Текст книги "Прости меня…"

Автор книги: Юрий Дружков (Постников)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

4

Я пишу свой дневник в спальне коттеджа, в уютной розовой комнате. Кончается второй день моего пребывания здесь, в Америке. Хозяин уехал навестить своих друзей. Мы ждали весь вечер. Мы – значит негритянка и я. Но хозяина до сих пор нет.

Негритянка все время ухаживает за мной, кормит, поит. Какие добрые глаза у этой женщины! Хотел спросить у нее, почему она здесь, про близких и родных, но передумал. Кто знает, удобно ли расспрашивать. Она, кажется, еще немного – и ляжет спать. Мы будем одни, с моим дневником…

Или с чемоданом.

Хочу записать все, как было.

Ночью мои приборы, ловушки магнитных полей горели, не остывая, но что-нибудь новенькое мне так и не удалось поймать. Я слушал магнитные пленки, «накатанные» в Лахоме, я скрещивал их на экране с теми сигналами, которые попадались мне сию секунду, и с теми, что плыли ко мне из Антарктиды. И снова моя персона была той печкой, от которой можно было танцевать.

Нет, я видел отгадку. Да, видел! Да, начинал понимать. Но маленькая деталь, до смешного маленькая деталька, мешала, не позволяла сказать: наконец-то я вижу, все понимаю, наконец-то я вижу…

Надо было соединить в аппарате всего-навсего два контура небольшим промежуточным усилителем. Я мог бы нарисовать, как он выглядит. Я понимаю, как он будет работать. Я думал, как легко поставить его: надо лишь подвинуть плату с одной стороны, включить, припаять, нижний контур загудит, а потом… Но сделать усилитель в домашней, забитой всякими бесполезными вещами комнате я не мог. Никакие проволочки, перестановки, натяжки не помогали. Я только содрал кожу на пальце.

Мой плакатор охотно показывал мне меня в машине Американ-

ца, в доме Американца, витрины Лахомы, венки в садовой сторожке, полицейских, автобусы, уличные автоматы. И ничего из того, что рассказывал он. А для меня это самое важное.

Рано утром проснулась негритянка. На кухне снова забулькала вода. К нашему дому, как и вчера, подкатил нарядный фургон. Яснолицый, румяный человек открыл дверцу фургона и стал показывать нашей хозяйке штабеля коробок с радужными наклейками, бутылки, банки, мешочки, булки. Румяный кивал головой, доставал коробку и ставил в тележку, потом вежливо кланялся, принимая деньги, потом она говорила ему что-то, румяный записывал и ехал дальше. Почти следом за ним на дороге появилась другая машина – белый фургон с надписью «Молоко». Молочник улыбался негритянке, он даже преподнес ей гвоздику. Я видел в кабине целый ворох таких цветов. Он оставил у нее дюжину пакетов и бутылок. Он так же кланялся, принимая деньги.

Потом подкатил зеленый фургон, потом оранжевый, потом синий. Последний был почтовый. Он предлагал газеты, бумагу… и детские шарики. Так начиналось утро, так начинался третий день в Америке.

Я не подошел к окну. Я сидел за столом и разговаривал сам с собой.

– До сих пор нет никаких вестей. Почему? Или ты не видишь меня? И я должен сам, по-своему… Пытаюсь представить себе, что можете сделать вы. Заявить о пропаже американцам? Но пока тихо. Не потому ли, что у меня аппарат? Вы ждете? Я сломаю его, но потом… Еще немного… И дневник тоже…

Хозяин приехал к девяти.

– Как вам спалось? Наверное, не очень спокойно? Мы улетим после обеда, я договорился.

– Но, – сказал я, – кажется, у них ничего не получается. Вот газеты. Владелец рощи не уступает.

– Не уступает? Еще бы! Хозяин аэродрома сорвал две тысячи только за право показать взлет по телевидению.

– Да, но взлет состоится, когда сумеют купить рощу.

– Конечно. Я думаю, не раньше понедельника. Цена растет.

– Вот видите, как получается.

– Не понимаю вас.

– Я не хочу сидеть в самолете, пока там слоняются покупатели рощ, владельцы лужаек и репортеры.

– Отлично! Вы остаетесь у меня?

– Если можно.

– Какие пустяки.

Тогда я решил пойти в открытую. У меня не было много выхода.

– Послушайте, – сказал я, – давайте поговорим по-деловому…

– Пожалуйста, мистер Магнитолог. О чем вы хотите со мной говорить?

– Кроме вас, я никому не могу довериться, и никто, кроме вас, не поможет мне. Вы один.

– А разве я…

– Подождите… Вы понимаете, как необычно, как сомнительно мое положение?

– Конечно, понимаю.

– Любой репортер оскандалит меня. Когда бы я ни вернулся к самолету – вчера или в день отлета, меня спросят, а что я им скажу? Кто, почему, зачем? Я не знаю, как выкрутиться. Помогите мне удрать незамеченным. Я не останусь в долгу и когда-нибудь заплачу вам.

Он улыбался.

– Как, например?

– Хотите, прилетайте к нам, живите сколько захочется, будьте в России моим гостем. Я достану визу, оплачу все ваши расходы.

Он улыбался, по-моему, дружелюбно и не отвечал. Я ждал.

Он улыбался, дымя сигаретой.

– Вы поможете мне, я помогу вам. Хотите, я достану вам фотографии всех, – медленно, почти но складам произнес я, участников преступления в Лахоме?

Американец побледнел, сигарета упала на ковер.

– Как это всех?

– Да, всех. Даже самых незамеченных, самых скрытых. У вас будут фото преступников… если вы поможете мне… Я вам достану фотографии.

Американец молчал. Я видел, как он изумлен.

– В Антарктиде, – оказал я, – вы получите кинопленку, на которой снят весь ход заговора, в мелочах и деталях.

– Вы… мне?.. Этого не может быть!..

– Может. Уверяю вас, может.

– Но, позвольте, мистер Магнитолог, я столько дней распинался, говорил о преступлении. Кому? Вам. Человеку, имеющему фотографии. Значит, вы, русский, можете показать убийц нашего Президента? Вы знаете, кто убил?

– Пока нет.

– Ничего не понимаю!

– Ну, допустим, знаю. Не волнуйтесь. Фотографии будут у вас.

– Когда?

– Хотя бы завтра…

– И пленка?

– Пленку вы получите в Антарктиде.

– Я не сплю, мистер Магнитолог?

– Не хотите ли вы спросить, здоров ли я?

– Ну и дела, – сказал Американец. – Я немедленно что-нибудь выпью.

– Но сначала о том, как я улечу.

– Это не трудно. Вы назоветесь репортером нашей газеты. Я дам свою карточку. В час отлета вы затеряетесь где-нибудь среди ящиков, а я возьму на себя не в меру любопытных и полицейских.

– О'кэй.

– Вы обещали фото?

– Завтра.

– Ну и дела.

– Но если вам не трудно, покатайте меня еще раз по тем улицам…

– Где было преступление?

– Да.

– Согласен.

– И пожалуйста, найдите мне хорошую радиомастерскую. Нам необходимо срочно заказать маленькую деталь.

– У меня племянник – шеф электронного цеха на заводе Хелма… Вам подойдет?

– Вполне.

– Едем?

– Едем.

…Он остановил машину среди сотен, а может быть, нескольких тысяч автомобилей. Кругом одно лакированное стадо, многоцветное сборище под названием: «Стоянки заводов Хелма». Так было начертано у въезда на лаковом белом щите.

Я ждал перед входом в стеклянное здание минут сорок. А мой Американец вышел наконец и увлек меня в прозрачное полированное нутро, извиняясь на ходу за то, что заставил меня ждать не по своей вине.

Мы шли по длиннющему светлому коридору вдоль стеклянных стен за которыми в абсолютно стеклянных со всех четырех сторон комнатах сидели за столами люди, склонившись над легкими чертежными досками, над элегантными счетными аппаратами.

Кругом сияние, чистота, полированное стекло, полированные полы, полированные потолки. Очень удобно, все как на ладони, полный надзор, и никто не отвлекается.

Мы шагали по длинному, насквозь прозрачному коридору и как-то сразу попали в огромный ангар, похожий на зал современного аэропорта. Трудно было найти границы зала, не сразу можно было понять, где растут липы, внутри цеха или снаружи, так много было прозрачности, полированности, света и чистоты.

По залу тянулись четкие, длинные белые линии. Люди в белых, почти полированных спецовках склонились над бесконечным столом-конвейером. Чуть выше стола, на уровне макушек, плыла тонкая металлическая, словно живая, гибкая тысяченожка: лента с различным инструментом. Она позванивала тихо, добродушно, сама тянулась навстречу рукам, и всюду было неподвижное движение: руки – тысяченожка, руки – тысяченожка, поворот головы, руки – тысяченожка, руки – тысяченожка.

Весь конвейер был украшен понизу окошками, созвездиями цифровых указателей, непрерывно и мягко поющих счетных машин. Каждое движение, каждую секунду, каждую деталь, каждую копейку (виноват: каждый цент) отмечают они своими «кассами», передавая цифры-сигналы другим, более солидным счетным приборам. И звучит в стекле и полировке мелодия чисел, мелодия хорошо смазанного металла, рук, макушек и человеческого дыхания. В ангаре стоял непрерывный шорох.

– Вы – репортер, мой старинный приятель, англичанин, – шепнул Американец. Перед нами возник энергичный, подвижной, не связанный тысяченожкой человек, стриженный под ежик. Он протянул мне руку.

– Вот этот парень, – кивнул в мою сторону Американец, помешанный любитель. Он хорошо заплатит, помоги ему, Билл. Не правда ли, Джордж, ты не обидишь Билла? – спросил он меня.

– Конечно, – сказал я, – ты меня знаешь. Я не торгуюсь.

– Ерунда. Не в этом радость, – ответил нам Ежик. – Дядя много для меня сделал… Чертеж у вас есть?

– Вот он, – я дал ему листок бумаги.

У Ежика была крепкая хватка.

– Занимательная штука, – сказал он, – попробуем сделать.

Приходите к вечеру к моей машине – 70-00-1, в третьем ряду… Я захвачу… Какой размер вам нужен?

– Размер чего? – не понял я.

– Размер блока. Вам удобней транзисторный, микро или сверхмикро?

Я пожал плечами.

– Пойдем, – сказал Ежик, – посмотрите сами.

Он привел нас в круглую комнату, подвешенную над ангаром. Половина круглой стены была стеклянной, другая половина сплошь занята экранами телевизоров.

Это, как я понял, его кабинет. Весь ангар виден отсюда, как площадь с балкона. Мы вошли, мигнула сигнальная лампочка, Ежик потянул кнопку на консоли перед экранами. Вспыхнули два экрана, показав нам часть конвейера.

– В чем дело? – спросил Ежик.

– На третьем нет подачи, – сказал невидимый голос.

– Вижу. Пускай запасные.

– Слушаю.

Экран погас.

Ежик подвел меня к столу.

– Вот обыкновенные транзисторные детали, – он показал на коробку с горошинами. – Подойдет?.. А если нет, имеются другие. Вот, – он показал прозрачный листок, размером с монетку, – на этой стружке отпечатаны сотни микросхем с полупроводниками.

– Сколько?

– Тысяча двести восемьдесят одна.

Я не мог удержаться и не взять эту пластиночку-листик в руки. Американец подмигнул Ежику.

– Сверхминиатюризация, – пояснил тот.

– Как вы с ними работаете?

– О, микро дает возможность наладить производство схем без прикосновения рук. Ничего не надо спаивать. Радиосхемы создаются в комплексе. Их размер позволяет помещать рядом одинаковые дубли. Возможность неполадок в приборе становится ничтожной.

– А еще какие достоинства? – спросил Американец, видно, далекий от всего этого.

– В обычном полупроводниковом приемничке можно вместить в сто пятьдесят раз больше радиосхем. Это позволило нам создать электронную вычислительную машину размером не более жестянки из-под сардин. Весит она двадцать восемь граммов и содержит пятьсот восемьдесят семь деталей, расположенных на стружке диаметром, как у зернышка риса.

Ежик явно гордился, называя цифры. Ну что же, он имеет на это право.

– У меня в цехе расположены арифметические блоки вычислительных машин, которым полагается иметь размеры с этот стол, а их можно спрятать в шляпе. А если вынуть из них дублирующие детали, они станут меньше.

– Это поразительно! – воскликнул Американец. – Детали невидимы, нужен микроскоп.

– Но зато надежность их намного выше, чем у транзисторных схем. Автоматическая сборка свела на нет ошибки при монтаже, пропуски в связях. Они более термоустойчивы.

Да, ими стоило восхищаться: микрофонами с булавочную головку и радиоблоками, похожими на золотистую пыль.

– Выбирайте, – сказал мне Ежик.

– Я предпочитаю транзисторы, у меня под рукой не будет микроскопа.

– Заказ принят, – кивнул Ежик, и мы направились к лифту.

В ангаре звучал все тот же непрерывный шелест. Позванивала тысяченожка, тысячи рук двигались в такт ее слабым звоночкам.

– У вас очень сложное хозяйство.

– О, да.

– Вы один управляетесь?

– С помощником.

– Вы помните всех, кто работает здесь?

– По номерам и цвету я знаю, кто на какой линии работает.

– По какому цвету?

– Наша фирма пользуется визуальной сигнальной системой. По всему зданию расположены щиты с цветными лампами. За каждым ведущим работником утвержден свой цвет. Мигание лампы означает вызов.

– У вас он есть? У вас какой цвет?

– Красный.

– А так, без лампочек, вы сумели бы?

– У нас управляют вычислительные машины. Они делают все. Гармонируют подачу всех деталей, сборку, включают и выключают обслуживающие приборы. Они составляют прямо на месте платежные ведомости на каждого, списки затрат энергии, списки полученных и отправленных на склад предметов. Они ведут весь, какой только возможен, учет и при малейшем сбое немедленно сигнализируют всем, кто в этом заинтересован. Они выписывают заказы на материалы и детали.

– Это интересно, – сказал я.

– Наша фирма применяет электронный учет кадров.

– Как понимать «электронный»? Она считает?

– О нет, вычислительные машины заносят в свою память кодированные данные всех основных и средних служащих фирмы. Когда открывается вакансия, машина подбирает наиболее подходящих кандидатов. Конечно, кого назначить, решает не она. Зато полная гарантия: ни один квалифицированный кандидат не будет обойден вниманием.

– Вот это и есть американский размах, американский стиль, – сказал Американец. – Вам это нравится?

– Нравится.

Мы пожали друг другу руки.

В ангаре вдруг зазвенели нежные старинные куранты, ласковый домашний звук. Белые ленты распались на сотни белых подвижных людей в халатах, зазвучала живая речь, я видел живые глаза, я слышал остроты, насмешки.

Люди, не толкаясь, бежали (по-моему, им просто хотелось побегать) в соседний с ангаром кафельно-стеклянный бассейн. Там журчала вода, фонтанчики бил и вдоль стенок бассейна. Собственный пронумерованный фонтанчик для каждой пары подвижных рабочих рук. Руки вниз, руки вверх, к дующим вокруг бассейна пронумерованным электрическим горячим ветеркам. Это воздушное полотенце. Руки вниз – руки вверх. А потом опять бегом в столовую, тоже рядом, тоже кафельно-полированную. Там несколько сот столиков, с пронумерованными сиденьями. Но почему-то никто не садится. Все хотят стоять. Они стоят и наслаждаются вкусной с виду едой, стоянием на двух подвижных ногах.

Мы прошли мимо них, потому что Ежик спешил на свое пронумерованное место. Ежик сел. Мы кивнули ему и направились к парадному холлу.

– Мистер Магнитолог, я понимаю, что спрашивать у вас больше того, что вы сказали, – нескромно. Это неудобно для вас, я чувствую. Но все-таки посмотрите свежую газету. Вот она. Здесь напечатана большая статья: «Политическое прошлое убийцы Президента». Как видите, спустя много месяцев после убийства. В ней прямо указывается, что предполагаемый убийца – русский агент. Он жил в России, факт неоспоримый, он был женат на русской женщине, он… Такие выводы печатались у нас и раньше, но я принимал их за чистейшую липу. А теперь…

– Вы хотите сказать, что, если другой русский имеет фотографии всех преступников, значит, первый действительно…

– Вы угадали. Само собой напрашивается.

– Но тогда поясните мне, зачем русскому или русским понадобились убить Президента. За каким чертом?

– Я не верю в это, не верю, несмотря на ваше неслыханное предложение. Поэтому я повторяю только версию, высказанную в последней статье о Предполагаемом убийце. Прежде всего Куба? Покойный Президент проявил известную твердость, когда на Кубе наша разведка засекла ракетные установки. Беседа между государствами шла на грани катастрофы. Газета уверяет, что русские будто бы начали террор против государственных деятелей, несогласных с ними.

– Чушь несусветная! Вы сами как думаете?

– Наш Президент был сильным и умным защитником капитализма. Он действовал в интересах близкого ему круга идей, близкого класса, как у вас любят говорить. Но он был умнейшим политиком, современным высокообразованным человеком… Что греха таить, любая война, которая всех других высасывает предельно, до состояния полной промышленной анемии, для наших как живительный дождь. На первые годы во всяком случае. Наша экономика лезет в гору. Кое-кто ждал, что война за Кубу начнется немедленно, кое-кто ждал от Президента самых резких действий. Но Президент этого не сделал. Он весьма плохо курировал и другой согревающий нас камин – Вьетнам. Он был слишком умен и миролюбив для середины двадцатого века.

– Не подошел, значит…

– У меня в книге, мистер Магнитолог, высказано довольно много соображений о том, что Президент погиб именно потому, что не подходил Соединенным Штатам шестидесятых лет. Популярность его росла, на перевыборы надеяться было нельзя, вот и была разыграна последняя карта…

– Вы американец и сами так думаете. При чем же тут русские?

– Так думают не все. Противники находят свои доводы, свою логику, свои факты. В статье пишут о том, как Предполагаемый за несколько дней до печальных событий в одном тире показывал всем вокруг свою поразительную меткость. В то же время он заходит в автомобильный салон, просит показать ему самый шикарный автомобиль и говорит продавцу, что скоро должен получить огромную сумму денег и поэтому присматривает себе машину. Затем он бросает многозначительную фразу. Я вам ее прочту… «Боюсь, мне придется вернуться назад в Россию, чтобы там купить себе автомобиль».

– Такая гласность накануне преступления пахнет липой.

– Согласен, я тоже думаю… Но если тем, кто видит иначе, сказать, что…

– Позвольте, кто бы вам ни дал эти фотографии, там будут реальные, настоящие убийцы, преступники без оговорок и намеков, без нелепых предположений, версий, догадок. Вы сами всех увидите, мистер Американец. А я буду спать более спокойно, потому что после этой дурацкой статьи…

– Я жду с нетерпением.

– Придется подождать. Я сам пока не имею… Словом, помогите мне понять… разгадать, какие фото к делу относятся, какие нет.

– Так покажите их!

– Рано еще, мистер Американец. Мы с вами многое должны выяснить, угадать приблизительное хотя бы направление поиска. Или, как говорят юристы: кому выгодно? Кто мог извлечь пользу из гибели Президента? Вы убеждены, что заговор был, а, насколько я понимаю, заговоров без ожидаемой выгоды не существует.

– Правильная постановка. «Бесполезных» организованных убийств не бывает. А ключ к ответу может быть найден в главном различии между политикой покойного и политикой, которую проводил бы человек, автоматически сменивший убитого.

В программу покойного Президента входило резкое ущемление налоговых привилегий лахомских нефтяных миллиардеров. А эти старые налоговые поблажки были весьма велики… Таким образом, исходя из правила «cui prodest», кому выгодно, следует искать подстрекателей к убийству среди лахомских магнатов.

– А какие зримые, я бы сказал, видимые, конкретные действия могли бы навести на такие подозрения?

– Их много, мистер Магнитолог, на первый взгляд не очень серьезных. Вот, например, двадцать первого ноября, когда Президент начал свою поездку по штату Лахома, прохожим на этих улицах всучивали такие листовки: «Разыскивается государственный преступник. Предательская деятельность, направленная во вред Соединенным Штатам…» Листовка издана человеком, весьма близким нефтяному бизнесу.

– Вам надо было стать прокурором в этом деле.

– Перед нами стена, мистер Магнитолог, стена, которую не пробить. Все улики уничтожаются или скрываются, живые свидетели гибнут. Все документы, фото и рентгеновские снимки похоронены в казенных сейфах на многие десятилетия. А таких, как я, власти не желают принимать всерьез.

– А если будут фотографии?

– О, тогда другое дело. Тогда мы пробьем! – он хлопнул о стенку.

Мы сидели в кафе на углу Элм-стрит, последней улицы Президента.

…Мы опять ехали с ним по городу. Он останавливался там, где я просил, и поворачивал, куда мне было нужно. Рассказывал он о погибших свидетелях.

– Одним из первых был убит у себя на квартире корреспондент лахомской «Таймс геральд». Он знал такое, чего никто не знал. Убийцу не нашли.

– Вы не знаете, где находится его квартира?

– Бывшая квартира? Вам нужно? Я позвоню в «Таймс».

Он звонил, и мы ехали к нужному нам дому. Я хотел посмотреть на дом.

– А квартиру вам не нужно?

– У нас нет времени… Как вы думаете, покойник не остался в доме?.. Его, наверное, повезли на машине вот из этого подъезда.

– Я думаю… Но зачем вам?

– Как он был убит?

– Приемом карате. Ударом в горло.

– Спасибо, едем дальше.

– Куда мы свернем?

– Как погибли другие свидетели?

– Репортер «Лонг-Бич пресс телеграмм» был застрелен полицейским, когда он сидел в зале прессы полицейского комиссариата… На следствии полицейский показал, что нечаянно выронил пистолет. Однако траектория пули не совпадала с этой версией. Тогда стрелявший легко переменил свои показания. Он, видите ли, поспорил с товарищем, кто из них быстрей достанет пистолет из кобуры. Он «случайно» спустил курок, но попал почему-то не в товарища, а в сидевшего корреспондента… Суд нашел объяснения нормальными.

– Поедем туда, где это случилось.

– В комиссариат?

– Конечно.

– Тогда нам придется ехать в Лонг-Бич.

– Пожалуй, не стоит. Расскажите о других.

– Я вам говорил, как в день убийства некий железнодорожник видел с башни управления стоянку автомобилей, расположенную слева от путей железной дороги, рядом с улицей, по которой шел правительственный кортеж… Он заявил полиции, что выстрелы были сделаны с этой стороны, а не с какой-нибудь иной. Там расположена стоянка частных машин полицейского управления. Он показал, что въезд на эту стоянку был закрыт одним полицейским примерно за два часа до приезда главы государства. Но за двадцать минут на стоянку въехали машины с номерным знаком из другого штата… Почему разрешили постороннему въехать на полицейскую стоянку, тогда как самим полицейским это не позволяли делать в последние два часа?

– Долго стояли эти машины?

– Первая не больше минуты. Вторая находилась там и после выстрелов. В ней сидел один человек. Но рядом прогуливались двое в штатском. Один был в темном костюме, другой в белой рубашке. Когда раздались выстрелы, некто в белом побежал вдоль железной дороги, а там, где он стоял, еще вился пороховой дым… Правда, как всегда бывает при большой панике, нашлись другие свидетельские показания, путаные, противоречивые. Кто-то уверял, что никаких выстрелов отсюда не было. Я, например, склонен думать, что стрелять удобнее с тройного железнодорожного моста, под которым сходятся улицы на Дилиплаза. Там каменная ограда, сложная система путей, лабиринт вагонов на станции, легко спрятаться… Но, видно, парень говорил чистейшую правду. Иначе за каким дьяволом его убрали?.. Машины сами собой на стенку не кидаются.

– Мы обязательно должны поехать к стоянке полицейских машин. Там, возможно, главная ниточка.

Он покачал головой.

– Как знать. Их теперь одиннадцать, погибших свидетелей. Будут новые жертвы… Как будто их всех переметили краской вроде цыплят и режут по одному… В какую сторону сначала кидаться, не могу вам сказать. У меня пока нет ваших фотографий.

– Не будем спешить.

– По-моему, если я не ошибаюсь, у вас их тоже нет.

– Верно, пока нет. При себе нету.

– Я ничегошеньки не понимаю, мистер Магнитолог.