Текст книги "На рейде "Ставрополь" (СИ)"

Автор книги: Юрий Христинин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 9 страниц)

Он постоял мгновение-другое неподвижно, а потом вдруг неловко опустился на колени:

– Бога ради, возьмите...

Шмидт пожал плечами, сказал сухо:

– Плывите, конечно, чего уж там на колени становиться-то. Боцман укажет вам место в кубрике. Отдельной каюты предоставить, к сожалению, не могу.

– Спасибо, Август Оттович! – тихо сказал Копкевич, хватая руку Шмидта дрожащими пальцами. – Спасибо огромное. Я, признаться, так боялся...

И он, ссутуля широкие плечи, пошел по палубе, все более и более окутываясь густой и липкой темнотой, пошел искать боцмана. Но неожиданно, остановившись на мгновение, быстрыми шагами вернулся к Шмидту:

– Простите, бога ради, Август Оттович, совсем позабыл: тут вот вам письмецо какое-то.

Письмо

Шмидт взял в руки серый, пахнущий незнакомыми крепкими и терпкими духами конверт с чувством некоторого удивления. Откуда, почему, зачем? Распечатав, по старой привычке взглянул первым делом на подпись – «Виктория». Письмо было длинным, написанным на нескольких листах размашистым красивым почерком. Позже, в каюте, он прочитал его раз, другой. И странное чувство осталось в его душе...

"Мой дорогой, уважаемый господин Шмидт! – писала его неожиданная корреспондентка. – Я даже не знаю толком, для чего, в сущности, я адресую вам эти корявые и, скорее всего, совершенно ненужные вам строки. Честно говоря, я бы и вовсе не написала их, если бы любезный г-н Копкевич не поделился со мной мыслью о своем возвращении на родину. Почему-то – я и сама не пойму, почему именно, я попросила его подождать часок, чтобы иметь возможность написать вам эти слова. Сама не понимаю, зачем только берусь за перо! Я ведь до сих пор помню тот ледяной взгляд с примесью откровенного и ничем не замаскированного презрения, которым Вы столь любезно одарили меня на прощание! Кроме него, взгляда этого, нас с Вами, кажется, ничего не связывало и связывать уже не будет. Написал слово "ничто" и вспомнила – а ведь есть нечто, что связывало нас и чему я в значительной степени обязана Вашему презрению. Это "нечто" – мой отец, хорошо знакомый Вам А. Лаврентьев.

Теперь, когда мне уже все равно, как повернется моя дальнейшая жизнь, которую я, несмотря на свою относительную молодость, считаю прожитой, мне нечего скрывать от Вас, мой суровый, добровольный судья! И я не скрою: как всякий преступник, хочу заслужить Вашу снисходительность той чистой правдой, которую намерена поведать в этом письме. Итак, начну по порядку...

Мой отец – вовсе не такой уж богатый русский промышленник и финансист. Вернее, вовсе даже не промышленник и финансист. Он – самый обыкновенный кадровый русский офицер. Сюда, в Чифу, был направлен под чужой фамилией с одной-единственной целью: принять по возможности все меры для скорейшего возвращения вашего парохода с покаянием во Владивосток. И он сделал для этого почти все, что было в человеческих силах! Он с помощью местных властей морил вас голодом, он ограбил вас, забрав под предлогом закупки картофеля ваши последние медные деньги. Сейчас я понимаю: он взял меня с собой только с одной целью – устроиться как можно "легальнее", заслужить в ваших глазах и глазах всех окружающих порядочных людей как можно больше доверия. Сначала мне его миссия казалась даже благородной – вернуть судно домой, в Россию. Я не сразу поняла его подлинное отношение к вам. А когда поняла, пришла в неописуемый ужас, мне стало по-настоящему страшно от всей его подлости и грязи... Произошло это в тот день, когда отец нанимал китайцев, которые должны были поджечь пароход. Я случайно подслушала их разговор и, когда китайцы вышли, зашла к отцу в кабинет. Он назвал меня взбалмошной дурой, институткой и еще какими-то словами, которые приводить здесь вовсе без надобности. А потом ударил меня! В этот же вечер он договорился с кем-то по телефону, что русским разрешают съезд на берег, и он постарается задержать их здесь как можно больше ваших людей. Я не помню, как именно реагировала на эту новость. Кажется, я хотела бежать, чтобы предупредить обо всем. Он снова ударил меня несколько раз по лицу и посадил в своем кабинете под замок. А утром следующего дня из его слов я узнала: поджог не состоялся, нам надо срочно уезжать – он боялся мести. Я плакала и упрекала его, а он торопливо укладывал чемоданы, швыряя в них свои костюмы и мои платья вперемешку, подтяжки и какие-то бумаги... Именно в этот момент к нам и приехал комендант порта, с которым мы уже давно были довольно коротко знакомы. Я замечала, что это чудище неравнодушно ко мне, но радости это мне не доставляло вовсе. А комендант, бывая у нас, постоянно норовил взять меня за руку, вздыхал и при этом плел, плел разную чепуху...

В тот день, словно вообще не замечая происходящего в нашем доме, он попросил меня выйти на минуту с ним в другую комнату и тут... словом, он сделал мне предложение. Несмотря на весь ужас нашего бытия, мне хотелось рассмеяться ему в глаза, но... я подумала и дала согласие стать его женой! Наверное, за это Вы будете презирать меня еще больше, но поверьте, я не видела никакого другого выхода. Я понимала, что дело отца проиграно, и что между мной и им все и навсегда кончено. В тот китаец... что ж, он обеспечит мне безбедную жизнь. Но каждый раз, ложась с ним в постель, я испытываю чувство омерзения. Сначала думала, все пройдет. Но только не проходит и меня по-прежнему тошнит, едва он прикасается ко мне... Вам никогда не понять, что такие ночи для меня равносильны пытке!

Но что Вам до меня? Все, что Вы хотели мне сказать, уже сказано жестоко, коротко, но предельно ясно и справедливо. И я признательна вам за это.

Кстати: тут арестовали какого-то бедного китайца за то, что он возил вам на судно овощи без разрешения властей. Теперь ему грозит суд...

Скоро вы уйдете из Чифу, и я больше не буду видеть на рейде знакомого силуэта вашего парохода. Хочу просто, чтобы Вы се ж знали: я желаю Вам счастливого пути! От всей души, от всего моего истерзанного сердца – счастливого пути, радостной встречи с Россией! Передайте, если Вас не затруднит, ей, России, хотя бы самую малость – мой привет и мое перед ней покаяние..."

***

17 ноября 1922 года в 22 часа 40 минут по местному времени на рейд Владивостока прибыл пароход Российского добровольного флота «Ставрополь». Он отдал якоря по соседству с «Кишиневом», прибывшим сюда на несколько часов раньше.

В 23 часа 10 минут к борту "Ставрополя" подошел катер, с которого поднялся на борт высокий человек в старой, поношенной тужурке из кожи, перехваченной широким солдатским ремнем.

– Комиссар Вострецов, – коротко представился он Шмидту. – от души поздравляют вас, товарищ капитан, с возвращением в родные воды. Советская власть высоко ценит ваш мужественный поступок!

В этот момент засвистала давно забытая матросами дудка боцмана Москаленко, созывая всех наверх, на построение.

– На фл-а-а-а-г! – прозвучала команда. – С-мир-н-а-а-а!..

И в темноту, на самую вершину мачты пополз алый флаг республики Советов, ставший отныне и навсегда флагом "Ставрополя".

Шмидт взволнованно смотрел на него, огромный и трепетный, залитый светом прожектора, потом повернулся к Вострецову.

– "Ставрополь", доложу я вам, находится в полном распоряжении Советской власти, – сказал он. – В полном распоряжении, товарищ комиссар...

Шмидт особенно выделил голосом еще непривычное для него слово "товарищ".

– Если можно, – добавил он, – то я бы просил у вас два-три дня для отдыха команды. А сейчас – извините: я должен заняться своими обязанностями, связанными с прибытием судна в порт назначения.

Эпилог

Он почуял неладное еще метров за двести до лавочки Берендеева: не было на месте привычной вывески, а с окон были сорваны зеленые старенькие ставни. Хлопнув дверью, вбежал в лавочку, и в растерянности остановился у порога: все здесь было иначе. Исчез прилавок, надвое рассекавший комнатушку, исчезли полки с товарами. Вместо всего этого на одной из стен висело огромное, потемневшее местами старое зеркало с отбитым углом, а прямо напротив него стояло парикмахерское кожаное кресло, в котором восседал широкоплечий добрый молодец, какой-то Алеша Попович в белой куртке.

Завидев появившегося на пороге боцмана, молодец лихо вскочил с кресла и бросился к нему навстречу, застрекотав вдруг тоненьким, совершенно несоответствующим его фигуре голоском:

– Проходите, товарищ, проходите. Оченно хорошо, что заглянули к Василию. Вы думаете, тот Жак, который себя за француза выдает, – француз? Дудки! Он такой же француз, как я новозеландец. Лучше Василия никто не постригет, не побреет. Василий – хороший мастер, старой школы. Диплом-с на парикмахерское искусство из Парижа имею!

Он, не давая Ивану опомниться или просто сказать хоть слово, пихнул его в кресло:

– Бриться будем-с?

И, не дожидаясь ответа, заелозил кисточкой по щекам боцмана.

– Да подожди ты, – пришел наконец в себя Москаленко. – Ты мне скажи, давно тут поселился, в этом доме? Тут ведь раньше лавка была. Берендеева господина лавка.

– Была-с, как не быть, – охотно поддакнул дипломированный Василий. – Была да вся вышла. Почитай, за пустяк купил я домишко у господина... у товарища-с Берендеева. Он уезжал в Охотск, чтоб оттуда в Америку податься. "Бери, – говорит, – Василий, мою лавку. Отдам тебе недорого, потому как оченно ты уж человек хороший. А мне тут, – говорит, – опосля смерти моей доченьки жизнь все одно не мила".

– Опосля... после чего? – боцман встрепенулся и наскочил подбородком на бритву в руках Василия. – Что ты городишь, парень? Какая смерть такая?!

– Ай, нехорошо получилось, – запричитал парикмахер, схватив в руки пузырек с йодом. – Я не виноват, товарищ, нисколечко не виноват-с. Вы сами такой верткий: прыг – на бритву. Вот и порезались.

– Да черт с ним, с порезом! – вцепившись в подлокотники кресла, прохрипел Москаленко. – Ты дело говори. Ксюша где?

– О, – обрадовался парикмахер. – Вы, товарищ, изволили-с знать Ксению Фроловну? И Фрол Прокопыча тоже-с? О, как приятно-с... А я жил тут-с, неподалеку от них, через три дома, угол снимал. А теперь вот, видите, свое дело-с открыл, человеком становлюсь...

– Слушай ты, человек, – угрожающе прошипел боцман. – Ты о Ксюше говори. Твоя личность меня мало интересует.

– Да, да, конечно. Кого-с интересует маленький человек-с? Хотя, – затарахтел снова Василий, – личность принародной власти обретает свободу, которой никогда раньше не пользовалась. Да-с!

Он отскочил – очень своевременно – в сторону и, не смущаясь агрессивным поведением клиента, продолжал:

– Так это уже, почитай, перед самым рождеством было. Ксения Фроловна изволили пойти в холерный барак – служить сестрой милосердия. Фрол Прокопыч на коленях отговаривали-с... а она затвердила одно: "Папенька, это мой долг-с...". Да только всего недельки две-три и поотдавали-то долг-с. Сами холеркой заразиться сподобились... Ну, а когда-с похоронили, Фрол Прокопыч все в два дни-с распродал, ликвидировал дело-с, а домишко мне уступил.

– Похоронили где? – глухо спросил Москаленко, вставая с кресла.

– А я почем знаю-с, – изумился Василий. – Где всех, наверное-с, в холерных ямах... Да куда же вы? Куда же-с?

Но Иван уже шагал по улице огромными шагами, прямо к порту. Так, с мылом и засохшей кровью на лице, с ощущением страшной, невосполнимой потери в сердце, и поднялся он, никого не замечая вокруг, на борт "Ставрополя"...

И потом, опершись о поручень, долго и пристально смотрел он в бьющуюся о борт зеленую морскую воду, на поверхности которой плавали клочья серой пены, щепки, клочки какой-то бумаги: это и было то самое мое, которому он посвятил всю свою жизнь.

Ах, море, море! Оно удивительно и волшебно, как далекая сказка, услышанная однажды в улетевшем на крыльях времени детстве. И, как сказочное див-дивное, обладает оно страшным свойством отнимать у человека его собственное сердце, беря к себе в службу, из которой нет пути, нет выхода. Оно начинает манить к себе своих будущих слуг и рыцарей еще безусыми, чтобы раз и навсегда стать их первой, единственной и последней любовью. В способности совершать это чудо – самая великая тайна моря. И никогда никому не разгадать ее, пока плещут о берега зеленые волны, пока кричат над ними тоскующими голосами белые чайки, пока уходят в дальние дали своими невидимыми голубыми дорогами корабли...

***

Со времени описанных нами событий прошло много лет – куда более полувека. Но с течением времени события эти не тускнеют в памяти людской, и их место в истории остается по-прежнему почетным. Вот почему хочется, прежде чем поставить последнюю точку, сказать хотя бы несколько слов о дальнейших судьбах наших героев и самого «Ставрополя».

В архиве Дальневосточного морского пароходства до сих пор бережно хранится "Судовая роль "Ставрополя" – список людей, принимавших участие в китайском походе. В графе "примечания" против многих фамилий видны пометки многолетней давности – "служит на пароходе "Новороссийск", "работает в управлении", "на плавкране в порту", "на буксире "Шатурстрой"... Но против большинства фамилий стоит короткое слово – "умер в 192... году". Видимо, полтора года нечеловеческих испытаний не прошли бесследно для команды "Ставрополя". И сейчас среди живых нет уже, к сожалению, ни одного участника описанных событий.

А теперь – о людях. Август Оттович Шмидт работал в управлении пароходства вплоть до 50-х годов. Павел Георгиевич Миловзоров водил "Ставрополь" во льды Северного Ледовитого океана больше десятка лет, заслужив на нем орден Красного Знамени. Боцман Москаленко так и остался неженатым почти до самого конца своей жизни. Лишь на склоне лет судьба свела его с тихой и скромной женщиной, с которой, будучи бездетным, и дожил он свой век в далекой от моря и боцманских забот украинской станице.

А сам пароход верой и правдой служил советскому народу в суровых морях Крайнего Севера, еще трижды оставался на зимовки в Ледовитом океане. В 1932 году "Ставрополь" был передан Тихоокеанскому военно-морскому флоту (тогда он назывался Морскими силами Дальнего Востока) и переоборудованы в минный заградитель. Командиром его стал в ту пору Петр Павлович Михайлов – впоследствии известный советский адмирал.

Всю Великую Отечественную войну "Ставрополь" (одно время в связи с переименованием города он назывался так же – "Ворошиловск") нес тяжелую службу, очищая от мин моря и океаны нашей Родины. Погиб он, подорвавшись на одной из них, будучи совсем "стариком" уже в мирное время.

Как уже говорилось, имя "Ставрополя" унаследовал океанский лайнер. А имя капитана Павла Миловзорова ныне начертано на борту нового теплохода-дальневосточника.

Короче говоря, героическая история русского парохода не окончилась вместе с его возвращением в родные воды. Она продолжалась и далее, а писали и пишут ее вес новые и новые самоотверженные и прекрасные русские люди. Одно из доказательств тому – современный океанский теплоход "Ставрополь".

За два с лишним десятка лет своего существования он посетил более 130 портов 55 стран мира, перевез сотни тысяч тонн грузов.

Десять лет подряд, вплоть до передачи в Азовское, теплоход с именем нашего города на борту был флагманом Черноморского пароходства, выполнил ряд важнейших правительственных заданий по доставке грузов в народный Вьетнам, который боролся тогда с американскими агрессорами. Сто восемь рейсов – под крыльями пролетающих на бреющем полете американских самолетов, в постоянном напряжении и опасности -совершили моряки теплохода в героическую страну!

От тех далеких времен в книге посетителей теплохода сохранилась трогательная и о многом говорящая запись. "Мне исполнилось пятьдесят семь лет, – пишет побывавший на борту вьетнамец. – Но мое сердце полно чувством большой радости, потому что к нам пришел "Ставрополь", пришел снова. Он оказал нам большую помощь в перевозке людей с Юга на Север. Я, простой крестьянин из деревни ВинхБинх уезда ХонгЗань, приветствую вас, дорогие советские товарищи, и принес вам свой скромный подарок – пять кокосов. Большего у меня сейчас, когда идет война, нет. Передайте мой привет вашим людям! Фан ВиньПы".

***

...Как жаль, что на морских судах нет спидометров, подобных автомобильным! Глянешь на такой – и сразу видишь, сколько километров торопливых дорог пробежала машина, насколько честно потрудилась она для человека. А теплоход? Десятки лет бороздит он моря и океаны, и почему-то никто даже не пытается подсчитать, сколько же нелегких морских миль оставил он под своим килем. Даже Борис Васильевич Быковский – первый помощник капитана «Ставрополя» и его ветеран – недоуменно пожимает плечами:

– Кто его знает! Ясно только одно: если сложить все пройденные мили воедино, немало, конечно же, кругосветных путешествий получится!

И, задумавшись на секунду, добавляет:

– Знаете, а ведь мы считаем наш теплоход частицей территории краевого центра. И всегда с особым удовольствием отвечаем на расспросы иностранцев о городе, имя которого носит судно. Образно говоря, наш маленький "Ставрополь" – частица большого, настоящего Ставрополя...

А в большом Ставрополе, между прочим, есть, в свою очередь, частица "Ставрополя" маленького. Не случайно самыми осведомленными о жизни моряков считаются в городе мальчишки и девчонки средней школы ╧13 – члены клуба интернациональной дружбы имени Рихарда Зорге. В их музее можно увидеть немало подарков от моряков. Тут и колючие морские ежи, диковинные рыбы и звезды, яркие кораллы. А рядом – кусок окаменевшей лавы из кратера вулкана Этна, пепел Везувия, камни с улиц древнего Карфагена, щебень Акрополя. У входа в музей укреплена главная гордость ребят – настоящая судовая рында с теплохода!

Подарили моряки своим друзьям-школьникам и целую библиотеку из книг на иностранных языках. В ней – уникальная, собранная экипажем за несколько лет коллекция брошюр с текстом "Конституции СССР" на английском, французском, итальянском, немецком, арабском и других языках. Смотришь на эти издания и с гордостью еще и еще раз убеждаешься: с каждым днем, с каждым часом растет международный авторитет Советской страны в мире, и никакие потуги сторонников печально знаменитой "холодной войны" не в состоянии повернуть историю к черным дням миновавшего навсегда прошлого...

Дружба ставропольских школьников с моряками приносит и свои вполне конкретные плоды: все больше ребят в нашем чисто "сухопутном" городе мечтают о море. Самым первым поступил по рекомендации экипажа "Ставрополя" в мореходное училище выпускник школы Анатолий Кузьмичев. Сейчас он – помощник капитана крупного сухогруза Дальневосточного морского пароходства.

А когда в училище поступал бывший президент КИДа Женя Красношапка, один из членов приемной комиссии с улыбкой сказал:

– У вас завидные рекомендации, молодой человек! Целый теплоход берет за вас на себя ответственность. Помните об этом!

Женя уже тоже плавает. Его танкер побывал в Болгарии, на Кубе, в Японии... И уже десятки других мальчишек задерживают свои завороженные взгляды на звонком золоте ранды "Ставрополя".

Кто знает, может быть, в скором будущем именно они станут четвертым (по счету кораблей) поколением моряков, плавающих на судах с именем нашего города на борту. Может быть... Потому что издалека – из-за синих гор и стремительных рек мечтатели и романтики давно слышат едва уловимый рокот. Остановитесь на минуту, отвлекитесь от своих неотложных дел и вы, прислушайтесь! И если в вашей душе не умерла романтика, если душа открыта добру и встречному ветру дорог, – вы непременно услышите этот рокот.

Запомните его: это шумит море!

Оно зовет к себе романтиков и непосед...

1981

Текст по книге: Ю. Христинин На рейде «Ставрополь». – Ставропольское книжное издательство, 1981.