Текст книги "Карибский сувенир"
Автор книги: Юрий Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)
К счастью, боцман не грозный пиратский адмирал и, по-видимому, никогда им не будет. Поэтому мы делаем вид, что не слышим его возмущенных выкриков.
А вечером собираемся в каюте Хлыстова и, поздравив его с днем рождения, пьем кислое вино. На бутылках, в которых заключена эта невероятнейшая кислятина, красуется веселенькая этикетка с надписью «Столовое». Мы глотаем желтую жидкость, от которой лицо сводит судорогой и потом его нужно долго растирать ладонями, чтобы согнать с лица ужасную гримасу.
Настроение неважное, кислое… от усталости и вообще от тропиков. Все же мы северные люди, и нам хочется домой; хочется в лес – не в пальмовый, а в обыкновенный русский лес, где растут березы и ели, где на едва заметном ветерке трепещет серебряными листьями осина, где пахнет мхом, сыроежками и еловой смолой. Где распевают не диковинные заморские птицы, а нежно и печально тенькают обыкновенные синицы.
Хочется домой; хочется к тем, кто с нетерпением ждет нашего возвращения. Домой… Мы торопимся домой, а сами знаем – там, на родном берегу, мы будем торопиться в новый дальний рейс. Уж так бывает всегда. Так было, и так будет…
А Николаю мы подарили высушенный нос пилы-рыбы, пожелали ему прожить еще столько лет, сколько на пиле зубов, которых оказалось шестьдесят четыре, и все расписались на той пиле черной и красной тушью.
Мы недолго сидели все вместе: веселья не получилось. Все очень устали. А тут еще этот ярус-пустышка… Скоро Жаров ушел в каюту, а я вышел на палубу. Хотелось немного побыть одному.
С черного неба глазели на теплоход звезды и деловито излучал свет месяц. Напротив него виднелась крупная яркая звезда – Венера. Месяц тянулся в ее сторону острыми рогами. Месяц и звезда. Где-то я видел это и раньше… Ах да, на флаге Турции. Между прочим, эта же эмблема, срисованная с ночного южного неба, является официальным гербом и изображена на флагах Соединенною Королевства Ливия, Пакистана и Туниса.
Месяц. Здесь, в тропиках, он иногда похож на плывущую лодочку с загнутыми круто вверх носом и кормой. А иногда эта лодочка переворачивается вверх килем. Вот и ковшик Большой Медведицы – он тоже перевернут вверх донышком. Такого не увидишь дома.
Я перешел к другому борту и наклонился над водой. Она светилась голубоватым пламенем и… пела. Да, вода, соприкасаясь с двигающимся судном, издавала тончайшее мелодичное пение. Как будто тысячи мизерных фанфар играли на самых высоких нотах. Казалось, вот-вот маленькие музыканты надорвутся и пение смолкнет. Но музыкант – сильный-сильный океан. И я впервые услышал, что он, гремящий и воющий густым басом во время шторма, может петь так нежно…
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Гвиана – страна, в которой живут индейцы. Суринам, Парамарибо. Пять разноцветным звезд. Неприятные посетители. Встречное интервью. Агенты конкурирующих фирм. Американский город глазами европейца. «Мистер Тарас Бульба». Едем к караибам. Индеец с реки Сарамакки. Джунгли. Кайман. Страшные пираньи. Прощальные слова.
Берег показался сразу. Прохладный ветерок, пробежавший по самым волнам откуда-то с океана, наткнулся на горячую сизую дымку, толкнул ее, заколебал и развеял. И мы увидели темно-синюю полоску сурииамской земли.
Суринам? Ведь мы же собирались в Британскую Гвиану? Собирались, но заход не состоялся – мы уже были на пороге Джорджтауна, когда получили от капитана порта телеграмму, что в порту началась забастовка. И что он очень сожалеет, но не может обеспечить нас ни лоцманом, ни топливом, ни водой…
Тогда мы направились в соседнюю Гвиану, в Нидерландскую, которая называется Суринам, в порт Парамарибо. От Джорджтауна это совсем рядом – каких-то сто двадцать миль. Эти мили «Олекма» проскочила быстро. Когда мы на другое утро проснулись и выскочили на палубу, к нашему судну ужо спешил, раздувая пенные водяные усы, лоцманский катер. Ловко развернувшись, он приткнулся к правому борту судна, и на палубу «Олекмы» поднялся подтянутый, стройный суринамец. На фок-мачте теплохода затрепетал белый с пятью звездами, соединенными черным кругом, государственный флаг Нидерландской Гвианы, и «Олекма», подчиняясь смуглой уверенной руке, двинулась к берегу.
В третий раз чужой, незнакомый берег будет принимать нас. Теплоход входит в неширокую року. Вода в ней мутная, цвета какао.
Река, как и страна, называется Суринам. Течение быстрое, сильное. И хотя двигатель «Олекмы» работает на полную мощность, теплоход еле-еле ползет мимо подступившего к самой реке леса. Деревьям тесно в непроходимых влажных джунглях. Они теснятся на берегу, они вошли в реку: корни многих деревьев растут в воде. И кажется, что деревья стоят на ходулях.
Река Суринам, страна Суринам.
Слово совершенно незнакомое, ничего не говорящее русскому человеку. Об этой стране мало книг, об этом кусочке земли, расположенном в северо-западной части южноамериканского материка, очень редко пишут в газетах. Суринам – это новое открытие для нас, и поэтому так внимательны наши глаза, скользящие но мутной воде и берегу.
Я то спускаюсь в ходовую рубку, чтобы познакомиться с лоцманом, то поднимаюсь на мостик, потому что в воде что-то плывет и нужно обязательно взглянуть: а что же там плывет?
Валентину кажется, что навстречу нам могут плыть только крокодилы. И, завидев в воде темный предмет, он кричит мне с мостика в ходовую рубку, через переговорную трубу:
– Крокодил!.. Быстрее!..
Сунув блокнот в карман, спешу к нему. Но вместо крокодила вижу ухмыляющуюся брянцевскую физиономию и бултыхающееся в мутной воде черное бревно или кучу переплетенных, спутавшихся сучьев. Бревна и сучья – только и всего. Но я увидел то, чего не заметил Валентин, – на бревне сидят рядком три крупных баклана, а над сучьями порхает фиолетовая бабочка величиной в две ладони. Почти под самым берегом ходят в мелкой воде белые цапли и птицы, очень похожие на них: такие же длинноногие, голенастые, тонкошеие… Но только с клювом в виде детской лопаточки. Что же это за птицы? Ах да, колпицы! Птицы, которые, как и белые цапли, очень редко встречаются в Европе.
С каждой минутой, с каждым часом нашего недолгого, четырехчасового путешествия по реке Суринам блокнот мой заполняется короткими записями, а на фотопленку попадают прекрасные пейзажи: прибрежные деревушки с домишками под крышами из пальмовых листьев, рыбаки, выбирающие под крики мелких острокрылых чаек мокрые сети…
Я уже знаю, что пять звезд на белом суринамском флаге не случайно раскрашены в разные цвета. Пять звезд – белая, коричневая, черная, желтая и красная – означают пять основных народностей, составляющих население Нидерландской Гвианы. Это белые, которых в стране меньшинство, креолы, индейцы, ипдонезийцы и негры.
Многие из нынешних жителей Суринама не по своей воле оказались в этих краях. Три века назад работорговцы привезли сюда для работы на плантациях сильных черных людей, закованных в кандалы и брошенных в душные, грязные трюмы парусных кораблей… В 1863 году ввоз рабов в страну был запрещен. Получив свободу, негры поселились на берегах быстрых порожистых рек. Первым прибежищем для них были леса, в которых они сооружали для себя примитивные жилища, и поэтому их до сих пор называют по-голландски «боенехерс», то есть «лесные негры».
Эмигранты тысячами ехали в Суринам – после освобождения негров многие плантации оказались без рабочих рук; индийцы, яванцы и китайцы отправились в дальнее плавание в расчете спасти себя от голодного существования. Они подписывали кабальные договоры, и многие из них погибли, изнуренные нечеловеческим трудом и тропической лихорадкой в джунглях, на лесных разработках или на кофейных плантациях. А те, кто выжил, по окончании контракта оставались в Суринаме – старая родина была слишком далеко. Вместо билета на обратный путь через два океана люди приобретали домашние вещи, строили дома и подписывали новые контракты. Так происходила колонизация страны, а коренные жители, индейцы, оттеснялись все дальше и дальше от океана, в непроходимые лесные дебри, в болота, кишащие ядовитыми змеями и насекомыми. И теперь бывших хозяев этих земель—индейцев (караибов, аровог, трие и ояна) – осталось совсем немного – около 4 тысяч человек.
– Нью-Амстердам, – говорит лоцман, ткнув пальцем в показавшийся небольшой поселок.
– Нью-Васюки… – шепчет мне Валентин.
Да, уж действительно, этому нью-поселку слишком далеко до столицы Нидерландов: на берегу, под пальмами, сгрудилось десятка два-три одноэтажных, окрашенных в розовый, зеленый и желтый цвета домиков. А перед ними уставились в реку черными жерлами десять старинных пушек. Когда-то Нью-Амстердам был просто фортом, защищающим подступы к расположенному выше по реке городу Парамарибо. Но уже много столетий грозные орудия молчат, и их черные стволы обвили гирлянды ярких тропических растений.
– С утра Суринам течет в океан, а с обеда океан втекает в реку, – продолжает прерванный разговор лоцман, – и вода здесь никогда не бывает чистой. Она насыщена илом. И жители Парамарибо хоть и живут на берегу реки, но никогда не купаются… А вот и город.
Река плавно поворачивает вправо, и открывается вид на небольшой городок. Как, это и есть Парамарибо? После Дакара и небоскребов Ресифи мы с удивлением смотрим на столицу Суринама: низкие деревянные дома под шапками кокосовых пальм.
– Анкор… – командует лоцман, и якорь, бултыхнувшись, погружается в воду. Лоцман жмет нам руки и, приветливо улыбаясь, желает весело провести время на берегу.
На смену лоцманскому катеру подходит другой. Он перегружен – на палубе и в каютах катера множество пассажиров. Белые, черные и желтолицые люди в форме и просто в черных пиджаках заполонили нашу палубу и поднимаются в капитанскую каюту. Здесь и капитан порта—смуглолицый полный суринамец с усиками; бородатый полицей-комиссар с тяжелым револьвером на боку и очками на массивном носу; портовый врач, несколько суровых таможенников; еще полицейский, по только без очков и сухой, как изголодавшийся клоп; пятеро корреспондентов от двух конкурирующих газет, переводчик. Прибывшие толпятся в капитанской каюте, топчутся в коридорах, снуют по трапам, заглядывая в каюты, машину и в гальюн. Лица их суровы и неулыбчивы. Капитан порта плотно усаживается на диван в капитанской каюте, рядом с ним размещаются полицейский в черных очках и несколько таможенников. Они требуют документы и начинают в них внимательно разбираться.
Мы с тревогой посматриваем в лица официальной суринамской публики и вспоминаем, что Суринам зависит от Голландии.
Голландцев меньше всего в Суринаме: всего около двух процентов. Но эти два процента держат крепко и пока уверенно всю власть, всю экономику страны.
Предчувствие не обмануло нас. Через несколько томительных часов полицейский комиссар сообщил, что посещение суринамского берега нам запрещено. После этого вся официальная публика покинула «Олекму», оставив на судне дежурного таможенника, корреспондентов и представителя одной из торговых фирм. Таких представителей в иностранных портах называют агентами.
Проводив катера унылым взглядом, я поднимаюсь в капитанскую каюту, где беседуют капитан и агент. Брянцев переводит. Агент – высокий симпатичный голландец – неторопливо пьет столичную, закусывает черной икрой и расхваливает Суринам, природу страны и трудолюбивых черных… Быстро убавляется содержимое бутылки, но дело не сдвигается с места: вместо цен на продукты мы слышим рассказ об индейском племени ояна, которых зовут трехпалыми за то, что они перевязывают себе на руках пальцы.
Хочется узнать, что за топливо предложит нам агент, а слышим рассказ о том, что караибы до сих пор охотятся при помощи лука и отравленных стрел. Кстати, агент может помочь нам приобрести лук и стрелы. Отравленные ядом – кураре – подороже, а простые подешевле.
– Стрелы, кураре… Все это очень интересно, но нас интересует картошка и морковка. Понимаете? Кар-тош-ка! Мор-ков-ка! А не кураре, черт возьми!.. – волнуется капитан. И, смахивая с лица пот, говорит Брянцеву: – «Черт возьми» не переводи…
Щуря от удовольствия глаза, агент доедает бутерброд с икрой и вежливо улыбается:
– Ах, морковка… Эта прозаическая картошка… Да, да, все понимаю. Придется съездить на берег. Выяснить кое-что. Через часик все будет известно… Кстати, отличная икра. Не найдется ли на судне лишней банки?..
Агент уезжает, а мы с Брянцевым начинаем беседовать с корреспондентами. Вернее, говорят лишь двое – Брянцев, сносно знающий английский язык, и один из корреспондентов– мистер Хофвук. Остальные четверо молчат или же односложно говорят «йес, йес» и кивают головой. Мистер Хофвук в белой рубашке с галстуком-бабочка, но без пиджака, затянут в узкие серые брюки и втиснут в узконосые ботинки. Он в темных очках, за пояс заткнута прокуренная трубка, на пальцах несколько колец. Он весь какой-то острый, угловатый. Лицо длинное, вытянутое, будто кто-то взялся за подбородок и челку мистера Хофвука и потянул в разные стороны. Потянул так сильно, что лицо стало узким и длинным, словно клин. Рядом с Хофвуком очень полный, с круглым как арбуз, добродушным лицом негр. Он очень внимателен, вслушивается в каждое слово, напряженно всматривается в наши лица и торопливо пишет, пишет, заполняет странички толстого, как и он сам, блокнота… Остальные корреспонденты – трое молодых симпатичных парней: двое креолов, смуглых, черноволосых, и совсем юный индеец, скромно устроившийся на краешке дивана…
Во время тралений в тропической зоне Атлантического океана мы познакомились со многими обитателями теплых тропических вод.
Нередко в наши тралы попадались креветки – небольшие полупрозрачные, хрупкие рачки с тонкими усиками. Они нам понравились не за свою шустрость и длинные усы, а потому, что креветки очень вкусны.
А вот рыба-мышь. Тело ее плоское, пестрое и все покрыто, словно водорослями, кожистыми заусенцами. У рыбки длинный тонкий нос и рот с розовыми, словно накрашенными помадой губами. А на животе у подводной мыши особые плавнички, при помощи которых это забавное существо ползает по дну, выискивая себе корм.
Каракатица. Малоприятное на вид, хрящевитое, скользкое морское животное. В головной части ее туловища расположены щупальца с присосками.
Поведением каракатицы очень недоволен остался боцман: оказавшись на палубе, каракатица извергла из себя густую и черную, как тушь, плохо смываемую жидкость.
Привлекла внимание всей команды забавная рыбка – кузовок. Ее тело заключено в твердый костяной панцирь. Такую броню сможет разгрызть не всякий морской хищник. А чтобы обезопасить себя еще больше, кузовок вооружился острыми кинжальчиками, расположенными над самыми глазами. Словно рога, они торчат на голове.
А это – коралловая рыбка, которую зовут в Южной Америке «изабелита». У нее красивое, в коричневых пятнышках тело и рот, наполненный не зубами, а упругими щетинками. Ими рыбка перетирает жесткие подводные водоросли, которыми питается.
Вместе с кузовком оказался в трале и краб. Посаженный в аквариум, он забился в угол и ушел в глухую защиту – прикрыл себя мощными клешнями. Только два глаза, словно перископчики, выглядывают наружу и настороженно осматривают банку – откуда ожидать опасность?
Интересно наблюдать за поведением рака-отшельника. У него сильные, покрытые твердой хитиновой броней клешни, головогрудь и нежная, незащищенная задняя часть тела, которую он прячет в раковину. Так он и таскает всюду с собой раковину-домик. Живет как отшельник– никого не пускает к себе в раковину… В случае опасности рак забирается в домик почти целиком, снаружи остаются лишь клешни. Когда же раковина становится тесной – ведь рак растет, – он подбирает себе новое жилье: ракушку побольше, повместительнее.
Нередко оказывались на палубе «Олекмы» и скользкие, непривлекательные на вид осьминоги. Судорожно стиснув своими щупальцами рыбу, небольшой осьминог замер на горячих досках, залитый лучами тропического солнца. Маленького детеныша осьминога матросы пожалели и бросили в океан. К сожалению, большие осьминоги нам в трал не попадали. По-видимому, они очень осторожны – ведь некоторые натуралисты считают осьминогов самыми умными существами океана… А возможно, крупные головоногие моллюски, к которым принадлежат осьминоги, таятся на больших глубинах, куда не доходит наш трал.
Богат и разнообразен животный мир Суринама. Невдалеке от города, в устье реки Суринам, на отмелях живут колониями красивейшие птицы земли – розовые фламинго. Изящно изгибая тонкие шеи, они разгуливают по воде, вылавливают мелкую рыбешку.
Здесь же, у прибрежных кустарников, обитают и белоснежные, с острыми желтыми клювами цапли.
Почти к самому городу Парамарибо подступают непроходимые джунгли. Природа собрала здесь богатейшую коллекцию тропических растений и деревьев, которыми никогда не устанешь любоваться.
Учеными и рыбаками «Олекмы» был обнаружен район, в котором можно вести промышленный лов тунцов.
Рыбаки называют тунцов «курицей с плавниками». Ради таких рыб стоит идти через весь Атлантический океан. Недалек тот день, когда и в магазинах нашей страны появится нежное мясо тунцов.
Большущий тунец попался на крепкий крючок яруса. Рыба отчаянно сопротивляется, бьется, пытается сорваться с багра. Но матросы, вцепившись в рукоятку багра, все выше и выше поднимают тунца из океана. Силы рыбы иссякают. Через несколько мгновений тунец будет на палубе.
Со многими интересными обитателями океана довелось познакомиться олекминцам за время рейса: с громадной акулой-лисицей, у которой хвостовой плавник равен длине тела, с морской черепахой и со смелым ночным хищником – кальмаром.
А у Бермудских островов на один из крючков яруса клюнул дикобраз. Да, да, дикобраз!.. Но только не сухопутный, а морской. Действительно, лишь дикобраз может похвастаться такими острыми и длинными колючками, которыми рыба защищает себя от хищников. А защищаться надо.
Взгляните, какие страшные у акулы зубы! Правда, эти акулы, чьи челюсти сушатся на ветерке, уже никому не причинят зла – их челюсти везут рыбаки «Олекмы» домой как оригинальные тропические сувениры.
Мистер Хофвук задает нам вопросы о нашем путешествии, а мы задаем ему вопросы о географическом положении Суринама, о его истории… И Хофвук, надо сказать, как собеседник человек весьма приятный, охотно отвечает на наши вопросы. Вскоре корреспонденты так увлекаются, что начинают говорить все подряд, припоминая наиболее интересные и важные детали о Суринаме. Валентин переводит, а я едва успеваю записывать…
История страны начинается в 1499 году, когда на ее живописных берегах высадились испанские искатели страны Эльдорадо (золотой страны), лейтенанты знаменитого мореплавателя Америго Веспуччи – Алонсо де Охеда и Хуан де ла Коса. Здесь искали они легендарные сокровища. В том, 1499 году впервые пролилась кровь индейских воинов, пытавшихся защитить свою землю от иноземцев… Спустя сто лет в Гвиане появились решительные и пронырливые люди, приплывшие на своих каравеллах из далекой Голландии. Оттеснив индейцев от устья реки Суринам в джунгли, они основали на ее берегу, в 26 километрах от океана, опорный пункт… Где? Да воя он, видите крепость на берегу, как раз напротив судна? Здесь в 1613 году и укрепились голландцы. А позднее около форта вырос город, получивший название Парамарибо. Голландцы цепко ухватились за богатую гвианскую землю. После долгой борьбы с претендовавшей на этот же кусок южноамериканской земли Англией Суринам по договору Бреда был присоединен к Нидерландскому королевству.
Возвращается агент. Быстрой походкой делового человека он входит в кабинет капитана, где мы беседуем, и удобно устраивается в кресле: о нет! Он не смеет прерывать нашу беседу: «Продолжайте, господа, прошу вас, продолжайте!»
Попыхивая душистым дымком, мистер Хофвук продолжает рассказ, останавливаясь лишь на главном: территория страны – 142 800 квадратных километров. Почти одна треть ее покрыта непроходимыми лесами, в которых еще и сейчас небезопасно появляться чужому человеку – отравленная стрела караиба может поразить его из-за каждого куста…
Экономика страны? Да, вы догадались: Суринам – страна аграрная. Здесь выращивают сахарный тростник, кофе, хлопок и какао. Эти продукты являются основными предметами экспорта.
– Кончай, – сердитым голосом буркнул мне на ухо капитан. Я осторожно толкнул ногой Брянцева, и тот очень быстро закруглился. Корреспонденты толпой повалили из каюты, а капитан, нервно потирая руки, посмотрел на агента:
– Ну как?..
Агент сокрушенно развел руками и шумно вздохнул:
– Мне очень-очень жаль, – он даже руки прижал к своей груди: ну так ему жаль! – но увы… Фирма вас обслуживать не может… Да, да… очень, очень жаль…
Я взглянул в капитанское лицо – под его напрягшейся кожей задвигались желваки, губы плотно сжались, как бы сдерживая рвущиеся на свободу злые слова: впору сказать агенту что-нибудь такое, по-русски емкое, и треснуть по столу кулаком – видите ли, ему жаль! Ах, ты…
Но капитан но стукнул кулаком, что поделаешь – нельзя. В таких рейсах нужно быть не только умелым судоводителем, но и терпеливым дипломатом. И капитан вежливо улыбнулся, поднялся:
– Ну что ж, спасибо за разговор. Надеюсь, что вам уже пора в свою фирму?
– Да, да, конечно… – заторопился агент. Протирая очки, он еще раз сокрушенно вздохнул: – Так жаль, что мы вынуждены вам отказать. Придется русскому судну идти в другой порт…
– Там видно будет, – уже не совсем вежливо ответил Валентин Николаевич и потеснил агента к двери. – Прошу вас, не споткнитесь. Вот порог… а вот и трап. Гуд бай.
Когда агент ушел, капитан в сердцах плюнул и, прошептав что-то, залпом выпил стакан вина.
– Что делать будем? – обеспокоенно спросил вошедший в каюту Жаров.
– Не пропадем. Есть же в Парамарибо фирмы, конкурирующие с этой. А если есть, то… (За иллюминатором послышались голоса и мирное лопотание успокаивающегося двигателя. Подошел еще какой-то катер.) Да вот и конкуренты…
Капитан не ошибся. Через несколько минут в каюту поднялись трое смуглолицых суринамцев: седой, с выпирающим из брюк животом мистер Биерфлит, сухощавый, подвижный мистер Крони и пахнущий ромом и табаком мистер Дасс. Все трое – представители местной судоходной компании. Мистер Дасс сел в кресло и тотчас задремал, он был явно не в форме и не принимал в переговорах почти никакого участия. Лишь иногда открывал свои ласковые пьяные глаза и, оттопырив толстые губы, вежливо бормотал: «Йес, сэр… йес…» Биерфлит тоже все время молчал, лишь улыбался и согласно кивал тяжелой, мокрой от пота головой. Все переговоры вел мистер Крони.
Через час с вопросами снабжения все было решено: представитель фирмы мистер Биерфлит отпустит нам завтра горючее и воду, а шипшапдлер мистер Дасс снабдит продуктами. Биерфлит согласно кивнул головой, а мистер Дасс, с трудом разлепив тяжелые веки, нежно проворковал: «Йес, сэр… йес…»
Гости уже собрались уходить, как примчался катер капитана порта и молодой чиновник в мундире, поднявшись к капитану, сообщил, что «русским разрешено сходить на берег, но не более пяти человек в день». Валентин Николаевич вопросительно поглядел на смущенного мистера Крони, на переставшего качать головой Биерфлита и проснувшегося шипшандлера. По пять человек в день. Это значит, что если всем нам побывать на берегу, потребуется целая неделя! Как видно, кто-то там, в Парамарибо, уж очень хочет, чтобы мы ушли в другой порт.
– Господа, – сказал Валентин Николаевич, – я вынужден отказаться от ваших услуг. Такие условия нам не подходят. Мы снимаемся с якоря и уходим в Кайенну…
– Но, но, – воскликнул мистер Крони, – у фирмы есть связи в правительстве, и мы обо всем договоримся! Я гарантирую! Завтра люди «Олекмы» смогут выйти в город.
Мистер Биерфлит кивнул головой и вновь заулыбался, мистер Дасс икнул и произнес: «Йес, сэр… йес».
Катер унесся к темнеющему берегу. А мы спустились на палубу, где команда механиков уныло стукала костяшками по столу, соревнуясь с командой штурманской рубки.
…Минуя таможенника, внимательно осматривающего наши фигуры, и подозрительные глаза двух полицейских, приставленных к судну, мы проходим по гулкому пирсу и сразу за проходной порта оказываемся на одной из улиц Парамарибо. На мгновение мы останавливаемся, немного оторопев от ярких красок, от шума и гама улицы. Мимо нас спешат, торопятся люди. Кажется, что мы попали не в город, населенный обычными жителями, а в оживший этнографический музей: индийцы в белых одеждах и чалмах; индианки в красных, синих, желтых сари; маленькие японки в брючках из блестящей шелковой ткани; плосколицые китайцы, индонезийцы; высокие мускулистые негры в цветных накидках и босиком; европейцы в черных очках и пробковых шлемах; индейцы с длинными блестящими, черными как смоль волосами; мальчишки, всех цветов и оттенков, с криками гоняющие по асфальту консервную банку, – все это предстало нашим глазам, все это двигалось мимо нас, наполняя улицу разноголосым говором, смехом, криком погонщика, толкающего заупрямившегося, облепленного репьями ослика.
Трудно сказать, красив Парамарибо или нет. Пожалуй, все тропические города красивы. Они ярки своей богатой природой, растительностью. Таков же и Парамарибо; нам бросаются в глаза великолепные пальмы, рядами выстроившиеся вдоль домов; так же как и во многих африканских городах, на улицах столицы Суринама множество цветов, с любовью рассаженных в сквериках, вьющихся по деревянным решеткам, прибитым к стенам, свисающих гирляндами из распахнутых окон.
Я вспоминаю широченные авениды Ресифи, белые небоскребы Дакара, просторные площади Конакри, каменные улицы-щели Гибралтара… Нет, все не то. Здесь все другое. Здесь нет широких улиц. Улицы Парамарибо узкие; здесь нет небоскребов – одноэтажные и двухэтажные дома, деревянные, с маленькими окнами, прикрытыми от жары жалюзи. Дома ярко раскрашены: уж если дом красный, то он ярко-красный, если зеленый, то уж он зелен, словно молодая трава. В Парамарибо нет просторных площадей – площади города малы настолько, что кажется, будто бронзовым и мраморным памятником тесно на них… Улицы Парамарибо не кружатся, не вьются спиралями, как в некоторых южных городах, а ровные и тянутся параллельно друг другу: любую улицу можно окинуть взглядом из одного конца в другой. Одни из них обсажены пальмами, другие – ветвистыми деревьями различных пород, в густых кронах которых гнездятся различные птицы.
Словом, Парамарибо очень уютен.
– Ну, куда? – спрашивает Жаров.
– Пойдемте прямо, – предлагает Николай.
– Нет, отчего же… лучше налево, – говорит Брянцев.
С Хлыстовым он дружит уже четырнадцать лет, но редко бывают случаи, когда мнения и предложения Николая совпадают с мнениями и предложениями Брянцева.
– Тогда пойдем прямо, – решает Виктор.
Мы неторопливо идем по улице, а она так же неторопливо и неназойливо показывает себя, открывая нам свои маленькие уличные тайны. Вот на приступке дома сидит маленькая кукольная старушка и, приветливо улыбаясь нам всеми своими морщинами, дымит толстой сигарой, прихватив ее двумя оставшимися во рту зубами. Чуть дальше дремлет, прислонившись к шершавому пальмовому стволу, ушастый ослик. Увидев нас, он раскрывает рот и, как бы зевая, громко и скрипуче произносит: «И-ааа!..» – похлопав ушами, он снова открывает рот, но передумывает: уж больно жарко… Передумывает и, сомкнув мягкие пушистые губы, прикрывает глаза длинными ресницами… Тут же, у ног осла, дремлет и его хозяин – угловатый узкоплечий мужчина. Человек уткнулся носом в колени. В глаза бросается сопревшая от пота синяя рубаха с красной надписью на спине «кока-кола» и большие, потрескавшиеся от жаркого асфальта ступни, заботливо поставленные на смятую газету… Из дверей небольшого магазинчика с сумятицей иероглифов на вывеске выглядывает лобастая собачья башка. Собака лежит поперек двери, свесив голову и лапу с порога… Лежит и чуть морщит нос – наверное, видит во сне противную соседскую кошку. А посетители входят в магазин, переступая через пса, как через бревно, ничуть не опасаясь за свои ноги.
Сзади гремит, грохочет консервная банка. Это догоняет нас стайка мальчишек, встретившихся нам около самого порта. Забежав вперед, они кричат нам: «Ребята, смотрите! Бородачи, бородачи идут!» Оказывается, в Парамарибо никто из мужчин не отращивает бороды. И поэтому наши бороды производят на суринамцев большое впечатление. Мы идем по улице словно знаменитые киноартисты – нас всюду встречают любопытные взгляды. Мы все время на виду… От того первого крика «баба-мен» из маленькой парикмахерской, как черти из шкатулки, выскочили трое цирюльников. Они загородили нам дорогу и, звонко щелкая ножницами, предложили свои услуги. Мы отказались, но брадобреи не хотели лишить себя хорошего заработка, который сулили им наши бороды, и шли за нами, щелкая ножницами, два квартала. Эта история повторялась несколько раз. От одного слишком настойчивого парикмахера, тащившего за нами кресло, зеркало и все свои принадлежности, мы с полчаса прятались в универсальном магазине, а потом отсиживались в общественном туалете, осторожно выглядывая в окно – ушел или нет? К счастью, на него обратил внимание полицейский. И настойчивый цирюльник покинул свою позицию, погрозив на прощание в сторону туалета сухим черным кулачком, в котором были зажаты машинка для стрижки волос, две гребенки, кисточка и ножницы…
Так бродим мы по городу, заходим в некоторые магазины, где нам предлагают всевозможные товары, поставляемые в основном из Японии и Голландии; читаем забавные вывески над барами и кафе: «Гонконг», «Аллигатор», «Под пальмами», «Копенгаген» (два столика, покрытых мухами, четыре стула, в углу – стойка, за которой дремлет, положив голову на ладони, пожилой негр), «Синяя птица», ресторанчик «Иван», в котором нет ни одного русского блюда. В сквериках мы рассматриваем памятники: гипсовый – какому-то голландскому миссионеру, мраморный – усатому мужчине, на голом, плохо отшлифованном черепе которого превосходно устроилась крупная изумрудная ящерица. А вот бронзовый бюст человека, имя которого известно в Южной Америке не менее, чем Петр Первый или Суворов – в России. Это знаменитый полководец, снискавший себе громкую славу подвигами в борьбе угнетенных народов Америки против испанцев и португальцев.
– «Симон Боливар, – читает Валентин надпись на гранитном цоколе. – Гроза португальцев и испанцев… совершивший со своей освободительной армией героический переход через Американские Кордильеры…»
Мы переходим улицу, чтобы взглянуть на дом правительства, упрятавшийся в тени пальм. Вступив на проезжую часть, дружно поворачиваем головы налево… Д-зззы!.. Резкий визг тормозов: около нас замирает длинный, приплюснутый к асфальту «форд», в машине негодует шофер с усиками. Ах да! Простите; ведь здесь же левостороннее движение… Мы вежливо раскланиваемся с успокоившимся шофером и идем дальше. Доходим до середины улицы и дружно поворачиваем головы направо… В то же мгновение раздается отчаянный сигнал – мы отскакиваем, но все же мотоциклист-японец налетает на Колю Хлыстова. Тот каким-то чудом успевает одной рукой подхватить падающий мотоцикл, другой – летящего носом на асфальт мотоциклиста, а потом, прихрамывая, спешит за нами – черт бы побрал это непривычное движение!
