Текст книги "Тайны политических убийств"

Автор книги: Юрий Папоров

Соавторы: Сергей Утченко,Валентин Холявин,Ефим Зильберман,Константин Малафеев,Б. Борисовский,Александр Измайлович
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц)

Неслыханное

Городовой Лаксин заступил на свой пост около Летнего сада. При хорошей погоде сюда часто к трем часам приезжал государь император. У Александра II была привычка совершать прогулки по аллеям Летнего сада. Об этом знали в городе, и многие специально шли смотреть на царя…

Лаксин дорожил своим мундиром и нес службу исправно. Прежде чем направиться к Летнему саду, он всегда придирчиво проверял свое обмундирование, тщательно, до зеркального блеска, начищал сапоги, а перед самым выходом из дома заставлял жену еще раз осмотреть его со всех сторон. Так изо дня в день, в течение четырех с лишним лет, и в жару, и в холод, и в любую непогоду унтер-офицер Артамон Лаксин появлялся у Летнего сада. Вот и сегодня, 4 апреля 1866 года, в полдень он приступил к исполнению своих обязанностей.

До мельчайших подробностей знал Лаксин свой участок. Место было тихое и спокойное, несмотря на то, что в Летнем саду и около него всегда бывало много людей. Но это, как говорил Лаксин, была публика «чинная и благопристойная».

Судя по удлинившимся теням, он прикинул, что скоро будет уже три часа и что, возможно, государь с минуты на минуту изволит пожаловать сюда. Артамон Лаксин внимательно посмотрел в сторону главных ворот. Там уже собралась небольшая толпа: ждали приезда царя. Картина эта была знакома Лаксину: такое можно было наблюдать ежедневно в это время…

К Лаксину подошел надзиратель Черкасов. Он, как и обычно, был сильно озабочен. Лаксин вытянулся во фрунт и приложил руку к козырьку.

– Минут через десять-пятнадцать ожидается приезд государя. Так что иди, братец, опять к боковой калитке и никого в нее не впускай!

– Слушаюсь, ваше благородие! – ответил Лаксин.

Он никогда не задавал лишних вопросов. Не любил. И имел привычку молча, безропотно и точно исполнять все приказания. Вот и теперь, четко козырнув, он повернулся и бодрым шагом направился к калитке.

Лаксин приблизился к калитке и остановился около нее. Он видел, как промчались по набережной двое конных жандармов… Вот они остановились у главных ворот… А минуту спустя к боковой калитке, где стоял Лаксин, подошел высокий молодой человек в коротком черном пальто. Он держался твердо, уверенно, словно не видел городового.

– Куда? – спросил Лаксин, преграждая ему путь.

– В Летний сад.

– Зачем?

– Прогуляться.

– Не велено никого пускать!

– Это почему же? Всегда можно, а сегодня «не велено»?

Лаксин ничего не ответил и демонстративно отвернулся от молодого человека. Тот улыбнулся.

– «Нельзя ли для прогулок подальше выбрать закоулок?»

– Где угодно гуляйте, а туда не велено.

– Да кем же?

– Начальством!

– Ну что же, не велено так не велено… – проговорил молодой человек и медленно пошел по направлению к главным воротам.

Лаксин равнодушно посмотрел ему вслед, привычным движением поправил шапку и замер на своем посту. До конца дежурства оставалось еще три часа… Мимо шли прохожие, поглядывая изредка за решетку Летнего сада: «Не видно ли государя?» Но, вероятно, было еще рано. Некоторые из них подходили к калитке, останавливались, с удивлением замечали, что она заперта и что около нее стоит городовой.

В это самое время Николай, знакомый нам студент, проходил мимо Летнего сада. Он подошел к главным воротам. Около них стояла большая толпа. Из разговоров собравшихся он понял, что ожидается приезд государя императора. И вдруг Николай остолбенел: прямо на него шел тот самый незнакомец, который в середине марта вручил ему воззвание.

«Что он здесь делает? Уж не замышляет ли что-либо против царя? Ведь он же писал об этом в своем письме!..» – с тревогой подумал Николай. Он хотел бежать к городовому, сообщить: «Вот он, злодей!» Но страх за возможные последствия удержал Николая, и он, почти бегом, направился домой.

А молодой человек тоже подошел к главным воротам, немного постоял, затем повернулся и направился назад, в сторону Прачешного моста, к боковой калитке.

Лаксин заметил его издалека. Заметил и насторожился: «Что ему опять надо?» Неизвестный подошел к Лаксину.

– Я же сказал: «Не велено!»

– Так я ненадолго…

– Отойдите!

– Мне нужно подать прошение государю.

– Идите к главным воротам, там надзиратель… С ним и говорите.

– Там народ, и государю будет не до меня, а здесь я никому не помешаю и мне тоже…

Лаксин положил руку на эфес шашки:

– Отойдите! Или я…

Молодой человек махнул рукой и отошел.

На набережной показалась коляска Александра II. Она приближалась. Городовые, стоящие на панели около главных ворот, моментально вытянулись и застыли. И тут Лаксин увидел, что молодой человек, только что подходивший к его посту, бежал туда…

Коляска остановилась около ворот, и царь, сбросив шинель на руки городовому, быстро прошел в Летний сад.

Когда молодой человек подбежал к главным воротам, публика, наблюдавшая приезд Александра II, уже начинала расходиться. Но некоторые стояли на месте, чтобы еще раз посмотреть на царя.

– Опоздал! Какая досада! – воскликнул молодой человек.

– А ты не печалься, соколик, государь-батюшка поедет обратно, вот и увидишь, – сказал старичок, стоящий у самых ворот.

– А скоро ли государь поедет обратно? – спросил его какой-то мастеровой.

– Их императорское величество гулять изволят! А ты без понятия: «Скоро ли?»

– Страсть как охота еще раз увидеть их! – с горечью произнес мастеровой.

– Да ты, видать, не питерский? – спросил старик.

– Нет, недавно мы тут…

– К родственникам приехал али как?

– Подмастерье мы, картузных дел мастера.

– А сам-то откуда будешь?

– Из-под Костромы…

– Звать-то как? – продолжал любопытствовать старик.

– Осип Комиссаров.

– Крестьянин, стало быть?

– Крестьянин…

– Да какое ноне крестьянство-то… – произнес рядом со стариком рослый парень.

– Знамо дело! – поддакнул старик, потом, пожевав губами, произнес, указывая Комиссарову на рослого парня:

– Вот и мы с сыном тоже в город подались. На отхожий промысел… Так тебя Комиссаровым, слышь, кличут-то?

– А мы – Зонтиковы… Зеленью торгуем на Пустом рынке что у Гагаринской… Ты костромской, а мы ярославские… Земляки вроде… Открестьянствовали!..

– Землицы бы!.. – мечтательно произнес молодой Зонтиков.

– То-то и оно! – опять поддакнул старик.

– Вот царь-батюшка волю-то дал, да все помещики мутят… По-своему оборачивают…

Молодой человек, услышав эти слова, чуть было не вступил в спор, но сдержался: «Не время сейчас!» и продолжал прислушиваться к разговору.

– Зато сам царь-батюшка печется о нас денно и нощно! – с уверенностью в голосе произнес Комиссаров.

– Прав ты, соколик, ох, как прав!.. – перекрестился старик. – Кабы не помещики…

– Мечту давнюю исполнил, – сказал Комиссаров. – Сегодня вот на царя-батюшку, государя нашего освободителя хоть одним глазом-то да взглянул. Но и уходить-то теперь не хочется.

– Погоди, соколик, погоди, – проговорил старик и опять зачем-то перекрестился. Мастеровой сделал то же самое.

Молодой человек удивленно посмотрел на мастерового, который назвался Осипом Комиссаровым, и невольно сравнил себя с ним. Ему показалось, что они почти одного возраста. «Освободитель! – подумал молодой человек. – Как же темен еще народ… А когда разберется, поймет, его не удержишь! Придет время – и поднимется Русь, сметет всех дворян-тунеядцев вместе с царем-деспотом!»

Комиссаров ухватился руками за железные прутья ограды, прижался к ним и стал пристально смотреть в глубину сада. Однако, как он ни старался, как ни вертел головой в разные стороны, разглядеть ничего не смог. На аллеях – ни души. Царь отошел уже далеко. Его не было видно.

– Слышишь, парень, – старик резко дернул Комиссарова за полу пальто и оттащил от решетки. – Скоро их величество кончат гулять по Летнему саду и пойдут обратно к коляске…

«Пойдут обратно к коляске… Пойдут обратно к коляске… К коляске… К коляске, – вдруг забилось в голове у молодого человека. – Правильно! Когда пойдут к коляске!»

– …Тут ты их и увидишь, – продолжал старик.

Но этих слов молодой человек уже не слышал. В ушах его звенело, глаза застилало какой-то рябью. Неприятная дрожь и волнение охватили его. Потом звон начал постепенно стихать, и он опять услышал голос старика:

– Терпение, соколик, иметь надо, они недолго гуляют… Подожди!

«Подожду, конечно», – усмехнулся про себя молодой человек. Он отошел в сторону, но тут же вернулся и встал сзади этих людей, его правая рука по-прежнему была заложена за борт пальто…

А городового Лаксина, стоящего около калитки, все еще мучили сомнения. «Надо бы сообщить господину надзирателю!» – мелькнула у него мысль. Но того близко не было. Рука городового машинально потянулась к свистку: «Свистеть! Свистеть!» – и он поднес его к губам. Но тут новая мысль обожгла Лаксина: «Свистеть при государе императоре? Из-за чего? А если и на самом деле – прошение?.. Тогда прощай все: служба, довольствие…» Лаксин быстро вложил свисток в кожаный кармашек портупеи и, подхватив рукой шашку, бросился бежать к главным воротам. Но, пробежав шагов пятнадцать, остановился: «Что я делаю? А калитка? Я же не должен ее оставлять!»

Лаксин вернулся назад к калитке, осторожно открыл ее и вошел в Летний сад. Вошел и застыл, вытянув руки по швам. Государь император медленно шел по аллее в сопровождении своих племянников. Они о чем-то весело разговаривали. А сзади, шагах в двадцати, шел надзиратель Черкасов. Но вот Александр II повернулся и пошел обратно, к выходу. Лаксин стал осторожно подавать Черкасову знаки, но тот не замечал их. А увидев, понял, что у Лаксина что-то важное, и подошел к нему.

– Тут один подходил, ваше благородие… два раза…

Черкасов насторожился:

– Ну и что?

– Просился пропустить его через эту калитку в Летний сад.

– Зачем?

– Прошение, сказывал, хочет подать государю императору.

– Кто такой?

– Не могу знать, ваше благородие!

– Не пропустил?

– Никак нет, ваше благородие! Как приказывали!

– Молодец!

– Рад стараться, ваше благородие!

– Где он сейчас?

– Ушел к главным воротам.

– Давно?

– Как только государь император приехать изволили.

– Каков из себя?

– Высокий, в темном пальто, в фуражке… молодой сам… лет двадцати пяти, не более…

– Благодарю, братец! – произнес надзиратель Черкасов.

Жалобы и прошения полагалось сдавать в канцелярию. Но было немало охотников вручить их прямо царю. Что с ними можно было поделать? Они появлялись совершенно неожиданно, словно из-под земли. Вот и сейчас…

Обернувшись, Черкасов увидел, что Александр II уже приближается к главным воротам. Еще минута – и он пройдет через них, сядет в свою коляску и тогда…

Не мешкая ни секунды, Черкасов толкнул железную калитку и, проскочив в нее, бросился бегом вдоль решетки Летнего сада. Бежать было очень трудно, но он напрягал все силы. «Только бы успеть!.. Только бы успеть!..»

Еще издалека Черкасов различил в толпе, ожидавшей выхода Александра II из Летнего сада, высокого молодого человека, который неподвижно стоял около самых ворот. «Вероятно, тот, что недавно подходил к городовому Лаксину», – мелькнула у Черкасова мысль. А до ворот было еще далеко…

По толпе пробежал взволнованный шум голосов:

– Государь!

– Царь-батюшка!

– Где?

– Да где же?

– Вон! Вон! Смотрите!

– Да не толкайтесь же!..

– А вы не наступайте на ноги!

– Куда прешь, дурак?

– От дурака и слышу!

– Скотина!

– Он приближается!

– Шапки! Шапки долой! – не произнес, а скорее выкрикнул старик Зонтиков. Теперь он стоял впереди высокого молодого человека.

Толпа зашевелилась, люди обнажили головы. Молодой человек посмотрел в сторону приближающегося Александра II.

– Шапку!.. Шапку!.. – услышал он около себя голос Комиссарова.

Молодой человек снял фуражку; нехотя, но все же снял: не стоять же одному среди всей этой толпы в головном уборе…

– Дорогу, господа! Дайте дорогу его императорскому величеству! – зычно произнес полицейский.

И, пуская в ход кулаки, крикнул старому Зонтикову, который невесть как сумел пробраться вперед и пытался подойти ближе к экипажу Александра II:

– Осади, борода!

– Идет! Идет! – раздались голоса.

Молодой человек стоял, не двигаясь, он тяжело дышал. На лице выступили крупные красные пятна. Нервы его были напряжены до предела. «Сейчас он появится в воротах… Еще несколько шагов – и он пройдет мимо… А потом должен остановиться около экипажа, потому что там городовой уже держит наготове в руках его шинель».

Александр II, милостиво приветствуя своих верноподданных еле заметными кивками головы, медленно шел к экипажу. Вот он поравнялся со стариком Зонтиковым… До экипажа оставалось пять-шесть шагов…

Молодой человек резко рванулся вперед, оттолкнул в одну сторону Комиссарова, в другую – старого Зонтикова и выпрыгнул в свободное пространство – в «коридор», по которому только что прошел Александр II. Резким движением руки он выхватил из-за борта пальто пистолет и направил его в сторону царя. В его висках со страшной силой стучали какие-то молоточки, и он мысленно повторял про себя: «Только бы не промахнуться!.. Только бы не промахнуться!»

– Батюшки!.. – воскликнул старый Зонтиков.

В этот же момент кто-то сильно толкнул Комиссарова, и он дико закричал. Услышав этот крик, Александр II быстро повернулся и увидел направленный на него черный зрачок пистолетного дула. Прогремел выстрел…

В Зимнем

Четвертого апреля 1866 года – понедельник – день заседания Государственного Совета. Оно началось в половине первого и окончилось около четырех часов. Предвкушая отдых, члены Совета уже начали собираться домой, как вдруг пронеслась весть, что случилось нечто страшное. Сказали, что с этим известием прибыла племянница Александра II…

Через несколько минут в комнату быстро вошла возбужденная женщина в сопровождении молодого человека в военной форме. Это были племянники царя – герцогиня Баденская и герцог Лейхтенбергский.

– Стрелял!.. Стрелял!.. – едва успев войти, произнесла герцогиня.

– Кто?

– В кого стрелял?

– Когда?

– Случилось ужасное!.. – еле слышно проговорила герцогиня.

– В государя Александра Николаевича сделан был выстрел при выходе его из Летнего сада!.. – пояснил герцог Лейхтенбергский.

Все оцепенели. Никто из присутствующих не смог произнести ни слова. И только через некоторое время кто-то шепотом, осторожно спросил:

– А государь?..

– Слава всевышнему, он остался жив! – произнес герцог.

– Ранен? – так же осторожно спросил князь Долгоруков, начальник Третьего отделения.

– Цел и невредим! – ответил герцог.

И сразу же стало шумно в комнате от возбужденных голосов сенаторов. Оцепенение как рукой сняло. И всем захотелось узнать подробнее о случившемся.

– Кто же стрелял?

– Неизвестно.

– Скрылся? – спросил Долгоруков.

– Нет. Задержали. И по приказанию государя отправили к вам, в Третье отделение.

Долгоруков немедленно, на ходу простившись с присутствующими, быстрыми шагами, насколько позволял его преклонный возраст, направился к выходу, чтобы как можно скорее добраться до Третьего отделения.

Было спрошено все: и во сколько произошел выстрел, и кто помог задержать стрелявшего, и откуда стреляли, и каков из себя «злодей».

– А что же было потом? – спросил опять кто-то из сенаторов.

– Государь изволили поехать в собор.

– В какой?

– Вероятно, в Казанский, принести благодарение всевышнему за избавление от угрожавшей ему опасности. А мы направились к вам, сюда…

– Господа! – произнес князь Гагарин. – Нам надо тоже помолиться всевышнему, поблагодарить его за то, что он спас государя, Россию и уж, конечно, многих из нас…

– Вы правы! Надо помолиться! – поддержали его.

– …Попади этот выстрел в государя, что было бы теперь на улицах!..

– А завтра?!

И весь Государственный Совет в полном своем составе, кроме уехавшего князя Долгорукова, отправился в большую дворцовую церковь. Немедленно послали за священником, и, когда он явился, князь Гагарин сказал:

– Батюшка, отслужите нам благодарственный молебен.

– А по какому случаю, осмелюсь спросить?

– По случаю спасения государя. В него стреляли.

– Стреляли! Господи помилуй!.. – в ужасе отшатнулся священник.

После того как был отслужен первый в России благодарственный молебен в честь спасения царя, члены Государственного Совета направились во внутренние царские покои, чтобы принести Александру II «лично первое поздравление о спасении».

Кто же стрелял?

А теперь вернемся к событиям в Летнем саду.

Пуля просвистела мимо императора. На какой-то момент наступила тишина, и тут же ее разорвал свисток полицейского, резко отдавшийся в ушах молодого человека. Он рванулся в сторону и, воспользовавшись суматохой, бросился бежать по набережной в сторону Прачешного моста.

– Держи! – закричал надзиратель Черкасов и погнался за стрелявшим. Но его опередили; за молодым человеком уже гнались преследователи, в числе которых были и молодой Зонтиков, и Комиссаров, и сторож Летнего сада Безменов, и городовой Заболотин, стоявший в момент выстрела около экипажа царя. Побежали за стрелявшим и еще какие-то люди. Впереди всех оказался Безменов. Он остервенело вцепился в полу пальто молодого человека. Тот попытался вырваться, но это ему не удалось. Подбежавший Зонтиков схватил его за волосы и с силой дернул на себя. Молодой человек упал, его схватили, начали неистово бить…

– Дурачье! Что вы делаете? Ведь я для вас же, а вы не понимаете! – надсадно крикнул задержанный, но напрасно. Удары сыпались один за другим…

– Отставить! Прекратить! – задыхаясь от быстрого бега, не крикнул, а просипел подбежавший надзиратель Черкасов. Но его, конечно, никто не услышал. Тогда он выхватил из кобуры пистолет и выстрелил в воздух. Толпа моментально отпрянула от лежавшего на земле молодого человека. По лицу его струилась кровь, одежда была разорвана. Он попытался подняться на ноги, но не смог.

– Помогите встать! – распорядился Черкасов, обращаясь к Зонтикову и Безменову.

Те моментально бросились к молодому человеку и подняли его.

– Ведите к главным воротам, – приказал Черкасов.

Молодого человека повели, крепко держа за руки; он тяжело дышал, ноги его подкашивались и еле передвигались, левый глаз заплыл. В таком виде его и подвели к царю.

Александр II сделал шаг вперед, вскинул голову и в упор посмотрел на задержанного. Растерзанный вид его вызвал на лице царя что-то наподобие усмешки, которая быстро уступила место растерянности… Только теперь Александр II понял, какой страшной беды он избежал.

Кругом все молчали. Взгляды были устремлены на молодого человека. Люди с нескрываемым любопытством смотрели на задержанного: «Кто же он, этот преступник, дерзнувший поднять руку на самого царя, помазанника божьего?» А с лица надзирателя Черкасова не сходило выражение ужаса и страха за случившееся: «Просмотрел! Да за это…»

Между тем стрелявший поднял голову и встретился взглядом с Александром II. Одна щека царя начала нервно подергиваться, но он не отвел глаз. Не мигая смотрел на него и молодой человек. Так прошло несколько секунд. Наконец царь, подойдя почти вплотную к стрелявшему, резко спросил его:

– Ты кто?

– Человек! – последовал ответ.

– Поляк?

– Нет, русский.

Царь удивленно вскинул брови. Если бы он, этот стрелявший, был поляком или агентом польского ржонда, то все было бы понятно… Три года назад польское восстание было подавлено, но тайной вражды не унять никакими «пожарными» мерами царского самовластия. Отголоски шестьдесят третьего года тревожили Александра II. Корни вольнолюбия и стремления к свободе нельзя было вырвать ни усилиями полицейских, ни силами жандармов, ни руками палачей. Александр II ненавидел поляков, они его – тоже. Они-то могли подослать даже террориста! А тут – русский!..

– Почему ты стрелял в меня?

– Почему? – молодой человек насмешливо улыбнулся и пристально посмотрел на царя. Их взгляды опять встретились.

– Почему же ты стрелял в меня? – вновь прозвучал в ушах молодого человека вопрос царя.

– Почему? Да потому, что ты обманул народ, обманул крестьян – обещал землю да не дал!

Смелый, дерзкий ответ молодого человека вызвал неодобрительный ропот в толпе. Александр II даже побледнел. Он на секунду задержал свой взгляд на тонкой струйке крови, которая медленно текла по лицу неизвестного, и бросил перепуганному надзирателю Черкасову:

– В Третье отделение! Доставить в целости и сохранности! Под личную ответственность!

– Слушаюсь, Ваше императорское величество! – вытянулся перед царем Черкасов.

Царь уехал, но толпа продолжала молча стоять около Летнего сада. Не двигался с места и Черкасов, только удивленно смотрел на задержанного. Жандарм был перепуган и никак не мог понять, никак не мог осознать случившегося… А генерал-адъютант Тотлебен, вышедший из Летнего сада вместе с Александром II, беспокойно смотрел то на удалявшуюся коляску императора, то на молодого человека, только что стрелявшего в царя. Тотлебена, известного генерала, большого знатока военного дела, поразил удивительный факт: выстрел, произведенный с такого близкого расстояния, даже не ранил царя.

«Но почему? – думал Тотлебен. – В чем здесь причина? Или стрелявший так сильно волновался… или… или его подтолкнули?!» И вдруг эта неожиданно пришедшая мысль завладела км полностью. Он лихорадочно начал искать глазами кого-то в толпе, машинально достал платок и вытер вспотевшее лицо. План созрел мгновенно. Тотлебен властным взглядом еще раз бегло осмотрел толпу и громко спросил:

– Кто ему помешал?

Но ответа не последовало. Люди нерешительно озирались вокруг в поисках того неизвестного, который так нужен был Тотлебену в этот момент.

– Кто его задержал? – крикнул Черкасов, решив помочь генералу.

– Я! – воскликнул Безменов, сторож Летнего сада. – Я задержал его, ваше превосходительство!

Но в это время из толпы выскочил старик Зонтиков. Он решил, что такой момент упускать никак нельзя.

– Батюшка! Отец родимый! – бросился он на колени перед генералом. – Сын мой его задержал! Сын мой – Василий Зонтиков! Вот он!

Тотлебен удивленно посмотрел и на Безменова, и на Зонтикова-сына, и на старика, почувствовав, что эти люди не понимают его, не догадываются, что ему от них нужно, повернулся к стрелявшему и, чуть улыбнувшись, сказал не без иронии:

– Стрелял, да промахнулся!

Затем он бросил взгляд на тщедушного мастерового:

– А не ты ли это его подтолкнул?

Комиссаров тупо и растерянно молчал.

– Значит, я не ошибся? – настойчиво повторил Тотлебен. – Как же это тебе удалось?

– Господь бог помог!.. Успел я ударить его по руке и тем, стало быть, помешал злоумышлению!

– Кто такой? Как имя?

– Крестьянин… Костромской крестьянин Осип Комиссаров…

– Выходит, ты спас жизнь государю императору! Крестьянин, говоришь?

В страшном волнении Осип Комиссаров упал перед ним на колени и залепетал:

– Крестьянин… крестьянин… Осип Комиссаров…

– Это хорошо! Это же подвиг, достойный Ивана Сусанина! – произнес Тотлебен с большим пафосом.

– Премного благодарен!., премного… – бормотал Комиссаров, ловя полы его шинели и пытаясь их поцеловать. По лицу его текли слезы, слезы радости.

– Подымись!

– Не смею… не смею, отец-батюшка!

– Подымись, говорю!.. И в мою коляску. Поедешь со мной!

Тотлебен повернулся и пошел к своему экипажу. Комиссаров же не двигался с места: он просто не понимал того, что говорилось ему. Двое полицейских быстро подняли его на ноги.

– Очумел, что ли, от радости? Такое тебе привалило, а ты… Иди быстрее!

– Куда? – удивленно спросил Комиссаров.

– В коляску!

– В какую?

– К их высокопревосходительству!

– Как можно?.. – пролепетал растерявшийся Комиссаров.

– Зовут!

И полицейские повели ничего не понимающего Комиссарова к коляске. Даже сесть помогли…

Во время всей этой сцены молодой человек стоял молча, с большим презрением и негодованием смотрел он, как Комиссаров ползал в пыли…

К надзирателю подошел городовой Лаксин.

– Этот? – спросил у него Черкасов.

Лаксин внимательно посмотрел на задержанного:

– Кажется, он.

– А точнее?

– По одежде вроде он… По росту тоже… А по лицу признать трудно…

Умчалась и вторая коляска. Тотлебен вез в Зимний дворец «спасителя» царя. Не успело еще отзвучать эхо выстрела, а уже родилась легенда о «чудесном» спасении царя. Коляска умчалась, а задержанного на обычной пролетке под усиленным конвоем жандармов отправили в Третье отделение. Немедленно доложили дежурному офицеру. Тот не понял сути случившегося, а когда разобрался, то сразу же приказал отвести арестованного в особую комнату для допросов.

– Фамилия? Имя?

В ответ – молчание. Жандарм снова задал вопрос – и снова молчание. Вопрос прозвучал в третий раз, и тогда молодой человек отвернулся от жандарма.

– Не желаете отвечать?

– Нет!

– Откуда вы родом?

И опять молчание. Арестованного обыскали.

На столе появились вещи: портмоне, яд в пузырьке, пули, порох, письмо какому-то Николаю Андреевичу, рукописное воззвание «Друзьям рабочим»…

– Что это? – спросил жандарм, прочитав первые строчки.

– Мои мысли… А вообще-то вы можете считать это прокламацией.

– Если это действительно так, то и посчитаем! – ответил жандарм и отложил бумагу на дальний край стола.

Он зачем-то взял горсть пороха, пересыпал его из ладони в ладонь, потом стряхнул на стол. Таких арестованных в жандармском управлении еще не бывало. Ведь этот человек поднял руку на самого царя! Все было непонятно… Это произошло впервые в истории России!

– Ваш пистолет? – спросил жандарм, указывая на отобранное у арестованного оружие.

– Мой!

– Вы из него стреляли?

– Другого у меня не было.

Секретарь подал жандарму опись вещей, конфискованных у арестованного.

– Так, так… Хорошо… Распишитесь в перечне, – произнес жандарм, протягивая молодому человеку лист бумаги.

Тот чуть заметно улыбнулся:

– Не желаю.

– Вы отказываетесь подписать?

– Да.

И опять отвернулся, как бы говоря, что не хочет иметь разговора на эту тему.

Процедура установления личности арестованного и проверки его вещей, обнаруженных при задержании, хотя и была проведена с исполнением всех формальностей, требуемых инструкцией, закончилась безрезультатно: фамилия стрелявшего так и не стала известна жандарму. В соответствующей графе протокола первого допроса секретарь записал: «Отказавшийся назвать себя», а потом в скобках добавил «№ 17». Это был номер камеры, в которую жандармский офицер приказал конвойным сопроводить арестованного. А молодой человек все еще стоял недвижимо около горящего камина. Казалось, что все происходящее его совершенно не касается. И когда жандармский офицер приблизился к нему, ни один мускул на его лице не дрогнул; он повернулся и спокойно посмотрел на подошедшего.

– Прошу следовать, – произнес жандарм.

– Что?

– Прошу следовать в камеру, – уточнил жандарм.

Арестованного увели. Отобранное у него воззвание «Друзьям рабочим» привлекло внимание жандарма, он прочел его целиком. Прочел и те строки, которые были зачеркнуты в воззвании, попавшем в руки Николая. В них говорилось: «Грустно, тяжко мне стало, что так погибает мой любимый народ, и вот я решился уничтожить царя злодея и самому умереть за мой любезный народ. Удастся мне мой замысел, я умру с мыслью, что смертью своею принес пользу дорогому моему другу – русскому мужичку. А не удастся, так все же я верую, что найдутся люди, которые пойдут по моему пути. Мне не удалось – им удастся». И эти его слова полностью сбылись через 15 лет.