься, а?..

Он совершенно не смутился.

– Ты только разные вещи не путай, ладно? Я же не во власть иду! Просто в этом бизнес-клубе хоть кто-то должен о людях думать?!.. Кто-то должен правду говорить?! Нет, ты скажи, скажи!.. Должен?! Вот мы и будем говорить! Без всяких там помаранчево-голубых заморочек!!.. Если этих, как ты говоришь, «монстров рока» вообще никто контролировать не будет, они людей за год вообще до нитки разденут! И на востоке, и на западе, и в центре, и в райцентре!.. Что, не так?!..

Я молчал. Невеселое это зрелище – огромный напористый мужик, толстый и лысый, зашедшийся в приступе наивного идеализма…

Но Микеле все понял без слов.

– Думаешь, я – идиот, да? Думаешь, вижу… Ну, идиот!!.. Сегодня любой честный человек в Украине – идиот!!.. Я не шучу, так и есть!.. Мы идиоты, а они – подонки!.. Но таких идиотов, как я – полстраны! Вот они за меня и проголосуют!.. А даже если нет, то я этим ублюдкам во время предвыборки устрою веселую жизнь!!.. Мало не покажется!

– А не боишься? – я смотрел ему прямо в глаза. – Серьезно? Ведь, если пролетишь, они тебя общими усилиями грохнут!.. Ты же при Кучме уже сидел, кажется? Да и потерял все, говорят… А теперь остатки отберут! Матрасный заводик, кофейню эту, не знаю, чего ты там еще спрятать успел… Правда, не страшно?..

Пауза тянулась долго. Пока не прозвучал притворно-робкий голос ангела.

– Извините, а можно мне…ну, еще…

Тарелка перед ним была не просто пуста, а, по-моему, даже плебейски вылизана.

– Что? – не сразу понял Броский. – А, да ради Бога, конечно… Андрей, обслужи человека, пожалуйста…

Ю, вскочив, поспешил к стойке, а я вдруг понял, что сейчас услышу что-то очень важное. Я умею чувствовать такие вещи.

– Знаешь, Юрок… – тихо и хрипловато произнес Микеле, перегнувшись через стол. – Я тебе одну историю расскажу. По секрету… Он поднял глаза, убедился, что нас никто не слышит, и снова заговорил:

– Когда мне было 14 лет, я вечером шел с девочкой по Лесному массиву…

Голос его зазвучал еще глуше. Он говорил словно через силу, покраснел, и даже пухлое лицо его сейчас казалось худым и мужественным…

– Так вот… К нам подошла толпа хулиганов – таких же малолеток, как мы сами – и сказали мне… ну типа: «Дай двадцать копеек», так тогда все хулиганы говорили…

Он замолк, но тут же заговорил снова:

– И я… в общем я дал им денег… Я испугался очень…

Он снова замолчал, и я заметил, что его пухлые пальцы, теребившие уголок газеты, теперь до посинения сжаты в кулак.

– Так знаешь, мне до сих пор стыдно. Каждый день, каждую минуту… Хочется вернуться туда до крика! Чтобы избили, убили, что угодно!.. Лишь бы не вспоминать… Только не смейся!..

Я и не думал смеяться, мне не было смешно.

– Так вот, – выпрямляясь с чувством странного облегчения, проговорил Микеле Броский. – С тех пор я ничего не боюсь. Вообще ничего и никогда. Ни смерти, ни тюрьмы, ни бедности, ничего… Поэтому они просто не могут меня напугать…

Он замолчал. Стало слышно, как за окном, у крыльца диско-бара, сигналит машина и громко смеются девушки. Я снова хотел закурить, но не стал.

Подошел ангел. Гора пирожных, слава Богу, лежала не на тарелке, а в прозрачной пластиковой коробочке, на вынос. Садиться он не стал.

– Значит, ты думаешь, Юля... – решил я напоследок сменить тему, но толстый Микеле не дал мне договорить.

– Да не хочу я больше о ней говорить!.. Все, надоело! Юля, Юля... Вот выберите свою Юлю – еще нахлебаетесь!.. Не олигархи, не министры, а именно вы все!.. Что, фюрера остро не хватает?!.. Будет вам фюрер! Только не такой, как тот, тот хоть миллиарды из бюджета не воровал!!.. Блин, смотрю на вас и думаю... Нет, серьезно, вы что историю в школе вообще не учили?!!..

... Я учил историю, Микеле. И в школе, и потом... У меня наоборот, с математикой проблемы были. Только не в истории дело. Во многом ты прав. И Юля, если разобраться и не врать себе, жесткий рассчетливый предприниматель, и последний ее Майдан с замогильной декламацией Татаринова («Той, що в Скелі Сидить» – сформулировал я тогда для себя) и вытащенным на трибуну беднягой – городским сумасшедшим, с выпученными глазами пропевшим под лютню „и как один помрэм...” – тогда еще напряг меня своей истеричной фальшивостью, да и слишком уж охотно бежали под крыло Легионов крысы Юлиного корабля...

И все равно... Все равно я меньше всего хочу увидеть в утренних новостях такую знакомую золотистую косу, залитую кровью...

ЭТОГО Я ТОЖЕ НЕ ВИДЕЛ

Косы уже не было.

Несколько минут назад объект распустила ее несколькими ловкими движениями и с пришедшим Татариновым разговаривала уже иная – непохожая на себя, трибунно-телевизионную – Юля.

Офицер снова бросил в рот большой кусок шоколада, запил водой из пластиковой бутылки. Медленно подступающая усталость снова улетучилась, тело налилось молодой упругостью, припавший к прицелу глаз фиксировал происходящее остро, до мелочей…

«Слушать» Татаринова было трудно – спрятанные в кольцо бородки кривые губы почти не шевелились, а лишь едва заметно меняли угол кривизны. Конечно, никакая это была не «школа», просто некоторые люди от рождения говорят без интонаций, с мутной иезуитской приглушенностью, за которой прячется желание когда-нибудь замогильно взреветь над покоренным миром с очередного броневика.

Но офицер справился, лишь чуть напряженнее, чем раньше, припал к окуляру прицела…

– Они сегодня опять мне звонили.

– Кто – они? Да говори спокойно, здесь не слушают, в обед проверяли…

– Утром – Даманский. А в пять часов – они оба, он и Ерофеев.

– И что?

– Ну как – что?.. Все то же.

– Деньги назад требуют? Мы же им часть вернули… Скажи, пусть подождут немного…

– Тут все не так просто. Они не просто деньги назад требуют. Грозят, что…

– Ну, это понятно… Скажи, а ты уверен, что расписка действительно у них?

– У них. Они мне копию по факсу прислали.

– Вот идиоты!.. Никто не видел?

– Нет, конечно.

– Она с тобой? Дай посмотреть… Очень плохая бумага…

– Да. Плохая.

– А что можно сделать?

– Я работаю в этом направлении. Лишь бы они ее раньше не опубликовали.

– А что, могут?

– Не знаю. Вообще-то, они на нерве… Не знаю… Но мы работаем…

– Нужно электорат готовить. Слышишь? Срочно готовить.

– В каком смысле? Мы и так готовим – избирательная кампания будет непростой, с использованием грязных технологий, и так далее…

– Мало. Еще что-то нужно.

– Что именно?

– Пока не знаю… Слушай, а кто на них может повлиять? Нет, ну какая бумага… Как это я так расслабилась?..

– Ну, тогда совсем другая ситуация была. Все в эйфории…

– Больше никогда так нельзя расслабляться. Слышишь?

– А я не расслабляюсь.

– А Каравайский с ними не может поговорить? Хорошо бы все уладить сразу, по-хорошему.

– По-хорошему уже не получится. Но я что-нибудь придумаю, не волнуйся так…

– Дай мне еще раз глянуть. Безумие… И главное – деньги – то никакие!.. Нужно решить этот вопрос. Слышишь, обязательно!..

– Я же сказал – я работаю по этому вопросу…

– И подготовить электорат! Это очень важно!..

– Я понял.

– Может, позвонить им сейчас?..

– Я бы не стал. Только хуже сделаем…

Оптика у офицера на пыльном чердаке была прекрасной. Но не настолько, чтобы навести фокус на текст загадочной «бумаги». А если бы он все же сумел сделать это, то увидел бы обычную, собственноручно написанную на белом листе расписку (такую в конце 90-х называли «бандитской»), в которой объект его наблюдения «ЮВТ» в обмен на полученные 10 миллионов долларов США обязалась предоставить олигархам Даманскому и Ерофееву (или людям на их усмотрение) ряд директорских постов крупных государственных предприятий и несколько ключевых должностей в Службе Безпеки Украины.

Как настоящий профессионал, офицер не мучил себя ненужными вопросами, ответы на которые ему не полагалось знать по характеру службы. Он лишь попутно отметил, какой пугающей свинцовой решимостью наполнилось худощавое, как у узника, лицо Юли и подумал – прав Виктор Семенович, нужно по-любому дочку в Лондон на учебу отправлять. Хрен его знает, что здесь в ближайшие пять лет будет…

СЧАСТЛИВОГО ПУТИ!

Наверное, я ехал все-таки слишком быстро…

Во всяком случае, за магазином «Спортмастер», прямо напротив моего родного небоскреба, полосато вспыхнул жезл ГАИшника. Я, конечно, уже успел пролететь мимо, но законопослушно, хотя и с наглой лихостью, развернулся, выбросив вперед заднее колесо (два месяца учился!..), с ревом пролетел назад, проделал тот же трюк, замер, как вкопанный, прямо рядом с владельцем волшебной полосатой палочки, снял шлем, вынул из внутреннего кармана тонкую, как паспорт, корочку с документами. Ю за моей спиной молчал. То ли ангелы-хранители бессильны против дорожных инспекторов, то ли ему просто было интересно, что будет дальше, я так и не понял…

ГАИшник был молодой, подтянутый, смазано козырнул, абсолютно неразборчиво пробормотав фамилию и звание (наивная уловка, для пацанов, но они зачем-то продолжают ее упорно отрабатывать), взял документы, отошел к патрульной машине – та тускло поблескивала, притаившись в засаде около Круглой Башни…

Я, как ни странно, нормально к ним отношусь, к ГАИшникам. Даже почти никогда не показываю им те самые «важные бумажки», о которых уже говорил. Разве что совсем редко, когда очень спешу.

Да и чего к ним плохо относиться? Простые сельские хлопцы, которых переодели в форму и разрешили останавливать машины наглых киевлян. У них и прав-то всего ничего. И останавливать без причины они не должны (– А что, в стране комендантский час? – прикалываюсь я иногда), и аптечки проверять полномочий не имеют – те проверяются раз в два года, при прохождении техосмотра, и наличие огнетушителей, да и вообще… Грустнеют инспектора, когда видят, что я полностью «в курсе», да к тому же трезвый (я почти не пью, не люблю это состояние).

Но в целом, нормальные они ребята, не хуже и не лучше других. Да и в руководстве у них большинство – правильные мужчины (Юрия Александровича Догаева так до сих пор с любовью вспоминаю, Царство ему Небесное, хороший был дядька!). Уроды попадаются, конечно, но редко, да и где их нет… Платить бы им нужно много, как и всем людям Украины, а за взятки – сажать. Вот только при таком правильном раскладе не с них начинать нужно, они в очереди будут не первыми и даже не двадцатыми…

В салоне затаившейся патрульной машины зажегся тусклый свет, стали видны силуэты в фуражках, и это мне навеяло…

– Ю, слушай, а почему ты о Душко ничего не говоришь? Он, как ни крути, пока еще министр…

– Да ладно тебе, – равнодушно отозвался ангел. – Какой министр… Так, обычный мужик. Только ума небольшого…

Мне даже весело стало.

– А вокруг него – сплошные Биллы и Гейтсы!..

– Не в этом дело. Те бобры в пиджаках, может, «Муму» в школе и не дочитали, но в шашки на деньги с ними играть – себе дороже! А Вася… Сбился он со своего пути, короче. А это штука хреновая… Да что я тебе рассказываю, сам же помнишь, как тебя колбасило, пока назад на тропу не выбрался?!

– Помню.

– Вот. Но выбрался же! Даже у тебя ума хватило…

Я как раз собирался нахамить в ответ, но Ю уже применил свою небесную технологию – вместо слов в меня медленно и неумолимо вливалось ПОНИМАНИЕ в чистом виде…

… Запах прогретой южной земли, ломаные линии виноградника, виражи обещающих дождь ласточек, а главное – спокойное ощущение счастья, когда понимаешь, что все в мире на своих местах, все правильно… И он, Василий, стоит на земле, которая его трудом и волей вдыхает соки в упругую лозу, и та крепнет, наливаясь своей, особой жизнью, готовясь выстрелить в солнечный мир щедрыми пьянящими гроздьями…

И как же подло и быстро правильный мир сменился другим – с душными от многолетнего жестокого свинства кабинетами, карусельным бардаком расколотого Парламента, какими-то фракциями, комитетами, унылыми кулуарными «терками» и партийными интригами! Впрочем, так оно всегда и бывает. Это по СВОЕМУ пути идешь спокойно, уверенно и не спеша, а ЧУЖОЙ несет тебя навстречу телекамерам, пустым заученным фразам, тупику и краху обезумевшим эскалатором, словно боится, что ты прозреешь, одумаешься, решишь вернуться… Собственная жизнь – и та уже проносится перед глазами ускоренной хроникальной пленкой – карьерные победы, приносящие вместо радости мутную тревогу, чужие команды, выбитые двери, визгливые репортажи, потом вдруг – резкая, до темноты в глазах – боль, тихие голоса врачей, больничный запах… И еще – досада. Беспомощная и запоздалая, от которой душа болит больше надломленного сердца. Ведь все бы отдал за то, чтобы вернуться в ту, прежнюю, правильную, такую СВОЮ судьбу, на СВОЕ место – спокойного сильного человека, стоящего под солнцем на СВОЕЙ плодородной земле!.. Но – поздно, ставки сделаны, захочешь – не отмотаешь. Неумолимо подрагивает в капельнице прозрачная жидкость, пахнет казенной постелью и пластиком, мысли путаются, а после укола, когда проваливаешься в бездонную серую пустоту, голоса немецких врачей становятся отчетливей и вдруг начинает казаться, что ты просто ранен и попал в плен к фашистам…

ГАИшник, подойдя, протянул мне права, так же смазано козырнул.

– Счастливого пути…

… Спасибо, командир! Тебе тоже – удачи! А за меня не беспокойся, я-то, слава Богу, на своем пути. Он, может, тоже – не изюм в шоколаде, но он мой, единственно верный, поэтому и лечу я по нему легко и радостно, с полным живой силы и благодарности сердцем, и люди дарят мне любовь и прощение, и ангел-хранитель раскинул крылья у меня за спиной… Кайф!!!

НАХОДИМСЯ В ДВИЖЕНИИ В ПРЕСТИЖНОМ НАПРАВЛЕНИИ

Все бы хорошо, но Ю, гад, опять молчал, сделав таинственное и равнодушное лицо. Ясное дело, издевался… Жизнь, она и так – сплошной квест, а с ним я и вовсе запутался, устав дергаться и спешить.

Наверное, он думал, что я упаду на колени и буду молить его о помощи. Именно поэтому я тоже упрямо молчал, выключив логику (тем более, у меня с ней всегда было не очень) и, доверившись чему-то другому, чему люди множество лет ищут название, склоняя всякие «интуиции», «шестые чувства» и прочие «бессознательные»…