Текст книги "И один в поле воин (Худ. В. Богаткин)"

Автор книги: Юрий Дольд-Михайлик

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 35 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Но в начале февраля 1942 года случилось то, чего никто не мог ожидать: один из активнейших членов подпольной организации, ее лучший связной Дежене, всеобщий любимец, веселый, острый на слово человек оказался провокатором. Вначале не верилось, что Дежене, который сам зачастую бывал инициатором диверсий и так охотно брался за выполнение самых сложных заданий, мог оказаться предателем. А между тем Дежене после ареста трех руководителей движения сопротивления сбросил маску и надел мундир эсэсовского офицера, с которым расстался пять лет назад, когда, по заданию гестапо, прибыл в Бонвиль под видом рабочего из Парижа.

Провокация нанесла огромный вред партизанскому движению: многие активные участники были арестованы, но все-таки до полного разгрома организации дело не дошло. Те руководители движения Сопротивления, которые остались на свободе, сумели быстро переменить явочные квартиры, адреса, фамилии, местопребывание многих участников движения.

На Дежене партизаны буквально устроили охоту. Правда, теперь он уже называл себя настоящим именем Вилли Мейер. На протяжении первой недели после разоблачения провокатора в Дежене-Мейера стреляли пять раз: его подстерегали на улицах, на квартире, которую ему за это время пришлось трижды сменить, и, наконец, в ресторане – официантка послала ему в грудь две пули.

Из Бонвиля тяжело раненого Мейера увезли в какой-то госпиталь, и несколько месяцев о нем ничего не было слышно. Как же были поражены местные партизаны, когда узнали, что Дежене-Мейер вновь появился на улицах Бонвиля уже в роли адъютанта нового начальника гестапо оберста Гартнера! Всем было известно, что провокатор знает в лицо многих: участников движения Сопротивления. Те из них, кто под видом разносчиков газет, зеленщиков или молочников до сих пор спокойно ходили по улицам города, должны были теперь скрываться, чтобы не попасть на глаза провокатору.

К этому прибавились и осложнения, вызванные деятельностью самого оберста Гартнера. Это был старый опытный гестаповец, которого посылали в места, где создавалась наиболее сложная обстановка. Гартнер сразу отменил комендантский час, патрулирование по ночам и этим смягчением режима завоевал некоторую популярность. Он выпустил из тюрем многих заключенных, среди которых было немало настоящих уголовных преступников. Большинство из них было подкуплено и завербовано Гартнером.

Несколько дней назад партизанам удалось перехватить сообщение, посланное Гартнером в Берлин, в котором он обещал в самое ближайшее время ликвидировать виднейших руководителей движения Сопротивления и намекал на то, что ему посчастливилось напасть на след какой-то организации, существующей в рядах самой немецкой армии. Оберст расхваливал деятельность Мейера, с помощью которого ему удалось установить тайное наблюдение за виднейшими участниками партизанского движения.

Гартнер действовал чрезвычайно осторожно. После неудачной попытки маки взорвать помещение гестапо он работал неизвестно где, а на улице появлялся лишь в сопровождении автоматчиков-гестаповцев и Дежене-Мейера, которого не отпускал от себя ни на шаг.

Обедал Гартнер в офицерском ресторане «Савойя», охранявшемся днем и ночью.

Необходимость как можно скорее ликвидировать Гартнера и Мейера была очевидной. Были все основания предполагать, что весь штаб руководства партизанами будет ими раскрыт.

Генрих задумался и даже не слышал, как вернулся денщик.

– Ну, что нового, Курт?

– Все рекомендуют специальный ресторан для офицеров «Савой».

– Далеко до него?

– На параллельной улице.

Через десять минут Гольдринг уже был там. Ресторан раньше принадлежал французу, но недавно бывшего хозяина арестовали, и ресторан отдали инвалиду-гитлеровцу.

«Вход только для немецких офицеров», – прочитал Генрих на входной двери, у которой стоял караульный.

За стойкой буфета он увидел толстого бритоголового немца с густыми рыжими усами.

– Имею честь разговаривать с хозяином ресторана? спросил Гольдринг.

– Так точно, герр обер-лейтенант! – по-военному ответил тот – Швальбе, хозяин ресторана.

– Я только что приехал, герр Швальбе, но успел узнать, что лучший ресторан в городе это ваш. Надеюсь, что вы не откажетесь недели две-три кормить меня своими обедами?

– О, с радостью! Тот, кто рекомендовал мой ресторан, гарантирую, не ошибся.

– Тогда разрешите познакомиться: обер-лейтенант барон фон Гольдринг.

– Я счастлив приветствовать такого высокопоставленного гостя.

– Может быть, ради знакомства мы выпьем с вами по бокалу хорошего вина? – предложил Гольдринг.

– Сочту за честь. – Швальбе проковылял к шкафу – у него вместо левой ноги был протез. Поставил на поднос бутылку вина и подошел к столику, за которым сидел Гольдринг.

Генрих вынул из кармана и положил на стол коробку хороших гаванских сигар.

– О, какая роскошь! – восторженно воскликнул Швальбе, беря одну из них. – Теперь не часто приходится курить настоящие гаванские.

Генрих закурил сигару, остальные пододвинул Швальбе.

– Возьмите, я могу доставать такие. Хозяйка моей гостиницы в Сен-Реми запаслась ими на много лет.

– Это для меня лучший подарок! Как долго вы думаете пробыть у нас?

– Две – три недели, возможно – месяц.– Генрих поднял бокал, Швальбе сделал то же самое.

– Ваше здоровье! – провозгласил Генрих.

– За наше знакомство! – поклонился Швальбе. Обеды, герр барон, вы будете заказывать, а столик или отдельный кабинет выберете сами.

– Обедать предпочитаю в отдельном кабинете и, если у вас есть время, я хотел бы взглянуть на него сейчас.

– Прошу вон в ту дверь, за буфетом.

Сопровождаемый хозяином ресторана, Генрих очутился в длинном коридоре со множеством дверей по правою и левую сторону.

– Разрешите войти сюда? – спросил Гольдринг, берясь за ручку.

– Сюда нельзя, этот кабинет каждый день, с двух до четырех, занят. В нем обедает оберст Гартнер с адъютантом. А вы в котором часу будете обедать?

– Ровно в час. Но я не привык спешить, и кабинет мне не подходит.

– Тогда посмотрите другой. – Хозяин открыл первую дверь налево, прямо напротив кабинета Гартнера.

– О, этот меня устраивает, – согласился Гольдринг, окинув взглядом роскошно меблированную комнату.

Заказав обед на завтра, Генрих пошел в гостиницу и весь вечер провел дома, не столько перечитывая купленные газеты, сколько обдумывая план своих дальнейших действий.

…Утром следующего дня Гольдринг был у офицера, ведавшего распределением нового автоматического оружия. Выслушав Генриха и не взглянув на наряд, он заявил, что даже ориентировочно не может назвать сроки выполнения наряда. Прозрачный намек на денежное вознаграждение значительно смягчил неприступного офицера. Когда же Гольдринг достаточно бесцеремонно положил перед ним пачку новеньких банкнот, подчеркнув, что это лишь задаток, офицер стал приветлив и любезен.

– Две недели, я думаю, не будет слишком долгим сроком? – вежливо спросил он Гольдринга.

– Именно то, что требуется.

Когда Гольдринг через полчаса после разговора с офицером позвонил Эверсу и предупредил, что, возможно, через две недели «сигары» будут куплены, тот необычайно обрадовался.

– Награда! Обязательно новая награда, барон! Даю слово! – кричал в трубку Эверс.

Ровно и час, минута в минуту, Гольдринг был в ресторане. Обед подавала немка, пытавшаяся под слоем краски и пудры скрыть если не разрушительную силу времени, то последствия бурно проведенной по ресторанам молодости.

Два-три комплимента, сказанные Гольдрингом, пришлись по вкусу официантке. Она болтала без умолку, прозрачно намекая на свое одиночество. Когда, наконец, она, собрав посуду, ушла, Генрих чуть приоткрыл дверь в коридор и остался в кабинете, медленно потягивая коньяк.

Без десяти минут два два гестаповца вошли в кабинет Гартнера и через минуту вышли в коридор. Увидев приоткрытую дверь номера напротив, гестаповцы без стука вошли в нее.

– Что означает это вторжение? – сердито спросил Генрих.

– Герр обер-лейтенант, мы обязаны проверить ваши документы,– ответил старший из них с погонами фельдфебеля.

Генрих небрежно вынул офицерскую книжку и бросил ее на стол. Фельдфебель внимательно прочитал первую страничку.

– О, простите, герр барон! Таковы наши обязанности, – почтительно проговорил фельдфебель, возвращая книжку.

– Хорошо. Но имейте в виду: на протяжении двух-трех недель я в это время обедаю, кабинет за мной.

– Пожалуйста! Для нас это будет даже удобно.

Ровно в два в коридоре появилась сгорбленная фигура оберста Гартнера в сопровождении адъютанта и двух здоровенных гестаповцев.

Генрих посидел еще несколько минут и вышел.

На следующий день повторилось то же самое. Без десяти минут два явились гестаповцы, осмотрели помещение и вышли. Приоткрыв дверь в кабинет, где сидел Гольдринг, фельдфебель приветствовал его и вышел. Ровно в два, минута в минуту, появился оберст в сопровождении охранников и адъютанта.

Официантка и на этот раз долго вертелась у стола, но Генрих отвечал ей достаточно холодно. «Надо приучить ее не задерживаться в кабинете»,– подумал он. В этот день Генрих обедал долго. Когда в три часа он вышел в коридор, Гартнеру уже несли сладкое.

Так продолжалось пять дней.

На шестой Генрих проснулся до рассвета и не мог заснуть. Он напрасно старался отвлечься от мыслей о том, что должно произойти сегодня, и не мог. Осторожно поднявшись с кровати, так, чтобы не разбудить Курта, Генрих пришил к изнанке рубашки небольшой карманчик. Маленький черный браунинг легко входил туда. Генрих еще и еще раз вкладывал в карманчик револьвер и вынимал его. Да, очень удобно. Он успеет выхватить его. Может быть, написать записку Монике и передать через Курта? Генрих набросал несколько строк, но сразу же порвал листочек. В случае провала и без этого у нее будет много неприятностей. Ведь Миллер видел, как он защитил ее от пьяных солдат. А ему и этого будет достаточно, чтобы придраться к девушке.

Курт проснулся.

– Наша машина в порядке?

– В полном.

– Сегодня после обеда, возможно, поедем покататься. Держи ее наготове.

В ресторан он вошел ровно в час.

– По вашему приходу, барон, можно проверять время, – заметил Швальбе, взглянув на большие часы, висевшие над буфетом.

– А они идут точно? – спросил Генрих.

– Каждый день проверяю по радио.

– Ну, мне пора обедать.

Генрих вошел в кабинет, и тотчас же туда прибежала официантка. Как всегда, она стояла, ожидая, пока он доест рыбу.

– А вы любите вино прямо из погреба? – спросил ее Генрих.

– Очень.

– Если у вас есть, принесите мне бутылку. Пыль не стирайте, откроете бутылку при мне.

– О, я знаю, как подавать вино!

Наконец он избавился от этой назойливой бабы! Но она может скоро вернуться – надо спешить. Генрих вытащил из кармана небольшую мину с двумя металлическими усиками, поставил стрелку подрывного механизма на два часа 35 минут и вышел в коридор. Там, как всегда в это время, никого не было. Через мгновенье он уже был в кабинете Гартнера. Чтобы прикрепить мину к нижней крышке стола, потребовалось не более нескольких секунд.

Когда запыхавшаяся официантка прибежала с бутылкой вина, Генрих спокойно доедал рыбу.

После двух бокалов хорошего вина официантка стала держаться еще более фривольно, чем обычно. Чтобы избавиться от нее, Генрих вынужден был обещать ей загородную прогулку в машине. За обедом Гольдринг ел очень медленно. Он справился с первым блюдом, когда часы показывали без четверти два.

Прошло еще пять минут, а гестаповцев, которые всегда появлялись до прихода Гартнера, не было. Не было их и в два, и в четверть третьего. Генрих закончил обед и сидел, потягивая коньяк и совсем не ощущая его вкуса. Очевидно, Гартнер не придет сегодня обедать. Мысль о том, что надо бы убрать мину, Генрих отбросил. Настало обеденное время, и в коридоре все время слышались шаги посетителей. Итак, мина взорвется, а Гартнер после этого станет еще более осторожным!

Двадцать пять минут третьего. Гестаповцев все нет.

Генрих надел фуражку и, одернув мундир, медленно направился к двери. Выходя из коридора в общий зал, он столкнулся со знакомыми гестаповцами. Поздоровавшись с ним, они скрылись в коридоре. Подойдя к буфету, Генрих взглянул на часы. Двадцать семь минут третьего. Итак, если Гартнер и сегодня придет через десять минут после гестаповцев, он опоздает всего на две минуты…

Мозг работал четко и напряженно. Гартнер всегда шел в ресторан по правой стороне улицы. Генрих выйдет ему навстречу ровно в половине третьего и на улице выстрелит из револьвера, а там будь что будет. Как это он не проверил двор напротив ресторана? Проходной или закрытый?

Два часа тридцать минут…

Нельзя ни малейшим движением показать, что ты спешишь. Вежливо поклонившись Швальбе, Генрих неторопливо пошел к выходу. И в дверях столкнулся с Гартнером и его адъютантом. Позади шли два гестаповца. Откозыряв оберсту, Гольдринг пропустил их и взглянул на часы.

Тридцать две минуты третьего. Успеет или не успеет Гартнер войти в кабинет? Да или нет? Надо немного отойти, а после вернуться.

Генрих пересек улицу. Он насчитал тридцать длинных, о, более длинных, чем километры, шагов и лишь после этого услышал сильный взрыв.

Через несколько секунд Генрих был в ресторане. В общем зале возникла страшная паника, но никто не пострадал. Лишь часть стены у буфета отвалилась и упала на один из незанятых столиков. В огромную дыру видны были клубы пыли и дыма в кабинете Гартнера.

Вместе с посетителями Генрих бросился к месту происшествия. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять – отныне Гартнер и его адъютант не страшны ни партизанам, ни жителям Бонвиля.

Когда Генрих вышел из ресторана и перешел на противоположную сторону улицы, из-за угла вылетела машина с гестаповцами.

Не оглядываясь, Генрих медленно направился к себе в гостиницу.

– Поедем на прогулку? – спросил Курт.– Машина у подъезда.

– Разве я приказал тебе держать машину у гостиницы?

– Нет. Но я думал, что вы сразу после обеда захотите поехать.

– Никуда я не поеду. Несколько минут тому назад я чуть не отправился на прогулку, с которой никогда бы не вернулся! – устало произнес Генрих.

– Как это? – испугался Курт.

– В ресторане произошел взрыв, как раз против того кабинета, где я обедаю.

– Так этот грохот, который я только что слышал?…

– Да, это было покушение. Погибло несколько гестаповцев, в том числе и оберст Гартнер… Я пойду к себе и попробую заснуть. А ты сиди в своей комнате и никого не пускай. Если кто-нибудь слишком настойчиво станет добиваться свидания со мной – разбудишь. Понимаешь?

– Так точно.

Не раздеваясь, Генрих прилег на диван. После только что пережитого нервного напряжения он чувствовал большую усталость. Закрыл глаза, но почувствовал, что спать не может. Мозг сверлила мысль – заподозрят его в покушении или нет? Если заподозрят, то арестуют! Даже если его и выпустят, то не будет прежнего доверия. А для него это равнозначно провалу. Значит, если придут гестаповцы, не надо даваться им в руки. Надо стрелять… Генрих поднялся и еще раз проверил автоматический пистолет и маузер. Как всегда, они были в порядке. Гестаповцы дорого заплатят за его жизнь. Но…

А допросить его должны обязательно. Ведь он шесть дней обедал напротив того кабинета, где произошел взрыв. Швальбе, конечно, расскажет, что Гольдринг сам выбрал себе кабинет для обеда. Подозрение, безусловно, возникнет. Но прямых улик нет. Гестаповцы могут прийти за ним просто для того, чтобы допросить его как свидетеля. И если он сразу начнет стрелять, то тем самым выдаст себя. И тогда надеяться на спасение… А ему во что бы то ни стало надо разузнать о подземном заводе, изготовляющем оружие. Это задание даже важнее ликвидации Гартнера… Нет, стрелять он не будет… но подозрение может возникнуть во время допроса. Его могут арестовать у следователя, тогда он не успеет воспользоваться оружием. Не брать же его, идя к следователю? Это может только вызвать излишнюю настороженность. Итак, придется идти с маузером и браунингом. Этого мало, но ничего не поделаешь.

Генрих опустил шторы на окнах, разделся и улегся спать.

Курт разбудил его под утро.

– Герр обер-лейтенант,– тихо звал он, легонько потряхивая барона за плечо.– К вам пришли!

– Кто?

– Два гестаповца,– тихо и испуганно прошептал Курт.

– Скажи, пусть подождут, пока я оденусь,– нарочно, чтобы его услышали в соседней комнате, громко произнес Генрих и вскочил с кровати.

Курт вышел.

«Ждут. Если бы пришли арестовывать, вошли вместе с Куртом». Эта мысль немного успокоила. Генрих одевался медленнее, чем обычно.

Выйдя из комнаты, он вытянул руку в нацистском приветствии. Гестаповцы ответили.

«Арестованному отвечать не положено», – промелькнуло в голове.

– Я слушаю вас.

– Майор герр Лемке приказал прибыть к нему немедленно же для дачи показаний по делу взрыва в ресторане «Савойя», – ответил фельдфебель.

«Приказал?», а полагалось бы сказать «просил».

– Почему вас двое и с автоматами?

– Сейчас ночь, а ночью ходить и ездить по городу опасно – пояснил другой гестаповец в форме унтер-офицера. Взглянув на часы, Генрих отметил время: сорок минут шестого.

– Ладно, пошли.

Генрих надел плащ и направился к двери.

– Приказано прибыть и денщику, – бросил фельдфебель.

«Это уже плохо, даже очень».

– Оружие брать не надо, – приказал унтер Курту, когда тот взялся за автомат.

– А не опасно бросать оружие в пустом номере гостиницы? – спросил Генрих.

– Эта гостиница хорошо охраняется,– унтер взял из рук растерявшегося Курта автомат и положил его на стул.

– Пошли! – Генрих первым вышел из номера. За ним Курт, позади гестаповцы.

У подъезда стояла большая семиместная машина. Возле нее ждали еще два гестаповца. Увидев Генриха, они тотчас же уселись на переднее сидение.

Фельдфебель открыл заднюю дверку и, отбросив среднее сидение, жестом указал на них Генриху и Курту. Фельдфебель и унтер уселись на задних местах. Автоматы они держали в руках.

«Похоже на арест. А не совершил ли я ошибку, согласившись ехать на допрос? Но уже все равно поздно. Придется там решать, как быть. А Курта жаль, пропадет парень ни за что».

Мысли, одна быстрее другой, возникали в голове. Страха не было. Была собранность и такое же напряжение, как вчера, когда он, стоя у буфета в ресторане и глядя на часы, высчитывал секунды.

Дорога к следователю гестапо не заняла и пяти минут, а Генриху казалось, что ехали очень долго.

У двери кабинета следователя стоял часовой с автоматом, Курт хотел идти за Генрихом, но часовой задержал его.

Генрих пошел один. В дверях он остановился и быстрым взглядом окинул просторный, хорошо обставленный кабинет. «Отсюда не убежишь». Железные решетки на окнах, плотно обитые двери.

За большим письменным столом в низком кресле сидел следователь майор Лемке. Эту фамилию Генрих успел прочитать на дверях. Майор молча, не здороваясь, указал на кресло напротив себя. Генрих сел. С минуту он и Лемке молча глядели друг на друга. Генрих даже с любопытством, ибо лицо Лемке нельзя было забыть: узкое, длинное, оно неожиданно заканчивалось тонким ртом. Подбородка не было. Вместо него шел срез, переходящий в шею, Огромный кадык то поднимался до самого, казалось, рта, то вновь падал за высокий воротник коричневой рубашки. Майор курил дешевую сигару и постукивал пальцами по столу. На одном из пальцев тускло поблескивал серебряный перстень с черепом, на другом – большой золотой, обручальный. «И нашлась же такая, что вышла замуж за это чудище!» – мелькнуло в голове. Генрих улыбнулся, ему вдруг стало весело.

– Разрешите закурить? – небрежно спросил он следователя.

Тот молча пододвинул коробку с сигарами.

– Я хотел бы закурить свои – Генрих сделал движение, чтобы засунуть руку в карман брюк, но тотчас грозно прозвучало:

– Назад!

Лемке стоял у стола и внимательно вглядывался в глубь кабинета. Генрих оглянулся. Огромный дог, оскалив зубы, глядел на него настороженным взглядом.

– Если этот пес будет в кабинете, я не отвечу ни на один ваш вопрос! – решительно заявил Генрих.

– Это почему же?

– Ненавижу собак всех пород.

Лемке нажал кнопку звонка.

– Убрать! – бросил он коротко.

Автоматчик вывел пса. Генрих вынул коробку гаванских сигар и не спеша закурил.

– Где вы берете гаванские сигары? – спокойно спросил Лемке.

– Надеюсь, вы разбудили меня среди ночи и в сопровождении двух автоматчиков привезли сюда не для того, чтобы узнать адрес моего поставщика?

Левая щека майора задрожала.

– Вам известно, что произошло в ресторане «Савойя»?

– Не только известно. Я собственными глазами видел последствия взрыва, но я сразу же ушел…

– Почему?

– Мне было неприятно смотреть на пролитую кровь.

Лицо Лемке перекосила презрительная усмешка.

– Герр обер-лейтенант все время воюет в тылу, и вид крови…

Генрих зло прервал его:

– За свою короткую жизнь, герр майор, я видел крови гораздо больше, чем вы. Уверяю вас…

«А стоит ли разговаривать с ним так резко?» Отвернувшись, Генрих уже другим тоном прибавил…

– Но это была кровь врагов, а тут наша…

– В этом городе вы в командировке?

– Да.

– Сколько дней?

– Сегодня восьмой.

– С какого дня вы обедаете в «Савойя»?

– Со второго.

– Кто вам его рекомендовал?

– Я послал своего денщика разузнать, где есть хороший ресторан, и кто-то порекомендовал ему «Савойя», – вспомнил Генрих.

– Проверьте! – спокойно бросил Лемке.

Гольдринг удивленно взглянул на него.

Но слово «проверьте», как оказалось, было обращено не к нему, а к лейтенанту, который вышел из-за портьеры и исчез за дверью.

«Поражает неожиданностями. Ну что ж, буду ждать дальнейших!» – подумал Генрих и улыбнулся. Лемке не сводил с него глаз.

– В котором часу вы обедаете?

– Всегда в час.

– А заканчиваете?

– Когда как, в зависимости от аппетита и количества блюд.

– В котором часу вы покинули ресторан вчера?

– Не помню.

– Где вы были во время взрыва?

– В нескольких шагах от выходной двери. Я шел домой.

– Через сколько минут после двух произошел взрыв?

– Не знаю, я не смотрел на часы, но когда я пришел в гостиницу – было без пяти три.

– А не кажется ли вам, Гольдринг…

– Герр фон Гольдринг, – поправил его Генрих.

Лемке рванулся с кресла, словно хотел подняться. Глаза его, маленькие, злые, впились в Генриха. Тот, не скрывая презрения, глядел на Лемке.

«А может, хватит игры? Придется ограничиться майором и первыми двумя или тремя, которые бросятся на помощь. Две пули надо оставить для себя. Запас не помешает. Нет, подожду еще».

Генрих положил на пепельницу недокуренную сигару и вынул из кармана новую.

«Пусть знает, что я часто опускаю руку в карман».

– Герр обер-лейтенант, кажется, нервничает? – в голосе Лемке слышится уже не ирония, а нескрываемая издевка.

– Не нервничаю, а злюсь! – поправил Генрих.

– А не кажется ли вам странным, что офицер, немецкий офицер, прибыв на место взрыва, не взглянул на часы, хотя наверняка знал, что это немаловажная деталь.

– Я не ожидал, что буду единственным источником, из которого вы сможете черпать сведения о времени взрыва.

– О нет, у нас много источников! Значительно больше, чем вы думаете.

– Тем лучше для вас.

– А для вас?

– Не придирайтесь к словам.

– Документы! – гаркнул Лемке, стукнув по столу.

«Конец! Теперь самое время. Иначе можно опоздать».

Генрих, как и Лемке, поднялся с кресла, положил сигару на пепельницу и медленно расстегнул пуговицы мундира, чтобы достать документы.

«Если он станет их рассматривать – буду стрелять», решил он и сам удивился своему спокойствию.

Генрих вынул книжку и положил ее на стол.

«Сейчас, когда он над ней наклонится…»

Но Лемке, взяв документы, не стал сразу их рассматривать. Они стояли лицом к лицу и, не скрывая бешенства, смотрели друг другу прямо в глаза.

Дверь бесшумно отворилась, и на пороге появился тот самый лейтенант, который вышел из-за портьеры. Лемке вопросительно взглянул на него.

– Подтверждает! – Тихо доложил он.

«Еще один кандидат в покойники… Придется подождать, пока он пройдет вперед. Хотя, если действовать быстро…»

– Лейтенант Гольдринг, за что вы получили «Железный крест» второй степени?

– Не ваше дело!

«Теперь все равно. Пусть этот лейтенант все-таки подойдет немножечко ближе. Тогда…»

– Проверьте документы, герр лейтенант, – сердито бросил Лемке и, не сводя глаз с Генриха, засунул руку в ящик.

«Неужели догадался и взял пистолет?» – ужаснулся Генрих.

Лейтенант подошел к столу, взял документы Гольдринга и отошел в сторону.

Генрих положил руку в карман. Лемке вздрогнул, весь напрягся. Гольдринг спокойно вытащил коробку сигар.

– Герр майор, герр майор! – в голосе лейтенанта слышались одновременно удивление и испуг.

– Что случилось? – Лемке на минуту отвернулся. «Стрелять, немедленно стрелять». Но что это с лейтенантом?

Лейтенант, проверявший документы, молча подал раскрытую книжку Гольдринга майору.

Там лежала фотография генерал-майора войск СС Бертгольда с надписью: «Генриху фон Гольдрингу от отца».

– Герр генерал-майор Бертгольд ваш отец?

Очевидно, выстрел был бы меньшей неожиданностью, нежели эта фотография.

– Это ваш отец? – повторил ошеломленный Лемке.

– Прекратите комедию! – Гольдринг порывисто вскочил. Коробка с сигарами Лемке полетела в угол кабинета.– На каком основании вы будите меня среди ночи и более часа держите на допросе?

– Но, герр Гольдринг…

– Никаких «но»! Немедленно машину и отвезите меня в гостиницу. Завтра же Бертгольд узнает обо всем.

«Наступление, только наступление. Отчаянное, безудержное, как и подобает юному сыну гестаповского генерала»

– Но убитый оберст Гартнер был офицером по особым поручениям генерала Бертгольда, – пробормотал Лемке.

– Без вас знаю!

Генрих почувствовал, как безграничная, невыразимая радость заполнила все его существо… А может, не стоит портить мед дегтем. Черт с ними, с этими остолопами!»

– Но ведь мы не знали, – вмешался лейтенант.

– Рюмку коньяка! – Генрих упал в кресло. Ему казалось что еще миг – и он громко, во весь голос расхохочется или запоет свою любимую песню здесь, в кабинете гестаповского следователя. Он прикрыл ладонью глаза, чтобы они не выдали его радости.

– Герр барон, герр барон, – услышал он тихое и почтительное.

Генрих отвел руку. Перед ним стоял лейтенант и держал в руках поднос, на нем стояла бутылка коньяка и несколько рюмок. Бутылка уже была начата.

«А они неплохой коньяк попивают!» – подумал Генрих, взглянув на этикетку.

Лейтенант налил, Генрих выпил залпом, потом вытащил коробку сигар и подал ее лейтенанту. Тот схватил сигару так торопливо, что Генрих вынужден был стиснуть зубы, чтобы не рассмеяться. Лемке, перегнувшись через стол, тоже взял одну.

Все трое прикурили от зажигалки Генриха.

– Вот теперь, когда вы немного успокоились, герр обер-лейтенант фон Гольдринг…

«А давно ли я был для тебя просто Гольдрингом?…»

– …Вы поймите нас. Убивают такую персону, как оберст Гартнер, вы единственный, кто вышел из ресторана перед взрывом…

Зазвонил телефон.

– Это из Берлина.– Майор бросился к телефону. – Слушаю!

– Опять генерал Бертгольд! Он уже в третий раз звонит сегодня, прикрыв рукою трубку, прошептал Лемке. – К сожалению, ничего нового.

Генрих протянул руку к трубке.

– Герр генерал-майор! С вами хочет говорить обер-лейтенант фон Гольдринг. Да, он тут.

Лемке подал трубку Генриху так почтительно, словно перед ним сидел сам генерал.

– Да, это я… В командировке. Почему здесь и так поздно? – Гольдринг взглянул на майора и лейтенанта. Жестом, мимикой, взглядом те молили – молчи!

– Если террористы убивают офицера моего отца, разве я могу быть спокоен?… Конечно, помогу… А что с нею? Поцелуйте Лору от меня… и как от брата, и как от жениха… Только не говорите ей, я хочу сам сказать. До скорого и желанного свидания…

Генрих положил трубку.

– Барон фон Гольдринг, я очень прошу вас забыть о сегодняшнем недоразумении! – извинился Лемке. – Думаю, что наше знакомство, так неудачно начавшееся…

– Оно дало мне возможность поговорить с отцом, и это меня немножко компенсировало! – весело перебил его Генрих.

– А представляете, что было б с нами, если бы вы на несколько минут задержались и погибли при взрыве? – сам ужасаясь своему предположению, спросил Лемке.

– Ну, я устал. Прикажите подать машину.

– О, пожалуйста! Но я надеюсь, что вы не забудете своего обещания помочь нам?

– Чем смогу.– Генрих поклонился и вышел. Минут через пятнадцать он уже спал крепким сном.