Текст книги "В катакомбах Одессы"
Автор книги: Юрий Корольков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 9 страниц)
БУДНИ ПОДПОЛЬЯ
Быстрым взглядом Тамара окинула улицу. Как будто все в порядке. Конечно, в этом никогда нельзя быть уверенной, но связной показалось, что за ней никто не следит, «хвоста» не видно. Все же, выйдя из мастерской, она сразу свернула в противоположную сторону и неторопливо зашагала по Нежинской. В руках у Тамары была хозяйственная сумка, с какими женщины выходят из дома. Нет, сейчас никто не мог бы подумать, что она и есть связная бадаевских катакомбистов, которые всполошили не только одесскую сигуранцу и местное гестапо. Весть о подполье в Одессе дошла до Берлина, до Бухареста…
Женщина с мальчиком свернули в проулок, повернули еще раз и очутились на параллельной улице. Тамара не так уж хорошо знала город, выручал ее Коля, он и с завязанными глазами мог бы вывести ее куда угодно. В Одессу Тамара приехала в войну, работала медсестрой на корабле, перевозившем раненых из окруженного города. О себе Тамара говорила мало – только то, что жила долго на Дальнем Востоке, что там у нее осталась мать, и все.
– Коля, не прижимай к себе примус, пальто испачкаешь, – достаточно громко сказала Тамара, чтобы слышал оглянувшийся на нее прохожий.
Они вышли на Красноармейскую, зашли в сквер, пустой и неприютный в осеннюю пору, посидели немного на сырой от недавнего дождя скамье и только после этого пошли на Подбельского, к Васиным, где нужно было взять еще одно донесение.
На этот раз Тамара оставила спутника во дворе, а сама поднялась на второй этаж невысокого каменного домика, перед которым рос одинокий каштан, широко раскинувший обнаженные ветви.
Дверь отворила рослая девочка с красивым, немного кукольным личиком. На ней было простенькое розовое платьице, заколотое на груди блестящей брошкой, поверх платья была накинута вязаная, видно, чужая кофта. Девочка проводила Тамару в комнату и подошла к зеркалу на большом старинном комоде.
Екатерина Васина, темноволосая, уже немолодая южанка с правильными чертами лица, сидела за шитьем, поставив на стол переносную лампу с низким бумажным абажуром. В комнате стоял густой полумрак. Женщина приветливо поднялась навстречу, предложила раздеться, но Тамара отказалась, сославшись на то, что внизу ее ждут.
Девочка крутилась у зеркала, примеривая какую-то ленту.
– Зина, пошла бы ты на кухню, – сказала Васина, – нам поговорить нужно.
– Сейчас, мама, – продолжая крутиться у зеркала, ответила девочка, но мать решительно выпроводила ее из комнаты.
– Просто не знаю, что делать, – пожаловалась она Тамаре, – только и дело, что вертеться перед зеркалом. На уме брошки, ленточки… Откуда что берется. Не заметила, как она выросла… Вот мы другими росли… Ну ладно, как там у вас? Мой Яков здоров? Беспокоюсь я за него – в холоде, в сырости сидеть день и ночь…
Тамара рассказала, что в катакомбах все в порядке. Яков Федорович чувствует себя хорошо, записку не написал, просил передать на словах, чтобы не беспокоились.
Екатерина приподняла половицу возле стола, засунула руку в подполье и достала свернутую бумажку.
– Это для Бадаева, – сказала она, – вчера принесли. А это моему передай, шерстяные носки здесь. Боюсь, что ноги застудит. Ты уж присмотри за ним, будь добра…
Теперь все задания были выполнены, и Тамара торопилась до наступления комендантского часа выбраться из Одессы.
Попетляв по городу, она зашла к Евгении Михайловне Гуль, подпольщице, тоже оставленной в городе, переоделась в крестьянскую одежду и вместе с Колей, стараясь идти глухими, безлюдными улицами, выбралась на окраину города. Они миновали берег Хаджибейского лимана, проселком вышли к Усатову и здесь, хорошо осмотревшись, нырнули в балку, мимо которой бежала проселочная дорога.
Выйдя по косогору к Шевчишину выезду, никем не замеченные, женщина с мальчиком исчезли в катакомбах. Теперь они были в безопасности. Нащупав припрятанный фонарь, Тамара зажгла его и миновала первый пост, перекинувшись шуткой с ребятами из охраны. Коля едва передвигал ноги. Тамара тоже устала. Особенно тяжелыми показались последние полтора часа, когда они подземными, причудливо изломанными коридорами брели к партизанскому лагерю, разбитому в глубине катакомб. Пришли – и сразу к Бадаеву.
Владимир Александрович Молодцов радостно встретил пришедших. По виду ему нельзя было дать и тридцати лет – подтянутый, бритый, с открытым лицом, высоким, слегка выпуклым лбом и живыми, умными глазами, он выглядел очень молодо. Недаром партизаны часто звали его просто Павлом. Был он без шапки, в ватнике, затянутом офицерским ремнем, в суконных галифе, заправленных в хромовые сапоги, и это придавало ему особый, легкий и спортивный вид.
– Ну, какие гостинцы из города принесли? – спрашивал он, разглядывая Тамару и Николку. – Мы уж заждались вас. Хорошо, что с поста позвонили. Хотел посылать в розыск. Думаю, может, в катакомбах где заблудились…
– В городе скорее заблудишься, – возразила Тамара. – Коля меня выручал все время… Павел Владимирович, отвернитесь на минуточку.
Тамара передала бумаги. Бадаев посерьезнел, улыбка сошла с лица, и он, присев к дощатому столу, принялся читать донесения разведчиков.
– А это что? – спросил Бадаев, разворачивая печатный листок, измазанный застывшим клеем.
– Из мастерской принесла. Приказ военного коменданта.
– Смотри-ка, что про нас пишут, – Бадаев молча пробежал текст глазами, потом, подперев рукой подбородок, начал читать вслух:
– «ПРИКАЗ № 1
Командующего войсками г. Одессы.
Я, генерал Николай Гинерару, командующий войсками г. Одессы, на основании высочайшего декрета № 1798 от 21 июня 1941 г. и 486-го кодекса военно-полевой юстиции, имея в виду обеспечение интересов румынских и союзных войск и в целях защиты страны, а также соблюдения порядка и государственной безопасности ПРИКАЗЫВАЮ…»
Смотри-ка ты, – иронически протянул Бадаев, – воевать пошли к нам с «высочайшим декретом» в кармане. Обрати внимание на дату – 21 июня – канун войны… Так… Так… Это нам не важно… Это тоже…
Пропуская менее существенные места, Бадаев читал приказ:
– «Все жители этой территории отвечают своей жизнью и жизнью своих семей за всякий ущерб, нанесенный вредителями военному имуществу и материалам, принадлежащим румынским и союзным войскам…»
«Будут казнены все жители тех мест, где повреждены или похищены провода телеграфа, телефона и освещения…»
«Каждый гражданин, проживающий в городе, который знает о каких-либо входах в катакомбы или подземные каменоломни, обязан в течение 24 часов от момента опубликования настоящего приказа сообщить о них в письменной форме в соответствующий полицейский участок.
Караются смертной казнью жители тех домов, где по истечении указанного срока будут обнаружены входы и выходы катакомб, о которых не было сообщено властям.
Несовершеннолетние нарушители сего приказа караются наравне со взрослыми.
Приказ ввести в силу с 8 часов утра 5 ноября 1941 года.
Подписал командующий войсками г. Одессы генерал Н. Гинерару.Военный прокурор лейтенант-полковник Солтан».
Так. Военный прокурор лейтенант-полковник Солтан, – повторил Бадаев, – подполковник, значит, по-нашему… «Он пугает, а мне не страшно», – так, кажется, Лев Толстой про Леонида Андреева говорил? Не страшно!.. Это они сами со страху такие приказы пишут… Скажи-ка, Тамара, а от самого Бойко ничего не было?
– Нет, Павел Владимирович, не застала его… А вот Яша Гордиенко, ну, просто прелесть! Иду на связь, робею даже, а он вот такой. – Тамара подняла руку на уровень своего плеча. – Шустрый, глаза горят – огонь парень.
Связная рассказала все, что Гордиенко просил передать Бадаеву. Владимир Александрович сосредоточенно слушал, все так же подперев подбородок ладонью, и механически повторял: «Так… так… так…»
– Все это очень важно… Пожалуй, еще успеем на вечернюю связь. – Бадаев, взглянув на часы, заторопился, позвал радистов: – Глушков, Неизвестный – на связь! Выход через двадцать минут… Предупредите дежурного, пусть выделит охрану.
Для связи с Центром каждый раз требовалось подниматься на поверхность. Сквозь мощную толщу земли радиоволны не выходили в эфир, Москва не слышала катакомбистов, вот и приходилось совершать рискованные рейды в открытую степь.
Распределив между собой громоздкую ношу – радиостанцию, батареи для питания передатчика, брезентовую палатку, группа катакомбистов приготовилась к выходу на связь с Москвой. К Бадаеву подошла Тамара Межгурская, тоже одетая по-походному – в ватных штанах, в телогрейке, солдатской шапке-треухе. На ногах кирзовые сапоги. Ростом она была значительно ниже Шестаковой, потому и прозвали ее в отряде Тамарой Маленькой.
– А мне можно с вами, Павел Владимирович? – спросила она. – Немного подышать воздухом…
Женщины из отряда иногда ходили с группой обеспечения на связь с Центром. Они выпрашивали у Бадаева разрешение хоть часок провести в ночной степи, поглядеть на звезды, полной грудью вдохнуть свежий воздух. Каждой хотелось хоть ненадолго избавиться от разъедающей сырости катакомб, где детонаторы и запалы для гранат приходилось держать за пазухой, о которых партизаны заботились больше, чем о своем здоровье. Когда выпадала возможность подняться на поверхность, женщины, как рядовые бойцы, лежали на стылой земле, прислушиваясь к степным шорохам, к голосам румынских патрулей, несли охрану рации до тех пор, пока Бадаев не давал сигнал отбоя. Порой завязывалась перестрелка с жандармами, но зато можно было дышать, дышать живительным воздухом, которого так не хватало в катакомбах.
На этот раз Бадаев отказал Тамаре Маленькой.
– Знаешь что, – возразил он, – пусть лучше Галина пойдет. Ей это нужно. Не возражаешь?
Конечно, Межгурская не возражала. Как это она сама не догадалась…
Это было недавно. Двух недель не прошло, как погиб муж Галины Марцишек. Был он моряком торгового флота, штурманом дальнего плавания. Ему бы ходить да ходить по морским просторам, а пришлось укрываться в холодных и мрачных катакомбах. В партизаны моряк ушел вместе с Галиной, худенькой, веселой комсомолкой в красной косынке, из-под которой выбивались непослушные, коротко стриженные волосы. И вот так случилось – он погиб в первом открытом бою с карателями…
Взрывом фашистской комендатуры, взрывом дамбы на Хаджибейском лимане непокоренная Одесса заявила врагам о своем существовании. Но это были только первые взрывы. Летели под откос поезда с военными грузами, эшелоны с войсками, взрывались на минах грузовики и легковые машины, взлетали на воздух мосты на шоссейных дорогах. И все это делали партизаны, ушедшие в Одесские катакомбы. Они прозвали себя катакомбистами…
Тайная полиция из гестапо и сигуранцы оказалась бессильна справиться с партизанами. Для борьбы с ними привлекли полевые войска. Но и это не помогло. Катакомбисты умело обходили военные патрули, появлялись то там, то здесь, взрывали поезда, нарушали связь и снова исчезали в глубине катакомб. Тогда и решили каратели разгромить, уничтожить неуловимых партизан в их подземном укрытии.
Холодным ноябрьским утром в катакомбах объявили боевую тревогу – передовые посты сообщили, что к главному входу приближаются отряды карателей. Бой длился без малого трое суток. Первые атаки отбили сравнительно легко – каратели подорвались на минах и отступили. Тогда появились пушки и прямой наводкой стали бить по главному входу. Каратели подошли совсем близко, вот-вот они могли ворваться в катакомбы. Навстречу им с гранатой в руке бросился муж Галины. Он упал перед входом, сраженный пулей, но враги отступили, атаку снова удалось отбить.
Штурмана принесли в пещеру-госпиталь, и Галина первой склонилась к нему, еще не зная, кто это. Откинула с лица край плащ-палатки и при свете керосинового фонаря узнала убитого…
С тех пор словно подменили Галину Марцишек. Никто больше не слышал ее задорного смеха, она сделалась молчаливой, постоянно уединялась, куда-то исчезала, вероятно, ходила к дорогой ей могиле, а потом появлялась на людях бледная, с заплаканными глазами.
Бадаев сказал Тамаре Маленькой:
– Ты предупреди Галину, пусть собирается. Сегодня пойдем на пятую шахту…
Вскоре Бадаев подал команду выходить на задание. Один за другим партизаны исчезали, словно проваливались во мрак катакомб. Только огненные точки мерцающих фонарей указывали их путь. Но вот группа вышла к штольне, свернула вправо, и гирлянда фонарей, похожая на светящуюся телеграфную ленту Морзе, начала сокращаться. Мелькнул последний фонарь, и в провале штольни, куда ушли партизаны, снова воцарился безмолвный мрак.
Пройдя несколько километров, группа остановилась перед выходом на поверхность, укрылась за каменным столбом, подпиравшим низкие своды штрека. Бадаев приказал подвернуть фитили горелок и выслал вперед разведку. Ушли Иван Петренко и Анатолий Белозеров, остальные стояли молча в непроглядной тьме. Бадаев запретил даже курить – табачный дым могло вынести на поверхность, предупредить карателей, если они притаились где-то впереди.
Время тянулось мучительно долго. Наконец из темноты выступил Белозеров. Шепотом доложил – на поверхности тихо, можно идти, Петренко продолжает вести наблюдение.
Сержант-пограничник Анатолий Белозеров присоединился к отряду совсем недавно, уже в катакомбах. Свой первый бой с немцами он принял на заставе утром 22 июня. Потом было ранение, плен. Через несколько дней Анатолий бежал из лагеря, долго пробирался к своим, а фронт все отходил и отходил на восток. Так и дошел он до Фоминой балки под Одессой, где у него жили родные. В ту же ночь, узнав про партизан в катакомбах, ушел к ним, не успев толком поговорить ни с матерью, ни с отцом. Времени хватило только на то, чтобы помыться да переодеться в штатское – старая одежда пообносилась, превратилась в лохмотья. Под утро Белозеров был в катакомбах, пришел с партизанской разведкой, заходившей в Фомину балку.
Павел Бадаев внимательно присматривался к пограничнику, и тот все больше ему нравился. Белозеров как-то очень легко умел ладить с людьми и в то же время, когда было нужно, умел настоять на своем. Всегда ровный, спокойный, исполнительный, не унывающий, он будто не замечал тягот подземной жизни. В схватках с карателями показал себя в меру осторожным, смелым, но совсем не безрассудным человеком. Когда штурман Иванов, сраженный пулей, упал перед входом в катакомбы, Анатолий бросился спасать товарища. Он вынес его из боя, но вынес мертвого.
Нет, совсем не случайно Бадаев послал Анатолия в разведку перед тем, как выбраться на поверхность для связи с Москвой. На этого парня можно было положиться.
– Выходи! – едва слышным шепотом скомандовал Бадаев.
Сначала вышла группа обеспечения – шесть бойцов-партизан, среди которых была и Галина Марцишек. Трое из них поднялись на косогор, один спустился на дно неглубокой балки, двое залегли по обе стороны тесной норы – выхода из катакомб.
Потом раскинули плащ-палатку, втащили в нес тяжелый ящик радиостанции. Все это делали молча, бесшумно, напряженно прислушиваясь к малейшим шорохам, несущимся из ночной степи.
Последнее, что сделали перед тем, как выйти на связь с Москвой, – подняли над землей антенну, как флаг на боевом корабле. Радисты сняли шапки, надели наушники, снова натянули на голову треухи и по плечи влезли под брезент плащ-палатки. Затюкали первые позывные. Ключ морзянки выстукивал бесконечные тире и точки. Если бы это было летом, издали могло показаться, что в степи тихо стрекочут цикады.
Связь с Центром установили быстро. Сквозь шумы и разряды донеслись условные сигналы – их слышат, просят передавать. Связь была неустойчивой, Москва то исчезала, то появлялась вновь. Радисты посменно брались за ключ, потому что на холоде деревенели пальцы и ключ становился непослушным, словно в руках новичка. На передатчике работали по очереди – один передавал, другой отогревал пальцы.
Сначала передавали неотложное, главное – донесения, которые принесла из города Тамара Большая.
«На две ближайшие ночи, – радировал Кир, – устанавливаем дежурства наших людей у обнаруженного объекта (речь шла о складе горючего). Для наводки самолетов предлагаем сигнальные ракеты с двух сторон, в направлении склада с горючим – красная, зеленая, зеленая».
Деятельность группы Кира распространялась далеко за пределы Одессы. Той же глухой декабрьской ночью чекист-разведчик сообщил Центру:
«В городе Первомайске обнаружен парк в две тысячи грузовых машин, предназначенных для дальнейшего наступления на южном фронте. Сигналы наведения – три зеленые ракеты.
Через Буг противником наведен второй понтонный мост в пятистах метрах выше объекта, о котором мы доносили в последней радиопередаче… В селе Маяки противник строит мост через Днепр… Отмечено движение войск противника на шоссейной дороге Николаев – Одесса… На побережье в районе Большого Фонтана обнаружено двенадцать тяжелых орудий. Расположение батарей уточняется».
Это было главное, что прежде всего Кир сообщил Центру.
На той стороне в аппаратной к передатчику подошел Григорий.
– У аппарата Григорий, – прошептал радист, принимая на слух радиотелеграфную передачу. – Спрашивает, откуда ведем сеанс.
– Нашли глухой выход, о котором противник еще не знает, – ответил Кир, и радист азбукой Морзе послал его слова в эфир.
– Что у вас нового? – спросил Григорий.
– Гитлеровцы блокируют катакомбы, охотятся за радиостанцией. На этих днях применили газ, очевидно, хлор. Пока опасность удалось предотвратить. Установили непроницаемые перегородки, предварительно устроили сквозняк, направили поток воздуха в отдаленные штреки. Руководил этими работами наш партизан, старый шахтер Гаркуша. Надеемся, что теперь опасность миновала, но противник продолжает замуровывать выходы, чтобы лишить нас воздуха; мы минируем подходы…
– Сведения о блокаде и газовой атаке мы уже получили из других источников, – ответил Григорий. – Мы консультировались здесь с опытными специалистами по камнеразработкам. Вы поступили правильно. Подготовьте запасные выходы для доступа воздуха. В случае необходимости переходите в другой район катакомб.
– Надеюсь, что базу нам не придется менять, – ответил Кир.
– Теперь сообщаю только для вас. Перехожу на шифр, – сказал Григорий, и радист стал записывать ряды цифр, передавая их Бадаеву.
«Параллельный источник, – читал Бадаев, – передает, что для блокады Одесских катакомб, для борьбы с вашей группой противник вынужден сосредоточить до десяти тысяч солдат, задержанных отправкой на фронт. Это уже ваша победа, но проявляйте осторожность. Противник принимает все меры, чтобы захватить вашу рацию. В Одессу доставлены немецкие радиопеленгаторы. Полевая полиция блокировала около четырехсот входов и выходов из катакомб. Рекомендую на время прекратить связь с подпольем в городе, используйте эту связь только в самых необходимых и крайних случаях. Учтите, что для борьбы с вашей группой из Берлина и Бухареста прибыли опытные вражеские контрразведчики. Нужен максимум осторожности».
«Благодарю за информацию», – ответил Кир.
Григорий еще спросил:
«Что слышно о Самсоне?»
«Связи с ним нет».
«Если позволит обстановка, добейтесь с ним связи. Для нас это очень важно. Желаю успеха. Сейчас радист передаст вам хорошие вести с фронта».
Шел уже четвертый час, как продолжался сеанс – в промозглом холоде, в открытой степи, под угрозой нападения вражеских патрулей. Радисты по очереди записывали группы цифр, и Бадаев, расшифровывая листки, наполнялся радостным чувством. Далекий радист из Центра передавал об успешных боях под Москвой, о начавшемся большом наступлении советских войск, о наших трофеях, о потерях противника.
И еще одну радостную, теплую весть передал неизвестный радист – телеграмму жены:
«Володя! Шурик, Люся, Вова и я – все здоровы. Материально обеспечены, получаем по аттестату. Шурик отлично учится, Люся гуляет, Саша ползает. Чувствую себя хорошо, пиши. Твоя Таня».
Таня… Это ее девичью фамилию – Бадаева – избрал разведчик для работы в подполье.
Закоченевшие и уставшие возвращались партизаны в свои катакомбы. Только здесь, под сводами штреков, Бадаев сказал товарищам о начавшемся наступлении в Подмосковье. Но даже такая радостная весть не позволила партизанам прокричать традиционное «ура» – совсем рядом, наверху, противник. Катакомбисты только крепко-крепко пожали друг другу руки…
На базу пришли утром, которого в подземельях никогда не бывает. Только сырой мрак и холод. Закончился обычный будничный день, начинался такой же будничный и рядовой день без утра, без вечера – календарные сутки.
