Текст книги "Числа и знаки. Трилогия"

Автор книги: Юрий Бурносов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 40 страниц)

ГЛАВА ШЕСТАЯ,
в которой Хаиме Бофранк неожиданным образом вспоминает о еще более неожиданной юношеской любви

Очищение – это болезненно! Это похоже на выдавливание гноя из вашего тела – это больно! Хотя в конечном итоге это благо – если гной удален, удален и яд, и рана вскоре заживет – но это больно!

Ошо. Философия переннис

Чего стоит человеческая любовь?

Бофранк не раз задумывался над этим; в одних случаях – листая фривольные романы Дестриера и Фабиана Асценфельде, в других – стоя над хладным трупом девушки, убиенной возревновавшим полюбовником, а то – бывало и такое – дошедшей до бешенства соперницей. Сам конестабль любил в своем понимании лишь один только раз, и свершилось это на заре юности, когда он познавал азы будущей службы. И сейчас, сидя перед горящим очагом, со стаканом вина в руке, он отчего-то вспомнил именно об этой поучительной истории.

Предмет своих воздыханий Хаиме Бофранк обрел, идучи после вечерних лекций в небольшую харчевню, где обычно ужинали его коллеги, обсуждая события дня и, несмотря на строгие запреты, в больших количествах поглощая вино и пиво. Разумеется, свою любовь он встретил не в харчевне, а на мосту, который высокой аркой вздымался над водами реки Оддре, пересекавшей город с севера на юго-восток.

Мост был выстроен еще во времена королевы Ильзе и, по легенде, королеве не понравился, отчего мастер поспешил утопнуть. Так ли это, Бофранк не знал, да и не о мосте речь. Речь о девушке в скромном, но со вкусом сшитом платье, выдававшем работу дорогого портного, которая стояла и смотрела вниз, в серую осеннюю воду. Весь ее вид выражал глубокую растерянность и печаль, и Бофранк, спешивший к ужину, вдруг остановился и со всем почтением спросил, не может ли чем помочь.

– Ах, наверное, уже поздно, – сокрушенно молвила девушка, показавшаяся Бофранку чрезвычайно красивой.

– Но у вас такой вид, словно вы готовы броситься вниз, – пошутил Бофранк, однако, уловив взгляд незнакомки, с ужасом обнаружил, что именно такие мысли и привели ее на мост.

– Вам лучше уйти, – попросила она, но Бофранк уже решил, как будет действовать далее.

– Прошу меня извинить, – сказал он, – но я, да будет вам известно, слушатель Секуративной Его Величества палаты. Для меня будет непростительным оставить вас здесь с тем, чтобы завтра ваше мертвое тело выловили из реки, а я, таким образом, не упредил бы преступления против порядка и господа, которым, вне всяких сомнений, является добровольное лишение себя жизни. Притом, как учили нас, нет таких ситуаций, когда это наиболее правильный выход. Не сомневаюсь, что при ближайшем рассмотрении ваша беда окажется на столь страшной, как вы то себе нарисовали.

– Это же надо, как мне не везет, – всплеснув руками, огорчилась незнакомка. – В этот довольно поздний час мне попался всего один прохожий, и он – сыщик!

– Не сыщик, но слушатель. А зовут меня Хаиме Бофранк, – поведал будущий конестабль, кланяясь. При этом он от волнения уронил книги, которые держал под мышкой.

– Вы такой неловкий, – улыбнулась девушка и присела, помогая Бофранку собрать упавшее.

– Зато теперь я могу надеяться, что вы не станете бросаться с моста в эту грязную реку. Разрешите, я сопровожу вас домой. Где, кстати, вы живете?

– Меня зовут Ноэма, и я дочь хире Лаона Вейтля, печатника. – Говоря это, девушка даже улыбнулась, из чего конестабль заключил, что дурные мысли и в самом деле оставили ее. Никаких особенных устремлений он не питал, но вызвался проводить хиреан Вейтль до ее дома, ибо тот располагался не далеко от пресловутой харчевни, носившей, кстати, название «Рог и лук». Хиреан Вейтль благосклонно приняла его предложение, довольно жеманно при этом хихикнув. Сей звук дал Бофранку новое заключение, что невзгода, приведшая девушку на мост, в самом деле, была не столь значительной, ибо у человека, переживавшего серьезную драму, настроение не сменяется так быстро, как ныне.

Когда они шли по мосту, спускаясь с него к набережной, Бофранк искоса посматривал на спутницу и убеждался, что она не настолько красива, как показалось ему вначале. Обнаружились чересчур длинный нос и слегка косившие глаза – впрочем, ясные и зеленые. На вопрос, что же подвигло хиреан на само убийство, та засмеялась и отвечала, что совершенная чушь, и теперь она это явственно видит. Нужно меньше читать книг о любви и страстях, с нею связанных.

– Что же за книги? – полюбопытствовал Бофранк.

– О, в них у меня недостатка не имеется – не забывайте, что отец мой – печатник. Липс и Элих, Довейрн и Либешпиль… Возможно, не все из них отец дозволил бы мне прочесть, но я не спрашивала его соизволения.

– Вот и напрасно, – разумно отвечал Бофранк. – Книги, написанные только для развлечения читателя, в основном вредны.

– Давайте не будем более говорить о глупости, которую я могла совершить, – попросила девушка. – Расскажите лучше, чему учат вас в Палате? Наверное, это так интересно…

Бофранк не мог не отметить необычайную живость и даже некоторую развязность хиреан Вейтль. Обыкновенно девушки вели себя не в пример скромнее, и вряд ли его отец, к примеру, одобрил бы подобное поведение. В то же время Ноэма привлекла его несомненным умом, да и наигранную скромность Хаиме Бофранк не особенно любил. Потому он начал пространно рассказывать обо всех деталях обучения в Палате, отчего не заметил, как они пришли к дому печатника Вейтля.

Несомненно, хире Вейтль вел дела успешно – большой и ухоженный дом подтверждал это. Прервав свой рассказ, Бофранк откланялся и собрался двигаться далее, к харчевне, где его, несомненно, заждались приятели, но тут девушка окликнула его и, помахав рукою, сказала:

– Если вам угодно будет видеть меня, приходите завтра в сад Цехов, когда часы на ратуше пробьют шесть.

Так случилось, что назавтра Бофранк забыл о свидании – как раз на шесть было назначено чрезвычайно интересное дополнительное занятие, посвященное оставляемым преступниками следам. Только по его окончании он вспомнил о саде Цехов и задумался – стоит ли идти, когда все сроки миновали? Тем не менее Бофранк пошел и, к своему стыду, обнаружил на месте хиреан Вейтль. Она сидела на скамье с кованой спинкой, держа в руках небольшую книгу, и при виде Бофранка заметила, поджав губы:

– Очевидно, пунктуальность не входит в число дисциплин, коим вас обучают, хире.

– Прошу меня извинить, – устыдившись, пробормотал Бофранк.

– Не нужно теперь, – сказала Ноэма. – Другая на моем месте уже ушла бы, но я дождалась, а раз уж дождалась, то к чему тратить время на ссоры и споры. Полагаю, причина, что вас задержала, была весомой. Скажите лучше, что ждете вы от этой встречи?

Подобного вопроса Бофранк никак не ожидал. Мысли его пришли в смятение.

– Свидание с девушкой предполагает некое продолжение, не так ли? – с улыбкой продолжала Ноэма. – Но вы, я вижу, куда более искушены в способах смертоубийства и в изучении примет преступников, нежели в подобных делах. Так идите же сюда и сядьте рядом.

Бофранк послушно опустился на скамью, и в тот же миг руки девушки обвили его шею, а губы приникли к его устам. Несчастный слушатель Секуративной Палаты сделал несколько смешных движений, вроде тех, что делает рыба, когда ее вынимают из воды, но тут же смирился, ибо то, что делали с ним, оказалось до безумия приятным.

Встречи в саду Цехов стали регулярными; Бофранк порою даже оставлял ради них занятия, что, впрочем, старался наверстывать ночами. Постоянное недосыпание и утомление дурно отражались на его здоровье, но о каком здоровье он мог думать в эти прекрасные дни? Каждое утро начиналось с мыслей о хиреан Вейтль, каждая ночь проходила в чудесных снах, и даже на занятиях, глядя во чрево очередного разъятого трупа и вдыхая запах разложения, Бофранк думал только о ней.

Отвечала ли ему хиреан Вейтль взаимностью?

Этого Бофранк не знал и не мог знать. Каждая новая их встреча в потаенных закоулках сада Цехов была такой же нежной, как и предыдущая, но любила ли его хиреан Вейтль? Жила ли она мыслями о нем так же, как он жил мыслями о ней? Все чаще Бофранк задумывался об этом. Он уже не раз высказал ей свое признание, не раз услышал ответные признания, но что-то в самой глубине сердца тревожило Бофранка и не давало ему покоя. Да и та развязность, что сперва показалась свежей и необычной, теперь порою пугала. Однажды, в перерыве между поцелуями, он задал Ноэме вопрос:

– Скажи, что ты нашла во мне? Зачем с первого же дня проявила симпатию?

– А разве не бывает так меж людьми? – вопросом же ответила Ноэма. – Когда видишь человека один раз и уже понимаешь, что не сможешь существовать без него далее?

Вроде бы и так, только Бофранка подобный ответ не устроил. В первую очередь он заподозрил, что девушку могло привлечь богатство его отца – сравнительное, конечно, но известное в городе. Для дочери преуспевающего печатника сын университетского декана – вполне подходящая партия. Но, как ни странно, Ноэма ни разу не заговорила о возможном замужестве. Да и ласки, которые она допускала, оставались довольно невинными – долгие поцелуи, объятия, но ничего более. В то же время приятели Бофранка часто посещали заведения на улице Кожевников и в Деревянном Городе, где уличные женщины дарили им совершенно иное, до сих пор не изведанное Бофранком наслаждение.

Любовь ли это была? Стало быть, она. Ибо Бофранк, ранее не испытывавший подобных чувств и не умевший сказать о них своими словами, только и мог, что воспроизводить в памяти своей невесть где прочитанные строки:

 
Песнь я не в силах сплесть,
Но здесь ни злости несть,
Ни лености, зане
Уменье и предмет
И вздохов и бесед
Давно известны мне.
И лишь всего милей
Петь словно соловей,
Но воли я не дам словам,
Не дам о всем уведать вам.
 

Когда их знакомство длилось уже около полугода, Бофранк изъявил желание представиться отцу девушки. Эти слова Ноэма восприняла весьма странно.

– К чему это?! – спросила она в волнении. – Об этом не может быть и речи!

– Отчего же? Я питаю к тебе самые серьезные чувства и хотел бы, чтобы твой почтенный отец знал обо всем. Разве лучше будет, если все дойдет до него в виде превратных слухов?

– Ты прав, любимый, но… Еще рано, я думаю. Еще слишком рано…

Терзаемый сомнениями, Бофранк совершенно потерял сон. Не имея иной возможности разобраться, он обратился к своему самому близкому другу – Проктору Жеалю, обучавшемуся курсом старше. Жеаль был одним из лучших слушателей Палаты и выказывал в учении чрезвычайное стремленье и прилежанье, но притом оставался простецким малым, который всегда не прочь пропустить кувшин вина и повеселиться с друзьями.

В харчевне, за вином с закускою, взяв честное слово держать все в тайне, Бофранк поделился с Жеалем тревогами и сомнениями.

– Ты любишь ли ее? – спросил Жеаль с улыбкою.

– Люблю.

 
– Любовь светит, красой превыше слов,
Любовь грозит казнию гордецам,
Любовь мучит юнцов и стариков,
Любовь велит ликовать всем сердцам… -
 

прочтя эти строки, Жеаль еще более заулыбался.

– Когда любишь человека, свойственно закрывать глаза на недостатки, – сказал он, – а не изыскивать новые, как делаешь ты. Ну да ладно: говоришь, замуж она не хочет?

– Я полагаю, что нет. Иначе какой вред, если я представился бы ее отцу?

– Верно, верно… А что, кстати, отец ее? Видел ты его?

– Ни разу.

– Недурно бы навести справки, – сказал Жеаль. – Может быть, узнаем что-то полезное. Каких только семейных тайн не бывает!

– Что же за тайны? – усомнился Бофранк.

– Да разные! Что, например, если она вовсе не дочь, а жена его? Вот и нет резона представлять тебя. Такое бывало, и не раз, когда молодая жена при старике ищет утешения на стороне с кем-то молодым.

– Это было бы верно, если бы она отдалась мне, – возразил Бофранк, покраснев. Он хотел налить себе вина, но в смущении расплескал все по столу, опрокинул стакан и окончательно опечалился.

– Ты прав, – согласился Жеаль. – Что же, бывают и другие секреты.

– Но как нам узнать их?

– Да очень просто. Ты, верно, знаешь, что я подрабатываю писцом в канцелярии? Я там на хорошем счету и знаю многих чиновников. За небольшую мзду и из дружбы со мною они могут посмотреть в архивах, когда прибыл сюда этот Вейтль, откуда, кто его супруга, есть ли дети… Ты говоришь, он богат?

– Судя по всему, да.

– Что ж, тем вероятнее, что на него скопилось много бумаг. Знаешь ли, богатого человека многие стремятся ославить: пишут доносы, к примеру. Да и герцогу богатый человек интереснее бедного – хотя бы с точки зрения налогов. Дай мне пару дней да немного денег, и я разрешу твой вопрос.

Так Бофранк и поступил.

Вопреки обещаниям Жеаля, дни шли, а результата никакого не обнаруживалось. Трижды Бофранк напоминал Жеалю, и трижды Жеаль пожимал плечами. В итоге Бофранк совсем было поверил, что приятель попросту истратил его денежки на возлияния и иные развлечения. Оно и к лучшему, думал не раз Бофранк: пускай уж останется эта недосказанность, нежели откроется что-то, может быть, жуткое…

Отношения его с Ноэмой в эти дни приобрели новый пыл: девушка еще более страстно лобзала его и сжимала в объятиях, еще более нежно отвечала на поцелуи, а однажды вырвалась и убежала, воскликнув напоследок:

– Я не могу более терпеть эту муку!

Бофранк думал, что она уже не вернется, но наследующий день Ноэма ждала его в привычном месте, только отказалась объяснить свои слова.

Так, в полнейшем смятении, Бофранк дошел до того, что не смог сдать экзамена по праву. На его счастье, профессор Райзель усомнился в его здоровье и велел прийти по выздоровлении и пересдать экзамен еще раз, ибо кому еще досконально знать право на курсе, как не Хаиме Бофранку. Поблагодарив доброго профессора и чувствуя, что здоровье его – особенно умственное – и в самом деле под угрозою, Бофранк брел после занятий домой, когда его остановил на улице Проктор Жеаль. Он был в обыкновенной своей серой шляпе с большими полями, а в руке держал кожаный конверт для бумаг.

– Что ты не весел, друг мой Хаиме? – спросил Жеаль, хлопнув Бофранка по плечу. – Не зайти ли нам в «Рог и лук»?

– Я не хочу ни пить, ни есть, – отвечал Бофранк.

– Напрасно, – улыбаясь, сказал Жеаль. – Уверяю, я могу сообщить тебе такое, что ты тут же захочешь опустошить кувшин-другой с вином.

Говоря так, он значительно взмахнул своим конвертом. Бофранк был заинтригован, и друзья, в самом деле, тут же последовали в харчевню. Усевшись за свободный стол в углу, где никто не мешал бы разговору, они заказали вина и легких закусок, после чего Жеаль сказал:

– Как ты мог заметить, я затратил куда больше времени, чем планировал ранее. Тому были серьезные причины, друг мой Хаиме. В архивах канцелярии я не обнаружил искомого, но хире Мюль – ты видел его, такой неопрятный горбун в парике, что на размер меньше, чем надобно, – придумал испросить налоговое ведомство. Это обычное дело, они часто требуют друг у друга те или иные документы, так что в этом нет ничего подозрительного. Я написал официальный запрос – якобы для наших нужд, а хире Мюль подписал его. Оставалось лишь дождаться ответа, и, когда курьер принес его, я тут же вскрыл конверт, ибо и сам успел чрезвычайно заинтересоваться твоим курьезным романом.

Как раз принесли вино и закуски, и Жеаль замолчал, пока их расставляли. Когда же они вновь остались одни, Бофранк спросил:

– И что же? Умоляю, не тяни и говори сразу, пусть я услышу самое страшное.

– Вначале выпей вина, – велел Жеаль. Бофранк послушно отхлебнул глоток, но Жеаль настоял, чтобы он выпил подряд три стакана.

– Я не хочу, чтобы ты вскочил, словно увидел черта, и бросился отсюда вон, – пояснил Жеаль. – Так вот, случай, я бы сказал, еще более необычный, чем я полагал. Вначале я склонялся к тому, что либо Ноэма – все же супруга печатника, либо его дочь, с которой он живет как с супругой. Подобное прелюбодеяние встречается нередко, хотя и всеми осуждаемо… Но нет! Смотри, что написали нам из налогового ведомства!

С этими словами Жеаль открыл небольшую металлическую защелку на конверте и положил на стол украшенный печатью лист бумаги.

«Для хире Мюля, старшего тутора Третьей Канцелярии Секуративной Его Величества Палаты.

На ваш запрос относительно хире Лаона Вейтля, печатника, что проживает ныне на улице Лестниц в собственном своем доме, сообщаю:

Указанный Лаон Вейтль числится по налоговому ведомству более шести лет, с тех пор как прибыл на жительство из города Мюнде. С указанным Вейтлем прибыли также его супруга, Коралия Вейтль, урожденная Ольде из Мюнде, а также совершеннолетний сын Волтц и дворовые люди (прислуга) числом четверо, чьи имена значения не имеют.

Указанный Лаон Вейтль замечаний и нареканий со стороны налогового ведомства не имеет.

Второй тутор Канцелярии Его Величества Налогового Ведомства Бриард».

Написанные аккуратным почерком строки плыли перед глазами Бофранка – то ли от выпитого по настоянию Жеаля вина, то ли от недоумения.

– Что тут написано?! – воскликнул он. – Где же Ноэма? Выходит, она выдает себя за дочь уважаемого человека? Но зачем? Кто же она на самом деле?

– Не спеши, – сказал Жеаль. – Как ты сам убедился, я подумал точно так же. Я уже хотел отдать тебе письмо, но внезапно решил проверить написанное. Пойдя на улицу Лестниц, я нашел там дом печатника Вейтля и, представившись чиновником канцелярии – кем я почти и являюсь, – под предлогом грядущей переписи жителей города поинтересовался проживающими там. Моему визиту нисколько не удивились, ибо и в самом деле такая перепись вскорости будет проведена. Я повидал самого Вейтля – приятный старичок, кстати сказать, – а также его супругу и сына.

– И что же?

– Скажи, что необычного есть во внешности твоей Ноэмы? Может быть, шрамы или особые знаки вроде родинок? Каковы ее волосы, брови? Целы ли все зубы или некоторых нет?

– Глаза… Они немного косят. Они зеленого цвета, – сказал Бофранк.

– Все ясно, – кивнул Жеаль. – Возьми себя в руки, мой друг. Глаза молодого хире Вейтля косят, и они зеленого цвета.

– Что?!

– Ты встречался с мужчиной, сам того не зная. Отсюда – нежелание близости и знакомства с отцом.

Сознание Бофранка помутилось, и он признал, что Жеаль не напрасно влил в него столько вина, в противном случае он лишился бы чувств или, в самом деле, вырвался бы из харчевни и бросился бы с моста… С того самого моста, на котором он встретил Ноэму.

Жеаль смотрел на него без насмешки.

– Молодой Волтц Вейтль довольно красив, с тонкими чертами лица, – сказал он. – Правда, нос немного длинен, но для мужчины это не недостаток. Меня смутили его манеры – чересчур женственные, я бы сказал. Голос также необычайно мелодичен…

– Что же это? – пробормотал Бофранк, уставясь перед собой.

– Уверяю тебя, не столь редкий вид умственного расстройства. Вам еще не читали лекций о противоестественных влечениях, что возникают у мужчин к мужчинам и у женщин к женщинам. Бывает, что мужчина вдруг возомнит себя женщиной и начинает вести себя соответственно. Во многих случаях это бывает с самого детства, когда, например, родители желают иметь дочь, а у них родится мальчик. Иногда это излечивают, но мало кто решится заявить о таком недуге – ведь это преступление перед богом и законом.

– Что мне теперь делать? Я чувствую себя так, словно упал в выгребную яму, – признался Бофранк заплетающимся языком.

– Начнем с того, что ничего страшного не произошло. Ты ничего не знал, мой друг Хаиме. Конечно, я дам тебе совет: как можно скорее заявить об этом. Случившееся с тобой никто не раскроет окружающим. Когда ваше очередное свидание?

– Сегодня… Вот уже через час, в саду Цехов.

– В таком случае я приму твое заявление как устное. Сейчас я поспешу в канцелярию, и через час мы будем ждать вас в саду Цехов с четверкой гардов и чиновником.

Жеаль удалился, а Бофранк остался сидеть за столом, стиснув рукой злосчастное письмо.

Предательство ли будет с его стороны, приди он в сад?

Но, с другой стороны, не Ноэма ли – ах, вернее, Волтц Вейтль, порочный сын печатника! – стремилась ввергнуть его в грех, страшнее которого мало есть?

Бофранк совершенно не понимал, какой его поступок будет правильным. Время в ту пору подходило к сроку свидания, о чем явственно говорили большие часы на цепочке, полученные Бофранком от отца в день ангела. Дабы подстегнуть свою смелость, он выпил еще пару стаканов вина и решительно направился в сад Цехов.

Наверное, имеет смысл сказать, что сад Цехов получил свое наименование не случайно – примерно полсотни лет назад цеховые мастера столицы вздумали учредить особое место, где члены всех цехов встречались бы по своим делам и которое стало бы украшением города. Порою здесь устраивались торжественные процессии, и именно в аллеях сада толпы людей в церковные праздники собирались вместе, чтобы выйти затем на улицы и площади; а впереди них шли толстые и вальяжные свещеносцы, распространяя запах крепкого пива.

В обустройство сада вложили немалые деньги, и до сих пор некоторые цеховики похвалялись, что-де потратились побольше многих. Как бы то ни было, сад вырос, в нем проложили ровные дорожки из битого камня, установили скамьи, а кое-где – даже масляные фонари, которые зажигал по вечерам специальный человек. Вначале дорожкам и аллеям хотели дать названия различных цехов, но потом это забылось. Место, где обыкновенно встречались Бофранк и Ноэма, именовалось когда-то Кругом Медников, но какое до того теперь дело.

Итак, в Кругу Медников смятенный Хаиме Бофранк ждал свою возлюбленную – или возлюбленного, как того требовала страшная истина. Он сидел на скамье, сжимая кулаки, и надеялся, что гарды объявятся прежде, чем понадобится объясняться с Ноэмой-Волтцем. Так и произошло – к его вящему удовлетворению. Как только Ноэма появилась под нагнувшимися над аллеей ракитами, из кустов тут же выступили незаметные ранее люди во главе с Жеалем и неизвестным Бофранку сухощавым господином.

– Стойте! – властно сказал один из гардов. Ноэма, заломив руки, бросилась было прочь, но там ее уже ожидали, предварив подобное отступление. Сухощавый господин, не взглянув даже на понурого Бофранка, подошел к ней и произнес:

– Хире Волтц Вейтль, именующий себя Ноэмой Вейтль! Вы арестованы согласно указу о безнравственных деяниях и будете препровождены в канцелярию, где проведут удостоверение вашего пола. В вашем праве написание жалоб и челобитных, для того сообщаю, что мое имя – Раймонд Дерик, секунда-конестабль Секуративной Палаты.

Волтц – а теперь Бофранк именовал его для себя именно так – отшатнулся на миг, но тут же справился с чувствами. Чуть более грубым голосом, чем обычно, он отвечал:

– Я не вижу причин для написания жалоб. Но если это возможно, я хотел бы сказать несколько слов хире Бофранку – вот он, сидит на скамье.

– В этом я не могу вам отказать, – учтиво согласился Дерик, за что Бофранк тут же его возненавидел.

Волтц подошел вплотную к Бофранку, чуть наклонился и прошептал:

– Я не знаю, за что вы поступили со мной так; возможно, в том моя вина, что я не открылась вам с самого начала… Но откройся я, вы тут же покинули бы меня! А теперь… Теперь я должна бы проклясть вас за гнусное предательство, но я не сделаю этого. Я люблю вас, Хаиме Бофранк, и буду любить все то время, что отпущено мне в этой жизни. Прощайте.

…Бофранк очнулся оттого, что кто-то лил ему прямо на голову холодную воду. Это оказался Жеаль, державший в руке медный кувшин для умывания.

– Вижу, друг мой Хаиме, вы со вчерашнего вечера предавались пьянству, – укоризненно заметил он, отставляя свое орудие и садясь в кресло. – Дурное дело; но, верно, я поступил бы так же.

– Что с ним будет? – прохрипел Бофранк.

– Вам это известно не хуже моего: по установлении пола поступит обвинение в развратных деяниях, каковое передадут также в миссерихордию, ибо изменение пола – скрытое или явное – суть преступление перед законами господа. Я полагаю, в лучшем случае дело разрешится каторгой. В худшем же…

Жеаль не стал продолжать. Молчал и Бофранк. Чтобы как-то нарушить неловкую тишину, Жеаль сказал:

– Я уверяю, что огласки не будет. Подобного рода дела ведутся со всей возможной щепетильностью, так что насчет этого переживать не стоит. Не осталось ли у тебя вина?

– Посмотри под столом.

Жеаль поискал, но нашел лишь пустые бутылки; сожалением потрясши одну, он вздохнул и вернул ее на место.

– Я бы советовал тебе скорее позабыть обо всем и вернуться к учению, – молвил он. – Что же до любовных утех, то я могу показать тебе пару домов, где за несколько монет ты получишь все, о чем только мечтал, и даже более того. Если ты не против, можем пойти прямо сейчас.

– Пока я об этом и думать не могу, – признался Бофранк.

– Что же, в том есть резон. Тогда я тебя оставлю. Коли понадоблюсь, то я в библиотеке Палаты. И помни: тебя терзает содеянное, но куда более терзало бы то, чего ты счастливо избежал.

Сказав так, Жеаль поднялся и ушел, оставив Бофранка в одиночестве и совершенно разбитом состоянии.

С тех пор прошло уже много времени. Бофранк не знал, что сталось с Волтцем Вейтлем, и даже не пытался узнать – правда могла оказаться чересчур страшной. Но он часто вспоминал об этом и ловил себя на мысли, что с тех пор так никого и не смог полюбить…

Теперь, в печальной тиши замершего поселка, Бофранк пил и пил, думая о любви человеческой и любви небесной, о прощении грехов – как несчастному Вейтлю, так и иным, кого изничтожают миссерихорды.

Что проку в его разумных сомнениях, о коих сказал он грейсфрате?

Что может сделать он, в самом деле, в таком одиночестве?

Пошатываясь, он покинул свою комнату и вышел во двор, где уже совсем стемнело. Припомнились слова ночного гостя о якобы нависшей над ним угрозе… Полноте, да не сам ли Хаиме Бофранк себе самая страшная угроза?!

Из сгустившегося мрака на него неожиданно посмотрели два страшные зеленые ока. Уж не дьявол ли явился за ним?

Ответом на эти мысли стало громкое мяуканье.

– И домашнюю скотину! – вымолвил Бофранк единственную припомнившуюся строку из услышанной сегодня буллы и пьяно засмеялся.