Текст книги "Острова на горизонте(изд.1984)"

Автор книги: Юрий Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 14 страниц)

Острова на горизонте

Об авторе этой книги

«Плывите все время за мной, – говорит мальчик, когда мы входим в воду. – Я знаю один, как пройти через риф к глубинам». – «Только не слишком быстро, – прошу я, – а то отстану и заблужусь!»

Ныряю. Вода теплая и необыкновенно прозрачная. Кажется, можно разглядеть любую песчинку, лежащую на дне, и кораллы. Отдельными ветками и большими кустами они растут из песка… А это еще что? Змея? Испуганно шарахаюсь в сторону и, лежа на поверхности воды, гляжу вниз…»

А что же дальше? Что там еще невероятного, опасного и такого притягивающего в этом рассказе, в этой таинственной, ошеломляющей красотой глубине?

«Поплыли дальше!» – зовет мальчик. И хочется читать, читать! Хочется уходить в глубину, будто ты не читаешь, а сам погружаешься в эту теплую и холодящую от опасности тропическую воду. До того живо и маняще изображено это плавание. Читаешь и чувствуешь: нет, это не придумано! Это все правда! И сам плывешь, и сам вглядываешься в синеватые мельтешащие блики, и сам волнуешься. Потому что прежде чем это все описать, все сам, своими глазами видел писатель Юрий Николаевич Иванов.

Видел все, ныряя с мальчуганом в коралловые заросли на острове Маврикия. Видел, стоя за штурвалом на палубе корабля, видел на далеких землях, где рабочие люди вместе боролись с невзгодами, трудно зарабатывая свой хлеб, и помогали друг другу.

Увидел он все это, потому что очень хотел увидеть.

С детства мечтал о дальних полных опасностей путешествиях, о море, о встречах с людьми дальних стран. Мечтал даже в самое тяжелое в жизни время, в дни блокады Ленинграда, когда голодный, полуживой брел с друзьями-мальчишками к вмерзшему в лед крейсеру и матросы, отстрелявшись по врагу, делились с ребятами последними сухарями и рассказывали им о далеких-далеких плаваниях, про которые мечтали сами. Последним хлебом и мечтой они помогали ребятам выстоять, выжить и – превратить мечту в быль.

Я думаю, скорее всего, поэтому в книгах Юрия Иванова, полных доброты, так много людей, готовых поделиться последним хлебом, броситься человеку на помощь. Как толстяк Джо и его друзья в «Трубке Мэри Энн», как все бросаются на помощь матросу в рассказе «Одиссея Вальки Шубина».

Поэтому в произведениях Юрия Иванова так много людей, умеющих мечтать. Автор всюду прежде всего видит и рассказывает об этих людях, в каких бы краях и переделках он ни бывал. А был он сам в очень многих.

Солдатом – воспитанником одной из воинских частей с боями дошел до Кенигсберга. После войны хотел поступить в морское училище – ведь так мечтал о море! – не приняли: был очень слабым.

Закончил институт физкультуры и отправился на далекую Камчатку организовывать физкультурную работу.

Он ездил по тундре на оленях, на собачьих упряжках, спускался с друзьями в кратеры вулканов. Я до сих пор помню фотографию на обложке журнала «Огонек», где Юрий Николаевич снят с товарищем на вершине Ключевского вулкана.

С этой вершины еще лучше был виден океан и уходящие за горизонт суда. Куда они идут? Что там, вдали? Какая незнакомая жизнь? И председатель областного общества «Труд» Ю. Н. Иванов ушел матросом на рыбачьем траулере к берегам Южной Америки.

Даже от одного взгляда на карту, на этот голубой простор, перехватывает дыхание. А для моряка, который проплавал много лет, стал из матросов помощником капитана, это не просто карта. Это не одни летучие рыбы, киты и акулы. Это невероятные штормы. Это сбивающая с ног, таранящая, как танк, вода. Это сжигающая – посреди океана! – кожу жара. А сколько ночных тропических вахт! И сколько историй – то грустных и горестных, то неожиданно веселых! А сколько вытянутых своими руками тонн – тысячи тонн! – рыбы! И какие порой невиданные уловы! Чего только не зацепит со дна морской трал! И чью-то трубку, и сундучок, и старинный пистолет… И за каждым предметом своя история – и надежда, и беда, и целая жизнь.

Вот эти истории, эти ночи на вахте, эти берега Индии и Америки, Африки и Дальнего Востока, которые видел советский моряк, эти находки – а с ними и чья-то целая жизнь – попали в книги Юрия Иванова.

Все эти романтические и очень правдивые книги писателя – про людей. Он попадал в штормовые моря и на экзотические острова, он опускался на морское дно, а выносил оттуда… истории о хороших людях, которые дружно живут, вместе борются с бедой и всегда готовы, как когда-то в его блокадном Ленинграде, протянуть человеку и хлеб и руку.

В книгах «Карибский сувенир», «Сестра морского льва», «Торнадо», в книге, которую вы держите в руках, автор рассказывает обо всем, что с этими людьми происходит.

А что же происходит? Что там, на их пути, опасного, штормового, удивительного – в океане, в морской работе, в жизни? Что же там? И писатель, как мальчишка из его рассказа, желая показать нам удивительный мир, зовет каждой страницей: «Поплыли дальше!»

Виталий Коржиков

ТРУБКА МЭРИ ЭНН
(Из рассказов судового врача)

Знаете ли вы, что это за остров – Сейбл – и где он находится? Если вы не моряк, думаю, зря напрягаете память. Маленький, всего в двадцать две мили длиной, низменный и песчаный островок Сейбл затаился среди бурливых вод Северной Атлантики.

С северо-востока его омывает холодное Лабрадорское течение и, говорят, иногда к его берегу подплывают гигантские ледяные горы – айсберги, а с юго-запада – теплое течение Гольфстрим. Холодные и теплые потоки воздуха поднимаются над островом, перемешиваются, и большую часть года Сейбл скрыт от взглядов моряков плотными, стойкими завесами туманов.

Но нам повезло. В тот год, когда мы на нашем рыболовном траулере «Сириус» оказались возле его берегов – шли мимо Сейбла получать продукты на плавбазе, поджидавшей нас в северо-западных широтах океана, – погода стояла отличная. Светило вовсю солнце, было тепло, тихо, видимость – на десяток миль. И мы увидели остров Сейбл – зыбкую, золотистую полоску-змейку у самой кромки горизонта, а вскоре услышали и «голос» этого островка.

Итак, день был ясным, синим, спокойным. Я только что вернулся с палубы, в каюту, мылся. В том рейсе у меня был длительный профессиональный простой. Никто не болел, все были дьявольски здоровыми, и, чтобы не обалдеть от безделья, я вместе со всеми выходил на палубу и помогал, чем мог. Шкрябал ржавчину и красил надстройки траулера или спускался в рыбный цех и помогал матросам укладывать рыбу в морозильную камеру. Зазвонил телефон. Смахнув ладонью с глаз мыло, я потянулся за трубкой.

– Док! Сигнал бедствия с острова Сейбл, – услышал я встревоженный голос капитана. – Островитяне обращаются ко «всем-всем» о срочной помощи врача-хирурга, а ближайшие «все-все» – это мы.

– Что стряслось?

– Подозрение на острый аппендицит. Так что собирай свой инструмент и медикаменты.

– Минут через десять буду готов.

– Не суетись, до острова еще далековато. Соберешься – поднимайся в рубку.

Вот так в море и бывает: все тихо, покойно и вдруг… Аппендицит? Упусти момент, опоздай с операцией – и жди беды.

Я поднялся в ходовую рубку. Капитан сидел на откидном стульчике, листал лоцию. Вахтенный штурман следил за глубинами, а радист вызывал остров Сейбл на шестнадцатый канал радиотелефона.

– При подходах производить непрерывные промеры глубин, – громко читал капитан. – Пройдя Мидл-Банк, соблюдать особую осторожность.

– Восемьсот… восемьсот… восемьсот… – бубнил вахтенный штурман, вглядываясь в ленту эхолота, прибора, определяющего глубину океана. – Четыреста… четыреста.

– Хорошее место для стоянки – одна-две мили от северного берега острова. Слышите, старпом? – сказал капитан.

– Туда и проложен курс, – отозвался из открытой двери штурманской рубки старший помощник капитана. Склонившись над штурманским столом, он разглядывал карту. – Что там локатор? Зацепились за остров?

– Уже вижу, – сказал навигатор, вжав лицо в раструб локатора. – До острова восемь миль.

– Хорошее место для стоянки, – повторил капитан. – Глубина от девяти до восемнадцати метров. Грунт песчаный, хорошо держит якорь. При смене ветра немедленно уходить, опасаясь сильного волнения.

– Триста… Двести пятьдесят… двести метров, – бубнил штурман.

– До острова четыре мили, – сообщил радионавигатор.

На горизонте показалась золотистая полоска. Остров. В ходовой рубке стало тихо, лишь гудел движок гирокомпаса, резко, остро пощелкивал счетчик эхолота, да навигатор докладывал, сколько миль остается до острова.

– Самый малый, – приказал капитан и захлопнул лоцию.

– Остров на шестнадцатом канале, – сказал радист и протянул трубку радиотелефона капитану. – Говорят, что уже видят нас, спустили на воду свою шлюпку. Спрашивают: хирург ли наш врач?

– Спустили шлюпку? Ну и ладненько, – сказал капитан. – Нам меньше забот. Док, переговори! Ты ведь лучше всех английский знаешь.

– Алло, алло! Остров Сейбл! Остров Сейбл! – проговорил я в трубку и услышал потрескивание. – Я врач-хирург рыболовного траулера «Сириус». Сообщите, что с больным.

– Острые боли внизу живота, справа. Тошнота, головокружение, слабость, – донесся встревоженный голос – Нужна срочная консультация. Подозрение на острый аппендицит.

– Сто метров под килем… Восемьдесят, – сказал штурман. – А вот и шлюпка мчит.

– Док, тебе двое суток хватит? – Капитан оторвал от глаз бинокль. – На обратном пути заберем. Старпом, будем становиться на якорь?

– А зачем? – сказал старпом, выходя из штурманской.

– И я так думаю. Командуй. Пускай боцман парадный трап майнает.

– Боцман! Майнай парадный тр-рап! – скомандовал в микрофон старпом.

И тотчас с палубы послышался недовольный голос боцмана:

– Ишь парадный! Он что, старик какой? И по штормтрапу спустится.

Сделав суровое лицо и выглядывая в открытое лобовое окно, старпом повысил голос:

– Боцман! Р-разговорчики! – Покосился на капитана. – Говорю: майнай парадный! Приказ капитана!

Я пожал руку капитану и старпому. Вышел из ходовой рубки. Траулер едва скользил по сине-зеленой, усыпанной солнечными бликами, спокойной воде. Матросы толпились на верхнем пеленгаторном мостике, глядели на желтые холмы островной земли. Раздувая пенные усы, неслась к траулеру широкая, глубоко сидящая в воде шлюпка. Двое мужчин в ярко-красных куртках-штормовках сидели возле двигателя. Смуглые озабоченные лица, нетерпение во взглядах: «Быстрее, док!»

Скрежеща в блоках, трап закачался подо мной, запружинил. Сильные руки подхватили, потянули к себе, я спрыгнул в шлюпку. Сверху опустилась сумка с медикаментами, инструментом; борт траулера откатился в сторону. Капитан, старпом и штурман стояли на крыле мостика, и я махнул рукой – до встречи!.. Сердце отчего-то сжалось. От страха? Нет. От грусти? Пожалуй, тоже нет, какой тут страх, какая грусть: много ли пройдет времени, когда я опять поднимусь на палубу своего траулера? И все же такое бывало уже не раз, когда на какой-то срок я расставался с родным, привычным миром, расставался со своей обжитой уютной каютой, траулером, частичкой моей Родины, и с людьми, к которым так привык за время рейса.

Шлюпка мягко стукнулась о борт траулера, я увидел протянутую мне широкую, грубую ладонь и пожал ее.

– Зови меня Джо, дружище, – сказал мужчина.

Я стиснул крепкую ладонь, вглядывался в лицо говорящего, а было оно широким, большеротым, добрым. Из-под лохматой кепки, надвинутой на самые брови, на меня смотрели два маленьких, цепких глаза, одно ухо было примято кепкой, а второе смешно торчало в сторону, и на мочке его был вытатуирован синий якорек. Пошарив возле себя, мужчина, назвавшийся именем Джо, протянул мне спасательный жилет.

– Надень, дружок. Давай помогу… Знакомься – это Алекс. Эй, что же ты молчишь? Скажи русскому хоть словечко.

– Иди-ка в корму, Джо, – сердито сказал Алекс, – шлюпка носом в воду зарывается.

Громоздкий, неповоротливый Джо добродушно улыбнулся.

Топая громадными ножищами, он прошел в корму и устроился рядом с Алексом, огненно-рыжим, краснолицым мужчиной, который, встретившись со мной взглядом, дружелюбно помахал возле уха рукой: привет!

Траулер уходил к горизонту. Шлюпка приближалась к острову. Чем ближе к берегу, тем волны становились круче. Когда шлюпка вкатывалась на очередную волну, был виден остров.

Дюны, зеленая трава, колышущаяся под порывами теплого, дующего с моря ветра, несколько домов в низинке, группа людей на берегу. Волны с громом выплескивались на песчаный пляж и долго катились по нему. Стало страшновато: ни пирса, ни причала. Прямо на песок выбрасываться будем?

Шлюпка со все нарастающей скоростью неслась к берегу. Я уже слышал тяжкий гром наката и весь сжался, приготовился к броску через борт, как только шлюпка коснется килем дна. Люди что-то кричали, махали руками, какая-то девочка среди них плясала и прыгала, над ее худенькими плечами метались желтые, как песок дюн, волосы.

Шлюпка взлетела на гребень пенной волны и вместе с ней понеслась к пляжу… Гром, плеск, скрежет днища о гальку. С неожиданной для такого громоздкого тела сноровкой толстяк Джо махнул в воду и, вцепившись в левый борт медвежьей хваткой, с силой поволок шлюпку на песок. Алекс выскочил к нему на помощь. Рывок, еще один.

Пенный, остро пахнущий морскими глубинами, насыщенный песком и клочьями морских водорослей вал поднялся стеной, стеклянно заблестел и рухнул. Шлюпка, омытая бурлящей пеной, шевельнулась, вода потянула ее в океан, но люди оказались сильнее воды.

Здравствуй, незнакомый, таинственный остров Сейбл!

Мы шли по нагретому солнцем песку берега. Время от времени я поворачивался к океану – траулер уже скрылся за горизонтом. Мужчины шли молча, а девочка, мелькая синей юбкой, то забегала вперед и, оборачиваясь, разглядывала меня, то вприпрыжку спешила рядом. Лицо у нее было озабоченным, а широко расставленные глаза сияли лучиками солнца. Отбрасывая со лба тяжелые пряди волос, она выкрикивала:

– А вы действительно врач? Ой, как здорово! Советский врач, да?

– Врач, врач. Может, и ты чем-нибудь болеешь? Вылечу.

– Ха-ха, я никогда не болею! Я даже зимой, когда выпадает снег, бегаю босиком. И все ничего! Но вы смотрите вылечите отца, капитана Френсиса, слышите?

– Что, это твой отец?

– Я же сказала: отец! И толстяк Джо, он тоже мой отец, и вот Бен – тоже. И мистер Хофпул, и рыжий Алекс… Эй, Алекс, ведь верно?

– Что верно, то верно. Мы все ее отцы, а она – наша дочь, – сказал рыжий Алекс. И прикрикнул на девочку: – Перестань-ка болтать. А то русский хирург укоротит тебе язык.

– Ха-ха! Русский? Он добрый. Я это вижу по его лицу. – Девочка подбежала ко мне, улыбнувшись своим большим веселым ртом, заглянула в мои глаза и потянула сумку: – Давай понесу. Ты действительно русский, да?

– Послушай-ка, отстань от доктора, – сказал рыжий Алекс и, опережая всех, направился к крайнему из трех дому.

Груда поплавков-кухтылей. Красных, синих, желтых. Круглых, квадратных, четырехугольных. Гора спасательных кругов. «Омега», «Бисмарк», «Санта-Катарина» – уловили глаза надписи на некоторых из них. Куча полузасыпанных песком спасательных поясов и жилетов. Обломки весел, шлюпочных рулей, пробитые и целые бочонки-анкерки для пресной воды. Откуда все это? Океан повыбрасывал на берег?

– Вот мы и пришли, – сказала девочка. – Входите!

Алекс толкнул дверь бревенчатого дома ладонью, и я вошел в сумрачную, остро пахнущую валерьянкой комнату.

Больной – костлявый, широкоплечий мужчина – лежал на громоздкой деревянной кровати возле окна. Мутные от боли страдающие глаза, сухие искусанные губы, короткое жаркое дыхание. Я осторожно дотронулся до низа живота больного, и тот замычал сквозь желтые от табака, крепко стиснутые зубы. У двери комнаты столпились мужчины; толстяк Джо мял в своих ручищах кепку, улыбался жалко и растерянно, девочка стояла чуть в сторонке, настороженно сверкали ее глаза.

– Быстро освободите стол от посуды, – сказал я и стал стягивать куртку. – Необходима срочная операция. Кто будет помогать?

Рыжий Алекс, рванувшись к уставленному тарелками и бутылками столу, ухватился за края скатерти и потянул ее кулем. Оглядываясь, отрицательно покачал головой: «Нет-нет, я не могу». Он вышел из комнаты, а толстяк Джо показал мне свои громадные, неповоротливые ручищи, и я понял: какой же из него помощник?

– Давайте я! – окликнула меня девочка и слизнула розовым языком росинки с верхней губы. – Я ничего не боюсь. И крови не боюсь. Когда толстяк Джо разрезал себе руку ножом, я ее быстро забинтовала.

– Хорошо. Подойди ко мне, – сказал я, торопливо вынимая из сумки инструмент и бутылки со спиртом, эфиром, йодом. – Как тебя звать?

– Виктория. Хотя нет, меня звать… – девочка нахмурила лоб, сосредоточилась. – Вот! Для тебя я буду Арика. Рика!

– Что значит – для меня? Ну хорошо, вода готова?

– Эй, Джо! Русский спрашивает: вода готова? – крикнула девочка в приоткрытую дверь.

– Да, сэр! – отозвался из кухни Джо. Что-то там зазвенело, стукнуло, послышался тихий вздох – ошпарился, что ли?.. И в комнату просунулся Джо с громадным медным чайником. – Вот, сэр. Горячая вода.

– Быстрее таз. Лейте на руки.

– Джо, я сама. Но далеко не уходи! – скомандовала Рика. Она поставила на табуретку тазик, я намылил руки, и она стала поливать. Спросила: – А вы сделаете так, чтобы капитану Френсису не было больно? Он мой отец, и я очень его люблю.

– Что ты болтаешь? Лей, лей. Этот у тебя отец, тот отец… Хорошо. Спасибо. Ну-ка намыливай лапки и ты. И мой как следует. Так кто же твой отец? Джо? Бен?

– Они все мои отцы. Все, кто живет тут, на станции Мэйн-Стейшен: Джо, Тонни, Алекс, и капитан Френсис, и мистер Фернандо, – они все мои отцы, а я их дочь. Вот! И еще у меня есть отцы: трое на станции Ист-Пойнт, двое на Уэст-Пойнт и двое на станции Уоллес. Двенадцать отцов. А я их дочь. Но это и так и не так, все они мне отцы и… И никто.

– Ну, все, Рика, кончай свои сказки. Завязывай мне халат. Так, теперь надевай вот этот халат. Он длинноват, правда… Держи: это марлевая маска на лицо… Джо и кто-нибудь там еще! Положите больного на стол да и разденьте. Осторожнее… Да не топочите вы ногами! Потерпи, дружок, потерпи. Сейчас я сделаю уколы, и боль пройдет. Выйдите все! Рика, лей на живот Френку.

– Мистеру капитану Френсису, сэр.

– Лей капитану спирт на живот. Вот так. Молодец. Подай теперь вон ту марлевую подушечку. Спокойно, не торопись. Минутку. Как себя чувствуете, капитан? Вот я тут жму, боли не ощущаете?

– Не-ет, – пробормотал больной. – Боль отошла. Так хорошо.

– Закройте глаза. Рика, бутылочку с эфиром. Да, вот эту. Капитан, считайте до десяти.

– Раз… два… три… четыре… пя-ать… ше…

– Заснул капитан. Рика, скальпель. Нет, другой. Если тебе будет неприятно, не гляди, что я тут делаю. Хорошо?

– Хорошо. А вы…

– Больше ни слова!

Вовремя мы оказались у острова Сейбл со своим траулером. И вовремя я высадился на берег. Час бы, два промедления, и отправился бы капитан Френсис к праотцам. Повозился же я с ним!.. А девчушка – чудо! Понятливая. Уже в середине операции она знала названия инструментов и безошибочно подавала мне то, что я просил. Смелая. Глядела на располосованное брюхо капитана и только белела да зубы сжимала. Много у меня было добровольных помощников при таких делах, помню, как мертвели от вида какой-нибудь кровоточащей раны бравые штурманы и отчаянные боцманы, валились с ног в самый ответственный момент…

– Вот и все, капитан. Можете улыбаться. Ведь улыбка – это флаг корабля-аа… Жив будешь. Правда, денька два-три придется понаблюдать за тобой. Что ж, побуду на острове, подышу земным воздухом, на травке поваляюсь.

Стягивая рану нитками, я тихонечко засвистел сквозь зубы, улыбнулся Рике, и та тоже улыбнулась, вздохнула облегченно, а потом, хватаясь за спинки стульев, пошла из дому на воздух проветриться.

– Рика! – окликнул я ее. – Спасибо тебе за помощь.

И мне бы передохнуть. Как устали ноги! Ну и духота!

– Джо, – позвал я, и, когда боком-боком, будто опасаясь, как бы не своротить своим крутым плечищем косяк двери, вошел Джо, а за ним показалась и рыжая голова Алекса, я сказал: – Вот что, ребята: осторожненько положите капитана на койку. Во-от так… Настанет день, и капитан Френсис поднимется в ходовую рубку своего корабля. А я – на воздух. Поброжу.

– В одиночку бы не ходили, сэр.

– Нет-нет, все же один. Я недалеко.

– Не задерживайтесь, сэр. Мы готовим большой ужин. И потом… – Джо, поддергивая брюки, проводил меня до двери и махнул рукой в сторону океана: – Видите те белесые тучки? Боюсь, что к вечеру подует северный ветер и разыграется буря, сэр.

– Я понял, дружище. Но уж такая привычка. После операции мне надо хоть с часик побыть одному.

Ветерок, едва приметный с утра, крепчал. Мне было хорошо. Хорошо оттого, что кончилось мое столь длительное профессиональное безделье, что люди обратились ко мне за помощью, дали сигнал бедствия и я помог. Теперь, если, тьфу-тьфу, не возникнет какого-нибудь осложнения, человек будет жить и когда-нибудь вспомнит про меня, улыбнется, вздохнет и, может, пожелает мне счастья. Настанет пора, и я вспомню про капитана Френсиса, про остров и этих еще совершенно незнакомых мне людей, про глазастую девчонку Рику – про все то, что оставило след в моей памяти.

Хлопали на ветру наволочки, простыни и мужское белье. Несколько низкорослых, с длинными гривами лошадей стояли возле дома за загородкой. Они глядели в мою сторону и широко раздували ноздри, видно, почуяли чужого, с непривычным для этих мест запахом человека. Я засмеялся, помахал рукой лошадям: да-да, я пропах рыбой. Все мы там, от камбузного матроса до капитана, пропахли рыбой!

Хорошо мне! Повернувшись к ветру спиной, закурил сигарету и заметил, как Рика шмыгнула за угол дома. Я подождал немного, она выглянула и, увидев меня, подбежала к веревке с бельем. Со строгим выражением лица Рика стала снимать длинные заштопанные тельняшки и выгоревшие до белизны брюки.

Подсматривает она, что ли, за мной? Подсматривай, девчонка с острова Сейбл! Мы еще с тобой поговорим, и ты расскажешь про своих двенадцать отцов, и еще – почему для других ты Виктория, а для меня Рика…

Я осмотрелся. Возле одного из домов виднелась радиомачта. Там радиостанция – догадался я. Сразу же за домами вздымалась дюна. На ее вершине стояла металлическая башня маяка с «вороньим гнездом». Видно, во время шторма оттуда ведется наблюдение за океаном…

А жилых-то дома два. Третий – сарай, дверь которого была приоткрыта. Я заглянул внутрь. В одном углу – электродвижок и щит с рубильником, аккумуляторы на стеллажах. Тут у них своя маленькая электростанция, в другом углу спасательный бот на кильблоках и две небольшие шлюпочки. Весла, мачты, смолисто пахнущие бухты пеньковых тросов. Закрыв дверь, я отправился на берег океана.

Шлюпка, на которой меня встречали островитяне, была поставлена на эстакаду с рельсами. Вернее, на рельсах стояла небольшая тележка, а уже на ней – шлюпка. Эстакада круто спускалась в океан, она как бы рассекала волны, выкатывающиеся на берег. Все это для того, чтобы можно было выйти в море и во время шторма. Однако смелости, видно, этим людям с острова не занимать.

Груда якорей. Маленькие и большие, двух– и четырехлопастные якоря-кошки… Каким судам служили вы? При каких обстоятельствах океан рвал цепи, выдирал вас из грунта и выбрасывал на эту пустынную песчаную землю? Вот шлюпка, разбитая в щепы. Рядом рыбацкий бот с проломанным бортом. Крошечный ялик с оторванной кормой. А там, дальше, торчат из песка деревянные ребра разрушенной волнами, ветрами и временем шхуны. Щепки, опилки. Дрова! Печально. Я похлопал ладонью смолянистый шпангоут и пошел по берегу по самой кромке прилива. Уже громыхали волны, и я чувствовал, как земля вздрагивала от напора воды. Шипя, вороша мелкие битые раковины, волны катились к моим ногам, а потом, оставляя на песке мыльно-пузырящуюся пену, неохотно откатывались в океан, чтобы снова ринуться на пляж.

Оглянулся – синяя юбчонка мелькнула за ребрами шпангоутов разбитой шхуны: Рика неторопливо шла по моим следам, что-то искала. Или делала вид, что ей надо что-то найти на берегу.

Ветер становился все сильнее. Он продувал меня насквозь, и я решил уйти за дюны. К тому же интересно было посмотреть: а что предпримет девочка? Вот и небольшая ложбина среди обрывистых песчаных холмов. Подгоняемый ветром в спину, я полез по сыпучему песчаному откосу и вдруг услышал негромкий крик. Обернулся. Рика бежала ко мне, махала руками, будто пыталась остановить. Я засмеялся. Ага, плутовка, значит, ты все же выслеживала меня?.. И полез в гору быстрее. Эй, если хочешь, догоняй!..

– А-а-а-а! – донеслось с берега.

Девочка бежала ко мне.

С высоты дюны открывался великолепный вид. Внизу и чуть правее лежало синее, все подернутое серебристой рябью, озеро. Вправо и влево от него уходила зеленая, покрытая высокой колышущейся травой долина. Обрамляя ее, поднимались, где выше, где ниже, ярко-желтые песчаные дюны. Ветер дул со стороны океана, и над дюнами кружились мутные песчаные смерчики. Зеленый солнечный мир! Все тут: и океан, и зеленая трава, и песчаные горы. Стайка уток взметнулась с озера и перелетела к другому его краю, а метрах в двухстах от озера неторопливо передвигался табун лошадей. Хорошо были видны черные спины и желтые, будто овсяные, гривы и хвосты. Прерии! Но зачем островитянам столько лошадей?

– Погоди-и-и! – послышался зов девочки. – Остановись!

– А ты догони, догони! – отозвался я и побежал вниз.

Жесткая трава хлестнула по коленям. Взметнулись в воздух бабочки и жучки. Какое удовольствие – после долгой разлуки с сушей бежать по траве, ощущать ногами твердую незыблемость земли…

– Остановись! Остано-овись!

– Ну что же ты? Догоняй!

– Лошади-и!

Я оглянулся. Подхватив юбчонку, чтобы не мешала, Рика прыгала через холмики и ямки, вот упала, вскочила и снова побежала. Что-то было в ее лице настораживающее… Я замедлил бег. Остановился. При чем тут лошади? О чем она?

– Теперь… скорее к озеру!.. В дюны не успеем! – Лицо ее горело красными пятнами, на щеке багровела царапина. Дернула меня за руку: – Бежим! Потопчут!

И тут я почувствовал, как тяжело колыхнулась земля. Поглядел вправо. Табун несся в нашу сторону. Развевались гривы и хвосты, лошади стлались над землей, они будто стремительно плыли в зеленых волнах травы.

Рика что было силы рванула меня за руку и побежала к озеру. Я бросился следом. Гул копыт накатывался. Мне казалось, что на своем затылке я чувствую жаркое дыхание лошадей. Под ногами запружинило. Вот и озеро. Рика с разбегу прыгнула в воду, нырнула и поплыла от берега. Я тоже нырнул, проплыл под водой с десяток метров, вынырнул. Рядом кружилась девочка. Она откинула волосы на спину, захохотала, а потом крикнула:

– Ну что? Будешь один уходить?

– А чего они?

– А они дикие! И тут… тут их владения! А ты – чужой!

Лошади плотным косяком стояли на берегу. Я видел их пылающие глаза, вздрагивающие ноздри. По шерстистым бокам и шеям пробегали нервные судороги.

– А не поплывут за нами?

– Не-ет… Ох, я замерзла. Сейчас я их уведу. А ты плыви во-он в ту бухточку. Жди там.

– А как же они? Не тронут тебя?

– Меня? Они не трогают – ни меня, ни толстяка Джо.

– А что же ты… в воду?

– Д-да тебя ув-водила. Ну, плыви!

Девочка направилась к берегу, нащупала ногами дно и пошла из воды на сушу. Она что-то выкрикивала ласковое, успокоительное, и лошади, подняв головы и поставив уши торчком, прислушивались к детскому голосу, фыркали, но в этом фырканье слышалось дружелюбие, а не злость.

Не выходя из воды, я двинулся к указанной бухточке, а Рика выскочила на берег и подошла к одной из лошадей, похлопала ее по боку. Потом уцепилась за косматую гриву, подпрыгнула и вскарабкалась на лошадь. Поскакала. И все остальные лошади, а было их тут с полсотни, с мягким и тугим громом копыт унеслись следом.

Вода была холодной, меня трясло, когда я выбрался на берег и, шурша осокой, отошел чуть от озера. Сигареты, конечно, превратились в кашу, но зажигалка работала исправно. Набрав мелких сухих сучьев, соорудил костер. Он разгорелся жарким, почти бездымным пламенем, я стащил с себя брюки и рубаху, протянул к огню руки. Где-то выше моей головы и этого озера проносились со стороны океана потоки воздуха. В их сильных порывах, мотаясь из стороны в сторону, как комки серой бумаги, летели чайки и с успокоенными голосами опускались на воду – прятались от шторма.

У подножия дюн резвились тонконогие, лохматенькие жеребята. Покидая матерей, они, смешно взбрыкивая задними ногами, носились друг за другом. Приятно было наблюдать за их играми.

Подбежала Рика. Потянула с себя облепивший ее свитер, сняла юбчонку. Протянула мне: давай выжмем! Мы скрутили ее вещи в жгут. Я развесил их на палки, воткнутые в песок, а Рика встала на коленки, протянула к огню руки, потом выжала, как белье, волосы и торопливо, рывками расчесала их пальцами. Поглядела на небо. Все оно оплеталось прозрачно-серебристой паутиной, и солнце сияло уже неярко, оно теперь было похоже на больной, бельмоватый глаз.

Один жеребенок, вскидывая передние ноги, подскочил к Рике и ткнулся ей в шею волосатой мордашкой. Она схватила его, засмеялась, прижалась к нему. Жеребенок мотнул коротким хвостиком и поскакал прочь, оглядываясь на девочку, будто звал ее с собой. Рика побежала, начала ловить его, а мама-лошадь подняла голову и добродушно фыркнула. Подскочил еще один жеребенок, только не рыжеватый, а почти черный, с золотистой гривкой. Они втроем прыгали и носились. Потом Рика вернулась к костру и, подперев лицо ладонями, уставилась в огонь.

– А сюда дикие кони-лошади не прибегут? – спросил я.

– Нет. Теперь они видят: я тут, с тобой.

– Скажи, Рика, а откуда тут лошади появились?

– Об этом Фернандо рассказывал так. Лет двести назад плыл из Европы в Америку корабль. Парусный. Большой-большой. И в трюме он вез много-много лошадей. И вдруг туман. Тут у нас ого какие туманы бывают! Вышел из дома, три шага сделал – и ау! Потерялся… Ну вот, корабль разбился на мелях. У острова. И потонул. И лошади потонули. Лишь несколько спаслось… Ну вот, прошли годы, видите теперь, сколько их тут?

Мне хотелось расспросить ее о многом, и в первую очередь о ней самой. Двенадцать отцов – почему? И вообще, откуда она тут? Чья? И я задал вопрос:

– Рика, а сколько тебе лет?

– Не знаю, – ответила она. – Может, одиннадцать, а может, и больше.

– Как же так – не знаешь?

– А вот так…

– Гм… Скажи, тут живут одни мужчины?

– Угу. Одни мужчины. Есть какой-то закон. В общем, Фернандо говорил мне: «Девочка, закон Канады запрещает жить на этом острове женщинам». А почему – я не знаю. Не сказал мне. Вот он сегодня придет, и ты у него спросишь.

– А где твоя мама?

– А как тебя звать?.. – сама спросила, будто и не услышав моего вопроса, Рика.