Текст книги "Карибский сувенир"
Автор книги: Юрий Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Трансатлантический разрез. Зона мертвых вод. Маленький фантастический мир. Удивительные находки. Охотники за морскими летучками. Как поймать акулу.
Кругом океан, а сверху небо. Рано утром, когда солнце еще не взошло, небосвод окрашен в нежнейшие розовато-зеленые тона. Постепенно, по мере того как за горизонтом поднимается солнце, небо загорается оранжево-желтым огнем. Но вот на востоке появляется ослепительная красная полоска – это солнце как любопытный глаз заглядывает в ожидающую его природу. Светило поднимается из-за горизонта тяжело, неохотя. В эти утренние минуты алый, как будто набрякший, переполненный жаром солнечный диск похож на перезрелый африканский помидор. Кажется, ткни в него чем-нибудь острым – и расплескается своим пламенным соком светило, обагрит весь мир жгучей влагой… Но нет, некому расплескать солнце, и оно, поднатужившись, вылезает на линию горизонта. Это не простая полоска океана – восточный горизонт для солнца как стартовая линия. А финиш – полоска горизонта на западе. Сделав еще одно усилие, солнце подбрасывает свое тяжелое тело вверх и начинает многочасовой бег по голубому полю небосвода.
Океан, небо и солнце. Изо дня в день вода, синева над головой, жгучие лучи, нацеленные в спины, головы, плечи.
Ни встречного судна, ни чаек – бескрайняя голубая пустыня.
Уже вторую неделю пересекаем мы Атлантический океан с северо-востока на юго-запад. Где-то очень далеко за кормой осталась душная, знойная Африка, далеко впереди – Южная Америка. В этих пустынных местах, где разрезает сейчас своим острым форштевнем теплые воды наша «Олекма», не проложены судоходные линии. В этих краях не встретишь рыбацких судов: слишком далеко от берега, сюда даже чайки не залетают.
Прошел уже месяц, как мы покинули порт. За месяц мы опять привыкли к тесным, душным каютам, к постоянно раскачивающейся, колеблющейся под ногами палубе. Кожа наша стала смуглой, желудки – вместительными, ладони – твердыми, мозолистыми. И если в первые дни дальнего похода нас, паучников, пугали гигантские морские порции борща и каши, то теперь мы съедаем все без остатка и иногда, после особенно тяжелой работы, заглядываем на камбуз с просьбой:
– Кокочка, а нельзя ли повторить?
И, как правило, судовой кок – добродушный и веселый Иван – охотно откликается на такую просьбу. Кок наш большой любитель музыки и песен. По вечерам вместе с камбузным матросом Аркадием он распевает песни под аккордеон и в такт щелкает ложками. Кок участвует во всех самодеятельных концертах и декламирует по судовому радио стихи. Хороший музыкальный парень Иван Корнищак. И камбуз содержит в порядке: все там блестит, сверкает. Но что-то не везет ему в этом рейсе, вернее, не ему, а нам: то суп недосолит, то второе пересолит. Когда ему об этом говорят, кок всегда оправдывается:
– Судно, ребята, качнуло, рука дрогнула – и соль в картошку бах! Невозможно работать, как по кочкам везут!
Если же обед получился хороший и рука кока не дрогнула, то Корнищак стоит в дверях камбуза и на матросские слова: «Спасибо, Ванюха» – вежливо кивает головой, украшенной поварским колпаком.
К сожалению, так бывает значительно реже. Чаще же, услышав гневные возгласы из салона, он оставляет в камбузе Аркадия, а сам уходит в каюту, валится на койку и делает вид, что спит…
Итак, месяц позади. Позади утомительные переходы по скованным льдами проливам, работы в Английском канале и Ирландском море, траления на пути в Дакар. Это все позади.
Теперь мы делаем очень важную и сложную работу: трансатлантический разрез.
Трансатлантический – значит через весь океан. От материка к материку. Мы делаем разрез – через Атлантический океан от Африки до Южной Америки.
Когда смотришь на океан, то кажется, будто вода в нем везде одинакова – синяя и горько-соленая. Но в различных частях океана и на различных глубинах свойства воды совершенно различные. Около устьев рек, впадающих в океан, вода опреснена. Опресняется она у берегов во время периода тропических дождей: дождевые воды скатываются с суши и смешиваются с океанической водой. На поверхности вода, прогреваемая солнцем, более теплая, нежели в глубине. В океане можно обнаружить холодные и теплые течения. Океаническая вода различается и по содержанию кислорода, фосфора и других химических элементов.
Рыбакам, ведущим промысел в морях и океанах, очень важно знать свойства воды промыслового района. Сардина, например, не переносит опресненных вод. Во время периода дождей косяки сардины поспешно покидают прибрежные, шельфовые участки океана, где эту рыбу обычно промышляют, и опускаются на глубины. В это время сардина очень плохо питается. Рыба находится как бы в полусонном состоянии. Кончился период дождей, и громадные косяки сардины устремляются к побережью, на мелководья. Здесь рыба находит для себя обильную пищу. Миллионы мельчайших живых организмов кишат в хорошо прогреваемых солнцем прибрежных участках океана.
Очень чутко относится рыба к содержанию в воде кислорода: та же сардина немедленно меняет место обитания, если процент кислорода в воде понизился.
Тунцы же – рыба, которую мы идем искать, – болезненно реагируют на изменение температуры воды и солености. Маловероятно, например, обнаружить тунцов в открытых океанических водах, где температура понизилась до плюс шестнадцати – восемнадцати градусов.
Рыбаки, особенно тунцеловы, должны отлично знать гидрологическую характеристику промыслового района. Если сельдь, морского окуня, скумбрию, ставриду, треску, сардину и некоторые другие виды промысловых рыб рыбаки успешно находят с помощью специальных поисковых приборов, то тунцов ни эхолотом, ни фишлупой в водной толще не обнаружишь. Ведь они скороходы. Если сардина или ставрида перемещается с места на место большими плотными косяками и медленно, то косяки тунцов очень разрежены и мчатся со скоростью до 20–30 миль в час.
Электрический глаз эхолота не успевает их заметить. Прибор не «пишет» рыбу.
Так как же искать тунцов?
Выше говорилось, что тунцеловы должны отлично знать, что из себя представляет промысловый район. Поэтому наше поисковое судно, которое послали в далекие широты, чтобы найти тунцов, делает трансатлантический разрез. Сделать разрез – это значит провести серию наблюдений, станций, расположенных по прямой линии с интервалами через определенное расстояние. Серия станций, разрезов позволяет познакомиться с водной массой района: определить содержание в воде солей, кислорода, фосфора, а также температуру на разных глубинах.
Нелегко в штормовую погоду тралить рыбу: судно валится то на один, то на другой борт, и палуба то взлетает к самым тучам, то черпает пенную холодную воду. Но рыбаки «Олекмы» умелы и сноровисты. Трал за тралом уходит в воду и возвращается на судно с морскими обитателями – рыбами, раками, крабами.
Нам важно разыскать в океане воды с наиболее благоприятными условиями, при которых бурно развивается жизнь. Тепло, свет, кислород, соответствующее количество минеральных солей, растворенных в воде, способствуют развитию мельчайших одноклеточных водорослей – фитопланктона. Там, где имеется фитопланктон, появляется масса мельчайших живых существ, пожирающих одноклеточные водоросли, – зоопланктон. А зоопланктон привлекает к себе мальков, личинок и мелких стайных рыб. За рыбами охотятся косяки тунцов. Сюда тунцы приходят кормиться. Тут мы ставим ярусы и вылавливаем их…
Вот так и находим тунцов.
В том районе, где мы работаем сейчас, кислорода и фосфора маловато. Здесь мало фитопланктона и зоопланктона, почти нет мальков. Сюда тунцы не придут. Здесь им голодно.
Через каждые два градуса на карте, что составляет сто двадцать миль в натуре, – станция. Они чередуются одна за другой: два градуса, сто двадцать миль, двенадцать часов хода – станция. И снова: градусы, мили, часы – станция, станция… Ночь ли, день ли, обед ли или ужин – через определенное время теплоход останавливается, и вахтенный штурман извещает по радио:
– Внимание, станция!
Во время станции мы с Жаровым ловим специальными сетями планктон и рыбьих мальков, Коля Хлыстов с Валентином Брянцевым измеряют температуру и берут пробы воды с различных глубин, от одного до тысячи метров.
Первыми начинаем работать мы с Виктором. Сначала добываем ихтиопланктон – рыбьи личинки, мальки. Для этого к металлическому тросу на расстоянии в пятьдесят метров друг от друга прикрепляются три конусообразные ихтиопланктонные сети-сачки, сшитые из крепчайшего шелк-полотна. Сетки опускаются в воду и буксируются за судном; одна на глубине в 150, другая в 50 метров, а третья около самой поверхности воды. Буксировка длится десять минут. Мельчайшие живые организмы, зоопланктон, фильтруются сквозь сито, а те животные, что покрупнее, и, в частности, мальки рыб остаются в сетке, – они попадают в металлический, с сетчатым дном стакан, которым оканчивается сачок.
– Ну как, можно? – спрашивает Владик Терехов, судовой мастер по добыче рыбы, который стоит у лебедки.
– Давай! – командует Жаров. И я бросаю прикрепленную к тросу-ваеру первую сеть за борт.
Владик включает лебедку, барабан сматывает с себя стальной тяжелый трос, который, увлекая за собой одну за другой сети, исчезает в воде. Чтобы трос с сетями не попал под винт, судно во время траления ихтиопланктона делает «циркуляцию» – все время идет по окружности.
– Стоп! – поднимает Жаров руку.
Владик ставит лебедку на стопор и подходит к нам. Все трое мы стоим у борта и смотрим в воду – там, вытянувшись конусом, мчится около самой поверхности верхняя сетка. В ее широко раскрытый зев врываются тугие струи воды, бьются в сито, бурлят в прозрачном шелковом сачке. Виктор с тревогой смотрит на сеть – только бы не лопнула, не оторвалась.
Ночью ихтиопланктонная сеть кажется наполненной не водой, а полыхающим серебристо-голубым пламенем. Голубой свет бьется, мечется в сетке. Кажется, что ловим мы не мальков, а лунный свет, который трепещет, колеблется в волнах… Но это все-таки не лунный свет, а особые морские организмы набились в нашу сетку и распространяют вокруг себя яркое холодное свечение.
Взглянув на часы, Жаров кричит вахтенному штурману:
– Стопорьте машину!
Теплоход замедляет свой бег. Владик включает лебедку и вытягивает ваер вместе с сетками на палубу. Теперь нужно очень осторожно извлечь улов и поместить его в банки с раствором формалина. Для каждой сетки – своя банка. Ведь каждая сеть принесла улов со своего горизонта, со своего океанского этажа. Три сетки – три этажа. И на каждом этаже свои обитатели. Ну-ка, кто там попался в наши сети? Виктор снимает крышку металлического стакана, и в банку шлепается шевелящаяся серо-красная масса. Очутившись в воде, масса распадается на маленьких живых существ: рыбьи мальки, рачки, медузы. Все это микроскопическое зверье носится, мечется в банке.
– Ишь, разбегались, – говорит заинтересовавшийся нашим уловом боцман. – Вот я в книжке читал, что один чудак, Банбад, что ли, на плотике от Африки до Америки плыл. И питался всякой ерундой. Говорит, что и планктон есть можно, что он вкусный. Попробовать бы, а?
– Не Банбад, а Бомбар, – поправляет боцмана Виктор и опасливо отодвигает в сторону банку с планктоном. А потом поясняет: – Это верно. И Бомбар, и знаменитый норвежский путешественник Тур Хейердал, который тоже плавал на плоту через океан, утверждают, что планктон не особенно вкусен, но очень питателен. Ведь в планктонных организмах содержится до пятидесяти – шестидесяти процентов жира. Между прочим, американцы уже пробуют добывать планктон в промышленных целях. Из него получаются очень неплохие продукты, напоминающие по вкусу крабов.
Убрав сетки и улов, мы идем с Жаровым к глубоководной лебедке. На тросике, перекинутом через блок-счетчик, уже подвешена другая сеть, похожая на ихтиопланктонную, но меньшего размера. Сшита она из более плотного сетчатого полотна. В нее попадаются и те организмы, которые обычно проскальзывают через сито ихтиопланктонной сети… Этой сеткой мы облавливаем зоопланктон с глубины от ста метров до поверхности воды. Сетка опускается на глубину сто метров, а потом поднимается.
На этот раз нам попался огромный зубастый морской угорь. Извиваясь, он долго прыгал по палубе – угри очень живучи, – пока не попал в холодильную камеру. Угря заморозили, чтобы привезти в порт, в музей института.
Вылив в бутылку из металлического стаканчика улов, я уступаю место Хлыстову и Брянцеву, а сам спешу в лабораторию, чтобы повнимательнее рассмотреть содержимое банок.
– Личинку угря выловили! – такими словами встречает меня Виктор.
– Угря? Не может быть! Угри же в Саргассовом море нерестятся… Только там и можно найти их личинки. Об этом во всех учебниках по ихтиологии сказано.
– И тем не менее вот она, самая настоящая личинка угря…
Были в трале и длинноусые морские раки – лангусты. Как самые обыкновенные речные раки, они пятились от цепких матросских рук и грозно шевелили усами. Но участь их была печальной: все они очутились в судовом камбузе или были выпотрошены на чучела.
Шумным водопадом, как живое серебро, выливается из трала рыба на палубу, трепещет, бьется, разбрасывая вокруг, как легкие брызги, сверкающую чешую.
А это что еще за чудище ворочается на сырых досках? Плоское, песчано-оранжевого цвета, шкура без чешуи, скользкая и вся покрыта беловатыми веснушками; широкие плавники, похожие на крылья, маленькие янтарные глазки, рот как щель, расположенный снизу головы. Это рыба-ангел. Так ученые назвали крылатую рыбу. У ангела спокойный характер: он неторопливо плавает около дна среди водорослей, добывая пищу – мелких рачков, крабов, моллюсков.
Холодные моря остались позади. Мы в тропиках. И как бы первым вестником новой географической среды на палубу «Олекмы» залетела глазастая серебристо-фиолетовая летучая рыбка. Вот она лежит, распластав, словно крылья, широкие грудные плавники, с помощью которых она летает, вернее, планирует над водой, спасаясь от хищных рыб.
А это одна из хищных рыб открытых океанских просторов, которая так любит поживиться нежным мясом морских летучек. Корифена – сильная, зубастая рыба.
С палубы судна часто можно видеть, как, преследуя летучек, корифены выпрыгивают за ними из воды. Но у корифен нет крыльев, и они шлепаются в волны. А там за ними зорко следят акулы. Чуть замешкается корифена – и очутится в зубастой акульей пасти.
Жаров пододвигает ближе лампу, и я с недоверием смотрю в плоское стеклянное блюдечко. В нем быстро перебирают лапками мелкие рачки-креветки и лежит удивительное, сантиметров шести длиной существо: плоское, как неширокая, в сантиметр, ленточка, сужающаяся к краям и с маленькой рыбьей головкой. Плоская рыбка совершенно прозрачна, через ее тело можно читать. Поэтому она и называется «стекловидная личинка». Рыба-личинка напоминает листок какого-то необыкновенного подводного растения – все ее прозрачное тело разграфлено белыми жилками, сходящимися к белому стерженьку, тянущемуся параллельно краям в середине тела рыбки. Эти жилки и стерженек – будущий костный скелет угря. Через увеличительное стекло хорошо виден маленький рот и две черные точки по краям головы – глаза малька. Да, сомнений быть не может – это личинка обыкновенного речного угря.
Здесь, в такой дали от пресноводных рек, в этих теплых тропических водах, угревые личинки? Все правильно, никаких ошибок. Ученые уже давно установили, что европейский речной угорь размножается не в тех реках, где живет, а за многие тысячи миль от родных мест.
В определенное время созревшие угри, самцы и самки, покидают привычные места обитания и отправляются в дальнее рискованное путешествие. Наш пресноводный угорь, живущий в реках европейской части России, спускается вниз по течению, выходит в Балтийское море, минует датские проливы, Северное море, пересекает Атлантический океан, держит курс на Саргассово море, находящееся в юго-западной части Атлантики. Много трудностей и лишений испытывают рыбы во время путешествия. В течение всего перехода они не питаются, не отдыхают; сутки за сутками, извиваясь своими телами, они плывут и плывут через океан. Плывут без компаса и карт, но инстинкт не дает сбиться им с пути и выводит к намеченной цели. В Саргассовом море они нерестятся и, обессиленные, измученные, погибают.
Личинки, появившиеся из икры, совершенно не похожи на своих родителей: они плоские и прозрачные. Личинки сбиваются в маленькие стайки и начинают не менее сложный и рискованный путь из Саргассова моря в пресноводные реки. Путь, длящийся почти три года. Почти весь океан они преодолевают в теплых быстрых струях попутного течения Гольфстрим. Во время путешествия личинки усиленно питаются и быстро растут. Тела беззащитных мальков прозрачны, поэтому в воде они становятся невидимыми…
– А возможно, это личинки и не речных угрей, а морских, – говорит Виктор. – Осторожнее!.. Клади в баночку. На берегу разберемся…
Я опускаю личинку в фиксирующий раствор. На берегу разберемся.
– А вот посмотри-ка еще… Узнаешь? – пододвигает мне Жаров другое блюдечко. – Ну и чудеса! А эти-то рыбехи как сюда попали?
Лежат на дне блюдечка, чуть трепещут мизерными плавничками три маленькие рыбки, каждая сантиметра в полтора. У них серые толстенькие тела, массивные тупые головы. Во рту виднеются, сверху и снизу, по два сросшихся вместе белых зуба, напоминающих клюв попугая. Это мальки рыбы-кувалды из отряда сростночелюстных.
Чтобы было ясно, почему мы так удивились, обнаружив этих рыбешек, выловленных посредине Атлантического океана над водной пропастью в пять тысяч метров, следует рассказать о них несколько подробнее.
Рыба-кувалда свое название получила за короткое головастое тело. Обитает она в мелководных прибрежных водах, среди известковых коралловых зарослей. Питается кувалда кораллами, различными моллюсками. У рыбы сильные острые зубы. Как острозубцами, откусывает она твердые коралловые отростки, будто кусочки сахара, разгрызает раковины моллюсков, выедая из них хозяина, прячущегося между створок. Но знаменита рыба не только своими сокрушительными зубами и способностью раздуваться, будто шар, во время опасности. Некоторые ее внутренние органы, особенно во время размножения, ядовиты. И если мясо кувалды плохо промыть, то знакомство с блюдом из этой рыбы может окончиться очень сильным отравлением.
Любопытно, что кувалда обитает на мелководье. Так как же попали малоподвижные, медленно плавающие, беспомощные ее мальки в самый центр океана, более чем за тысячу миль от берега? Чем и как питаются маленькие кувалды? Ведь с их «скоростью» самую медлительную букашку вряд ли догонишь. Это тоже одна из загадок, которую задал нам океан.
– Вот еще интересная зверюшка, полюбуйся, – продолжает демонстрировать Жаров. Говорит и что-то осторожно кладет мне на ладонь.
Повернув ладонь к лампе немного боком, я по бликам света увидел, что на моей руке лежит плоский, прозрачный, как будто вырезанный из тонкой пластмассы жук, своей формой напоминающий очертания большущей жужелицы. Что это за жук, из какого класса, отряда, семейства, мы даже и представить себе не можем. Жук отправится в Калининград, и там ученые все определят. Нам лишь известно одно: раньше никому из нас не приходилось слышать о подобных прозрачных пластмассовых жуках. Я осторожно убираю его в специальную баночку и прячу туда же этикетку с указанием, где, когда и на какой глубине поймано это существо.
– А это светящийся анчоус… – узнаю я несколько черно-фиолетовых рыбок величиной с мизинец, попавшихся в одной из сеток.
У рыбок большие глаза, которые сразу обращают на себя внимание. Анчоусы – обитатели глубоководных, нижних этажей океана. Там они живут и только ночью поднимаются к поверхности воды поохотиться за мальками. Там, в глубинах, всегда темно. И чтобы все же хоть что-то увидеть в сплошном мраке, природа подарила рыбкам большие и очень чувствительные глаза. По ночам анчоусы поднимаются из глубин к поверхности воды и носятся маленькими стайками за разной рыбьей: мелкотой. А светящимися анчоусы называются потому, что они действительно светятся: на черно-бархатном фоне тела ярко сверкают фиолетовым пламенем вкрапленные в кожу пластинки.
– Ну, а у тебя что там? – спрашивает Виктор и берет у меня банку с уловом планктона. Берет, взбалтывает и смотрит на свет: какая-то серовато-желтая водичка.
Но эта грязноватая водичка приведет в восторг любого, если на нее посмотреть через сильные стекла бинокуляра. Мой улов не менее интересен, чем тот, который мы только что добыли: ихтиопланктонными сетками. Вот я выливаю «грязную» водичку в стеклянное блюдечко, настраиваю бинокуляр и надолго замираю.
Сильные увеличительные стекла проникают в необыкновенный мир. В водичке кипит, бурлит фантастическая жизнь. Десятки, сотни, тысячи мельчайших живых существ, самых разнообразных, самых удивительных форм и строения своих маленьких энергичных тел, носятся, шныряют в блюдечке. Тут и мизерные медузки, напоминающие то пульсирующий фиолетовыми или розовыми стенками воздушный шарик, то стремительно мчащуюся ракету или раскрытый зонтик. Тут прыгают и скачут в воде маленькие злые рачки… Они нападают на других хрупких полупрозрачных обитателей блюдечка и с жадностью вонзают в них свои цепкие клешни. И еще какие-то другие рачки, чуть побольше тех, что с клешнями. Большие рачки нападают на маленьких и рвут их сильными мохнатыми ножками. Какие-то прозрачные дирижабли все время летают в воде, вздрагивая чуть заметной голубоватой оболочкой. Они обволакивают собой и больших и маленьких рачков, и те, очутившись внутри дирижаблика, мгновенно замирают, как видно пораженные насмерть сильнодействующими ядами.
– Иди возьми у штурмана координаты станции, – отвлекает меня от зоопланктона Жаров, – да надо развешивать сети на просушку.
С сожалением оторвавшись от окуляров, я выливаю водичку из блюдечка в банку и капаю в нее формалин. Жизнь в банке мгновенно замирает. Маленький, затейливый и такой страшный мир погибает.
В штурманской рубке беру координаты станции – ее широту, долготу – и заглядываю к лебедке: работа у ребят тоже подходит к концу. Гудит лебедка, наматывающая на барабан тонкий трос. Николай, стоя на специальной выдвижной площадке, снимает с троса батометры – приборы, измеряющие на нужной глубине температуру и берущие на том же горизонте пробы воды.
По вечерам, когда все на судне, кроме вахтенных, спят, свет в нашей лаборатории еще горит. Николай и Валентин делают химический анализ воды, Виктор склонился над картой Атлантического океана, вглядывается в его голубое поле. Вот прямая линия, пересекающая океан, наш трансатлантический разрез. Черные квадратики, нарисованные через каждые два градуса, – станции. Первая, шестая, пятнадцатая. И что ни квадратик – то остановка в океане. Ночью ли, днем ли – работа с шелковыми сетками, гул лебедки, сматывающей трос, который уносит в океанскую глубину белые батометры.
Океан! Только находясь в его просторах, можно представить себе, какую же прорву воды налила природа на поверхность нашей планеты! Вторую неделю режем мы его своим разрезом, режем, спешим от материка к материку по зыбкой, колеблемой пологой волной сине-зеленой поверхности, а до Южной Америки нам еще идти и идти.
Редко бывают в этих широтах теплоходы, а тем более научно-поисковые суда; кстати, подобного разреза, какой делаем мы, еще не делали ученые ни одной страны. Редко бывают в центральной Атлантике научные корабли, поэтому так скудны и неточны сведения об этих районах океана. Может быть, поэтому длительное время существовала теория, будто эти просторы Атлантики – водная пустыня, лишенная жизни, мертвая зона. Так вначале думали и мы. Однако новые станции показали, что тропическая, центральная часть Атлантического океана богато населена планктоном и мальками рыб, которые находят здесь благоприятную среду для своего развития. Они, в свою очередь, привлекают стаи летучих рыбок, косячки анчоуса, а также дельфинов, которых нам неоднократно приходилось наблюдать. Станции подтвердили наше предположение, что в этом районе можно промышлять крупных океанических рыб. Скоро и мы будем ставить ярусы.
А пока делаем станции. Днем на каждую станцию уходит всего два-три часа, ночью приходится возиться дольше.
Когда судно ложится в дрейф и на нем вспыхивают прожекторы, освещающие таинственную фиолетовую глубь, то полюбоваться невиданным зрелищем сплываются разнообразные морские обитатели.
Первыми появляются летучие рыбки. Они прилетают откуда-то из темноты и, шлепнувшись в освещенный круг, замирают под ярким электрическим светом. Расставив свои широкие большие крылышки, летучки грациозно плавают по самой поверхности воды, напоминая миниатюрные реактивные самолетики. Поглазеть на освещенный теплоход приплывают и прилетают разные летучки. Одни величиной с мизинец. Крылья-плавнички у них маленькие и почти треугольные, как у сверхзвуковых летательных аппаратов. Но эти рыбешки как раз очень плохие летуны. Они способны делать над водой лишь небольшие прыжки, всего в метр-полтора длиной. Чаще нас посещают летучие рыбки величиной с ладонь. Они неплохо летают и прыгают по воде «блинчиками». Но иногда в освещенную полосу вплывают большущие, величиной до сорока сантиметров, крылатые существа. Движения их спокойны, неторопливы. Они то прижимают грудные плавники-крылья к телу, то разводят их в стороны. У этих летучек крупные, в полголовы, глаза и выпяченный вперед подбородок. Чешуя на них блестит, как поверхность космических ракет. Кажется, что всем своим невозмутимым видом рыбы говорят: мы здесь хозяева, мы ничего не боимся. Но вот рыбки заволновались, метнулись в одну, в другую сторону и стремительными скачками бросились прочь. Только одна осталась – самая крупная и самая спокойная. Завороженная искусственным солнцем, повисшим над ее головой, она осталась на том же месте. И это погубило ее: из темноты к ней бросилось какое-то стремительно промелькнувшее в воде существо, и рыба, оставив после себя на воде несколько чешуек, исчезла.
Что такое? Куда пропала рыба? Что с ней случилось?
Я внимательно вглядываюсь в воду и вижу: на границе света и темноты мелькают в мелких прозрачных волнах чьи-то белесые крупные тела. Рыбы? Пожалуй, нет.
В этот момент одна очень любопытная рыбешка грациозно выпрыгнула из темноты и легко заскользила по поверхности воды, демонстрируя свое стройное тело и скошенные к хвосту прозрачные, в жилках тонких опорных косточек плавнички… Ей, видно, хотелось показать свое мастерство: она то медленно плыла, чуть заметно шевеля хвостовым плавником, то кружилась на одном месте, то делала несколько небольших прыжков-па и, как бы устав, замирала, поглядывая на нас большими глазами. Долго мы могли бы любоваться самодовольной рыбешкой, но из темного океана к ней бросились одновременно три белесых тела. Рыбка взметнулась в воздух, шлепнулась в воду, и тотчас ее стройное тело облепили, ломая прозрачные крылья-плавнички, гибкие, в пупырышках присосков щупальца. Кальмары! Вот кто подстерегал рыбок около освещенного борта теплохода. Разогнав летучек, они, осмелев, сами вплыли в освещенный круг и предстали перед нами во всей своей красоте. В воде животные поражают изящным очертанием тела, стремительностью и подвижностью. В воде кальмар напоминает стрелу с утолщенным древком: все его десять щупалец собраны вместе, крепко сжаты и вытянуты вперед острым наконечником. Плотное, мускулистое тело оканчивается, как оперением, треугольным хвостовым плавником. У основания щупалец, на голове сверкают, светятся в воде перламутровым светом громадные глаза. Плавает кальмар в воде по принципу реактивного двигателя. Через особое отверстие – подвижный хрящевой патрубок – кальмар засасывает в себя воду, которая наполняет пространство между телом и плотной хрящевой тканью-мантией, покрывающей кальмара, а затем резко сокращает мышцы, мантия прижимается к телу, и вода с большой силой выбрасывается через патрубок-сопло. Струя воды сообщает кальмару большую скорость. От него редко спасается даже самая быстро плавающая рыба. Бросившись на добычу, кальмар протягивает к ней свои щупальца; в самый последний момент щупальца раскрываются невиданным живым цветком, обхватывают голову, тело рыбы, и присоски накрепко прилипают к трепещущему телу жертвы. Схватив рыбу, кальмар, не разворачиваясь, бросается вниз, в глубину, и исчезает в темноте. Не разворачиваясь? Значит, у животного есть «задний ход»? Да, есть. Уж так замечательно устроен «реактивный двигатель» кальмара. Трубка-сопло поворачивается в любую сторону, поэтому кальмар может двигаться вперед и назад. Во время охоты на летучек кальмары от возбуждения как бы загораются – в их полупрозрачных телах вспыхивает розоватый огонь. Таким самовозгоранием кальмары отпугивают от себя крупных хищных рыб, которые не против полакомиться вкусным, упругим кальмарьим мясом.
В северных и южных от экватора широтах в глубинах обитают кальмары, достигающие гигантских размеров. На этих животных, ныряя за ними более чем на полукилометровую глубину, охотятся киты-кашалоты. Но, прежде чем проглотить это морское чудовище, кашалоту приходится выдержать настоящий бой. Китобои часто находят на теле китов, в головной части, страшные, по нескольку метров длины рваные раны. Ну, а какой величины все-таки могут достигать кальмары? Об этом красноречиво свидетельствуют оказавшиеся в желудках кашалотов непереваренные остатки кальмаров со щупальцами 8—10 метров длины. Значит, все животное достигало длины 12–15 метров!
К нам такие кальмары не приплывали. Их вообще очень редко видели люди. Ну, а тех кальмаров, что кружились около нашего теплохода, мы распугивали, опуская в воду планктонную сетку или трос с батометрами. Наиболее же назойливых животных ловили после окончания станции.
Ловят кальмаров очень просто – на спиннинг или обыкновенным сачком. При ловле спиннингом на леску вместо блесны надевается тяжелая приманка в виде свинцовой рыбки со щеточкой крючков на конце. Кальмар хватает ее, и щупальца накалываются на крючки. Ну, а сачком ловить и того проще. Важно только, чтобы у него ручка была подлиннее. Кальмара просто накрываешь, прихлопнув его сверху, как обычно ловят сачком бабочку. При небольшом опыте, чтобы поймать животное наверняка, нужно резко и быстро опустить сачок позади животного. Кальмар, услышав шум, тотчас бросается назад и влетает в сетку. В сачке он подпрыгивает и, выбрасывая через сопло остатки воды и черной, как тушь, жидкости, производит звуки, похожие на недовольное фырканье.
Умелый кок приготавливает из тушки кальмара отличное, очень красивое на вид жаркое, похожее внешне на золотистую, хорошо прожаренную картошку. Только эта картошка чуть попахивает рыбой и упруга, как разогретая на солнце резина.
