Текст книги "Прости меня…"

Автор книги: Юрий Дружков (Постников)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

8

Я видел.

К деду пришел высокий, благожелательный, добрый, умный человек. Он сказал:

– Ваш отъезд оч-чынь похож на бегство. Я понимаю, Россия ваша родила, здесь ваш от-чый дом, но пора бы вернуться. Мы затратили много средств.

– Я сделал все договоренное.

– Договоры, понятие оч-чынь растяжимое, господин профессор. Мы платим не за ваши управляемые приборы, а за вашу светлую голову, за техническую мысль, основу материального прогресса. Нам нужен ученый такого калибра, как вы.

– Я, кажется, больше не могу быть вам полезен.

– Вы хотите сказать, что вам больше нечего дать прогрессу?

– Примерно так.

– А ваши поездки по Штатам? А замеры магнитных силовых линий?.. Как эта русская сказка? Серебряное яблы-чко и наливное блюды-чко. Вертись, вертись яблы-чко, покажи мне то, не знаю что… Будем откровенны, вам самому разве не терпится начать? У меня совершенно правильные сведения. Императорская казна дала вам сумму, которой хватит вам только на дорогу до Черного моря и на покупку двух или трех импортных аппаратов у нашей фирмы… Где же лучше понимают русского профессора?.. Кажется, в Москве у вас имеется любимая женщина? Возьмите ее к нам. Она любит вас, она поймет… Она оценит этот шаг, эту жертву во имя Великой Науки…

– А если я все же не поеду?

– Я не верю в такую вашу неспособность понять собственную выгоду и пользу для науки. Но… но, если так случится, мы будем вынуждены опубликовать некоторые сведения… Монархия не простит вам…

В Харькове дед позвонил у двери с табличкой «Докторъ Леоновъ». Шел дождь. Он снял мокрое насквозь пальто. Жена доктора Леонова, укоризненно покачивая головой, понесла пальто к широкой теплой кафельной печке.

Доктор Леонов и дед пили в гостиной горячий с медом и вареньем чай. Дед все время тер ладони, как делают, когда хотят согреть руки.

– Не отказывай, положи меня в психиатрическую.

– Не говори глупости.

– Видишь, у меня дрожат руки.

– Ты возбужден. И погода прескверная.

– Положи в нормальную. В любую положи! Только спрячь меня.

– От кого?

– От самого себя.

– Ты здоровый человек, а напускаешь на себя.

– Здоровые так не живут.

Я видел.

Рано утром в больничной палате он открыл свой саквояж, который любезный доктор Леонов разрешил ему взять в палату, и положил на тумбочку револьвер. Он лег, аккуратно укрыл себя одеялом и лежал так пятнадцать минут.

Потом он выстрелил себе в сердце. Хрипя от боли, сам положил на тумбочку револьвер.

Я не знаю, как это можно, только все было так. В него никто не стрелял…

Неужели я придумал мой аппарат, чтобы видеть, распутывать, разгадывать убийства, убийства, убийства, убийства, убийства?.. Не рано ли создал я тебя, мой плакатор? Имеем ли мы право все видеть, все понимать, все знать? Где он, этот смешной Археолог с наивными, детскими, чистыми тайнами, сказками-загадками?..

Вот и все. Кто-нибудь скажет: банальный сюжет! Непонятый русский ученый, косное правительство… Ну что же, придумать можно и завлекательней. Только я ничего не придумал. Многое было еще тогда напечатано в газетах. Я могу показать их.

Я машинально переключил отклонение.

По улицам Харькова шли солдаты с красными лентами на шапках.

Под ногами у них ветер листал газету. Я видел объявления, напечатанные в ней.

СРОЧНО ПРОДАЕТСЯ имЪние князей Кучинскихъ…

За 100000 рублей передамъ на 200000 р. акцiй доходнейш. дЪла на полн. ходу, место члена Правд, жалов. 6000 р. + % съ дохода, гарант, миним. 12 % и право купить 31 марта с. г. еще на 200 тыс. руб. акцiй въ 100 руб. по 50 р. Жить можно где угодно. Письм. предл. адрес…

ЭКСТРЕННО ПРОДАЮТСЯ два зiмнихъ барскихъ особняка, два сада очень фруктов., зЪмля 310 кв. с. за 60000 р.

РАСПРОДАЖА МЕБЕЛИ…

ПОКУПАЮ БРИЛЛИАНТЫ…

Прод. одинъ америк. чемоданъ-гардеробъ, два кожан. мал. чемодана и два морскихъ сундука…

9

Мы, кажется, доигрались. Хозяина все нет. Но вчера утром, когда приехал фургон с газетами…

Заголовки, фотографии…

Тайна века раскрыта!

Убийцы найдены!

Тень президента может быть спокойна?

Лахома и Новый Орлеан против.

Свидетель-инкогнито!

Заговор? Нет! Государственный переворот!

Были две группы с разными заданиями, ничего не знавшие одна о другой…

Америка, тебе стыдно?

Это позор!

Окружной прокурор обещает…

Эти не простили ему национальную гвардию, посланную для защиты негра-студента…

Эмигранты-кубинцы мстили за разгром тайных складов оружия…

Эти мстили за…

Фотографии, фотографии – мои снимки!

Про меня, правда, ни слова. Значит, он хочет получить пленку. Надеется, болтун. А кто виноват? Не я ли дал ему, насквозь отравленному жаждой сенсации, такую бомбу? Не вытерпел, газетная душа.

Что делать, не знаю. Как тянется время!

Сегодня к нашему дому не подъехал ни один фургон.

Я разбил аппарат. Скрутил ему нежные, тонкие нервишки, выбил молотком зубы, выдавил, вырвал и вдребезги сокрушил фоконы, в пыль, в стеклянную крошку.

Так надо, малыш…

Негритянка молится. Кто-то выстрелил. А кто? Пуля попала в дубовую дверь кабинета. Я вижу хвостик.

Нарядные домушки на склоне. Все как и прежде. Синяя дорога. Нигде никого, кто может поднять к плечу карабин. Зеленая долина, синяя дорога…

Почему не работает у нас телефон?

– Ухожу. Больше, наверное, ждать нечего. Так надо. Если ты не видишь меня, тем более. Но послушай на всякий случай. Нет оправдания. Некогда мне оправдываться. Если ты видишь, ты понимаешь больше меня. Я тоже мог бы следить за моим Американцем и узнать о нем больше, чем я знал. Но, к сожалению, был занят, а теперь нет у меня такой возможности… Я разбил аппарат. Я для них всего лишь Магнитолог. Я не сам приехал сюда, меня привез Американец, и я потребую возвращения.

Давай спокойно… Я все понимаю. Все взвешу вместе с тобой, если ты слышишь меня.

Кто Американец? Тот, за кого я принимал его? Думаю, да. Он пока что не выдал меня. Знает ли он, кто я? Нет. Будь все иначе, он давно передал бы меня в другие руки. Но давай предположим, я не прав. И он штатный разведчик, а я наивный олух. Если разведчик – он великий разведчик, а я великолепный олух. Но газеты? Фотографии? Посмотри, пожалуйста, их. Какой разведчик пойдет на такую преждевременную огласку? И какому здешнему разведчику нужна такая сенсация, как фотографии? Простят ли ему такие разоблачения? Могу быть уверенным, что я помог настоящему человеку?..

Но стреляют в него или в меня? Проверь, тебе, конечно, видней. Только в меня стрелять некому. Если я раскрыт, в меня стрелять не дадут. Если стреляют в него, лучшей характеристики о нем для нас нет. Ему не простили. Новые разоблачения привели к новому плевку злобы. Кто-то не хочет открытых тайн. А я могу быть спокоен…

Я смотрел в окно. Безмятежный, белесый вдали от влажных испарений чужой для меня день. А если опять кто-нибудь выстрелит?

Я сказал:

– Давай предположим дальше. Все предположим. Самое невероятное. За ним следят и те, кто стрелял в него, и те, кто следит за мной, подослали его, ничего не подозревающего, ко мне. Он пешка для ловли ферзя. Но тогда и в него стрелять не дадут? Правда? Как думаешь? Ни за что не дадут! Я смотрю в окно, видишь, и никто не стреляет…

Я подошел к окну и встал перед ним, чувствуя холодные мурашки на спине.

– Видишь?.. Но почему тогда никто не идет за мной? Может быть, идут? Или они хотят подождать? Но чего? Предположим, они толком не знали, что можно получить от меня. Тогда мое тихое пребывание здесь и то, что никто не искал пропавшего пассажира, – это все продуманное терпеливое ожидание, проверка смутных догадок. Тонкий сложный расчет. Тогда самолет унесло как будто бы не по их вине, а я пропал по собственной воле… Никаких дипломатических осложнений, только смотри, как поведут себя русские, чем откроют себя, чем откроет себя… Видишь, я все понимаю… Тогда этот выстрел, чтобы меня припугнуть, запутать окончательно. Сиди на месте, мы тебя не отпустим, поглядим на твое поведение… Если они знали, что каждый шаг, каждое слово, каждый поступок их виден, они должны были искать невероятный, какой-нибудь сложный способ. И нашли?.. Я не знаю. Мне пока все неясно, все непонятно. Тебе видней. Ты, конечно… ты обязательно будешь знать больше, чем я. У меня такой возможности нет и, боюсь, не будет. И времени выяснять совсем не осталось. Не в этом главное…

Прости меня за все, и даже за эту мою откровенность. Я сам отвечу за такую глупость. Об одном прошу, не заставляй меня уничтожать мой дневник. Я зарою, когда стемнеет. Верю, ты найдешь его. Но пока… Вдруг ты не видишь меня? И все пропадет? И никто не узнает мою наивную повесть… Я, кажется, хотел быть наивным. Не потому ли, что всем нам так не хватает сказки… Вы, судьи мои, прочтете, как это было. И не ищите во всем несгибаемой железной логики. Не ради нее писал и хранил я все это. Если вы не поймете меня, значит, напрасны мои… Вы хотите логики? Но двадцатый век натворил столько несуразного и нелогичного. Кто и когда сможет нам объяснить?.. Прощай. Не суди меня строго. Видно, этот мир не желает открытых тайн… Береги маму. Береги маму! Я не сумел уберечь ее…

Как тянется время. Жду, пока стемнеет. Уснуть бы. Закрываю глаза. Вижу мою комнату в Москве. Шторы, стекло, набережная, тишина. И вдруг выстрел. Как нелепо…

Вот и все. Не знаю, чем это кончится. Ему плохо, нужен доктор…

Вы, судьи мои, прочтете, как это было. И не ищите во всем несгибаемой железной логики. Не ради нее писал и хранил я все это.

Фамилию паренька назвать не могу. Не успел спросить. Ему нужен доктор!..

Мы с хозяйкой увидели фургон. Машина останавливалась там, на склоне, приближаясь к нам… Это молочный фургон…

– Вы? – спросил он по-русски. – Слушайте меня внимательно.

– Почему я должен вам верить?

– А что вам еще остается! – почти крикнул он зло. – Вас обвели вокруг пальца, как сосунка? Вы… Все лишнее уничтожить. Понятно?

– Уже.

– Тогда надевайте мой халат и слушайте. В кармане все документы, адрес нашего консула. Вы сядете в машину.

– А вы?

– Буду здесь.

– Как же?

– Надевайте халат немедленно! Я сам буду выкручиваться.

– Но…

– Живей! Надевайте!

Я надел халат, он взял в передней шляпу хозяина и вышел за мною следом.

– Подайте мне бутылки. Берите у меня деньги. Да кланяйтесь мне, кланяйтесь… не так низко.

Я сел за руль. Он, держа в руках четыре бутылки с молоком, пошел в дом.

Непонятный, легкий, как щелчок, ахнул вдали выстрел.

Он упал, я бросился к нему. Он крикнул:

– Уходите!

Я приподнял его. Перекошенный от боли, он сказал:

– Беги, или я дам тебе в морду.

Над нами опять просвистела пуля. Другая пробила кузов машины. Белая струйка полилась на дорогу. Он потерял сознание, сказав что-то вроде «поздно».

Мы уложили его на диван. Хозяйка бинтовала ему бок, пла-

кала и молилась.

Он открыл глаза.

– Вам нужен доктор, – плакала женщина.

– Хозяюшка, дорогая, спасите его, – сказал он ей по-английски, – ради самого бога. Помогите удрать, когда стемнеет… А доктор… потом.

Он бредит. Ему нужен доктор. Я пойду найду врача… Только дневник… Старый мой товарищ, ты никогда не покидал меня. Дай-ка я что-нибудь нарисую тебе на память…

…прощай, друг