Текст книги "Острова на горизонте(изд.1984)"
Автор книги: Юрий Иванов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)
На белом песке лежит большая глыба. Вся она покрыта веерами мягких оранжевых кораллов – горгонарий, среди которых желтовато светятся глубокие извивы кораллов-мозговиков. Вокруг глыбы, будто бабочки над цветущим лугом, порхают мелкие, величиной с мизинец, ярко-синие рыбки. Они резво поворачиваются, и чешуя их вспыхивает пронзительным синим пламенем. Дик становится на глыбу, подзывает меня. Стягивает маску и говорит:
– Бриллиантовые рыбки. Тут я их ловлю. Все это – мое владение. Я король кораллового рифа! – Он смеется. – Да-да, не улыбайтесь. И знаете, почему все это принадлежит именно мне?
– Почему же?
– А вы поглядите вокруг!
Осматриваюсь. До берега с полкилометра. И добрую половину этого простора занимает риф. Он беловато просматривается через воду. Когда волна прокатывается через него, из воды выскальзывают острые, как ножи, отростки кораллов. И в сторону моря метров на сто простирался риф. Я все понял и с уважением поглядел на моего отважного приятеля, нищего мальчугана, короля кораллового рифа: он завел меня в самую середину! Не выберешься теперь отсюда, разве можно разобраться в подводном лабиринте? А по верху рифа не пройти. Волны швырнут тебя на острейшие штыки-отростки, и через несколько часов ты станешь вкусным блюдом рыб и крабов. Я невольно поежился: а ну как и он заблудился?
– Вы все поняли? – торжествуя, спрашивает мальчик. – Лишь один я да отец знаем этот лабиринт. Тут мое государство, оно кормит меня, спасает от нужды… И вы еще многого не видели. Поплыли!
– Слушаюсь!
Я натягиваю на лицо маску, и мы плывем дальше. Проходы порой расширяются, и мы оказываемся на живописных подводных лужайках. Одна из них была сплошь покрыта мелкими и крупными моллюсками, известными у собирателей раковин как кассисы. Раковины этих моллюсков очень живописны: светло-оранжевые, с узкой зубовидной щелью-отверстием, в которое моллюск высовывается. Встречались нам и другие моллюски, с не менее красивыми раковинами. То были «пауки». Раковины у них покрыты многочисленными длинными отростками. Глаза разбегаются! Сколько же их тут?
Дик высовывает голову из воды и говорит:
– Если я не нахожу раковин в других местах побережья, плыву сюда. Знали бы вы, сколько раз меня выслеживали другие ныряльщики! – Мальчик смеется. – Они подглядывают с берега в бинокль. Плывут за мной… Однажды трое заблудились в коралловом лесу. Бултыхаются, кричат: «Дик! Выведи к берегу. Спаси! Мы больше не поплывем за тобой следом!»
– Выведешь меня?
– …Вывел я их. Спас. Да и вы не бойтесь, я тут с закрытыми глазами могу плавать.
– С закрытыми?
– Конечно! Знаете, я боюсь: а вдруг и с моими глазами случится то же, что и с глазами отца? Что тогда делать? Вот и тренируюсь. Закрою глаза и плыву, плыву… И выбираюсь назад.
Он ныряет. Поднимает одного моллюска, другого. Показывает мне: «Нравится?» Я киваю: «Да, очень нравится». И Дик кладет одну из раковин в свою сумку. Плывем дальше. Минуем совсем узкий проход и видим длинную полянку, испещренную полосами и множеством чьих-то следов. Кто живет тут? Дик манит меня: «Ныряйте за мной», плывет над самым дном: «Глядите!» В основаниях коралловых деревьев темнеют отверстия. Из многих торчат какие-то тонкие длинные хлыстики. Шевелящиеся хлыстики. Э, так ведь это усы! Мальчик опускается на дно, хватается за основание мощного кораллового дерева, стучит по нему рукояткой ножа, и из норы вдруг выскакивает крупный рак-лангуст. Дик ловко ловит его и сует в сумку. Потом он поймал еще одного лангуста. Вынырнул, отдышался.
– Тут живет несколько сотен лангустов, – говорит он. – Когда становится совсем туго, я добываю десяток-полтора для ресторана «Морской конек». А сегодня мы с отцом угостим лангустами вас.
А какие тут морские звезды! Я и не видывал таких. Шиповатые, золотисто-желтые, будто вылепленные из воска, они группками лежат на песке, как бы копируя звездное небо. Ну да, вот же созвездие Лебедь, а чуть подальше – Южный Крест! Созвездие морского дна…
Однако где же Дик? Я осматриваюсь. Пропал мальчик! Быстро плыву вперед, но вскоре достигаю кораллового леса, стоящего стеной, и плыву вдоль него, отыскивая прогалинку, в которой исчез Дик. А, вот она! Вплываю в узкий проход, поворот, еще один и… тупик. Поворачиваю назад, вот еще один проход. Скорее же! Может, он и не заметил, как я отстал? Заблужусь так, что и Дик не разыщет. Что было силы спешу по другой просеке, но вскоре опять вижу, что попал в тупик. Становится страшно. Выныриваю. Оглядываюсь. Пенные волны с жестким, злым шипением прокатываются через риф. Острые белые отростки, как ножи, высовываются из воды: «Попался? Тут ты и останешься навсегда…»
– Ди-и-ик! – кричу я. И вздрагиваю, дергаюсь что есть силы, почувствовав, как кто-то притронулся к моей правой ноте. – Дик, ты?
– Да я же за вами все время плыл! – Мальчик хохочет. – Вы поворачиваетесь, а я шмыг в кораллы. Испугались?
– Испугался, – честно признаюсь я. – О, король, не оставляй меня одного!
– Плывите за мной, и я покажу еще кое-что в моем королевстве.
Теперь я уже не верчу головой вправо и влево, не замираю над какой-нибудь красивой ракушкой. Плыву следом за Диком, стараясь не отстать от него ни на метр. Что он еще хочет показать? Чем удивить? Проход расширяется, впереди виднеется не поляна, а обширное подводное поле, над которым кружат косячки рыб. Вот будто отлитые из серебра и на вид тяжелые, как серебряные болванки, стремительно проплывают с десяток макрелей. Я догадываюсь, что мы находимся у самого края рифа. Где-то вблизи начинаются океанские глубины, потому что эти рыбы избегают мелководий.
Дик зовет меня, ложится на воду, широко раскинув руки и ноги, я рядом с ним. Отдышались. Солнце припекает. До берега далеко, и мне опять становится немного не по себе: все же это океан, а не озеро. Дик говорит:
– Сейчас я позову Брума. Вы не пугайтесь.
– Брума? Кто это?
– Брум – это большой морской окунь. Случается, они вырастают в длину до двух метров. Но мой приятель Брум молодой и совсем небольшой, чуть больше метра.
– У этих окуней на спине целый частокол колючек, да?
– Десяток костяных кинжалов! Если кто его осмелится тронуть, окунь бросается на врага и бьет этими кинжалами. Глядите.
Дик ныряет, цепляется за обломок рифа и рукояткой ножа быстро и дробно колотит по нему. Дам-дам-дам! – звонко разносится подводный сигнал. Дам-дам-дам!.. Дик всплывает. Волны раскачивают нас, подносят к краю рифа. Ну что же? Где он, подводный приятель Дика? Мальчик протягивает руку в сторону океана, и я вижу, как к нам приближается большущая толстенная рыбина.
Дик ныряет, я следую за ним. Ну и чудовище! Совсем вблизи вижу массивное черно-бурое, покрытое крупной чешуей тело, громадную губастую башку с большими глазами и на спине веер костяных колючек, стянутых кожистой перепонкой. Вода увеличивает, и рыбина кажется мне гигантской, а Дик, плывущий рядом с окунем, совсем маленьким и таким беззащитным. А ну как этот окунь развернется да кинется на мальчугана? Но окунь и не думал бросаться на мальчика. Он будто застывает в полуметре от дна, а Дик трогает его, гладит по башке, спине, и окунь, словно от удовольствия, шевелит широкими грудными плавниками. Дик легонько шлепнул окуня по крутому боку и хватается за спинной плавник. Окунь вдруг стремительно поплыл и потянул за собой мальчика. Я спешу следом, но где там! Он же утянет Дика в океан! Мальчик и окунь исчезают из глаз, но вскоре я вновь вижу их. Дик хлопает окуня по боку – плыви! – а сам выныривает возле меня. Лицо его возбуждено. Он быстро говорит:
– Как здорово он меня тащил! Если бы я захотел, он бы притащил меня прямо в Порт-Луи. Вот было бы здорово! – Он передохнул. – Но я боюсь. Увидят Брума подводные охотники и начнут за ним охоту.
– А как ты с ним подружился?
– Да очень просто! Года два назад я впервые увидел его тут. Подплыл. Он глядит на меня. А я ему мертвую рыбку протянул. Он и взял. Вот и стал я каждый раз ему что-нибудь приносить. Красавец, да?
– Дик, я уже немного устал.
– Только «Питер-Бот» вам покажу, и возвращаемся.
Становится все глубже. Мы уже возле края рифа. Дик показывает вниз рукой, и я вижу какой-то бугристый холмик, тянущийся по дну в сторону океана. Мы плывем над этим холмиком, глубина увеличивается, и вдруг открывается провал. Дик ныряет, я следом. Вода давит на барабанные перепонки, в ушах звенит. Делаю несколько глотательных движений, выравнивая давление, и опускаюсь на каменистый грунт возле «холмика». Мальчик держится за него руками. Присматриваюсь. Так ведь это якорная цепь, вся покрытая наростами кораллов и ракушечника, как бы намертво приросшая к камням! Выныриваем. Вновь уходим под воду и плывем над цепью. Дик легко, как рыба, устремляется за ней в синеватую пропасть, на дне которой угадываются черные груды обломков. Напрягаю зрение. Догадываюсь, что там, в фиолетовой звенящей глубине, и покоится заросший кораллами и горгонариями пиратский корабль «Питер-Бот».
Выныриваем. Долго лежим на поверхности воды. Дик вновь ныряет, его фигурка как бы растворяется в фиолетовой глубине. Ныряю за ним. Вижу, что мальчик уже плывет над самой палубой, что-то трогает там, и с палубы поднимается мутное облачко. Какая же там глубина? Метров двадцать? Не попытаться ли и мне донырнуть до «Питер-Бота»? Погружаюсь все глубже, глубже, глубже… Бешено бьется сердце, дыхания не хватает, но, будто позабыв об опасности, я все плыву и плыву вниз: ведь Дик может, почему же я не могу? И вдруг вижу, как снизу прямо на меня несется Дик, вижу его испуганные, вытаращенные глаза, он хватает меня за руку и тянет за собой. Задыхаюсь. Сейчас раскрою рот, и весь океан вольется в мои легкие! Мне кажется, что до поверхности океана далеко, как до неба… Свинцовый полог мерно колышется в такой безумной выси, что мной овладевает ужас: не доплыть!.. Вот сейчас я раскрою рот, вот сейчас…
Метрах в трех от поверхности я все же раскрываю рот, глотаю воду, выныриваю, кашляю, опрокидываюсь на спину. Дик плывет рядом, поддерживает меня за шею. Подняв маску, заглядывает мне в лицо. Кричит:
– Зачем вы пошли в глубину? Это я могу, а не вы!
– Да-да, прости! – выкрикиваю, выкашливаю я слова вместе с горько-соленой водой. – Какое-то… кха-а… затмение нашло… будто и я, как рыба, как ты… могу…
– Такое и со мной бывает, – громко говорит Дик. – Вот, кажется, могу раскрыть под водой рот и задышу, как рыба… Ну что, к берегу?
Возвращаемся. Кружим по коралловым лабиринтам. Мальчик уверенно плывет впереди меня, легко находит лишь ему известную дорогу. На одной из полянок Дик показывает мне несколько тридакн. Становится мельче, теплее. Мы уже выбрались из кораллового леса, подо мной глубина метра полтора. Мальчик плывет впереди, а я чуть поодаль. И вдруг вижу еще одну тридакну. Она намного мельче тех, что таятся в глубине. Моллюск лежит в пещере – углублении кораллового обломка. Видно, забравшись туда еще маленькой, тридакна росла, росла и вот выросла до таких размеров, что теперь ей уже не выбраться из пещеры. Трепещет слизистое нутро моллюска, зияет своей розовой мякотью. «Интересно, вытащу ли ладонь, если створки сомкнутся?» – думаю вдруг я. Протягиваю руку и сую пальцы внутрь раковины. Створки мгновенно сжимаются, я вскрикиваю от боли. Соленая вода рвется в горло, кашляю, тяну руку, но раковина плотно сидит в коралле. Волоку его вместе с раковиной, вдыхаю воздух, погружаюсь. Дергаю руку – не тут-то было!.. Подхватив обломок коралла, тащу его на более мелкое место, опускаю на дно и, нелепо изогнувшись, кое-как высунув голову из воды и выплюнув трубку, зову мальчика.
Он спешит ко мне. Ныряет. Выдергивает из ножен длинный узкий нож, просовывает его в щель между створками, нажимает, перерезая мышцы моллюска, и я освобождаю руку. Плыву к берегу, ругаю себя, смеюсь над собой: экспериментатор!.. Потираю посиневшую ладонь. Теперь я верю, что если человек попадет ногой в распахнутые створки гигантской тридакны, он может считать себя обреченным.
…Возле «дворца» Дика в черном котле, поставленном на камни, кипит уха, сваренная из доброго десятка видов экзотических рыб, моллюсков, которые могли бы стать великолепной коллекцией для любого музея. Большой Дик помешивает в котле деревянной ложкой. Мальчик требует, чтобы я привел всех моряков, и убегает к соседям за посудой, а я отправляюсь за ребятами.
Вскоре мы собираемся у хижины, расстилаем на сухой пожухлой траве чистый брезентик. Подпекшиеся на солнце парни рассаживаются кругом и шелестят бумагой, распаковывают свертки с хлебом, консервами, колбасой и вареной картошкой. Сияющий, добрый и ласковый ко всем нам Дик разливает пахнущую морем и перцем уху в жестяные миски.
– Когда вы приедете завтра? – спрашивает меня Дик, провожая нас к автобусу, – Завтра я покажу, где можно найти раковины-жемчужницы.
– Дик, завтра мы уходим, – говорю я. – В Антарктику. Но если мы опять побываем на Маврикии, я разыщу тебя. И вот что еще: держи ласты, маску и трубку. Бери, бери! Теперь все это твое, на память.
Мальчик не может говорить от радости. Прижимая подводное снаряжение к груди, он глядит, как автобус разворачивается под пальмами. Потом вдруг срывается с места и бежит следом, выкрикивает какие-то слова…
И снова мы в океане. Кажется, что никакого острова Маврикия не было, наверно, нам все это приснилось: и синее небо, и зеленая вода, и горячее солнце. Неужели совсем недавно, когда кондиционер сломался, мы задыхались от жары в своих каютах, и капитан каждый час дергал стармеха: «Дед, когда будет холод?»
Сутки за сутками мы углубляемся в антарктические широты, и хотя айсбергов еще не видно, но сегодня днем над палубой вдруг пеленой понеслись лохматые белые мухи. Прильнув к запотевшему стеклу иллюминатора, я гляжу, как сверху вниз вдоль океана, над самой его поверхностью, несется снежное месиво, и грею руки над урчащим соплом кондиционера. И вдруг урчание прекратилось. Шумно вздохнув несколько раз теплым воздухом, кондиционер стих.
Поднимаюсь в ходовую рубку.
– Дед! Если немедленно не отремонтируешь «кондишен», я тебя высажу на первом же встречном айсберге! – слышу я голос капитана.
Полдень, а такая темень! Снег липнет к стеклам окон-иллюминаторов, стремительно вращаются на двух из них стеклянные круги – судовые «дворники». Склонившись к резиновому раструбу экрана локатора, вахтенный штурман подкручивает ручки настройки. Потом, оторвавшись от экрана, говорит мне:
– Айсберги. Взгляните.
Вытянув пробку-свисток из переговорной трубы, ведущей в капитанскую каюту, он дует в нее что есть силы. Через мгновение труба урчит капитанским голосом:
– Слушаю.
– Подходим к айсбергам.
– Сколько до них?
– По локатору восемь миль.
– Сбавить ход до малого.
– Есть, капитан, – отвечает штурман, берясь за рукоятку телеграфа.
Айсберги я видел в кино, на фотографиях, но все равно интересно. Правда, пока лишь я обнаруживаю желтоватые, слегка пульсирующие точки, разбросанные по серебристо-зеленому полю экрана. Желтый луч кружит по экрану, будто стараясь смести их, смахнуть прочь, но желтые точки при пересечении их лучом лишь ярко на мгновение вспыхивают, а потом меркнут.
Остро пахнущий одеколоном «Свежее сено», вваливается капитан. Несколько минут он вглядывается в локатор, потом, распахнув дверь, выходит на крыло мостика и, подставив лицо ветру и снегу, глядит вперед. Но что там увидишь?.. Засыпанный снегом полубак танкера пропарывает снежное месиво, а дальше – пустота, опасность! Большие ледяные горы локатор берет, но есть и такие, которые плывут из Антарктики, едва высовывая из воды ледяную вершину. Не схватить макушку айсберга электрическому импульсу, испускаемому локатором, а под макушкой покачивается в глубинах гигантское ледяное тело… Врежется судно в такое, и подавай сигнал SOS.
– Что, светлеет, кажется?
Танкер взрезает край снежного заряда и выскакивает на чистую воду. Поток синего света вливается в ходовую рубку. Синяя вода, синее небо, белые, с голубоватым отливом, ледяные горы! Капитан, что-то буркнув, останавливается перед окном и, наклонив голову, будто собираясь боднуть толстое стекло, глядит в океан. Штурман отрывается от локатора, матрос у рулевой колонки приподнимается, желая взглянуть в глубину этого удивительного синего, очень холодного и какого-то очень торжественного мира, открывшегося нашим взорам. Ширь, тишина и спокойствие… Щелкает рычажок. Штурман выключает локатор: видимость отличная. Снегопад остается за кормой танкера, где громоздятся на воде черно-фиолетовые тучи. Там и сейчас несутся параллельно океану снежные вихри.
Побарабанив пальцами в стекло, капитан срывает трубку телефона. Нетерпеливо втыкая палец в отверстие диска, он набирает номер машинного отделения и, заслышав голос стармеха, говорит:
– Дед! Подходим к айсбергам!.. Дашь сегодня тепло или нет? Что?.. Ну хорошо: прощен.
К жужжанию гирокомпаса прибавляется тихое урчание кондиционеров. Теплый воздух струится вдоль переборок. Несколько альбатросов подлетают к танкеру и начинают кружить над ним. То легко, упруго взмывая над мачтами, то резко кренясь, птицы скользят в воздушных потоках и опускаются к самой воде, чтобы проскочить перед форштевнем. Взлеты и падения. Не оторвать взгляда от прекрасных белых птиц, как бы свидетельствующих людям: не все так пустынно в этих водах. И тут есть жизнь.
Наше пребывание в южных широтах было непродолжительным. Разыскав рыбаков, мы отдаем им топливо и на четвертые сутки под вечер прощаемся с ними. Над пустынным океаном разносятся прощальные гудки. Отступает за корму танкера россыпь огней траулеров. Коченею на холодном ветру, ловлю взглядом быстро тускнеющий свет электричества. Теперь уже не видно отдельных огней, чуть приметно лишь овальное желтое пятно, плывущее по самой поверхности воды у горизонта. Где-то я уже видел подобное пятно света, будто вырывающееся из океанских глубин и освещающее поверхность воды как бы изнутри… Нет, такое видел не я, а команда быстроходного фрегата «Авраам Линкольн», преследующего в океане неизвестное чудовище, оказавшееся впоследствии «Наутилусом» капитана Немо…
Тускнеет желтое пятно, расплывается, будто знаменитая подводная лодка, приняв в балластные цистерны забортную воду, погружается в океан. Прощайте все! Рыбаки, айсберги, альбатросы. Прощай холодный штормливый юг. Пройдет совсем немного времени, и, завидя серебряные скалы, поднимающиеся из синей воды, я подумаю: «А было ли все это? Снег? Белые глыбы льда?..»
Да, мы опять спешим в Порт-Луи. Текст радиограммы из управления короток, как боевой приказ: «Взять полный груз топлива на Маврикии». Мы опять встретимся с тобой, Маленький Дик!.. Холодно. Скорее в каюту. Кондиционеры работают исправно. Луна выпутывается из зыбкой трясины туч, и блики ее скользят по переборкам, похожие на маленькие, куда-то плывущие айсберги. Тепло, остро пахнет кораллами. Чтобы не побились во время шторма, белые хрупкие ветки висят на штертике, протянутом через всю каюту. А раковины убраны в чемодан. Лежат там, как в знаменитом сундучке старого пирата Билли Бонса.
Через неделю мы вновь приходим на остров Маврикий.
В первый же свободный день спешу к Дику. Но что это? Хижина заколочена, никого нет. От соседей узнаю, что несколько дней назад Дик вместе с отцом, погрузив в шлюпку «Святая Маргарита» канистру с пресной водой и мешок с продуктами, отправились в плавание. Под парусом?.. Да, они сделали мачту и поставили парус. Ветер подхватил их, и вскоре парус скрылся из глаз. Куда отправились? Говорили, что шлюпка ушла в северном направлении…
МОРСКОЕ ЧУДО
Дождь лил с самого утра. Ну что за лето? Небо задернулось лохматыми тучами, в окно барабанили тяжелые капли. Такая досада! Вот уже вторая неделя пошла, как мы поселились в доме моего приятеля на берегу моря и вместо купаний, увлекательных походов по лесу и пляжам сидим дома. Мы – это я, мой племянник из Ленинграда, четырнадцатилетний Андрей, и внучка Маринка, которая уже осенью этого года пойдет в школу.
С утра мы читали. Я – свои рукописи, Андрей – книги Жюля Верна, а Маринка – книжки-малышки. Потом, сидя у печки, Андрей попросил:
– Дядя Юра, расскажи-ка еще что-нибудь.
– И чтобы было «вдруг»! – добавила Маринка.
– Хорошо. Слушайте. Было это в Центральной Атлантике, – начал я. – Переходим мы на нашем научно-поисковом судне в другой район. Зыбь балует. Обедаем. Качка, а потому миски в руках держим. Траулер кренится в одну сторону, и мы с мисками в ту же сторону кренимся. Траулер – в другую, и мы с мисками тоже кренимся. Это чтобы щи из мисок не вылились.
Маринка, взяв в руки блюдечко, начинает наклоняться то в одну сторону, то в другую.
– И вдруг!.. – Я произношу это слово и останавливаюсь. Глаза у Маринки становятся блестящими, как две новенькие монетки. – И вдруг – трах-тарарах! Удар! Мы все валимся кто куда. Выскакиваем и видим, как возле правого борта судна из воды поднимается чудовищной величины хвостище… И вдруг этот хвост ка-ак ударит по воде – столб воды поднялся.
– Кит? – сдержанно спрашивает Андрей.
– Гигантская китовая акула. Спала, а мы на нее наехали. Капитан кричит на штурмана: «Куда глядел?!» А тот отвечает: «А на ней ни маяков, никаких сигналов нет!» Вот морское чудо так чудо.
– Да, это чудо, – мечтательно произносит Андрей и, сощурившись, глядит в мутное стекло окна, будто пытаясь представить себе синюю-пресинюю океанскую ширь и гигантскую рыбину, спящую в воде. Вздыхает. – Но такое бывает лишь там. В дальних широтах, в дальних странах.
– Да, вот бы такое морское чудо было и у нас! – вздохнув, говорит Маринка. – Вот бы!..
– Обязательно будет какое-нибудь морское чудо. – Это я так говорю потому, что чудо уже ожидает нас… – Послушайте, как разбушевалось море! Волны выплескиваются на пустынные пляжи. Они несут с собой всякую всячину. Бревна, ящики, доски. Стихнет ветер, море успокоится, мы пойдем на берег и чего-нибудь найдем или увидим.
– Может, и найдем, – вздыхает Маринка. – Но разве это чудо?
– Что тут особенного можно найти или увидеть? – говорит Андрей. – Вот если бы это было там, в дальних океанских широтах, на каких-нибудь необитаемых островах… А что может быть тут?
Ветер играет, в рамах тоненько позвякивают стекла, а где-то в углу, как котенок, попискивает сквознячок. Андрей рисует необитаемый остров, Маринка укачивает куклу. Молчим. Думаем каждый о своем.
Я вспоминаю о том рейсе, когда получил радиограмму, в которой меня поздравили с внуком. Мы только что бросили якорь на рейде Сингапура, уже прибыли портовые власти. И такая неприятность: портовый врач обнаружил, что у одного из наших матросов нет противочумной прививки. Врач сообщил капитану, что, к сожалению, теперь наш транспортный рефрижератор «Паланга» загонят на месячный карантин в бухту Пагар. С ума можно сойти! Мы и так задержались в пути, план горит, а тут еще месячный карантин! Злые, расстроенные, мы сидели в капитанской каюте и мрачно слушали вежливого портового врача, который зачитывал нам длиннющую инструкцию из портовых правил Сингапура. В этот момент радист внес и положил передо мной бланк радиограммы. Я прочитал, захохотал и сказал:
– Поздравьте: я – дед! У меня родился внук!
В каюте стало шумно, все задвигались, заулыбались; сингапурцы стали расспрашивать, что произошло. Я им объяснил, что же именно произошло, и они поздравили меня. Мне было хорошо и немножко грустно: сорок три года – и уже дед! И тут радист принес еще одну радиограмму, в которой меня поздравляли… с внучкой… Как? И внук и внучка?! Портовый врач убрал свои инструкции и хлопнул меня по плечу:
– Ладно уж! Стоит ли портить настроение русским?
Вскоре, загрузив топливо, продукты и воду, мы покинули Сингапур, а спустя несколько дней я получил новую радиограмму с сообщением, что внучка чувствует себя хорошо. И всполошился: а внук? Прошло еще несколько дней, и выяснилось, что радисты, передавая текст, что-то напутали, в самом деле у меня родилась внучка.
…К вечеру дождь унялся; ночью и ветер стих. Утром в окна дома золотыми столбами влилось солнце. Быстро позавтракав, мы отправились на берег моря. Сопровождаемые резкими криками чаек и плеском волн, мы шагали по сырому песку и разглядывали то, что море выкинуло на берег. Увы, ничего интересного. Ребята, которые вначале мчались со всех ног к каждой крупинке янтаря или к какой-нибудь яркой пластмассовой коробочке, вскоре приуныли.
– Мы ведь не на острове Сейбл, – разочарованно сказал Андрей.
– Да уж, какое тут может быть чудо? – невесело проговорила Маринка. – И вообще я устала. И потом, видите? Тучи ползут… Может, пойдем домой?
– Только вперед, – возразил я. – И будет чудо. Вперед!
Берег изгибался дугой. Поверив мне, Маринка мужественно карабкалась через громадные валуны, тихо вскрикивала, охала и ахала, но вместе с нами шла и шла вперед, спешила к каждому очередному мысу: может, там, за его оконечностью, и поджидает нас чудо? Андрей шел молча. Усмехался. Весь вид его говорил: «Глупости все это. Что тут может быть интересного? Но так уж и быть, и я поддержу эту игру в чудо».
Погода вновь стала портиться. Солнце скрылось, начал накрапывать дождь. Мы уже устали, но все шли и шли. Вот приближается и еще один мыс. Маринка побежала вперед.
– Пароход! Там громадный… – она задохнулась от возбуждения и радости, – разгромадный пароход!
– Откуда тут может быть пароход? – буркнул Андрей. – Ну и вруша!
– Действительно, откуда ему тут взяться? – сказал и я.
Мы обогнули мыс и остановились. Возле самого берега, врезавшись крутым носом в громадные камни, торчащие из воды, действительно стоял серый длинный пароход. Белые надстройки, труба, мачты. Из клюза свисала в воду ржавая цепь. «Анна Ф» – было написано латинскими буквами на его надстройке, там, где виднелся капитанский мостик. Чернели дыры распахнутых иллюминаторов, высовывалась из воды лопасть винта. Сотни чаек сидели на леерах палубы. Завидя нас, птицы взлетели, и от их тоскливых криков еще таинственнее стала эта каменистая бухта и покинутый, брошенный командой пароход.
Будто опасаясь, что это морское чудо вдруг исчезнет, Маринка и Андрей побежали к пароходу. Про то, что некоторое время назад он был выброшен бурей на побережье, я уже знал. И был готов увидеть это судно, но все ж и я побежал следом за ребятами: вот бы подняться на него! Увы, когда мы подошли ближе, оказалось, что между берегом и пароходом метров сто воды. Однако тут мелко! Наверняка до судна можно не плыть, а просто дойти… Но как быть с Маринкой?
– Поплывем, – решительно сказал Андрей. – Мы должны побывать на пароходе.
– Да-да, поплывем! – добавила и Маринка, но тут же озабоченно воскликнула: – А как же я?
– Глядите, вот ящик! – Андрей выволок из камней большой тяжелый ящик. – Маринку мы посадим в него. И одежду положим.
Ребята с надеждой поглядели на меня.
– Холодно, – сказал я. – Продрогнем.
– Ничего, пойдем назад – разогреемся! – воскликнул Андрей.
– Ух как разогреемся! – пискнула Маринка. – Вперед!
– Да-да, нам надо побывать там. – Я стал раздеваться. – Только никому дома не говорите, как мы плавали на пароход.
– Я буду нем, как саркофаг, – сказал Андрей.
– И я тоже, как этот, как… В общем, тоже буду! – пообещала Маринка, быстро стаскивая с себя свитер и брючки. – Немая буду, вот! Даю честное-пречестное слово.
– Б-ррр, холодит.
Ноги скользили по камням. Я толкал перед собой ящик, в котором устроилась Маринка, Андрей шагал рядом. Вода дошла до пояса, потом до груди. Ого, а тут глубоковато!
– Течет, – испуганно проговорила Маринка. – В щели вода течет.
Я заглянул в ящик. Воды там было много. Маринка уже сидела в воде, а одежду держала на коленках. До парохода – рукой подать. Мы плыли. Я тянул ящик. Андрей подталкивал. Маринка сидела в нем, как маленькая статуя. Лицо напряженное, глаза расширены… Но вот я нащупал ногами дно, еще несколько шагов, и Маринка вскарабкалась из ящика на спущенный парадный трап.
Захватив одежду, и мы с Андреем влезли на трап, привязали к нему ящик. Поднялись наверх. Оделись, настороженно оглядываясь, двинулись осматривать пароход.
– Это старое греческое судно, – рассказывал я. – Долгие-долгие годы пароход бороздил моря и океаны, но вот состарился, и хозяин продал его на металл. И потащили его на буксире на одну из судостроительных верфей Финляндии. Знали бы вы, ребята, как пароходу не хотелось быть разрезанным на простое железо! Как навсегда расстаться с океаном? Превратиться в гвозди и болты? Пароход упрямился, рыскал из стороны в сторону, словно пытался порвать трос, на котором его тянули. И вот поднялся шторм. Пароход трепало с такой силой, что испуганная команда перебралась на судно-буксировщик. Еще рывок, еще! И трос лопнул. Сильный ветер и волны понесли посудину к берегу. Удар. Скрежет… Пароход так плотно сел на камни, что теперь уж никакими силами его не стащишь…
– И он навсегда теперь останется тут! – воскликнула Маринка. – В море!
– Все верно, так оно и будет. Однако пойдемте дальше. Глядите, вот это помещение – салон. Тут стояло пианино, на переборках висели картины. Здесь пассажиры обедали, отдыхали, читали книги, разговаривали.
– Лампа керосиновая, – удивленно сказал Андрей и качнул лампу. Она была укреплена в особом устройстве, «кардане». Как бы ни кренилось судно во время качки, лампа всегда остается в одном положении. – Он такой старинный пароход, что тут были керосиновые лампы?
– Пароходу лет шестьдесят. Уж и не знаю, почему тут керосиновые лампы. Думаю, просто как украшение. Видишь, какие они красивые? Если надраить – заблестят, как золотые. Так вот. Это грузо-пассажирское судно. В каких только краях оно не было! И в Африке, и в Южной Америке, и в Австралии.
Мы ходили по пустым помещениям, выглядывали в распахнутые иллюминаторы. Кто-то снял один, и он стоял в углу, поблескивая толстым стеклом и бронзой. По трапам спустились в машинное отделение: двигатель, сложный переплет труб и трубок, вентиля, манометры. Мертвая машина еще пахла маслом и соляркой. Грустно было думать, что это громадное механическое сердце больше никогда не оживет, не забьется в горячем кожухе и не раскрутит гребной вал с винтом. Потом мы поднялись в ходовую рубку, и Андрей покрутил штурвал. Были тут разбросаны лоции и мореходные карты. Я поднял одну. Это была карта острова Мадагаскара. Наверно, пароход побывал и там.
Затем мы рассмотрели кормовые надстройки и отсек рулевой машины. К переборкам отсека были прикреплены запасные части, а в распахнутом трюме виднелся громадный якорь. Сколько десятков лет возили его в трюме? Так и не понадобился.
…А погода еще больше ухудшилась. Пошел мелкий дождь.
