Текст книги "Острова на горизонте(изд.1984)"
Автор книги: Юрий Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)
– Ага. Так и отец Фернандо мне говорил.
– И было такое поверие: если кораблю угрожает опасность, а команда не замечает беды, фигура оживает и кричит страшным голосом. Видно, моряки парусника не услышали крика деревянной женщины. И корабль разбился.
– Ага. Все это так. Но мне долго казалось, что это моя мама. Отец – не Джо, не Грегори или там капитан Френсис, нет, – мой отец океан, а она… И я так всегда думала, почти каждый день приходила сюда и разговаривала с моей деревянной мамой, и мне казалось, что она понимает меня, то улыбается, то хмурится. Все так было до вчерашнего дня. Но теперь…
Рика закусила губу. Попыхивая трубкой, которая хотя еще и держала в себе сырость морских глубин, но уже ожила, разогрелась, я ждал, что девочка продолжит свой рассказ, и глядел то в ее лицо, то в лицо деревянной женщины и улавливал сходные черточки в линии губ, носа, в разрезе глаз. Да, Рика так похожа на нее! «Что происходит?.. Что за фантазии? И на меня начинает все это действовать, – тут же подумал я. – Нет-нет, никакого сходства. И лицо у женщины грубое, ожесточенное, а у Рики… Хотя и у нее в лице ощущается несвойственная такому возрасту суровость. Вот что: ей не хватает ласки! Все ее отцы дружны с ней, все ее любят. Но ей нужен один, очень добрый, очень понятливый отец. Душа ребенка страдает по ласке, нежности и постоянному доброму вниманию».
А о чем я подумал, имея в виду слово «это»? А вот о чем. Все они тут, обитатели острова, несколько странные люди. И капитан, к которому будто приходит зеленоволосая женщина, и добряк Джо с его трубой, и рыжий Алекс с надеждой на бочонок с золотом. И Рика… Потеря памяти? Да и может ли устоять нервная система у любого человека, оказавшегося один на один с бушующими волнами. Да-да. Все это действует и на меня. Проживи я тут с месяц – и настанет день, когда я увижу, как деревянная женщина улыбнется мне.
– Но теперь… – опять начала Рика.
– Что же теперь?
– А теперь я тебе что-то скажу… Нет, не скажу! Хотя вот! Слышишь, как шелестят деревянные волосы женщины из океана?
– Слышу, – сказал я и поднялся.
Вечерело. Солнце клонилось к горизонту, и над океаном, островом, долиной и дюнами расплывался алый свет. Солнечные блики будто омывали тело деревянной женщины и наполняли его живым теплом. И лицо. Оно жило, жило! Она глядела в океан и тянулась к нему руками, звала его к себе длинными пальцами, просила: «Забери меня, забери!» Чертовщина. Еще немного, и она заговорит со мной. Я протянул руку и прижал ладонь к телу женщины… И показалось мне, будто я уловил тяжелый и ровный стук деревянного сердца. Отдернув руку, я вернулся к Рике и сел рядом. Задымил трубкой. Голова слегка закружилась. Мне все время хотелось смотреть и смотреть на деревянное изваяние, но усилием воли я не поворачивал голову.
– Вот сейчас будет самое главное. Самое… – проронила Рика.
– Что же еще сейчас будет, что? – Мой голос сел от табака, и я не спросил, а как-то просипел: – А не пора ли нам домой? Как-то там капитан Френсис?
– Да-да. Скоро мы пойдем домой. Но вначале ты должен увидеть это. И услышать это.
Она зябко повела плечами. Я снял куртку, накинул ей на плечи, обнял, прижал к себе. Рика замерзла, притаилась, как воробей под стрехой. Все лицо ее было полно ожидания, а в глазах прыгали и переливались золотистые огоньки.
Слабый вздох пронесся над океаном. Может, это ветер прошелестел в траве? Нет, ветер почти совсем стих, и волны уже не грохотали, а лишь вяло всплескивались – отлив убил в них силу и ярость.
Снова вздох. Рика шевельнулась, повела глазами влево.
Я посмотрел влево и увидел, как из волн поднимается ржавый корпус судна. Погнутые леера. Зазубренный железный борт, рыжий от ржавчины якорный клюз и в нем – лохматая от водорослей и ракушечника, якорь-цепь.
Вздох. Тяжкий, тягостный.
– Траулер «Дженни Рей». Погиб в тысяча девятьсот тридцать четвертом году, – сказала Рика. – Это он так вздыхает.
– Отлив! Вода выливается из него, воздух врывается в нутро. А потом волны выжимают воздух из трюмов и…
– Траулер вздыхает, – упрямо повторила Рика. – А вот и труба панамского парохода «Менхассет» показалась. О, этот сейчас застонет!
И я увидел толстую и короткую трубу. Обломок мачты. А потом – край рубки. Отлив был стремительным, на отмели вода всегда быстро уходит от берега, и уходит далеко. И потопленный, разрушенный океаном и временем пароход как бы выплывал из воды. Резкий и протяжный звук разнесся над водой. Я вздрогнул и почувствовал, как Рика прижалась ко мне. Да, это напоминало стон! Не зверя, не человека – странный стон растерзанного штормом железного существа.
– «Джейсти Ловитт». Во-он, видишь? Бушприт задрала, – шептала Рика. – А правее – обломки корабля «Гардона», а рядом – мачты «Адельфии». А вот и «Гид» показался, а там, мористее, рубка «Арго».
Океан отступал от берега, и из воды показывались черные, с дырами иллюминаторов корпуса траулеров и пароходов; осклизлые, со сломанными мачтами и реями, с путаницей обвислых, заросших водорослями вант, корабли. Сколько их! Какую страшную добычу собрал тут океан!
Любой моряк знает, что каждый год в морях и океанах гибнут, а порой и пропадают без вести, не сообщив о своей судьбе ни единым сигналом, десятки больших и маленьких кораблей. Смертельная опасность подстерегает любого моряка в течение каждого рейса. Но как солдат, идущий в бой и знающий, что его могут убить, верит, что его-то не убьют. Так и моряк верит, что хотя в морях и океанах гибнут многие и многие суда, а с ними и многие-многие моряки, по его-то траулер, его судно никогда не погибнет!
Все это так. И я знал все то, о чем сказано выше, я верил и верю в свою счастливую морскую судьбу, верю, что меня положат в землю, что моей могилой не будут черные океанские глубины. Но в этот момент, при виде стольких погибших кораблей, мной овладел страх. Сколько их! Когда-то красивых, стремительных. Как ровно и уверенно работали дышащие жаром в чреве этих разрушенных судовых корпусов машины! Моряки стояли на вахтах. Офицеры собирались в салонах, бренчало расстроенное пианино. Кто-то по ночам стоял на палубе, под шлюпкой, и любовался луной, купающейся в кильватерной струе.
– Больше не могу, – сказал я и поднялся. – Идем.
– Ты слышишь? Стонут! Они кричат, вздыхают, – сказала Рика. Она вцепилась мне в руку. – Ты только погляди, сколько погибших кораблей! Не ходи больше в море: теперь я буду думать и о тебе и беспокоиться. А мне и так тяжело!
– Идем, Рика.
– Подожди! Я вспомнила. – Она подняла искривленное гримасой лицо и выкрикнула: – Я все вспомнила!
– Что ты вспомнила?
– Ты мне раковинку подарил, да? Вспомнила: такую же раковинку мне привез из Лондона отец. И я вдруг увидела его. Он поднимается по лестнице, я бегу к нему, а у него что-то в руках. Смеется: «Угадай, что я тебе привез!» Я так тогда обрадовалась, собирала раковины, а такой у меня не было. И я вспомнила дом, маму. Дедушку и брата двоюродного. Всех вспомнила, всех!
– Как же так? Да-да, так бывает… Какой-то предмет, как кончик в клубке возвращающейся памяти.
– Женнет Холл – вот кто я! Из Плимута. А дом наш – на Джонсон-стрит, вот! И я вспомнила, как все было, вспомнила! Мы пошли в Канаду на нашей яхте «Марин». Втроем: папа, мама и я. И все было хорошо. А потом начался шторм. Сломалась мачта. И нас перевернуло. Спасательный плот отчего-то не надулся, а была лишь маленькая надувная лодка. Меня положили в лодку, а папа и мама держались за нее, но она не выдерживала троих и тонула, тонула. И тогда папа… – Рика передохнула. – И тогда папа отцепился и поплыл рядом. А потом и мама. Они плыли рядом и помогали друг другу. Папа все кричал мне: «Ты не бойся! Мы здесь!» Был очень сильный ветер. Нахлынула одна волна – нет мамы. Нахлынула другая – нет папы… Я плакала, звала их, а потом что-то со мной произошло, вдруг все исчезло… Может, я потеряла сознание? Открыла глаза – уже утро. Рядом никого. Я закричала, мне стало очень страшно и… А что было потом – не помню.
– Идем, – сказал я. – Надо сообщить. У тебя ведь остался дед и брат?
– Да-да, надо рассказать обо всем, но… – Она закрыла лицо руками. – А как же отец Джо? А капитан Френсис? А… Как я могу оставить их одних, как?
– Рика, Рика… – Я сжал ее худенькое тело.
Вздыхали погибшие корабли. Солнце опускалось к расплавленной кромке океана. Тревогой и безнадежностью, отчаянием веяло от красного закатного света.
Было уже темно, когда мы подошли к спасательной станции. Что там? Еще издали мы увидели, что возле слипа ярко горит свет, там торопливо и как-то нервно двигались люди, что-то несли, укладывали в спасательный катер.
Отлив кончился. Начался такой же бурный, как и отлив, прилив. Океан все еще не мог успокоиться от минувшего шторма. Из посеребренной луной океанской шири выкатывались водяные валы. Вечер был теплым, душой овладевало неясное беспокойство. А вода, ее всплески тускло светились голубоватым фосфоресцирующим светом.
– Что-то там случилось, – сказала Рика. – Идем быстрее.
– Эй, док! «Сириус» тебя без конца вызывает, – услышал я толстяка Джо.
– А что у вас происходит? – спросил я, подойдя ближе.
– Огонек в океане мелькает. Погляди во-он туда.
– Вижу, вижу! – воскликнула Рика. – Наверно, огонь спасательного жилета или круга.
– Угу, – буркнул толстяк Джо. – Сейчас мы пойдем к нему. Накат очень сильный, если там человек, он погибнет в приливных волнах. Надо успеть его выхватить из воды.
– Как капитан?
– Еле заставили его лежать. Узнал про огонь в океане и полез из койки. Хоть привязывай.
– Такие волны… Накат! – с сомнением сказал я и поглядел на океан. Волны добрасывались чуть не до самой шлюпки.
– Разве это волны? – усмехнулся Джо. – Проскочим их и не заметим.
Он рванул дверь. Прошел в рубку, и мы с Рикой – за ним.
Сорвав трубку радиотелефона, Джо установил шестнадцатый канал и пророкотал:
– «Сириус», «Сириус»! – Прислушался, протянул мне трубку.
– Остров Сейбл! Остров Сейбл. «Сириус» на связи. Пришел там наш доктор? – услышал я искаженный расстоянием, шорохами, потрескиванием голос радиста. – Алло, остров Сейбл, остров Сейбл!
– На связи остров, – отозвался я. – Ну что там у вас?
– Толя, ты? Сейчас будешь говорить с капитаном.
– Как там дела? Как больной? – тотчас услышал я голос моего капитана. – Прием.
– С больным хорошо.
– Слушай, доктор! Мы загрузились, возвращаемся на промысел, часа через три будем проходить мимо острова и заберем тебя, – сказал капитан. – Как понял? Сегодня надо быть на судне.
– Просят, если можно, доставить меня сегодня на судно, – сказал я толстяку Джо. – Они вскоре подойдут.
– Как сегодня?! – выкрикнула Рика. – Мы еще должны поговорить. Мы еще ничего не решили! Мы ведь…
– Жаль, что так получается, – сказал Джо и улыбнулся, пожал толстыми плечами. – Что ж, все кстати. Мы спускаем шлюпку. Тонни! – позвал он второго радиста. – Ты опять опаздываешь на радиовахту?
– Джо! Черт тебя подери, ты там еще долго будешь торчать в радиорубке? – послышался голос Алекса. – Быстрее.
– Доктор уходит с нами, – отозвался Джо. – Спасательный пояс для него в шлюпку. И его вещи! – Потом он сказал мне: – Пускай подходит на Мидл-Банк. Там будем ждать.
– Капитан, идите на Мидл-Банк, – сказал я в трубку. – Как поняли? Далеко вы от Мидл-Банк?
– Да рядышком, – весело отозвался капитан. – Через час будем на Мидл-Банк. Все. Закрываю связь.
– До встречи. – В радиорубку вошел второй радист, Тонни, и я отдал ему трубку. – Схожу к Френсису, и можно отправляться. Рика, где ты?
– Идем. – Девочка схватила меня за руку. Мы вышли из дома следом за Джо, мимо пробежал Алекс, он нес мой саквояж и красный спасательный жилет.
– Поторапливайся, док, – сказал он. – Если там человек…
– Как себя чувствуете, капитан? – спросил я еще с порога дома. – Сейчас я вас посмотрю.
– Отлично, мой друг, – послышалось в ответ. Капитан действительно выглядел отлично. Повернул ко мне свое резко очерченное, обтянутое по скулам сухой кожей лицо. Сказал:
– На мне все раны как на собаке заживают.
– Поднимите рубаху. Здесь больно? Здесь?
Шов был великолепен. Я полюбовался своей работой. Зарастет, и не заметишь. Чистенько получилось.
– Когда будете на материке, сходите в больницу, – сказал я, опуская рубаху. – Вам там снимут швы. Ну, салют!
Капитан протянул мне руку, я свою, и он до боли сжал мне ладонь, взглянул заблестевшими глазами в лицо, а потом отвернулся к окну…
– Садимся, – резко и властно сказал толстяк Джо. В красном спасательном жилете он был еще толще, массивнее. Человек-гора. – Док, быстро надевай жилет! Алекс, заводи. Док, тебе говорю!
– Да-да… Я готов. А где же Рика? Я еще не попрощался. Я зашел к капитану, а она…
– Рика, Рика! – заорал рыжий Алекс – Мы уходим.
– Здесь я, здесь! И я с вами.
Размахивая жилетом, девочка бежала к шлюпке. Она быстро вскарабкалась на эстакаду и махнула через борт. Алекс толкнул ее – выйди из шлюпки! Рика вцепилась в рукав моей куртки с таким видом, что было ясно: хоть руки ей оторви, но она не разожмет пальцев.
– Заводи, – снова приказал толстяк Джо.
– Всего вам доброго в жизни, – услышал я голос отца Грегори.
Взревел двигатель. Запахло сгоревшей соляркой. Толстяк Джо приподнялся и рванул на себя брезентовый защитный каркас. Передняя половина шлюпки оказалась закрытой. Джо махнул рукой отцу Грегори, тот повернул стопорный рычаг, и вагонетка, на которой стояла наша спасательная шлюпка, с тугим гудением колес покатилась по рельсам.
– Держи-ись! – разнесся голос толстяка Джо.
Толчок. Жесткий удар днища о воду. Плеск. Волны справа и слева. Рику бросило на меня, я схватил ее и почувствовал, как вначале шлюпка взлетела вверх, на волну, и как спустя мгновение ринулась вниз, под волну. Еще взлет. Еще падение. Пена и брызги летели через борт и тент, отблески света падали на лица Алекса и толстяка Джо. Алекс весь подался вперед, а Джо сидел на корме также спокойно и величественно, как днем на дюне в своем кресле.
– Как же быть? Как же быть! – спрашивала Рика. – Скажи мне, скажи!
– Не знаю, не знаю, – отвечал я ей. Да и что можно было ей посоветовать? – Только сердце твое… только оно может подсказать, только оно одно.
– Правее, Джо, – сказал тут Алекс.
– Вижу, дружище, вижу, – отозвался тот. – Малый ход. Ого-го-го-ооо! – тут же закричал он. – Есть кто там живо-ой?
Мы все прислушались. Ровно, натуженно рокотал двигатель. С сопением выплевывалась вода из трубы охлаждения. Ни звука в ответ. Молчание.
– Стоп, – приказал Джо, и Алекс перевел двигатель на нейтралку, а сам поднялся, потянул из шлюпки багор. Джо поднялся. Стоя во весь свой громадный рост, он уводил румпель вправо.
Мы с Рикой выглянули из-под тента. Метрах в пятнадцати от шлюпки плясал и раскачивался яркий огонек. А чуть левее, то всплывая, то погружаясь в воду, белая полоса спасательного круга.
– Никого, – сказал толстяк Джо. – Просто сорвало ветром.
Алекс подцепил его багром.
– А вот и ходовые огни «Сириуса», – сказал Алекс.
Подтянув круг к шлюпке, он перевалил его через борт и вывинтил лампочку-мигалку.
«Сириус»! Палубные софиты там зажглись, потом включили прожектор на пеленгаторном мостике, и над водой разнесся могучий радиоголос:
– Боцман. Майнай парадный тр-рап. Ну что споришь? Отставить разговоры. Капитан разрешил!
Волны в открытом океане были совсем небольшими, двигатель работал на полную мощность, и шлюпка быстро приближалась к траулеру. На палубе толпились люди. Несколько человек стояли на крыле мостика. Капитан в закрывающей пол-лица фуражке, белоголовый вихрастый штурман Шурик, стармех, вытирающий ветошью руки. Привычно запахло свежей рыбой и суриком.
Я посмотрел на Рику. Она на меня. Если бы у меня была дочь, как бы я ее любил! Ком застрял в горле. Говорить я ничего не мог, да и о чем можно говорить в такую минуту? Протянул руку толстяку Джо, потом Алексу. Наклонился к девочке, и она прижалась лицом к моему.
– Я остаюсь на острове, остаюсь! – крикнула она, когда я уже поднимался по трапу. – Ты слышишь, Нат?..
ГРЕГГИ – ВОЖДЬ ОБЕЗЬЯН
Гибралтар. Живописные дома, прилепившиеся к скалам, узенькие улочки, пальмы у самого берега, множество судов на рейде и возле пирса, к которому подходит наша шлюпка. И впереди – несколько часов, которые мы проведем на суше после долгого плавания.
Мягко рокочет мотор, стелется за кормой шлюпки белая полоса, надвигается на нас высокая обрывистая гибралтарская скала. Медленно подходим к пирсу. Волна ударяется в каменную стенку, плещется по зеленым ступеням. Пахнет водорослями, свежей рыбой, смолистой пенькой. У пирса стоит шхуна, с нее выгружают корзины, полные еще живой серебристой сардины.
Матрос Жаров – ему во всем и везде хочется быть первым – спрыгивает со шлюпки. Замахал руками, удерживая равновесие, смеется, тянет за собой сырой сизалевый трос, и мы один за другим выскакиваем на берег. Все! Дав задний ход, шлюпка отваливает от пирса, и рыболовы, сидящие на его краю, вновь опускают в воду свои снасти.
– Что рыба? Клюет? Ловись, рыбка, большая и маленькая!
Венька Жаров спешит к рыболовам. Оглядывается в нашу сторону, вытаскивает из кармана снасти и решительно садится на шершавый камень, а нас окружает толпа гибралтарцев, портовых зазывал.
– Сеньор, если у вас есть час свободного времени, вы можете посетить клуб «Летящий Ангел», – вкрадчиво, на приличном русском языке говорит мне пожилой мужчина в монашеской рясе, из-под которой выпирает объемистый живот. Он протягивает несколько листков. – Вот почитайте это. В нашем клубе есть плавательный бассейн, бильярдная, библиотека, бар с бесплатным пивом. Сеньор, я приглашаю вас в гости. Мы поговорим о спасении вашей души…
– Сеньор желает покататься в карете? Сеньор, сеньор!
– Сеньор, я сведу вас в самый лучший ресторанчик нашего города, – шепчет мне в ухо, колясь небритой щетиной, обрюзгший мужчина с желтым помятым лицом. – Вы там найдете все, что пожелаете.
– Послушайте же, сеньоры! Посетите наш магазин «Аврора»! Мы говорим по-русски.
– У меня больной отец, мне надо хоть немного заработать. – Смуглый черноглазый мальчик в белой рубашке умоляюще смотрит в наши лица.
Я останавливаюсь, мальчик улыбается и поднимает выше голову. Странная улыбка на лице. И гордая и – просящая. Очень трудно казаться гордым, когда нужно о чем-то просить.
– Это будет совсем недорого, всего десять шиллингов. Я сведу вас к обезьянам.
– В зоопарк?
– Нет, что вы? К самым настоящим обезьянам, к диким. – Мальчик оживляется, голос его становится звонким. – Идемте, сеньор, я их всех знаю, я дружу с ними. И это будет стоить всего…
– Михалыч, вы на пляж? – окликаю я своего приятеля.
Боцман поднимает голову. Монах из клуба «Летящий Ангел» держит его за руку и что-то вкрадчиво шепчет в ухо. Михалыч кивает мне: да, он со своими парнями из палубной команды пойдет на пляж.
– Я подгребу к вам через час… Идем, мальчик. Как тебя звать? – Я говорю, мешая испанские слова с английскими. Где не хватает слов, помогают пальцы. И мы понимаем друг друга. – Идти далеко? За час доберемся?
– Меня звать Ромеро. Я из Альсехироса. Я учусь, но сейчас каникулы, и я каждый день прихожу сюда на заработки.
– Сеньор, а клуб «Летящий Ангел»? – несется вслед.
– Постойте, вы не хотите посетить мой ресторанчик? – Мужчина хватает меня за рукав.
– Сеньор, может, прокатитесь в карете? – бормочет тощий, какой-то весь высушенный старичок с кнутом. – Сеньор, мы на краю гибели. И я, и моя лошадь.
Вот подлетает к пирсу другой катер. Толпа испанцев забыла о нас, устремилась на мокрые плиты. Просяще звучат их голоса. Что ж, может, им сейчас больше повезет. Мы тут не в первый раз и знаем, что клуб «Летящий Ангел» – это дощатый ангар со скудной библиотечкой церковных книг и скрипучим бильярдом, по зеленому сукну которого, как Млечный Путь, тянется россыпь выеденных молью дыр. И прогулка в карете не доставит особого удовольствия, а хваленый ресторанчик окажется душным подвальным кабачком. Нет, я не скажу, что Гибралтар захудалый городишко. Отнюдь! Тут есть великолепный плавательный бассейн, замечательный кинотеатр, множество роскошных магазинов, но владельцы этих заведений не толкутся на пирсе… Вот только про диких обезьян мне как-то не приходилось слышать. Не обманет ли меня мой юный проводник?
– Вы будете довольны, сеньор, поверьте мне! – восклицает мальчик, догадавшись по выражению моего лица, о чем я думаю. – Разрази меня гром и прокляни святая дева Мария, покровительница нашей семьи! Вот, – Ромеро расстегивает воротник рубашки, вынимает маленький серебряный образок на цепочке и целует его. – Идемте же, сеньор, а по пути я вам о многом расскажу. Да! Сегодня ведь развод караула. Поспешим, сеньор.
Мы идем через проходную порта. Полицейский в форме и черном шлеме с ремешком отбирает у меня пропуск и дружески подмигивает мальчику, а тот озабоченно выглядывает из проходной: толпятся тут еще человек десять, надеются на случайный заработок. Ромеро хватает меня за руку и выкрикивает:
– Это мой человек! Отстаньте, не трогайте его! – Поворачивается ко мне. – Просто невозможно работать. Безработица сейчас, – озабоченно поясняет Ромеро, когда мы удаляемся от проходной. – Туристов мало. К тому же англичане большую ремонтную верфь закрыли. Вы, наверно, хотите пить? Тогда заглянем к дяде Роландо.
Толстый, потный Роландо подает холодный апельсиновый сок и кока-колу, которую я попросил для мальчика. Ромеро отрицательно качает головой. Потом, немного подумав, говорит:
– Если сеньор не против, он может мне дать деньгами. Как раз я расплачусь с полицейским в проходной порта.
– Пей. А вот тебе еще и эти деньги. А почему ты должен расплачиваться с полицейским?
– Видите ли, он пропускает меня к самому пирсу, понимаете? И за это надо платить. Спасибо за воду, такая жара сегодня!
Солнце с трудом проникает на узкую главную улицу Гибралтара Мэйн-стрит. Да, не сезон, улица почти пуста, и многие магазины закрыты, а в тех, что работают, посетителей мало. Завидя приезжих, владельцы магазинчиков высовываются из дверей, выкрикивают названия наиболее популярных товаров, зазывают к себе.
– Ромеро, скажи этому русскому, что ты обещал приводить ко мне своих людей.
– Хорошо, – говорит мой экскурсовод. – Я ему скажу об этом.
– Ромеро, если русский проголодается, скажи ему, что у меня самое лучшее в городе жаркое по-мексикански – «Ассадо».
– Скажу, если ты и мне дашь кусочек, – смеется мальчик и поясняет: – Меня тут все знают. И это точно: жаркое у дяди Фернандо – пальчики оближешь! – Ромеро для наглядности облизывает пальцы, а потом восклицает: – Да, «Ассадо» у дяди Фернандо ох и вкусное! Надеюсь, что вы, сеньор, проголодаетесь и…
– Надейся, дружище, – смеюсь и я. – Наверняка мы оба проголодаемся и заглянем к Фернандо.
Где-то за нашими спинами, в глубине улицы, раздается барабанный бой и звуки труб. Ромеро торопит меня, и мы вскоре оказываемся на небольшой уютной площади. Тут, в старинном здании монастыря, размещена резиденция английского коменданта города и крепости Гибралтар.
– Вот он, – говорит мне Ромеро. – Во-он тот, со стеком.
Несколько военных выходят из дома и становятся по стойке «смирно». Гром оркестра нарастает. Рядами по восемь человек идут к площади музыканты. За оркестром колышутся высокие мохнатые шапки и покачиваются в такт движения штыки. Площадь запружена любопытными. Вот участники смены караула уже на площади. У многих музыкантов через плечи перекинуты леопардовые шкуры. Смолкают звуки труб, только барабаны отбивают гулкую дробь. Солдаты в меховых шапках маршируют по площади размеренным, с задержкой, через такт, шагом. Останавливаются. Звучит команда. Барабанщики смолкают, прижимают одну из барабанных палочек к носу.
– Р-рр-ра!.. – разносится над площадью дружный рев.
Солдаты, высоко задирая колени, топчутся на месте, будто пытаются раздавить своими подкованными толстыми ботинками змею, а потом широко расставляют ноги и отбрасывают карабины на расстояние вытянутой руки, замирают, будто большие механические куклы.
Снова звучит команда. Солдаты, перестроившись, поворачиваются за оркестром.
Поют трубы. Слышны удары барабана. Караул сменился.
Шоссе круто поднимается в гору. По совету Ромеро я купил пакет печенья и немного конфет: угостить обезьян. Мы идем по шоссе, а город как бы все больше и больше опускается вниз.
Белые дома, рыжие скалы, зеленые клочки зелени, синяя бухта. Теплоходы. Ищу глазами свой. Во-он мой траулер. Какой же он маленький! Нежно гляжу на этот игрушечный теплоходик, который долгие месяцы будет моим домом.
– Говорят про обезьян по-разному, – рассказывает между тем Ромеро. Он то забегает вперед и, подняв камень, швыряет его в кусты, то скачет на одной ноге, то, вспомнив, что он не просто гуляет, а работает, начинает степенно вышагивать возле меня. – Кто говорит, что давным-давно тут, на этой скале, было целое царство обезьян. И что они воевали с людьми, бросая сверху камни. А кто говорит… – Ромеро бросается с обочины в траву, ловит большущего синевато-зеленого жука и, показав его мне, отпускает. – А другие говорят, что это вовсе и не обезьяны, а люди, что их заколдовали, но настанет день, и они опять станут людьми и спустятся с горы в город. Но все это, наверно, выдумки, правда?
Потом дорога пропадает, теперь мы бредем по неширокой тропинке. Над нами висит туча. Все небо над морем и дальше, над сушей, чистое, а над скалой – туча. Поглядев на нее, Ромеро говорит:
– Вот странно, туча всегда висит над скалой, а дождь из нее не идет. А воды в ней – ого! Вот бы в нее такую трубу вделать, и потекла бы водичка в город. У нас ведь нет своей воды: привозим.
Я это знаю. Маленький скалистый полуостров не имеет ни одного колодца. Очень дорого стоит эта привозная вода. А еще ее собирают. Многие обрывистые откосы скалы как бы окованы в бетонный панцирь. Во время редких ливней вода скатывается с этих панцирей в специальные водосборники, очищается, а потом по трубам направляется в город.
– Глядите! – восклицает Ромеро. – Вот они!
Прямо на нас идет толпа больших обезьян! Становится немного не по себе. Оглядываюсь. Путь назад отрезан. Из пещеры, мимо которой мы только что прошли, выбираются животные. Пять… восемь… одиннадцать… Молча, внимательно разглядывая нас, обезьяны идут навстречу, обходят сзади. Тот отряд, что показался из-за поворота, возглавляет крупный, уже седеющий самец. Его глаза глядят прямо мне в зрачки.
– Это вожак, Грегги, – тихо говорит мне Ромеро и, оставив меня, идет навстречу вожаку. – Хеллоу, Грегги, это я, Ромеро! Ты, конечно, узнал меня? Я привел моего друга, моряка.
Кто-то трогает меня сзади. Оборачиваюсь. Мохнатый, мускулистый гамадрил стоит на задних лапах, тянет ко мне передние, будто желает со мной поздороваться. Грегги стремительно бросается к нему и отбрасывает гамадрила. Обезьяна прыгает на валун, разглядывает меня. Я достаю пакет с печеньем. С радостными криками стадо животных устремляется к пакету. Предостерегающе зарычал Грегги, протягивает лапу.
– Выньте из пакета штук пять и отдайте ему, – говорит Ромеро. – А остальное – другим, по одной штучке.
Грегги степенно берет печенье и, громко хрустя, начинает жевать. Гамадрилы теснятся возле меня, толкаются, тянут свои коричневые узкие ладошки, я раздаю печенье, а потом и конфеты.
– Мы отдали все, – говорит Ромеро вожаку. – Мы немного побудем тут и уйдем. Хорошо, Грегги?
Быстро взглянув на мальчика, Грегги аккуратно разворачивает конфеты, а бумажки бросает. Малышня подхватывает яркие бумажки, ссорится. Один из гамадрилов, кажется опять тот, который хотел со мной обняться, подходит и деловито ощупывает сначала карманы моих брюк, а потом и брюк Ромеро. Увы, больше у нас ничего нет.
– Когда много туристов, то обезьян просто закармливают. Сюда тащат и фрукты, и конфеты, и шоколад, – рассказывает Ромеро. – И обезьяны так объедаются, что даже животы у них болят. Глядите: парусный корабль в бухту входит!
По синей воде бухты под всеми парусами медленно скользит корабль.
– Вырасту – стану моряком. Ах, как хочу побывать в Южной Америке!
Помолчав немного, Ромеро тихонько рассказывает:
– А однажды я убежал из дома. Отец меня побил. Пытался пробраться на какое-нибудь судно. Не получилось. Пошел в горы к обезьянам. Забрался в одну пещеру, натащил туда сухой травы и лег. Стало темнеть. Пришла одна обезьяна, потом другая. Потом много-много. Они подходили, трогали меня и о чем-то разговаривали друг с другом. И мне стало очень страшно… – Замолчав, Ромеро опять глядит на бухту. – Паруса там, на корабле, убирают. А вот и якорь в воду упал… Но я напрасно пугался: никто меня не тронул. Я заснул, и обезьяны легли рядом со мной. Мне было очень тепло. Только… – Ромеро засмеялся и шепотом сообщил: – Только я потом очень чесался: обезьяньи блохи меня искусали.
– Пора возвращаться, – говорю я, потому что действительно время летит быстро, а мне еще нужно кое-что сделать в городе, – Пожалуй, и поесть было бы неплохо. Так ты говоришь, что самое лучшее «Ассадо» у Фернандо? Что ж, проверим.
– А сеньор помнит, сколько он мне должен? – озабоченным тоном спрашивает Ромеро. – Полфунта, сеньор. Десять шиллингов.
– Ты заработал целый фунт, – говорю я, потому что это действительно так. Если бы не этот мальчик, разве я когда-нибудь познакомился с обезьянами и их вожаком Грегги?
– Нет, сеньор, – нахмурившись, твердо говорит мальчик. – Я не прошу больше. Я не обманщик и не вымогатель.
– Ладно, покатились вниз, – говорю я. – У меня не бывает денег мельче, чем фунт… Прощайте все! И ты, Грегги!
Плотной толпой обезьяны идут следом, а потом начинают отставать.
Лишь Грегги идет возле нас до самой дороги. Что ему надо? Шарю в карманах брюк, куртки и нахожу еще одну конфету. Даю Грегги, но тот швыряет ее в траву, поворачивается и медленно начинает подниматься в гору. Наверно, он нас просто провожал до границы их владений.
Жарко́е у дяди Фернандо действительно чудесное. Мальчик ест медленно, неторопливо, но я вижу, как он голоден. Ешь, мальчуган, спасибо тебе за это путешествие и за твой рассказ. Может, ты придумал про свою ночевку в пещере у обезьян, но хочется верить, что так все и было.
– Между прочим, сеньор, и я умею готовить такое жаркое, – говорит Ромеро, когда мы выходим на улицу из маленького кафе дяди Фернандо. – О, я многое умею! Печь хлеб, готовить самые разные блюда. Я умею шить и штопать, стирать и гладить! – Он быстро и как-то тревожно поглядывает на меня, будто о чем-то хочет попросить, но не решается. – Видите ли… мне надо найти приличную постоянную работу. – Он тяжело вздыхает. – Отец у меня давно без работы, мать занимается стиркой, но что на этом заработаешь? А у меня еще три сестренки. Между прочим, я бы мог быть и матросом.
