Текст книги "В катакомбах Одессы"
Автор книги: Юрий Корольков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 9 страниц)
ДНЕВНИК, НАЙДЕННЫЙ В КАТАКОМБАХ
Прошло много времени, пока стали известны события, предшествовавшие аресту Бадаева.
Когда советские войска освободили Одессу и прогнали оккупантов из города, из Дальницких катакомб вышел оборванный, изможденный человек – Валентин Тарасов. Такое бледное, землистого цвета лицо, такие бескровные губы и дряблая кожа могли быть только у человека, прожившего под землей долгое время без воздуха, без дневного света. Был он в грязном ватнике, пропитанном известковой пылью, и походил на рабочего цементного завода…
Валентина Тарасова отправили в госпиталь, там он поправился и, когда немного пришел в себя, рассказал, что почти три года провел в Дальницких катакомбах, что вел там дневник, который запрятал где-то в пещере, чтобы он не попал в чужие руки.
Дневник Валентина Тарасова удалось найти, и он хранится в архиве, в папке с надписью «Операция «Форт».
Вот несколько выдержек из этого дневника.
«25 февраля 1943 года. Воскресенье, 2 часа ночи.
…Прошло полтора года и девять дней, как Одесса оккупирована врагами. Полтора года мы не видели света, и теперь я остался в катакомбах один. Грубо нарушая конспирацию, я должен написать все, как было. Почему я иду на это? Нашу одесскую группу в румынской разведке все равно знают. К тому же, кроме меня, может быть, никого не осталось в живых. И я обязан описать все, как было, чтобы потом не ломали голову, что случилось с нами в Дальницких шахтах, какая судьба постигла наш отряд…
В августе 1941 года, когда уже шла война, я познакомился с Гласовым. Приехал он из Москвы с группой в шесть человек. Старший лейтенант знает румынский, французский язык. Был за границей, опытный, бывалый разведчик. Это сказал старший лейтенант Кузьмин, мой начальник.
Гласов спросил меня, кто я, что умею делать. Я ответил, что по профессии электрик. Старший лейтенант еще спросил меня, хочу ли я остаться в подполье для работы, если Одессу придется отдать врагу. Ответил, что прежде всего я коммунист…
Вскоре было совещание, которое проводил старший лейтенант Кузьмин. Решили заготовить продовольствия на полгода, оборудовать все как полагается. Гласов больше молчал и слушал. Его группа должна работать под прикрытием нашего отряда, потом уйдет в глубокий тыл – в разведку дальнего действия.
Выбирали, осматривали катакомбы. Приезжал знающий специалист. Остановились на Дальницких шахтах. Вход с зеркальной фабрики. В сентябре переселились на фабрику, слились с московской группой.
Мы все превратились в каменщиков и чернорабочих. Часть катакомб отгородили стеной. Сюда ведут несколько входов; на зеркальной фабрике прямо из цеха, с Карамышевской улицы, а также из колодца на улице Фрунзе, против дома № 88. Наши катакомбы располагаются на глубине 20—25 метров от поверхности.
В деревянном люке колодца на улице Фрунзе мы просверлили дыру для связи с верхней группой.
14 октября узнали, что войска покидают Одессу и нам тоже пора уходить. До самого вечера маскировали следы. Вместе с саперами готовили фабрику к взрыву. Саперы и не думали, что мы здесь остаемся, а мы заранее спустили шторм-трап в секретный лаз, чтобы уйти в катакомбы.
К вечеру все было готово. Саперы ушли. В девятнадцать часов, когда немного стемнело, мы зажгли бикфордов шпур в разных концах фабрики, разбросали бутылки с горючей жидкостью. Раздались взрывы и сразу – море огня. Мне еще никогда не приходилось видеть такого пожара…
В начале февраля 1942 года произошло еще одно событие, о котором надо рассказать подробнее.
У колодца на улице Фрунзе мы продолжали держать пост наблюдения, боялись, как бы жандармы не прорвались к нам через этот вход. Точно помню, что это было вечером 8 февраля. Я дежурил у колодца в полной темноте. Только сквозь деревянный щит пробивался мутный свет. Даже не свет, просто над головой маячило светловатое пятнышко. Потом и оно исчезло, значит, наверху стемнело, день кончился.
Мне еще оставалось дежурить часа три. Наверху я услышал шаги: кто-то подошел к колодцу и остановился. Потом на деревянном щите дважды топнул ногой… Еще раз…
Это был сигнал вызова на связь. Но ведь говорили, что наверху никого не осталось! Кто это мог быть? Пока я раздумывал, сигнал повторился. Тогда я тоже ответил – тремя ударами в колотушку, как было условлено раньше. В тот же момент к моим ногам что-то упало, а наверху снова послышался скрип удалявшихся шагов.
Я посветил фонариком и подобрал сверток, в носовом платке была завернута железка – для тяжести – и записка. Я прочитал её:
«Немедленно передать Гласову или Кузьмину!
Сегодня ночью от часа до трех спущусь в катакомбы в районе бывшего командного пункта. Необходима встреча с Самсоном. Обеспечьте явку его людей. Через час после того, как получите это распоряжение, подтвердите согласие нашему связному. Встреча с ним на том же месте. Кир».
Из этой записки я ничего не понял. Кто такое Кир и Самсон? Сразу позвонил на базу, вызвал Батю. Полевой телефон у нас стоял метрах в двадцати от поста, чтобы на поверхности не услышали голосов. Кузьмин прочел записку, видно, тоже не все понял и, помолчав, велел ничего до его возвращения не предпринимать.
Пришел он минут через двадцать вместе с Гласовым. Прочитали записку. Я светил им фонариком, свет падал на их лица. Гласов повеселел, Кузьмин спросил его:
– Кира знаешь лично?
– Знаю.
– Кто такой?
– Придет – сам скажет, если решил расконспирироваться.
В темноте Кузьмин повернулся ко мне:
– Ладно. Передай голосом, что понятно. Будем ждать в назначенное время.
На встречу с Киром ушли почти всем отрядом. По дороге обезвредили мины, разобрали завал, проломили ход в стене, которую построили после стычки с румынами в районе командного пункта. Двоих Батя послал вперед разведать катакомбы, еще двое остались сзади, чтобы в случае чего прикрывать наш отход.
Стояли мы долго, прислушиваясь к самому малому шороху. Было так тихо, что резало уши. Только иногда с шорохом осыпался ракушечник или с потолка падали «коржики» – отслоившиеся каменные пластинки. Стояли недалеко от стальной герметической двери, которую румынские полицаи так и оставили раскрытой после того, как наткнулись на нас. Наконец послышались приглушенные голоса, это наш передовой пост встретил пришедших. Вскоре они появились сами – шли и подсвечивали фонариками дорогу.
Их было двое. Один высокий, в пальто и валенках, на голове кубанка, другой – ростом пониже – усатый старик в длинном пиджаке, в сапогах и треухе. Этот шел с палочкой.
– Уберите свет, – сказал высокий.
Свет погас, но Батя успел разглядеть его и воскликнул:
– Бадаев! Ты ли это?..
– Я самый… Идем поговорим. Времени у нас в обрез. Самсон здесь?
– Здесь, – ответил Гласов.
Они втроем вошли в нишу, говорили тихо, но многие слова долетали и до нас. Бадаев спросил:
– Что здесь случилось?
– Потеряли связь. Провалилась верхняя группа.
– А Самсон почему не ушел на задание?
– По тем же причинам. Румыны закрыли все выходы.
– Воспользуйтесь нашим. Тебе, Николай, придется идти сразу. Центр ждет…
– Готов хоть сейчас, – ответил Гласов.
Голоса стихли, и я ничего не мог больше расслышать. Старик, который пришел с Бадаевым, предложил нам закурить, протянул кисет, полный махорки. Он сказал нам:
– Вот что, молодцы, пока начальство совещается, послушайте, как из вашего дальницкого тупика вылезти можно.
Старик рассказал, что на углу Дзержинской и Фрунзе есть заброшенный туннель, через который раньше был вход в катакомбы. Его замуровали лет двадцать назад. Теперь его раскрыли, и, если румыны не заметят, через него можно выходить в город. Старик сказал, что пришлось попотеть, пока прокопали вход. Работали вчетвером до полночи, из-за того и опоздали. Теперь нужно торопиться, чтобы до света управиться.
– Товарищ Бадаев, пора нам, как бы не припоздать, – сказал он громко.
– Да, да, – ответил Бадаев. – Сейчас идем, Иван Афанасьевич. Еще минуту…
Разговор они заканчивали при нас.
– Решай, кого взять, и идем, – сказал Бадаев Гласову. – Остальных заберем через несколько дней.
– Пойдет Кольцов, в катакомбах за меня останется Ржаной, – подумав, ответил Гласов.
– Ну, кто кого здесь заменит, я сам решу, – возразил Батя.
– Нет, так не пойдет… – Бадаев отвел Кузьмина в сторону и что-то стал ему говорить. Потом они вернулись обратно.
– Я должен был расконспирировать себя – этого достаточно? – спросил Бадаев.
– Да, но мне нужны подтверждения. Ты приходишь, берешь людей…
– Хорошо, в следующий раз получишь шифровку, распоряжение Центра… А теперь нам действительно пора идти. К сожалению, больше двух людей забрать не могу, рискованно, В следующий раз буду сам либо придет Иван Афанасьевич. Пусть кто-то пойдет с нами, запомнит выход.
Сопровождать Бадаева Батя снарядил меня и Ржаного – из москвичей. Шли долго по главной штольне, поднялись на второй ярус и остановились. Иван Афанасьевич сказал нам:
– Запомните маркшейдерский знак, – он назвал его, но теперь я уже забыл какой. – От знака ровно сорок два шага в глубину шахты! Вот здесь.
Бадаев, видно, начинал торопиться. Он попрощался с нами и первым хотел лезть в тесную нору, рядом с которой лежала груда свежего ракушечника. Но Иван Афанасьевич опередил Бадаева.
– Нет уж, давайте я первый пойду. Мне это сподручнее…
Последним уходил Гласов. Он сказал Ржаному:
– Если не дождусь тебя здесь, встреча, как условлено, в…
Вот так и ушли двое из нашего отряда. Еще трое москвичей должны были уйти вскоре, но положение изменилось. Ни Бадаев, ни Иван Афанасьевич больше в катакомбы не спустились. Что случилось наверху, я не знаю. Мы хотели подняться через новый лаз и выйти в город, сделать нам этого не удалось. Выход оказался вновь замурованным. Над нами кто-то разговаривал по-румынски. Скорее всего жандармы обнаружили ход и поставили свою охрану. Мы снова оказались отрезаны от всего мира…»
К записям Валентина Тарасова был приложен акт, который я не сразу заметил. Прочитал его, перескакивая с одной строки на другую:
«Мы, нижеподписавшиеся… настоящий акт в том… сего числа… в сопровождении… Валентина Тарасова… Изъял из Дальницких катакомб сверток с документами… На обратном пути Валентин Тарасов наступил на мину и подорвался. Доставленный в госпиталь, он умер от потери крови…»
ПОСЛЕ АРЕСТА
После того как в Москве получили от Кира последнюю радиограмму, посланную 7 февраля, связь Центра с одесским подпольем оборвалась. А связь эта именно сейчас была так нужна!
В деле «Операция «Форт» сохранилось несколько тревожных запросов, написанных рукой Григория.
«Сообщите, есть ли связь с Киром? – писал он дежурным радистам. – Тщательно ведите наблюдение за эфиром. О выходе Кира на связь немедленно доложите для прямых переговоров. Вызывайте меня в аппаратную в любое время».
Здесь же лаконичные ответы дежурного:
«Связи с Киром не было…» «На вызов Кир не отвечает…»
Товарища Григория все больше тревожило и волновало решение Кира выйти самому из катакомб, чтобы узнать о судьбе группы Самсона. Киру никак нельзя было появляться в городе! По другим источникам, которыми располагал Центр, над катакомбистами Молодцова нависла серьезная опасность. Об этом во что бы то ни стало надо было предупредить Кира. Но его радиостанция не подавала никаких признаков жизни. Кир не отвечал на вызов Центра.
Наконец 18 февраля 1942 года связь с одесским подпольем восстановилась. Радиостанцию было едва-едва слышно. Выполняя распоряжение Григория, радист Центра передал указание Киру, пролежавшее в аппаратной почти две недели.
«Киру немедленно! – говорилось в радиограмме. – Григорий передает, что вам запрещено связываться с источником, который сообщает о Самсоне. На некоторое время прекратите связь со своими людьми, работающими в городе. Ваше сообщение о том, что для блокады Одесских катакомб сосредоточено шестнадцатитысячное войско, подтверждается. Учтите, что за входами в катакомбы, кроме открытого наблюдения, установлена тайная слежка полевой жандармерии противника. Примите все меры к сохранению себя и всего подполья, реже выходите в эфир».
Но распоряжение Григория пришло слишком поздно. Как бы в ответ на предостерегающую шифровку, радист Кира передал информацию:
«8 февраля Кир вместе со связной Межгурской ушел в город. Последний срок возвращения был назначен на вечер десятого февраля. В этот день Кир и его связная не вернулись. Чтобы выяснить причины задержки, послали в город вторую связную – Шестакову. Дали указание – при любой обстановке в городе возвратиться в тот же день в катакомбы. Связная не вернулась. Ее нет до сих пор.
При выходе из шахты наш наблюдательный пост обнаружил группу полицейских до тридцати человек, которые начали разбирать завал у главного входа в катакомбы. Наличие усиленных отрядов полиции, исчезновение Кира и его связных дают основание предполагать, что наши люди арестованы. Принимаем меры…»
Подпольная радиостанция начала затухать, работала все тише и, наконец, умолкла совсем. Передача донесения оборвалась на полуслове. Вероятно, в радиопередатчике сели батареи. Так оно и случилось.
Старшим радистом в партизанском отряде катакомбистов был Евгений Глушков, узколицый парень с тонкими, постоянно сжатыми губами и длинными светлыми волосами, которые он по-девичьи зачесывал назад. Он неплохо знал радиодело, но человек был разбросанный и разболтанный. Все свободное время он проводил в обществе Асхат Францевны Янке – отрядного врача катакомбистов, которую Глушков знал еще до войны и привел ее в катакомбы, когда формировался отряд. В катакомбах врачиху звали просто Ася. Это была еще молодая, но уже начинающая полнеть женщина с такими белесыми ресницами и бровями, что казалось, будто на ее бледном, веснушчатом лице вообще нет никакого намека на растительность. От этого ее прозрачно-голубые глаза выглядели куда темнее, чем были на самом деле. В отряде держалась она не то чтобы замкнуто, но своей холодной официальностью отталкивала от себя людей. Исключение составлял радист Глушков, глядевший на Асхат Францевну влюбленными глазами.
В помощники Глушкову поставили Ивана Неизвестного, резко отличавшегося от старшего радиста и своей внешностью и характером. Иван когда-то зимовал в Арктике, это, может быть, наложило на него свои отпечаток. Был он нетороплив, настойчив в работе, немногословен и отличался упорным характером. С Глушковым он поддерживал только служебные, деловые отношения.
Когда в назначенный срок Бадаев и Межгурская не вернулись на партизанскую базу, когда срочно надо было сообщить об этом в Москву, оказалось, что в рации иссякло питание. Запасные батареи тоже сели – в сырости катакомб они безнадежно портились, покрывались белым соляным налетом. Иван предложил Глушкову перебрать старые батареи, но тот только безнадежно махнул рукой – все равно ничего не выйдет.
Но помощник радиста добился своего, он был уверен, что батареи можно восстановить. Ненадолго, по можно. При свете коптилки Иван часами возился с ними, перебирал, чистил, что-то доделывал. Питание удалось наладить. Правда, вскоре батареи снова сели, не пришлось даже закончить сеанс, но в Москву все же сообщили, что произошло в катакомбах.
Тем временем подпольщики-катакомбисты искали связи с Олегом, про которого говорил Молодцов перед уходом в город. В начале марта Анатолий Белозеров по заданию совета отряда вышел на поверхность, чтобы встретиться с Олегом Николаевичем из оптического магазина Калиновского. План экспедиции обсуждали тщательно. Анатолий решил пойти сначала в Фомину Балку к родным, побыть там какое-то время, раздобыть одежду и поосмотреться. В одежде, месяцами лежавшей в сырых подземельях, выходить в город рискованно. Она пропахла сыростью, плесенью, и любой агент сигуранцы безошибочно определит в нем катакомбиста…
Мать всплеснула руками, расплакалась от радости, когда поздним вечером Анатолий отворил знакомую дверь в хату. Отец тоже как-то очень уж торопливо ткнулся бородой в щеку сына и отвернулся, вытирая рукавом глаза. Но старик быстро взял себя в руки. Он вышел во двор, запер ворота, спустил кобеля с цепи, закрыл на засов сени, накинул крюк на входную дверь и только после этого наказал матери дать сыну помыться и собрать что-нибудь повечерять.
Огня в хате не зажигали, до рассвета просидели, проговорили в потемках, а потом уложили сына на чердаке. Утром старик ушел на зады будто бы жечь старую траву, разный мусор, накопившийся за зиму, и заодно сжег одежонку сына, от которой и в самом деле за версту несло прелой сыростью.
Трое суток Анатолий провел под родным кровом. Днями он старался загорать на солнце, лежа в укромном углу двора за погребицей, чтобы убрать опасную в городе нездоровую бледность. К ночи Анатолий перебирался на чердак. У надежных людей отец раздобыл подходящую одежду, мать подогнала по росту, и утром на четвертые сутки Анатолий тронулся в город.
Гулевую улицу он нашел быстро. Раз-другой прошел вдоль, но вывески оптического магазина Калиновского так и не обнаружил. Прошел еще раз, проверил номер дома – все правильно, но теперь здесь торговали разной рухлядью. Изображая робковатого молдавского парня, Белозеров зашел в магазин, спросил, нет ли какой работы. Пожилая широкогрудая гречанка сначала отказала, но потом вернула от дверей – пусть хлопец поможет мужу перенести кое-какие вещи.
Часа полтора Анатолий работал в тесном дворе, перетаскивал из одного сарая в другой какие-то тюки, ящики, корзины, набитые старым тряпьем. Распоряжался работой долговязый старик с запавшими щеками, муж гречанки. Он-то и рассказал Белозерову, что жена выгодно купила магазин у старого владельца, который срочно переезжал в Кишинев.
В углу сарая Анатолий нашел ящик с битыми линзами, старыми микроскопами, порыжевшими кожаными футлярами, мехами от старинных фотокамер. Это было все, что осталось от владельца оптического магазина. Ящик был тяжелый, и Анатолий с хозяином-греком с трудом переволокли его в угол двора.
Получив заработанные деньги, Белозеров вышел на улицу. Установить связь с Олегом Николаевичем не удалось. Но ясно, что сигуранца не захватила Олега – он вовремя успел ликвидировать свою «торговлю». А может быть, он из предосторожности сменил вывеску…
В городе никаких дел больше не было. Выждав, когда крестьяне окрестных сел возвращались домой, Белозеров вместе с ними благополучно миновал румынскую заставу. Вскоре он был в селе Куяльник, задворками прошел в заброшенный двор, спустился в погреб и через него проник в катакомбы. Об этом тайном входе в подземелье каратели не знали.
Через несколько часов утомительной ходьбы по штрекам Белозеров вернулся на базу. Его давно уже ждали и начинали тревожиться. Собрали совет отряда. Белозеров рассказал, что установить связь с большим одесским подпольем ему не удалось…
С помощью самодельных батарей Ивана Неизвестного иногда удавалось выходить на связь с Центром, но очень и очень редко. С наступлением весны блокада катакомб усилилась, и трудно было найти лаз на поверхность, который бы не находился под наблюдением карателей. Теперь в каждой передаче спрашивали о Кире.
Вести из города приходили отрывочные, неясные. Только в апреле ценой невероятных усилий катакомбисты смогли кое-что сообщить в Центр о чекисте-подпольщике Владимире Молодцове.
«Кир был арестован на квартире руководителя городского отряда. Его обвиняют в принадлежности к партизанам. На следствии он называет себя Павлом Бадаевым. По профессии кузнец, работает в Гужтансартеле, уроженец села Сасово Рязанской области. Судить Кира будет военно-полевой суд через неделю. Другими сведениями не располагаем».
И снова, теперь уже очень надолго, прервалась радиосвязь Центра с Одесскими катакомбами. Но люди продолжали жить и бороться, оторванные от Большой земли.
Блокада Одесских катакомб, в которой участвовала румынская дивизия, тяжело отразилась на жизни катакомбистов. На исходе были продукты, иссякли боеприпасы, люди слабели, болели цингой, и надо было решать, что делать. Решили послать своих людей в Савранские леса, расположенные в двухстах километрах от Одессы. Там действовал большой партизанский отряд, который, надеялись, может оказать помощь катакомбистам. На связь с партизанами пошли Яков Васин, старый шахтер Гаркуша и еще Иван Гаврилович Медерер, бывший председатель сельского Совета в районе Савранских лесов. Постепенно стали эвакуировать женщин, тайно расселяя их в городе у надежных людей. Ушла из катакомб врачиха Асхат Францевна Янке, а через несколько дней неизвестно куда исчез старший радист Евгений Глушков.
Перед тем как уйти в Савранские леса, Гаркуша вызвался проводить нескольких партизан к подпольщикам из Пригородного райкома партии. Их лагерь располагался в нескольких километрах от бадаевского, но идти туда надо было запутанными подземными лабиринтами, что увеличивало расстояние почти вдвое.
Очевидно, если ориентироваться по часам, в степи над катакомбами занималось предрассветное утро, когда маленькая группка партизан-катакомбистов тронулась в далекий путь. Гаркуша уверенно вел людей. В подземельях он, казалось, с закрытыми глазами мог найти дорогу в любой, самый отдаленный район катакомб. Знал хорошо катакомбы и парторг отряда Зеленский, еще мальчишкой бродивший здесь в подземельях, и все же партизаны несколько раз останавливались в пути, советовались, разглядывали маркшейдерские знаки, написанные на стенах, и шли дальше. Шли с одним зажженным фонарем, остальные, пригашенные, держали в запасе.
Через несколько часов, наконец, приблизились к райкомовской базе. Дальше Зеленский и Белозеров пошли одни. За поворотом их кто-то окликнул, предложил остановиться. Это был пост охраны.
В большой пещере с высокими сводами, куда не доходил свет мерцающих фонарей, царили суматоха и беспорядок. Подпольщики складывали оружие, паковали вещи, видимо, готовились к уходу, закапывали то, что не могли захватить с собой.
– Что за люди? – не сразу узнав пришедших, спросил Азаров, секретарь подпольного райкома. Стоя на одном колене, он затягивал огромный рюкзак.
– Бадаевцы, товарищ секретарь… Записываться на прием, или так можно? – шутливо ответил Зеленский и выступил вперед.
– Гляди-ка, легки на помине! – оживился Азаров. Он поднялся с земли и пошел навстречу. – Видали, что у нас здесь творится! Я только что собирался к вам нарочных послать. Иначе бы вы нас не нашли… Пойдемте поговорим… Товарищ Горбатов, – Азаров обратился к одному из подпольщиков, – позови нашего гостя, да и сам зайди, оторвись на время.
Через минуту Горбатов вернулся в сопровождении незнакомого человека в ватнике, в солдатском треухе и в стоптанных кирзовых сапогах. Был он выше среднего роста, с коротко подстриженными усами, они щеточкой прикрывали только середину верхней губы. По виду ему можно было дать лет тридцать пять, не больше. Он снял кожаную перчатку и поздоровался.
– Олег, – назвал он себя. – Здравствуйте, товарищи!
– Олег Николаевич? – удивленно спросил Белозоров.
– Он самый…
– А я вас так и не мог найти в городе.
– Не удивительно… Теперь я банковский служащий, а был коммерсантом. Так вошел в роль, что даже в катакомбах хожу в перчатках… Чтобы не огрубели руки. – Олег Николаевич засмеялся, но тут же перешел на серьезный тон.
Он сказал, что после ареста Бадаева возникла опасность, как бы гестапо и сигуранца не раскрыли другие звенья одесского подполья. Поэтому нужно сменить дислокацию, спутать карты противнику, изменить метод работы. Бадаевской группе надо сегодня же покинуть базу и объединиться с подпольщиками Пригородного райкома партии.
– Как вы ни устали, товарищи, – закончил Олег Николаевич, – но возвращаться надо, поднимайте людей и переходите на новое место.
Олег Николаевич объяснил, где должны встретиться обе группы, и попросил поторопиться. Говорил он четким, штабным языком, и Анатолий Белозеров определил: Олег Николаевич – человек военный….
Через несколько часов парторг и Белозеров возвратились на базу. По боевой тревоге отряд поднялся и ушел в неизвестном направлении.
А Яков Васин со своими спутниками две недели пробирались к Савранским лесам.
Маршрут наметили твердый – идти на Гнилково, на Карпово, Любашовку, Бандурово… За Гнилковом решили разойтись по одному, идти всей группой было рискованно. Условились встретиться в Бандурове.
Перед Маяками Васин свернул на проселок, двое продолжали идти вместе, и тут их настигла беда – перед селом наткнулись на засаду жандармов.
Даже и сами не поняли, как это получилось: прямо на дороге, вышли из кустов – и жандармы арестовали их.
– Ну, кум, попали мы с тобой, как куренки, даром что старые. – Гаркуша успел это шепнуть своему спутнику, когда их вели в Маяки. – Теперь мне поддакивай, прикинемся дурнями, может, вылезем…
В жандармском отделении арестованных допрашивал начальник поста плутонер Орхей, толстый, неповоротливый, усатый жандарм, удивительно напоминавший Гаркуше полицейского урядника, что служил у них до революции. Такие же глаза навыкате, седые волосы бобриком. Тот, конечно, теперь постарше был бы, и фамилия другая.
Начальник жандармского поста сам себя назвал:
– Я плутонер Орхей, начальник поста. Что вы на дороге, собаки, делали?.. Ну? – Румынский начальник говорил без переводчика, в Бессарабии многие говорили по-русски, а плутонер Орхей, судя по выговору, был из тех мест.
– Мы, ваше благородие, в село шли, покушать хотели, – Гаркуша старался говорить как можно деликатней, подбирая слова, приходившие ему на память из обихода далекого прошлого. – А господа полицейские арестовали нас.
Орхей сидел за столом в просторной хате и подозрительно разглядывал доставленных к нему арестованных. Не могло быть сомнения, что они вышли из катакомб, – оборванные, худые, заросшие бородами. Из Овидиополя не раз предупреждали – внимательно выслеживать катакомбистов.
– Катакомбисты? – спросил Орхей.
– Не понимаю, ваше благородие… Неграмотные…
– Вы из катакомб пришли?
– Так, так, – закивал головой Иван Гаврилович. Медерер тоже поддакнул. – Из катакомбы. Жили мы там, ваше благородие, теперь сбежали. – Гаркуша прикинул – запираться не стоит. Откуда еще они могли прийти в таком виде.
– Почему так? Не понравилось под землей? – Орхей усмехнулся.
– Точно вы сказали, ваше благородие, – оживился Гаркуша, – не нравится нам. Народу много, а кушать нашему брату – во! – Иван Гаврилович сложил фигу. – Извините, конечно, за выражение…
– Говоришь, людей много? – заинтересовался Орхей. – Сколько же?
– У-у… – старик закатил глаза. – Тыщи, многие тыщи, ваше благородие… Солдаты, конечно. Ну и офицеры… Один генерал даже есть… Да! Сам не видал, врать не буду, но есть – большой генерал… Разрешите закурить, ваше благородие?
Начальник жандармского поста подвинул сигареты на край стола, бросил небрежно спички.
– Там, ваше благородие, все есть, – вдохновенно продолжал врать Иван Гаврилович. – Чего только душе угодно, но не всем. Пшеницы – склады, мельница своя, пекарня, картошки вдоволь, мясо, правда, не свежее, из холодильника, ну, там вино, спирт… Нам это, конечно, не давали, а сами они ели что получше. А нам, мобилизованным, латуру одну – мука на воде, и все.
– Кто же это – они?
– Начальство!.. Там, ваше благородие, под землей, три дивизии стоят… Да! Пить, есть всем надо… Генерал каждый день с Москвой разговаривает. Берет трубку и разговаривает. Запросто! Спрашивает – когда дадут приказ Одессу штурмовать. В катакомбах для этого все готово. Оружие всякое – пулеметы, автоматы, одних мин сколько… Надо же такое войско под землей разместить! Потому и мобилизовали меня, что я знаю катакомбы, как свою хату. Тридцать лет на камне работал… Считайте, ваше благородие, больше полгода во мраке просидел. Я теперь все знаю, что там делается.
Иван Гаврилович Гаркуша вдохновенно врал, рассказывая самые фантастические небылицы о катакомбах. Есть там все – вода, баня, хорошие спальни, даже улицы для прогулок и строевых занятий. А еще есть большая пещера для разных собраний. Для большей убедительности Гаркуша назвал даже ее размеры – метров сорок на двадцать. Кровля подперта несколькими столбами – по-шахтерски их называют целиками. В пещеру собирают солдат на митинги, читают им разные инструкции. Гаркуша сам два раза был в этой пещере – громадная.
В катакомбах есть еще большая радиостанция, но туда никого не пускают. Слушать через нее можно весь свет. Конечно, есть в шахтах электричество, телефоны…
Плутонер Орхей внимательно слушал разговорчивого старика. Ведь это же находка! Сам дает такие показания. Надо немедленно сообщить начальству в Овидиополь.
Когда арестованные сидели за столом и ели обед, принесенный из жандармской кухни, Иван Гаврилович хитро подмигнул Медереру:
– Ну, как?.. Зубы-то целы! А по-другому и последних бы не досчитались. Погоди, я их еще повожу за нос…
Подвижное, морщинистое лицо старика расплылось в довольной улыбке. Он выскреб из котелка остатки еды, вытер рот и подошел к двери кутузки, где их держали после допроса.
– Служивый, закурить не найдется?
В дверь просунулась голова солдата. Гаркуша жестом повторил просьбу. Солдат отрицательно покачал головой, что-то сказал и затворил дверь.
– Нет так нет, – отказ не огорчил Гаркушу. – Хорошо хоть не ударил. Так-то жить можно. Помяни мое слово, с нами еще не так будут цацкаться… Ну и натравил я им!..
Оказалось, что показания Гаркуши попали в самую точку.
На другое утро арестованных отправили на подводе в Овидиопольский жандармский легион с казенным пакетом, в котором лежал протокол допроса Ивана Гаркуши и препроводительное письмо вместе с актом о задержании арестованных.
«Мы, жандарм-плутонер Орхей, – говорилось в письме, – начальник жандармского поста Маяки Овидиопольского жандармского легиона, во время несения патрульной службы в с. Маяки обнаружили Гаркушу и Медерера, оба Иваны, которые по причине голода вышли из катакомб и бродяжничали по селам…
Гаркуша подробно знает расположение катакомб возле Одессы.
С настоящим актом препровождаются личности арестованных для дальнейшего расследования».
Из Овидиопольского жандармского легиона Гаркушу и Медерера незамедлительно отправили в Одессу, в центр № 3 ССИ, которым управлял подполковник Пержу.
Подполковник Пержу срочно принял меры для расследования показаний катакомбиста Гаркуши. Для сохранения секретности он от руки написал распоряжение командиру саперного батальона и передал его Курерару. Курерару, в свою очередь, поручил это дело Аргиру.
«Строго конфиденциально, – предупреждалось в записке. – Написано в одном экземпляре. После прочтения возвратить отправителю.
Командиру 85-го саперного батальона.
Из дела № 14484 следует, что в Одесских катакомбах находится советская воинская часть, которая, будучи застигнута событиями, укрылась в катакомбах, где, возможно, находится и в настоящее время.
Лично я установил, что советская морская дивизия со своим штабом в полном войсковом составе находилась 16—17 октября 1941 года в районе Аркадии, а 18 октября сразу исчезла из нашего поля зрения, причем не было отмечено приближения советских транспортных кораблей, на которые могла бы погрузиться эта дивизия.
Следовательно, вполне вероятно, что показания Гаркуши Ивана Гавриловича – наилучшего знатока катакомб, находящегося теперь в заключении в центральной тюрьме, соответствуют действительности. Вероятно, в Одесских катакомбах находятся советские войска, обосновавшиеся там, как это явствует из показаний арестованного Гаркуши.
Для проверки расположения советских войск в катакомбах вам надлежит явиться в центральную тюрьму, забрать арестованного старика Гаркушу и использовать его для обнаружения упомянутых в его показаниях частей русских.
Гаркуша будет оставлен в вашем батальоне под вашу личную ответственность, и вы употребите все средства, чтобы обнаружить советскую воинскую часть или любую террористическую организацию в катакомбах.
Обо всем обнаруженном будете сообщать нам, а когда минует надобность, арестованного Гаркушу сдадите в тюрьму. Но если в результате его показаний вам удастся найти упомянутые войска или террористов, он должен быть освобожден от преследования и выпущен на свободу».
Когда Аргир дочитал до конца, Курерару сказал:
