Текст книги "Седой"

Автор книги: Юрий Коротков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 7 страниц)

– Значит, всех когда-нибудь найдут, – сказал Олега.

Они вошли в вестибюль, здесь Малек вдруг запрыгнул ему на спину и, нахлестывая Олегу по заду, заорал:

– Но! Шевелись, кляча!..

Олега поливал цветы в кабинете директрисы. Цветов было много: на подоконнике, на шкафах, на столе, этажерке и телевизоре, в горшках, ящиках и кадках.

– Не жалей воды-то, – сказала директриса, не отрываясь от своих бумаг. – Лень лишний раз за водой сходить?.. Цветы заботу любят…

В кабинет, постучавшись, вошла Любаня.

– Ну, здравствуй, Зарубина, – сказала директриса. – Садись.

Любаня села перед ней, потупив глаза.

– Ну, и что же нам с тобой делать, Зарубина? – выдержав паузу, со вздохом спросила директриса.

Любаня неопределенно пожала плечами.

– А ведь мы договаривались, Люба, – помнишь? – если еще раз появишься у вокзала, будем оформлять в спецПТУ… Я не понимаю, чего вам здесь не хватает? – повысила голос директриса. – Вас что, голодом морят? Или надеть нечего?! Я не понимаю, как же можно самое дорогое, что есть, девичью гордость продавать за десять рублей!

– А за двадцать можно? – не поднимая глаз спросила Любаня.

– Что? – опешила директриса, – Ты еще дерзить будешь? Ну все, с меня хватит! – директриса ударила ладонью по столу. – Давай решать: хочешь в спецПТУ? Прямо сейчас оформляю…

– Не хочу.

– Тогда будем бороться своими силами! – директриса решительно встала и вынула из ящика стола ручную машинку для стрижки.

– Нет! – Любаня в ужасе вскочила, закрывая руками волосы.

– Сядь! Сядь, я сказала! Выбирай – или спецПТУ…

– Не надо! Пожалуйста!

Директриса силком усадила рыдающую Любаню на стул.

– Убери руки! – приказала она. – Опусти руки! Вот так… – она простригла в густых Любаниных кудрях первую дорожку и, уже не торопясь, стала достригать остальное. Любаня больше не сопротивлялась, плакала, бессильно опустив пуки на колени.

Потрясенный Олега смотрел на нее, не замечая, что вода из опущенной лейки течет на пол.

Директриса открыла дверь кабинета, и Любаня, пряча лицо в ладонях, побежала по коридору в комнату.

– Лысая! – в восторге завопил кто-то, и все, кто был в коридоре, бросились следом посмотреть на лысую Любаню.

Директриса, улыбаясь, стояла в дверях. Заметила Олегу и брезгливо кивнула на Любанины каштановые кудри на полу:

– Веник принеси…

Из спальни старших девчонок раздавался смех. Олега приоткрыл дверь. Любаня вертелась посреди комнаты в пышном парике с золотыми локонами до плеч, Белка и другие девчонки стаскивали парик, тот съехал набок, обнажив черный ежик отросших уже волос.

– Люба… – негромко позвал Олега.

Любаня нахлобучила парик на место и царственно подошла к нему, глядя сверху вниз.

– Это… пойдем, чего скажу… – прошептал Олега, пряча глаза.

Они спустились к закутку под лестницей, где ждал их Слон. Любаня глянула на него, на Олегу, прислонилась спиной к стене и насмешливо спросила:

– Ну?

Олега отошел в сторонку.

– А я тебя у вокзала видел, – сказал Слон.

– Ну и что?

– А если директриса узнает, что опять ходишь?

– Ты, что ли, скажешь?

– Хочу – скажу, хочу – не скажу…

Любаня в упор смотрела на него, накручивая золотой локон на палец.

– Пойдем… – Слон неуверенно потянул ее за руку.

– Зачем?

– Ну… сама знаешь… – видно было, что Слон робеет перед Любаней. – Я не скажу, честное слово…

– Да говори, сколько влезет, – Любаня повернулась идти.

– Ну, Любань… Ну, пожалуйста…

– Ты еще заплачь, – насмешливо сказала Любаня.

– Ну, Люб…

– Целуй! – Любаня протянула вперед-вниз руку.

Слон неловко потоптался, наклонился и поцеловал.

– Сюда! – велела она, чуть приподняв юбку и выставляя колено.

Слон покосился на Олегу, наклонился еще ниже… Олеге показалось, что Любаня сейчас врежет коленом прямо в морду Слону, но она только толкнула его, так что Слон сел на пол, надменно глянула на Олегу и пошла под лестницу.

– Слышь, Петух! – торопливо прошептал Слон. – Пойдет кто – свистни!

Олега присел на ступеньку, обхватив голову руками. Когда внизу заскрипела скамья и послышалось громкое сопение Слона, он вскочил, затравленно озираясь, и бросился бежать. Вылетел на улицу и побрел куда глаза глядят, не замечая морозного колючего ветра, бьющего в распахнутый ворот рубахи…

Во дворе, в хоккейной коробке между пятиэтажками слышался стук клюшек. Навстречу пробежал, запинаясь коньками на посыпанной песком дорожке, мальчишка-сосед в оранжевом шлеме поверх ушанки.

– Олега! – он затормозил, чуть не упав. – Ты где был?! Выходи скорей, мы с шестым домом играем!

– Сейчас, – сказал Олега.

Он поднялся на третий этаж и сел на корточки под дверью. По лестнице вверх и вниз проходили соседи, приглядываясь в полутьме, кто это тут сидит. Олега покашливал и зябко обнимал себя за плечи.

Вдруг приложил ухо к двери. В квартире послышались шаги, потом вода из крана на кухне. Он вскочил и надавил кнопку звонка.

Щелкнул замок – на пороге стояла мать, красивая, нарядная. Олега хотел закричать, но перехватило дыхание, он протянул руки и заплакал:

– Мамочка! Наконец-то ты вернулась, я так тебя ждал, наконец-то ты вернулась, дорогая, ненаглядная, наконец-то я туда не пойду, меня там никто не любит, меня там бьют, и Слон, и Мотя, ты не представляешь, как я тебя ждал, и Алка тоже, забери ее скорее, она тебя так ждала…

Мать кусала губы, чтобы удержать слезы, быстро гладила его по голове, прижимала к себе лицом, потом сняла с вешалки пальто и шапку и захлопнула дверь.

– Ты куда? Я с тобой!

– Я сейчас… Ты постой здесь.

– Нет, мамочка, дорогая, я с тобой! – Олега вцепился в нее обеими руками.

– Я на минуту. Ты подожди меня, я скоро вернусь. Только не уходи, ладно? – она оглянулась на чужие двери.

– Ты за Алкой? – догадался Олега.

– Да. А ты подожди меня здесь, хорошо?

Олега торопливо закивал, вытирая слезы. Мать пошла вниз по лестнице, а Олега, счастливо улыбаясь и всхлипывая, снова присел под дверью…

Стало темнеть. Стуча коньками, прошел сосед с клюшкой, он не заметил Олегу в темноте, долго звонил на четвертом этаже, возбужденно шмыгая носом, с порога закричал: – Двенадцать-двенадцать! Представляешь, ма, судья жухал, как последний гад, две шайбы не засчитал… – дверь захлопнулась за ним.

Снова послышались шаги, мужчина остановился над Олегой, в темноте блеснули очки, и Олега с ужасом узнал Акакича. Он ухватился за дверную ручку:

– Нет! Нет! Не пойду! Мама вернулась! Она меня забрала!

– Пойдем, Олег, – Акакич мягко, но настойчиво потянул его за собой.

– Она сейчас вернется, она за Алкой пошла! – Олега отчаянно вырывался, приседал и выворачивался, но Акакич тащил его вниз по лестнице.

– Ну, пойдем, Олежек, пойдем. Ребята волнуются, куда ты пропал… Мама снова уехала. Ее только на один день отпустили… она весной вернется… А ребята волнуются: куда, говорят, Олег пропал?..

– Неправда! – Олега заплакал от бессилия. – Вы врете все, она вернулась, она меня искать будет. Я ей все про вас расскажу, все, она вам покажет! – он уже не сопротивлялся, слепо брел за Акакичем, плача навзрыд…

В спальне все уже лежали в кроватях. Едва закрылась дверь за Акакичем, Малек поднял голову:

– Ну что, Петух, навестил мамочку? То-то мамочке радости – ждала хахаля, а тут – нате вам, подарочек!

– В сортир теперь под конвоем ходить будешь, Петух! – сказал Слон.

Олега лежал, безучастно глядя в потолок широко открытыми глазами…

В школе он сидел с влажным от пота лбом, изо всех сил, мучительно сдерживая кашель.

– Ты не заболел, Петухов? – спросила Марина Павловна.

– Нет. Нет, – Олега испуганно замотал головой. – Я очень хорошо себя чувствую. Просто поперхнулся…

В спальне Олега горбился над учебником, глухо, с надрывом кашлял, щуря воспаленные глаза. Слон вдруг наклонился, схватил ботинок и запустил в него.

– Забодал, Петух! Полотенце в рот заткни!

Олега встал, зажимая рот ладонью и направился к двери.

– Куда?

– В туалет…

– Ходил только что!

Олега покорно сел.

В спальню ворвался Малек, восторженно заорал:

– Ребя! Елку привезли!!

Все кинулись к окнам – внизу у крыльца стаскивали с грузовика огромную елку – и, теснясь, толкаясь, бросились к двери.

Олега выглянул в коридор, схватил с вешалки свою куртку, выбежал на заднее крыльцо, перевалился через забор в чей-то заснеженный двор, оттуда – на улицу.

Он бежал по улице, шарахаясь от прохожих. Долго звонил в квартиру, то прижимаясь ухом к двери, то пытаясь заглянуть в глазок. Снизу хлопнула дверь подъезда, Олега побежал по лестнице – и увидел поднимающегося навстречу Акакича. В ужасе он бросился обратно, зазвонил к соседям, забарабанил в дверь: – Тетя Полина! Тетя Полина! Это я – Петухов из тридцать седьмой! Пустите меня! – Акакич приближался, Олега побежал наверх, звоня во все двери подряд. – Дядя Витя! Дядя Саша! Это я – Петухов из тридцать седьмой! Тетя Лена! Спрячьте меня!

Акакич настиг его, Олега мертвой хваткой вцепился в перила. Во всем подъезде открывались двери, соседи молча стояли на пороге, глядя, как красный, с трясущимися губами Акакич отрывает его руки от перил.

– Тетя Лена… Вы меня не узнаете? Я Петухов… из тридцать седьмой. Не отдавайте меня… пожалуйста…

– Бедный мальчик, – вздохнула тетя Лена.

– Ну так возьмите его! – сказал дядя Саша.

– Куда же… при живой-то матери…

– Тогда и вздыхать нечего! – крикнул дядя Саша и грохнул дверью.

Акакич разжал наконец Олегины пальцы и почти волоком потащил его мимо молчащих соседей.

– Гад! Гад очкастый! Не пойду! – Олега поджал ноги и мешком повис в его руках. Тогда Акакич обхватил его поперек тела и понес…

Когда растаял багровый, тяжелый и липкий туман, Олега обнаружил себя лежащим в больничной палате, с иглой в руке и капельницей у кровати. Рядом сидела Белка в большом белом халате, смотрела на него и плакала. Олега, худой, прозрачный, улыбнулся ей и пошевелил губами.

– Что? – Белка наклонилась к нему.

– Чего ты плачешь? – прошелестел Олега. – Мама вернулась. Она заберет нас домой.

Белка покачала головой.

– Она не вернется, Олежка.

– Она вернулась, – сказал Олега. – Я сам ее видел. А если нас не отпустят, мы убежим к ней.

– Не надо больше ходить туда. Она никуда не уезжала. Она сама отдала нас. Сама позвонила Акакичу, когда ты пришел…

– Ты врешь, – сказал Олега. – Я тебе не верю.

– Я не вру, Олежка, – Белка снова заплакала, – Ты маленький, ты не помнишь, а я помню, как отец от нас ушел. Мама все время хотела выйти замуж… а мы… это сложно, ты не поймешь… ну, с нами ее никто не брал, хотя приходили разные, я помню… Она испугалась, что останется одна…

– Как одна? – чуть слышно закричал Олега. – А я? А мы?!

– Все, все! – сказал врач. – Только не волноваться!

Белка послушно встала.

– Ты потом поймешь, Олежка, когда вырастешь…

Олега в свободно болтающейся на нем пижаме бродил по длинному больничному коридору, сидел в палате. Соседи по палате торчали в окнах, перекрикивались со стоящими внизу, задрав голову, родителями.

Седая прядка у него в волосах стала шире, захватила чуб и висок. Осунувшееся лицо было неподвижно, глубоко запавшие глаза смотрели спокойно и холодно…

Так же спокойно, молча он шагал рядом с Акакичем на базу. Акакич, наверное, боялся, что он снова будет упираться, цепко держал его за руку, торопливо рассказывал, что он проболел все каникулы, ребята давно учатся, но в школе говорят, что Олег способный мальчик, только рассеянный, и, если постарается, то быстро догонит.

Когда за ним захлопнулась дверь детского дома, Олега резко обернулся и будто впервые увидел ее – с крепкой пружиной, обтертую внизу пинками ботинок; и длинные темные коридоры с одинаковыми дверями слева и справа; зеленые стены со следами кисти и застывшими в краске щетинками; красный огнетушитель около стенда с пионерами-героями…

– Что, Петух, нагулялся? – спросил Слон.

– А мы тебя так ждали, так ждали! – пропищал Малек. Он валялся в ботинках на Олегиной кровати.

Олега подошел, глядя на грязные пятна на простыне под его ботинками.

– Слезь с моей кровати, – бесцветно сказал он.

– А если не слезу?

– Я сказал: слезь с моей кровати, – повторил Олега.

– Что-то я слышу плохо, – Малек сел и озабоченно пошуровал пальцем в ухе. – Ась? Ты что-то сказал, Петух?

Олега молча смотрел на него сверху. Потом развернулся и неумело ударил его по уху.

На мгновение в спальне стало тихо, потом налетели все разом – Слон, Мотя, Карабан, толпясь, мешая друг другу, выкрутили руку. Олега сел на колено, сцепив зубы, чтобы не закричать. К самому его лицу приблизились грязные ботинки Малька.

– Говори, Петух: «Извините меня, Алексей Николаевич, дурака-идиота»! Говори, хуже будет!

– Пустите, – сквозь зубы сказал Олега. – Пустите, тогда скажу.

Его отпустили, и он всем весом ударил Малька головой в живот, бросился сверху, вцепился в горло. Малек извивался на полу, мелькали кулаки, чье-то колено, сползшее одеяло.

– На! На! Мотя, по морде ему, по морде!

Когда Олегу оттащили, Малек хрипел, разинув рот, выкатив глаза, остальные стояли напротив, сжав кулаки, всклокоченные, красные.

– Что, Петух? Еще? Еще хочешь, да?

Олега потрогал ладонью разбитую губу, посмотрел на кровь.

– Больше не хочу, – он отвернулся, шагнул к двери – и внезапно метнулся назад, ударил расслабившегося, опустившего руки Слона и отскочил, прижимаясь спиной к стене…

Белка догнала брата, идущего в толпе детдомовцев на завтрак. Олега шагал, ссутулившись, напряженно держа плечи. Белка коснулась его, Олега тотчас развернулся, чуть пригнувшись, как зверек, угрожающий прыжком – Белка аж отпрянула.

– А, привет…

– Как ты изменился, Олежка… – сказала Белка, глядя в его резкое, нервное лицо с холодно блестящими глазами, жесткими, неровными от заживших трещин губами, красной ниточкой шрама на подбородке.

Олега мимоходом, без интереса осмотрел себя в зеркале над умывальником, и они разошлись к своим столам.

Базовцы как всегда шумно рассаживались, галдя, толкаясь, бежали дежурные с кастрюлями. В стакан какао перед Олегой упал катышек хлеба. Он тут же, едва успев сесть, вскочил и выплеснул стакан в лицо Моте. Тот тоже вскочил, опрокинув стул, растерянно оглядывая залитую рубашку и джинсы, Малек на всякий случай отбежал в сторону.

– Ты что, Петух, с болта сорвался? Это же Карабан бросил!

– Зачем ты, Петухов? – спешил к ним Акакич. – Мотяшов, что случилось?

– У меня же джинсы одни, – чуть не плача, сказал Мотя.

– Что случилось, ребята?

– Да ну его, – сказал Малек, – Кидается, как бешеный!..

– Мужики-и! – заорал Малек еще из коридора и распахнул дверь спальни, – Петухову сеструху щупают! Айда смотреть.

Олега вскинул голову, потом побежал следом за всеми. В тупике под лестницей увидел – двое десятиклассников держат Белку, третий лезет под кофту, – налетел с разбегу, маша кулаками. Они были сильнее, просто толкали его, смеясь. Олега проскользнул под рукой у одного и изо всех сил пнул его в пах. Десятиклассник согнулся и упал. Двое других перестали смеяться, стали бить всерьез. Олега отлетел под лестницу, схватил там какую-то палку, махнул – второй десятиклассник охнул и прижал к себе руку: из палки торчал большой ржавый гвоздь. Белка плакала, присев у стены на корточки, уткнувшись лицом в колени, Олега, заслоняя ее, размахивал палкой: – Убью! Всех убью!!

Его перехватили сзади, Олега ударил локтем, не оборачиваясь, мелькнуло изумленное лицо Акакича. Он скрутил Олегу и повел, поправляя очки и повторяя дрожащим голосом: – Звереныш… звереныш…

Олега стоял в кабинете перед директрисой, скучно разглядывая ухоженные, пышные цветы в горшочках.

– Это невозможно, – говорил Акакич. – Ребята жалуются. Он терроризирует весь дом. Он всех бьет, это невозможно…

– Ты что, Петухов, в спецПТУ готовишься? – спросила директриса. – Что с тобой делать?

– А вы меня выгоните, – сказал Олега. И вдруг улыбнулся ей в лицо – холодно, безнадежно, со снисходительным презрением к этим взрослым людям, ничего не понимающим в его жизни…

По крутым улочкам к реке неслись тугие ручьи, подпиливали последние островки снега. Немощеные переулки около детдома раскисли. Базовцы возвращались из школы, на углу поджидали их местные ребята.

– Эй, погоди, поговорить надо, – остановили они Карабана.

– Ну?

– Тебе что, своих девок мало? Чего ты к нашим лезешь?

Начиналось выяснение отношений. Олега хотел было пройти мимо, но кто-то из местных схватил его за плечо:

– Ну, ты, инкубаторский!

Олега тотчас, не выпуская портфеля из левой руки, сбил его с ног, и с этого удара, как по команде, началась драка. На помощь уже бежали базовские старшеклассники.

Олега, так и не остановившись и не оглядываясь, шагал к дому.

Возбужденные, грязные, счастливые одноклассники гурьбой ввалились в спальню, перекрикивая друг друга:

– А он ко мне! А я ему с левой – бац!.. А он… А я как дал!..

Слон подошел к Олеге:

– Ну ты молоток, Петух! Здорово начал! Мир? Дай пять! – широко улыбаясь, он протянул руку.

Олега исподлобья смотрел на него. Подал руку, рванул Слона на себя и припечатал кулаком его улыбку к зубам. Смех и крик мгновенно оборвались, будто щелкнули выключателем, в спальне повисла напряженная тишина, еще не остывший азарт готов был выплеснуться в новую драку.

Слон вытер губы. Ему явно не хотелось драться с Олегой.

– Ладно, Петух, – сказал он. – Фиг с тобой. Живи уродом… – он оглянулся: мальчишки отводили глаза, все видели его позор.

– Грач! Чего клюв разинул! – вдруг бешено заорал Слон на тихого, незаметного ушастика Грачева.

– А чего я? – опешил тот.

Чего! Службу не знаешь? Куртку мою повесь!

Грач умоляюще взглянул на Олегу. Олега сунул руки в карманы и неторопливо вышел…

– Дяденька, вы к кому? – спросил мальчишка.

– К себе, – сказал Иванов.

– А вы вазовский? А воспитатель кто у вас?

– Аркадий Яковлевич.

– Акакич? Я позову, – мальчишка радостно бросился вверх по лестнице.

– Эй, не надо! Я на минуту, эй! – крикнул Иванов, но пацан уже умчался.

Появился Акакич, близоруко щурясь за очками.

– Петухов? Олег? – он издалека тянул руку, – Ну, здравствуй, солдат.

– Моя фамилия – Иванов.

Акакич внимательно взглянул на него, покачал головой:

– Даже так?.. Почему именно Иванов? Хотя… – он пожал плечами. – Ну, пойдем, Иванов Олег, поговорим.

Они вышли из дома и сели на скамью около клумбы, огороженной уголками беленого кирпича. Иванов достал сигареты.

– Куришь?

– С шестого класса, – неожиданно злорадно сказал Иванов.

– Да?.. А я вот держусь пока… А ты, я вижу, не изменился. Надо думать, в образцовых солдатах не ходил?

– Угадали.

– Нетрудно угадать, – Акакич невесело усмехнулся. – Я думал, ты изменишься в армии. Шел сейчас по лестнице и думал; вот стоит Олег… не знаю – какой, но другой… А ты прежний, кроме фамилии… Как Аллочка?

– Нормально. Работает в «Интуристе». Квартиру получила… Она разве вам не пишет?

– Н-нет. У кого все хорошо устроилось, те редко пишут. Я привык, – будто оправдываясь, сказал Акакич. – Ты, кстати, тоже не писал… С ребятами не переписываешься?

– Нет.

– Большинство еще служит. Мотяшов аж в Москве генерала возит. Карабанов в медучилище. Комов, Редькин и Бусло на границе, на одну заставу попали. Федоровского не взяли, порок сердца… – он замолчал, потом, отведя глаза, сказал – Соломин, Мальцев и Грачев в колонии. Драка в парке. Парнишка-инженер ослеп. Двое детей у него… Соломину шесть, Мальцеву и Грачеву по три… Дай-ка сигарету.

Пока он закуривал, склонившись над зажатой в ладонях спичкой, Иванов разглядывал его с чувством жалости и неприязни одновременно: коротко стриженная макушка, седой чубчик, длинная тонкая шея, нелепо торчащая из ворота застиранной рубашки, железные дужки очков за ушами.

– Аркадий Яковлевич, – сказал он. – Зачем вы здесь?

Акакич недоуменно вскинул очки.

– Ну… какой смысл в вашей работе? Трое уже в тюрьме… Вы добрый, вы себя не жалеете, а что толку? По ком тюрьма плачет, тот сядет, хоть вы наизнанку. А кто хочет, тот сам вырвется… Вы же вазовский, и остались здесь. Что вы видели, кроме этого, – Иванов-кивнул на дом. – Неужели вам самому-то жить не хочется?

– А ты меня не жалей, – сухо сказал Акакич. – Я живу. А что до смысла… смею тебя заверить, что никто из моих ребят своих детей сюда не приведет. Извини, мне пора. Спасибо, что заглянул, – он пошел к дому. Неожиданно вернулся и сказал: – А этих троих могло не быть, если бы ты оказался человеком.

– Я?

– Ты! Ты был сильнее всех, ты нужен был ребятам… и не было бы ни Слонов, ни шестерок, и драки в парке, и слепого отца у двух детей. А ты молчал, когда унижали других. Ты всех предал.

– Каждый думает за себя, – сказал Иванов.

– Ты счастливый человек, – сказал Акакич. – Все виноваты, кроме тебя.

Иванов вышел на улицу, автоматически поднял руку, чтобы поправить фуражку, вспомнил, что забыл ее на скамейке. Вернулся, отнял фуражку у малышей, уже примеряющих ее на свои стриженые затылки, последний раз оглядел старый двухэтажный особняк, окна с желтыми занавесками, изгородь из железных прутьев со стертой ладонями краской, одинаково стриженных малышей – и пошел прочь, вверх по крутой улочке мимо кривобоких частных домов, в центр города.

Здесь к середине дня стало многолюдно, народ втискивался в переполненные троллейбусы, обтекал ползущие на черепашьей скорости через переход машины. Парень с погасшей сигаретой в руке вопросительно кивнул, Иванов достал спички, чиркнул, закрывая огонь ладонями, глядя над головой склонившегося парня на окна дома через дорогу. Шагнул в телефонную будку и отрубил стеклянной дверью от себя шум города, медленно набрал номер – послышались длинные гудки – и снова нашел взглядом окна второго этажа…

…занавеска отъехала, в окне появилась Лена, помахала рукой: заходи.

Она открыла дверь – очень домашняя в вытертых вельветовых джинсах, свободной футболке, вьетнамках на босу ногу, русые волосы собраны в пушистый хвост. Следом за ней вылетел черный пудель, обнюхивая гостя, одновременно и грозно ворча, и виляя тощим стриженым задом.

– Томас, фу! – прикрикнула Лена. – Заходи…

Олег вошел, наклонился развязать шнурки на кроссовках, искоса разглядывая прихожую. Овальное, в рост человека зеркало отражало его нескладную фигуру, рядом висели на стенах гербы иностранных городов и пара лаптей. Томас, играя, рычал, хватал зубами шнурки и пальцы.

– Томас, фу! Томас, что за безобразие! – Лена схватила его за ошейник, увела в дальнюю комнату и закрыла дверь. Пудель, оскорбленный в лучших чувствах, заскреб лапой по стене.

Олег вошел в комнату. Здесь были кожаные уютные кресла, стенка под старину, тяжелые портьеры на окнах, японский телевизор и видео на стеклянном столике в углу. Олег остановился посреди комнаты, сунув руки в карманы, стараясь не пялиться по сторонам. Он впервые был в такой шикарной квартире.

– Садись… – Лена пыталась выглядеть хозяйкой, ей очень хотелось, чтобы Олегу понравилось у нее, она напряженно ловила каждое его движение, боясь сказать или сделать что-нибудь не то, не так. – Кофе хочешь?

– Нет.

– А хочешь… вчера новый фильм пришел, отец прислал…

Олег пожал плечами.

– Я тоже еще не видела, – Лена присела перед стеллажом с кассетами. – Говорят, ничего… Я, вообще, всеядная, только ужасов не люблю…

Аппарат с утробным журчанием проглотил кассету, Лена взяла пульт и села на диван рядом с Олегом, поджав под себя ноги…

На экране герои выясняли отношения в автомобиле. Олег перевел глаза на Лену. Она тотчас почувствовала взгляд, опустила голову и медленно, осторожно обернулась. Некоторое время они молча смотрели друг на друга, потом так же медленно, осторожно Лена потянулась к нему губами…

– М-м… прошу прощения…

Лена вздрогнула и вскочила с дивана, растерянно одергивая футболку. В дверях стояла молодая красивая женщина и с чуть заметной иронической улыбкой разглядывала их.

– Прошу прощения, что без стука, но было так тихо, я подумала, никого нет.

Лена, онемев от ужаса, застыла перед ней навытяжку.

– Выключи, пожалуйста, фильм давно кончился. И познакомь меня с молодым человеком.

– Это Олег…

– Очень приятно. Меня зовут Людмила Александровна. Скажу тебе по секрету, Олег, что когда входит хозяйка, а тем более когда вас представляют, имеет смысл встать.

Олег поднялся.

– Я буквально на двадцать минут, – обратилась Людмила Александровна к дочери. – Свари, пожалуйста, нам кофе. А мы пока поболтаем с твоим гостем.

Лена на деревянных ногах вышла из комнаты.

– Прошу, – Людмила Александровна провела Олега в дальнюю комнату. Навстречу ей бросился пудель. – Заперли бедного Томаса, заперли бедную собаку, – она погладила пса, села в кресло и указала на другое: – Прошу.

Олег сел, ссутулившись, положив кулаки на колени. Напротив, за спиной хозяйки, во всю стену были фотообои – сосны на песчаном берегу и море до горизонта.

– Вы давно встречаетесь с Леной?.. Впрочем, я сама могу сказать: около месяца, верно? Учителя стали жаловаться: невнимательна… Друзья стали реже бывать. У Лены много друзей – одноклассники, студенты… Потом, между прочим, сказала, что познакомилась с мальчиком из детдома. Это ведь про вас? – Людмила Александровна задавала вопросы утвердительным тоном, не предполагающим ответа. Она говорила, а Олег при сем присутствовал. – Я за самый широкий круг общения… Но, Олег, понимаете – у Лены совершенно нет времени. Абсолютно! Она учится в спецшколе – вы, наверное, знаете. Занимается с репетиторами. Она будет поступать в МГИМО. Она должна поступить. А вы должны ей помочь – не отвлекать ее… Ведь вы ее любите?

Олег молча смотрел в морскую даль за спиной хозяйки.

– Да, да… – Людмила Александровна погладила льнущего к ней пса. – И Томас тоже любит нашу Лену… Если вы ее действительно любите – значит, вы хотите, чтобы у нее все сложилось хорошо… Только не подумайте, что я запрещаю вам встречаться. Приходите к нам, когда она свободна. Ну, скажем, в четверг вечером. Мы всегда будем рады. Правда, Томас? Смотрите кино, отдыхайте, разговаривайте…

Что поразило Олега – она говорила спокойно, даже приветливо, глядя в глаза, не предполагая каких-то обид, будто речь шла о вещах очевидных, которых Олег не мог не понимать.

– Договорились? Вот и хорошо. А сейчас ей надо заниматься, поэтому я с вами прощаюсь… Мы с вами прощаемся, – она потрепала Томаса по голове. – До четверга…

Лена вышла в прихожую из кухни, растерянно переводя глаза с Олега на мать.

– Что? Все в порядке, – Людмила Александровна погладила ее по волосам, как только что собаку. – Мы с Олегом друг друга поняли и, надеюсь, будем дружить. Да, Олег?

– Да, – Олег надел кроссовки, открыл дверь и кивнул Лене: – Пошли!

Лена снова глянула на него, на мать, потянулась к куртке на вешалке.

– Лена! – резко сказала Людмила Александровна.

– Ты идешь или нет?

Лена стояла, сжимая дрожащие губы, умоляюще глядя на них.

Олег вышел и закрыл за собой дверь…

На следующий день Лена ждала его неподалеку от школы, опустив голову, покачивая сумку на плече.

– Здравствуй…

Олег молча прошел мимо. Лена догнала, пошла рядом, заглядывая снизу ему в лицо.

– Ну, не обращай внимания… Она же повернутая на «своем круге»… «Свой круг, свой круг»… «Из нашего круга, не из нашего»… Ненормальная, понимаешь. У каждого свой сдвиг… Олег!

– Иди занимайся.

– Слушай! – крикнула Лена, она рванула его за рукав к себе. Олег от неожиданности остановился. – Я могу сказать?! Даже в суде последнее слово есть!.. – Лена отвернулась, прикусив губу, справляясь со слезами. – Вот ты говорил про свою мать… У тебя она такая, а у меня – такая. Ты ведь не виноват – и я не виновата! Я сто раз мечтала из дома уйти. Хочешь, вместе уйдем? Я на все готова, понимаешь?.. Я тебя люблю!

Олег холодно, внимательно смотрел на нее. Потом сказал:

– Пойдем, – и быстро, решительно зашагал вперед. Лена едва поспевала за ним.

Они спустились по крутой улочке мимо детского дома, прошли через безлюдный городской парк на берег реки. В небольшой ложбинке, укрытой от любопытных глаз густым кустарником, Олег остановился. Место было обжитое, на земле лежали доски от садовых скамеек. Наверху была обшарпанная баллюстрада парка, от нее берег круто уходил вниз, к Оке, тут и там валялись битые бетонные вазоны и скульптуры с торчащей арматурой. Кое-где в траве пестрела желтизна, и хотя деревья еще держали листву, огромное пространство между берегами казалось уже по-осеннему неуютным, сквозным.

– Раздевайся.

Лена вскинула на него испуганные глаза.

– Зачем ты так?..

Олег молча ждал.

Лена опустила голову. Неуверенно коснулась верхней пуговицы школьного пиджака, расстегнула, сняла пиджак, оглянулась, ища куда положить, и бросила на доски. Расстегнула молнию на юбке.

– Пойдем ко мне… – тихо попросила она. – Ее сегодня точно не будет до шести…

– Раздевайся.

Лена сняла юбку и футболку. Попыталась обнять его. Олег отстранился.

– Ложись.

Лена присела на доски, потянула его за руки к себе:

– Иди сюда…

Олег отбросил ее руки.

– Я воровать не умею, – срывающимся голосом сказал он. – Ты сначала у мамы разрешения спроси. И у Томаса, – повернулся и пошел вниз, к реке.

Лена закрыла лицо руками и заплакала, свернувшись на холодных досках…

– Иностранцы!! Ребя, иностранцы-ы! – детдомовцы всех возрастов толпой кинулись во двор. – Петух! Сеструха твоя приехала!

У железной ограды стоял красный «Икарус». Белка, ослепительная, нездешняя, разговаривала с воспитателями. Иностранцы пялились из окон, кое-кто вышел из автобуса, разминая ноги, оглядываясь. Бородатый мужик в шортах до колен что-то спросил Белку, указывая на дом, она ответила, бородатый восторженно заорал своим, те высыпали из автобуса, начали совать малышам жвачку и безделушки. Бородатый бесцеремонно растолкал воспитателей, выстроил в ряд, поставил сюда же подошедшего Олега, сфотографировал на фоне дома, с сияющей Белкой в центре.

Белка выбралась из толпы, крикнула что-то иностранцам, указывая на часы, и отошла с братом в сторону.

– Ты откуда? – спросил Олег.

– Практика. Итальянцев в Оптину Пустынь возила… Как ты?

– Нормально.

– А знаешь, где я вчера вечером была? – загадочно спросила Белка. – У мамы.

– У чьей?

– У нашей. Нашей с тобой.

– У меня нет матери, – сказал Олег. – И не было.

Белка покачала головой:

– Не надо так, Олежка. Она сама себя наказала. Ты знаешь, она ведь так и не вышла замуж…

– Да мне наплевать, вышла она замуж или нет! – заорал Олег. – Она мне чужая, поняла! А ты ходи к ней, ходи, может, денег даст! А про меня передай – пусть забудет, а я про нее давно забыл!

– Глупый ты, Олежка, – вздохнула Белка. – Она плакала весь вечер. И я с ней на пару. Весь вечер ревели в два ручья… На вот, – она протянула черный кожаный футляр.

– Что это?

– Бритва. Подарок тебе.

– Подарок? – спросил Олег, весело улыбаясь. Он открыл футляр, бритва выпала на землю. – Подарок от любимой мамочки! – он изо всех сил ударил по ней каблуком.

Белка испуганно смотрела, как он приплясывает, с хрустом давя пластмассовый корпус.