Текст книги "Карибский сувенир"
Автор книги: Юрий Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)
Вместе с русскими разгружают траулер «Олюторка» и кубинцы. Нет, это не грузчики – кубинцы тоже матросы с «Олюторки». С русскими парнями ходят они на промысел в Мексиканский залив, и на прохладный для них север – к Ньюфаундленду, на Джорджес-банку за селедкой. На промысле они учатся тралить рыбу, работать на лебедке, изучают сложное дело судовождения и обслуживания главного двигателя судна. Пройдет несколько месяцев, и ребята из Гаваны сами поведут корабли на промысел. А пока они еще ученики. Ученики внимательные, вдумчивые, старательно исполняющие все указания товарищей из России.
Мелькают сильные умелые руки. Картонные ящики, чуть дымясь на солнце морозом, один за другим исчезают в кузовах автомобилей-рефрижераторов. Пройдет час-другой, и свежемороженая вкусная рыба появится на прилавках магазинов, поступит в кухни столовых, больниц, детских садов.
…Прежде чем пойти на свой теплоход, я захожу на «Олюторку». Капитан на траулере мой хороший знакомый – Юрий Васильевич Парфенов. Да вот и он – стоит на палубе и поторапливает ребят: быстрее, быстрее! Мороженая рыба не терпит теплого воздуха.
Парфенов невысокого роста, но широкоплеч, крепок. Лицо у него широкое, с особым устройством рта: кажется, что он все время улыбается. Лицо молодое, да и лет-то ему не так уж много – всего двадцать девять. Всего двадцать девять, но в волосах уже серебрится седина… Сжав мою ладонь, как тисками, он ведет меня к себе в каюту и молча достает из рундука великолепную раковину. Он мне обещал выловить ракушку в Мексиканском заливе.
– Послушай, как гудит. Слышишь – в ней волны плещут и ветер в снастях свистит, – говорит он мне. – Засидишься на берегу – послушай раковину, и сразу в море потянет.
Хорошо, Юра, только ведь не забуду я море. Не забуду и без раковины…
– Ну как? – спрашиваю я его, положив раковину на стол.
– Да так, – отвечает Юрий Васильевич, закуривая сигарету, – сначала ловили в Мексиканском. Плоховато там с рыбой: очень большой прилов – всякие иглоколы, скалозубы, спинороги. Пока рыбу разберут, у матросов все руки в крови. А потом ранки мучительно болят. Соленая вода их разъедает, да на рыбьих колючках яд какой-то… Кораллы тралы рвут, акулы такие дыры проедают, что на паровозе въезжать можно. Ну, а на Джорджес-банке, там лучше: сельдь сейчас идет хорошая, нагульная. Но туда ходить дальше, да ребятишки сильно мерзнут – кубинцы. Простужаются, чихают. Да вот с коком дело дрянь – кок у нас кубинец. Хороший мальчишка, но перчит еду так, что после обеда хоть из брандспойта внутренности прополаскивай: все горит внутри.
– Когда в море?
– Ремонтик у нас небольшой. На неделю застрянем в Гаване.
– Фиделя видел?
– Как тебя сейчас. Сидел вот здесь. О своих ребятках расспрашивал. Когда уходил, по плечу меня хлопнул. Ну и ручища же у него! Думал, что ключица переломится на кусочки. Ну ладно, пойду на палубу.
Вернувшись к себе на судно, утолил голод остывшими щами. Вместе с Виктором и капитаном мы направились в управление кубинского рыболовного флота – «Флота Кубзна де Песка» к представителю Государственного комитета рыбной промышленности СССР на Кубе Валерию Александровичу Джапаридзе. Он уже почти год работает на Кубе, помогает товарищам с революционного острова развивать свою отечественную рыбную промышленность. Куба со всех сторон окружена водой; море властно врывается свежим соленым ветром на улицы Гаваны, в распахнутые окна домов. Море богато рыбой – в прибрежных водах Кубы обитают тунцы, марлины, парусники.
Кубинский рыболовный флот состоял из маленьких моторных и парусных ботиков. Рыбаки примитивными орудиями лова не могли обеспечить свежей рыбой почти семимиллионное население страны. С маломощными двигателями, установленными на рыбацких лодках, страшно было уходить в дальние морские просторы. Рыбу ловили на «платформе» – мелководье, окружающем остров со всех сторон. Здесь же у берега добывали небольшое количество лангустов и креветок, которых отправляли на столы ресторанов в Соединенные Штаты Америки.
Страна на берегу богатейшего рыбой Карибского моря и Мексиканского залива – и без рыбы. Рыбу приходилось закупать в других странах, и она была не по карману простым рабочим и крестьянам.
Революционное правительство Кубы обратилось за помощью к СССР, и в 1962 году в гаванский порт вошли первые пять советских траулеров, совершивших громадный переход через весь Атлантический океан из русского порта Калининграда. А чуть раньше на Кубу приехали советские специалисты рыбной промышленности и один из опытнейших советских организаторов этого важного дела – В. Джапаридзе. Фамилия Джапаридзе хорошо знакома рыбакам Дальнего Востока и Запада нашей страны. Валерий Александрович создавал советскую рыбную промышленность на Сахалине, Курильских островах и в Калининградской области.
Вот он поднимается из-за широкого стола кабинета и направляется нам навстречу: невысокий, плотный, с энергичным волевым лицом. Работы – по горло. Рефрижераторы не успевают разгружать рыбу; не хватает транспорта, холодильников, тары. Нужно решить, как быстрее разгрузить «Корсаков» и «Альбатрос», доставивших рыбу с Джорджес-банки: нужно обдумать, куда лучше направить на добычу пять японских тунцеловов, только что прибывших в Гавану. Их Куба закупила в Токио. Надо скомплектовать новые группы юношей-практикантов; следует подумать о теплой одежде для тех, кто идет работать на Джорджес-банку, и о том, кому продать кальмаров: большое количество их попадает в качестве прилова. Нужно решить, как быть… В общем, очень многие вопросы нужно решить сейчас и потом. И вечером, и завтра утром, и послезавтра. Каждый новый день рождает тысячи новых сложнейших вопросов, которые необходимо решить самостоятельно и вместе с кубинскими товарищами из «Флота Кубана де Песка».
– Ну, как дошли? Как с рыбой? Есть? – Его взгляд нетерпеливо останавливается на картах, которые держит Жаров. – Ну-ка, давай посмотрим, что вы предлагаете.
– Вот в этом районе и в этом можно брать хорошие уловы крупного обыкновенного тунца. Но только ярусы следует переоборудовать. Надо оснастить крепкими коваными крючками, – говорит Жаров, указывая на красные кружки у побережья Бразилии.
– Тунцеловов туда можно послать? – спрашивает Джапаридзе.
– Пожалуй, можно.
– Говори точно, а не «пожалуй». Я должен знать, что они там наверняка возьмут большую рыбу, а не будут в пролове. Ну?
– Посылайте, – твердо говорит Виктор, – будет рыба.
– Хорошо, – удовлетворенно откидывается на спинку скрипучего кресла Валерий Александрович. – Ну, так как вы дошли? Где были?
Потом он сам немного рассказывает о работе советских рыбаков на Кубе. Он встает, распахивает окно и с любовью смотрит на рыбный порт.
– Представляете? Здесь ничего не было: рос бурьян, валялся какой-то хлам, из воды торчали ржавые обломки затопленного пароходика, ветер крутил едкую пыль. И тут нужно было построить рыбный порт: в Калининграде уже комплектовалась рыболовная экспедиция, шли переговоры о закупке для Кубы рыболовных судов.
Через некоторое время здесь все изменилось. Пылища, грохот, скрежет, сотни людей в военной форме. Порт строили солдаты кубинской революционной армии… Уже землечерпалки углубляют дно, работают бетонщики, сооружая пирсы, вырастают стены складов, асфальтируются припортовые участки. Порт был построен за сорок суток. И вот – Фидель Кастро, Карлос Родригес, Блас Рока, другие товарищи из правительства Кубы, советские специалисты, – все мы стоим на пирсе и смотрим вон туда, в сторону гаванского маяка: с минуты на минуту там должны показаться советские траулеры… Нервничаю: а вдруг, черти, запоздают? Смотрю на часы, говорю Фиделю: вот сейчас, через две минуты. Проходят две минуты, Фидель дымит сигарой, смотрит в сторону маяка – и вдруг показывается оттуда какая-то рыжая, с залатанными, дырявыми парусами фелюга. Брови у Фиделя подпрыгивают к самому берету. «Это что же за чудище? – спрашивает он меня, перекатывая сигару из угла рта в другой. – Это русский траулер, Валерий?» Я не успел ответить – в этот момент из-за маяка выплывают белые, все в флагах красавцы теплоходы. «Да, говорю, это русские траулеры, Фидель. Ну как?» – «Замечательно!» – восклицает он, выплевывает сигару и, прокашлявшись, затягивает потуже пояс, поправляет берет. Тогда он сказал очень хорошую речь о дружбе кубинского и советского народов, а потом часа два лазал по траулерам, знакомился с людьми, с механизмами. Лазал-лазал, проголодался и говорит: «Ведите на камбуз, есть хочу». А тут, как на грех, матросы в обед все съели. Достает кок хлеб и рыбные консервы, тарелки ставит на стол. Вынимает Фидель из кармана большущий нож: «Не надо, говорит, тарелок. В горах Сьерра-Маэстра мы ели прямо из банок. Из банок есть очень вкусно!» Очень он остался доволен нашими траулерами, их оснащением, жилыми помещениями и, уходя, сказал, кивнув головой на корабли: «Ну теперь мы одолеем море! Скоро кубинцы смогут вдоволь наедаться рыбой!»
Трудно было нам в те дни: и куда идти ловить рыбу? Где ее искать? Где хранить? На чем перевозить? Холодильнички были маленькие, авторефрижераторов не было. Ну, а консервные заводики… Представьте себе: ночью в гостиницу приезжает ко мне Торопов и с ним два кубинца с одного такого заводика. Привозят с собой две рыбины, кажется ставриду. Торопов говорит, доставили наши рыбаки на заводик эту рыбу, а кубинцы ее не берут, говорят, что плохая. А почему? «Да потому, отвечают, что наш заводской кот ее не ест». Оказывается, на том заводике роль лаборанта исполняет кот. «Что будем делать?» – спрашивает меня Торопов. «Ну, что делать, отвечаю, нужно ждать утра: кот за день нажрался рыбы и не то что скумбрию, семгу сейчас есть не будет». И действительно, утром кот слопал тех двух рыбин, и кубинцы быстро разгрузили ставриду. Вот как было: ни пароходов, ни приемной базы, ни специалистов. Ну, а сейчас, сами видите, – авторефрижераторы, склады. Там, где бульдозеры работают, строится громадный холодильник; рыбу сейчас добывают пятнадцать советских судов типа СРТР, присланных на Кубу из Калининграда, Таллина и Клайпеды, и новые суда, небольшие, но очень хорошие, мореходные, построенные уже на Кубе. И рыбы сейчас поступает в порт столько, что лишь успевай разгружать. Вот так-то.
– А чего это американец здесь стоит?
– Медикаменты привез. Помните про пленных на Плайя-Хирон, мятежников? За их головы был назначен выкуп – шестьдесят два миллиона долларов. Вот в счет тех долларов американцы и везут на Кубу разные товары. В том числе и медикаменты. Ну, а что они вывозят отсюда, вы сможете видеть завтра. Встаньте пораньше, и всё увидите. Своими глазами. Насчет топлива и воды – к моему заместителю, к Дронову. Он все сделает.
Мы уходим на теплоход, а вечером уезжаем в советское посольство на лекцию о Кубе. После лекции в порт идем пешком.
По улице помор двадцать девять мы спустились к набережной. Там на специальной площадке, чуть ли не у самой воды, освещенные лучами цветных прожекторов парни, широкоплечие крепыши, и гибкие девчонки самозабвенно танцевали лихую кубинскую румбу, и «ча-ча-ча», и «конгу» – танец, требующий невообразимой подвижности всех суставов. Давно известно, что кубинцы очень любят танцевать. Стоит лишь послышаться танцевальной мелодии, как молодежь и солидные, пожилые люди начинают притопывать ногами и раскачиваться в ритме танца.
Музыка, разносящаяся над Малеконом, и танцующие пары. А чуть в стороне, у стен отеля «Насиональ», уставились в небо тонкие пушечные стволы. «Попробуй только сунься!» – как бы предупреждают они. «Попробуй только сунься!» – так написано на стенах многих домов; так написано на специальных значках, приколотых к рубашкам кубинцев. Нет, не посмеют. Не сунутся. И поэтому гремит музыка и самозабвенно танцуют смуглые парни и гибкие девчонки.
На теплоходе мы до глубокой ночи крутим кинокартины, взятые с «Олюторки». Смотрим превосходные фильмы – «Память сердца» и «Генерал Роверо».
Вместе с нами смотрел фильмы пожилой милисиано Франсиско Вега. После дежурства он так и пришел на теплоход: с винтовкой, опоясанный патронташем, с каким-то длинноствольным, по-видимому времен «золотой лихорадки», револьвером, подвешенным ремешками к поясу. Высокий, худой, сожженный и высушенный солнцем до черноты, он отчаянно дымил сигарой, такой едкой, что запах ее дыма после того вечера еще дня два витал над палубой судна. Он дымил сигарой, выпуская густые синие клубы из ноздрей, рта и, пожалуй, даже из ушей, восторгался фильмом, в котором показывался авиационный парад в Тушино, и выкрикивал:
– О, гуд… вери-вери мач!
При этом он размахивал длинными тонкими руками, и патроны в его патронташе зловеще позвякивали – того и гляди, взорвутся. Около запястья руки у него белел глубокий шрам. Заметив, что я остановил взгляд на шраме, он взмахнул рукой в сторону американского теплохода и крикнул тонким злым голосом:
– Контра!.. Гусапос!.. Ту мору!..
Завтра? Что – завтра? И при чем тут американский теплоход «Утренняя заря»?
«Завтра» было жарким и душным с самого раннего утра. Солнце вылезло из-за горизонта с явным намерением испепелить, сжечь своими раскаленными лучами весь мир. Какой-то беспутный, нервный ветер то налетал низинками на пирс, поднимая в воздух белую едкую пыль, то вздыхал тугим душным жаром, не освежая, а опаляя тело. На небе – ни тучки; голубым куполом оно опрокинулось над городом, бухтами, спокойным, словно озеро, морем.
С утра на дороге, ведущей в рыбный порт, к пирсу, около которого громоздилась черная туша «Утренней зари», появились вооруженные люди: бойцы из отрядов милисианос, офицеры регулярных частей. Дорогу перекрыли для движения транспорта и посредине ее поставили несколько столов, а возле них картонные мусорные корзины. Около одного из столов я замечаю Франсиско Бегу. Он пожимает мне руку, протягивает сигару. Говорит, кивнув головой в направлении уже раскаленной утренним солнцем бетонной дороги:
– Вот они. Те, кто вчера владел Кубой. Кто грабил народ. Кто грабил меня. Гляди. Они идут…
В конце улицы показалась толпа людей с сумками и чемоданами. Опустив головы, расстегнув воротники рубах, с волосами, прилипшими к потным лбам, они торопливо шли прямо посредине улицы к столикам. Первым торопливо семенил ногами лысый худощавый мужчина. В одной руке он держал пачку документов, другой придерживал закинутый на плечо синий, в пятнах заграничных отельных этикеток чемодан.
Бросив его около одного из столиков, он протянул документы девушке в голубой куртке. Та просмотрела их, разорвала и бросила в корзину. Мужчина схватил чемодан и не пошел, почти побежал к американскому теплоходу.
Вега наклонился над девушкой, она что-то ему ответила.
– Владелец ресторана. Такого… номерного. Только для белых, – передал он мне.
Номерного? Да, номерного. Существовали в Гаване при Батисте такие клубы и рестораны, над входом в которые висело не название, а просто номер. В такие места мог заходить только белый. Черного, да и такого бронзового мулата, как Вега, туда бы не пустили.
Владелец ночного ресторана. Бывший владелец. Такие на Кубе не нужны. Они не хотят работать. Они мечтают о тех днях, когда Республика погибнет. И тогда на острове станет все, как было при диктаторе Батисте. Опять можно было бы грабить кубинский народ беспощадной эксплуатацией их труда на заводах, фабриках, плантациях. Тогда можно было бы опять черпать деньги из бездонных карманов богатых туристов, прибывших в Гавану поразвлечься. И тогда можно было вытолкать в шею негра или мулата, пожелавшего выпить в ресторане для белых стакан вина.
Но нет. Эти планы бывших никогда не осуществятся. Поняв бесплодность своих надежд, бывший, как и спешащая за ним толпа других разных бывших, бежит с Кубы. Ну что ж, скатертью дорога. Без вас тут будет легче!
Бывшие, бывшие, бывшие… Бывший владелец крупного универсального магазина, бывший бизнесмен, бывший плантатор, концессионер. Они идут молчаливой толпой, опустив головы. Бывшие кубинцы. Люди, предавшие свою родину. Люди, ради денег, нажпвы покидающие землю, на которой они родились, в которой лежат их предки. Многие из них заблаговременно продали свои предприятия и перевели денежки в Америку. Многие из них имеют в США состоятельных родственников и рассчитывают неплохо там устроиться.
Хочется крикнуть: «Люди! Вы же покидаете родину! Разве можно родину сменять на деньги, на роскошный особняк, на прекрасный автомобиль?..»
Нет. Кричать не нужно. Это же бывшие дельцы, коммерсанты, бизнесмены. Этих не перевоспитаешь, не переучишь. Среди «этих» американцы-черпают резервы для контрреволюции. Кто знает, может, в этой толпе идет тот, кто заложил мину в теплоход «Ла Кувр», или тот, кто поджег в апреле месяце Центральную сельскохозяйственную станцию, на которой погибли ценнейшие материалы, или те, кто пытался уничтожить электростанцию в городе Санкти-Спиритус? А может, те, кто из-за угла стрелял в коммунистов, кто вешал за ноги председателей кооперативов или выжигал звезды на спинах девушек-учительниц?.. Ведь в мае среди тех, кто пытался покинуть остров, было арестовано четырнадцать главарей разгромленных в провинциях бандитских шаек.
Но что это? Чей-то крик, проклятия. Молодая женщина рвется прочь от картонной корзины, тянет за руку плачущего мальчугана. Но того крепко держит за руку полный, красный от гнева мужчина. Женщина и мужчина, бросивший свой баул, тянут ребенка каждый в свою сторону. Потом краснолицый отпускает детскую руку, с отчаянием кричит что-то вслед женщине, но она идет прочь, покачиваясь и зажимая уши руками… А вот еще какой-то старик, уронивший тросточку и шляпу, лихорадочно роется в корзине, отыскивая свои документы. Но документов не найти, а те, другие, злыми хриплыми голосами кричат на него. Нет, документов не найти, и старик отходит в сторону, садится прямо в пыль, и я слышу его кашляющий плач. Да, ведь это все же родина.
Бывшие. Они уходят на американский теплоход, и он вскоре покидает порт. Ну что ж, без них, без бывших, воздух на Кубе будет чище.
По дороге вслед за последними переселенцами в «американский рай» проходит, деловито постукивая двигателем, большая машина. Она вращающимися металлическими щетками подметает асфальт и спрыскивает его испаряющейся на солнце водой. Вновь появляются легковые автомобили, авторефрижераторы. Ничего не осталось от той толпы на этой земле. Словно тени, промелькнули они мимо нас, словно злые, переполненные ненавистью духи прошлого, одетые в современные костюмы, простучали они подметками ботинок и туфель по асфальту, совершив свой последний позорный путь по земле, которую они когда-то грабили, по земле, которая теперь отказалась от них.
К «Олекме» подходит автобус, и научная группа судна отправляется в Кубинский центр рыбных исследований. Институт находится в пригороде Гаваны, в местечке Баракоа, на самом берегу моря.
Автобус проносится мимо стоящих у пирса судов, вырывается на улицу Сан-Педро и с бешеной скоростью летит по набережной мимо памятников, которых здесь очень много. Величественные, грандиозные сооружения: кавалькада бронзовых мускулистых коней и бравых генералов, батареи древних пушек, многие десятки лет глядевшие в синий морской простор, поджидающие пиратские суда.
Но современным пиратам уже не страшны эти тупорылые бронзовые и чугунные чушки. Один из таких пиратов – катер контрреволюционеров – подкрался глубокой ночью к стоящему на рейде советскому судну «Баку» и с расстояния в тридцать метров обстрелял из пушек и пулеметов мирный корабль.
Автобус мчится мимо прекрасных отелей, чистых, словно умытых ночной: росой, жилых домов с маленькими бассейнами-лягушатниками и детскими площадками, проносится вдоль прекрасного стадиона с вместительными трибунами, прикрытыми от солнца изящным волнистым козырьком.
Стадион и громадный спортивный зал, расположенный рядом, построены уже после революции. На Кубе любят спорт, и революционное правительство в разных районах кубинской столицы строит отличные сооружения для занятий физкультурой и спортом. Очень часто на стадионах и в спортивных залах появляется Фидель Кастро – он отличный спортсмен, в прошлом, в студенческие годы, успешно выступавший в сильнейших командах Кубы по баскетболу, футболу и бейсболу.
Остается позади стадион, мелькает многоэтажное белое здание отеля «Ривьера», автобус ныряет в глубокий тоннель, стены которого, выложенные блестящей плиткой, с ревом несутся на нас, снова выскакивает навстречу солнцу и ходко катится вдоль многочисленных роскошных особняков, спрятавшихся в тени королевских пальм и пылающих красными цветами тропических деревьев. Совсем недавно в особняках жили крупные батистовские чиновники, банкиры, владельцы заводов, фабрик, магазинов. Теперь из окон большинства домов раздаются веселые детские голоса – в них размещены интернаты, ясли, детские сады. А на асфальте перед некоторыми домами написано слово «Эскуэла». Эти особняки революционное правительство отдало народу под школы.
За особняками вдоль моря раскинулись благоустроенные пляжи с кабинками для раздевания, душем, бассейнами, спортивными площадками, барами и дансингами. При режиме Батисты большинство пляжей принадлежало частным лицам, привилегированным клубам. Гаванцы, живущие у моря, не могли попасть на пляж, – слишком дорого стоили входные билеты. Теперь вход на море стал свободным.
Город остался позади. Автобус то взлетает наверх, и тогда открывается живописный вид на густо-синее море, с светло-голубыми полосами рифовых отмелей, на пальмовые рощи и цепь холмов, то скользит по блестящей ленте асфальта вниз, в долины, с застывшим, как будто густым от жары, воздухом. Километров через двадцать мы сворачиваем к морю, с полчаса едем вдоль берега и останавливаемся перед красивым двухэтажным домом. Вот и морской институт. Захватив карты, мы выскакиваем из машины, но узнаем – сегодня институт не работает. В море мы отвыкли следить за днями недели: сегодня ведь воскресенье. Ничего не остается делать, как перенести визит на понедельник. А пока – где тут ласты и маски? Пошли, ребята, в море!
Море. Много дней, недель, месяцев бороздили мы океанские просторы. Иногда, с опаской оглядев поверхность, мы бросались в глубокую воду и с щемящим чувством любопытства и страха глядели вниз, в бездонную молчаливую фиолетовую пропасть. Но почти весь рейс резиновые ласты и маски висели в каютах на крючках. Мы смотрели на них и вздыхали – море было у нас под ногами, но оставалось недоступным я неизведанным.
IИ вот уже море не под нами – оно кругом нас. Набрав побольше воздуха в легкие, я ныряю в фантастический голубой мир, безмолвный и таинственный; он окружает меня со всех сторон. Вода у берегов Кубы очень прозрачная – на глубине в десять – пятнадцать метров видны мельчайшие детали дна… Но нам не нужна пятнадцатиметровая глубина – как большие нелепые лягухи, мы бултыхаемся около самого берега, где но коралловым рифам скользят волнистые солнечные блики. Подводный мир меня всегда приводит в восторг. Даже в обыкновенной лесной речушке можно увидеть такие прелестные пейзажи, которые запомнишь навечно. А тут теплое тропическое море, коралловые рифы с их разнообразными рыбками, раками, крабами, моллюсками. Рифы поднимаются со дна причудливыми колоннами. Они изогнуты в разных направлениях, скрючены, топорщатся во все стороны их твердые известковые отростки. Сотни лет мельчайшие живые организмы – коралловые подины – строили из них твердые, словно кремень, сооружения фантастических форм. Коралловые рифы, откосы берега, сложенные из него же, рассечены трещинами, темнеют небольшими пещерками. Около них, отыскивая всякую животную мелочишку, шныряют стайки небольших рыбешек, вспыхивая в солнечных лучах разноцветными искрами. Из одной расщелины торчат клешни буро-коричневого краба. Он внимательно следит за рыбками – не подплывет ли какая чуть поближе? Из другой трещины выплыл небольшой, с указательный палец, весь покрытый колючками фахак. Спинка у этой интересной рыбки окрашена в темно-фиолетовый цвет, а брюшко совершенно белое. Мелко трепеща прозрачными плавничками, он покрутился на одном месте, внимательно рассмотрел мою маску и вдруг, испугавшись, мгновенно раздулся, превратился в круглый шарик и, стремительно перевернувшись вверх брюшком, всплыл вверх. Я погнался за ним, взял в руку и тотчас выпустил – колючки больно вонзились в кожу ладони. А фахак, выпустив из себя газы, которые образуются в его теле во время испуга или опасности, завял, словно лопнувший воздушный шарик, и, опустившись на дно, шмыгнул в нагромождение битого ракушечника. По дну мелькнула чья-то большая тень – метрах в двух от меня проплыла крупная рыбина, строением тела похожая на большущую селедку. У нее были оранжевые, словно кусочки янтаря, глаза и выдающаяся вперед, как длинный подбородок, нижняя челюсть. Рыба деловито заглянула в одну расщелину, покопалась ртом в другой, подняв при этом мутное облачко ила, и, резко метнувшись в сторону от темного грота, уплыла прочь. «Наверное, это был тарпан», – подумал я и, подплыв к гроту, заглянул в него. Сначала я ничего не рассмотрел, а потом, когда глаза привыкли к полумраку, я увидел знакомые длинные, как хлысты, лангустовые усы. Только они были не красные, в белых полосках, как у тех, что мы ловили под Дакаром, а густо-зеленые в желтых поперечинах. Колеблясь и вздрагивая, усы протянулись в мою сторону, и я схватился за один из них. Рак подпрыгнул на всех своих колченогих лапах и быстро заработал хвостиком, пытаясь вырваться. Я потянул ус к себе, и он лопнул около самого кончика. Так я и вынырнул с небольшим желто-зеленым хлыстиком, зажатым в руке. Отдышавшись, вновь ныряю. Вода упруго выталкивает меня из моря, и, чтобы удержаться около самого дна, я обхватываю ногами небольшой коралловый столбик. Обрывистый берег почти отвесно уходит вверх. Он шероховатый, весь покрыт выпуклостями и очень живописными неровностями. А ниже, у основания рифового откоса, по белому коралловому песку ползет какое-то плоское мохнатое существо. Я опускаюсь еще ниже. Да это же морская мышь! Оказывается, ты встречаешься и в этих краях? У мыши длинный острый мышиный нос, круглый, с розовыми губами рот и небольшие, изумрудного цвета глаза. Если перевернуть рыбку вверх животом, то снизу у нее можно увидеть оранжевые плавнички, похожие на лапки. При помощи их мышь ползет по дну, отыскивая мелких рачков и малоподвижных морских букашек. Увидев мою ладонь, рыбка с неожиданной прытью бросается прочь и прячется в темную трещину под берегом.
Среди кораллов невиданным фантастическим цветком растет актиния. Действительно, актиния меньше всего напоминает животное. Больше всего она похожа на карликовую пальмочку: от толстого упругого ствола, как листья, раскинулись во все стороны гибкие розоватые щупальца. Они трепещут, словно прощупывают воду вокруг себя. Стоит какому-нибудь рачку коснуться щупалец, как расположенные на них тысячи так называемых стрекательных клеток выстрелят в того неосторожного рака невидимыми стрелами, и яд мгновенно парализует его. А потом щупальца высосут из рачка кровь, лимфу, мышцы, и пустой его панцирь, развалившийся на кусочки, осыплется к подножию коварной живой пальмы. Если дотронуться до актинии пальцем, то в коже можно ощутить неприятное легкое жжение, не проходящее час-полтора. Ну, а лучше ее не трогать. Пускай себе растет, прощупывает вокруг себя воду, поджидая беспутного рачка или зазевавшуюся рыбку.
Невдалеке промелькнула небольшая, всего в метр, акула. Она гналась за стайкой длинных, узких, как лезвия столовых ножей, рыб. Вдоль берега проплыл, медленно и важно взмахивая широкими треугольными плавниками, рыжий скат величиной с тарелку, с длинным, тонким хвостом. Проплыл, как пролетел. Словно большущая бабочка пропорхнула и скрылась за одним из рифов.
Чуть дальше от берега в глубине колеблются, вздрагивают и сотрясаются от невидимых и совершенно неощутимых подводных токов воды сине-зеленые водоросли. Они густым лесом уходят в фиолетовый сумрак; манят своей неизведанностью, как манит любопытного человека любой лес. Среди водорослей мелькают чьи-то тени. Вот тускло, как бок плохо начищенного медного самовара, блеснула крупная рыба. Наверное, морской каменный окунь. В другом месте водоросли вдруг резко вздрогнули, словно между ними продралось какое-то большое существо. А у самых подводных джунглей, на их опушке, ползет по дну моллюск, прикрытый оранжевой раковиной. Раковина у него, пожалуй, даже больше, чем та, которую мне подарил Юрий Парфенов. Достать бы ее, но нет, слишком глубоко. Да и страшновато. Ладно уж, пускай ползет своей дорогой.
Еще я видел морскую черепаху. Она плавала среди водорослей и отрывала от них клочки крепким клювом, похожим на птичий. На вид неповоротливая, под водой черепаха быстро скользила над дном, делая резкие неожиданные повороты.
Повалявшись на теплых рифах, мы немного прошлись вдоль берега, но быстро вернулись – дальше начинался поселок.
Остаток дня провели на пляже, а вечером смотрели кинофильмы, взятые на «Корсакове». Вечером с помощью словаря я разговаривал с милисиано Франсиско Вегой. Окуривая меня дымом своей невероятно толстой сигары, которую с трудом можно запихнуть в рот, он рассказывает, что почти всю жизнь занимался ловлей лягушек.
– Лягушек? – удивляюсь я. – Для чего же?
– У них отрывают задние лапы, консервируют и отправляют в США. Там их подают в ресторанах. Правда, когда началась экономическая блокада, янки отказались от лягух, и теперь их отправляют французам.
Теперь Франсиско работает в порту. А лягушек ловят мальчишки. Все же это не мужская работа. Потом он мне рассказывает, что его товарищ погиб при Плайя-Хирон. Тогда там немало погибло хороших парней. Ну, а мятежники? Почти все мятежники, высадившиеся на кубинскую землю, были или уничтожены, или взяты в плен. Между прочим, недалеко от порта находится свалка американских танков. Говорят, что их привезли на переплавку с Плайя-Хирон. На этих танках контра намеревалась войти в Гавану. Но не получилось – преступники убиты или наказаны, а из их разбитого оружия получатся отличные лопаты, топоры и мачете для рубки сахарного тростника.
На другой день я нашел те танки. Как свора тупорылых, обезвреженных когда-то опасных зверей, они сбились в кучу, выставив навечно смолкнувшие пушки, зияя раскрытыми люками и растерзанными снарядами боками. На некоторых из них виднелись рисунки: тигр, оскаливший зубы, ведьма верхом на метле.
Нет, не помогли ни зубастые тигры, ни лихие ведьмы. Нет, не помогла контрреволюционерам хваленая американская техника – она была разгромлена, выведена из строя кубинскими вооруженными силами.
