Текст книги "Густав Маннергейм за 90 минут"

Автор книги: Юрий Медведько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Путешествие по Азии

В начале марта 1906 года Маннергейм получает от Генштаба России задание отправиться в научную экспедицию в Центральную Азию. Задание оказалось намного обширнее, чем предполагал Маннергейм.

Цель экспедиции состояла в том, чтобы выяснить результаты политических реформ, проводившихся в Китае, и их влияние на граничившие с Россией области. Маннергейму предстояло составить карты дорог, по которым он будет передвигаться, и изучить их возможное военное назначение, а также составить статистические таблицы плотности населения, природных богатств и производственных мощностей. Узнав настроения, царившие среди малых народностей, которые полвека назад подняли восстание против центральной и местной администрации Китая, Маннергейму следовало определить, в какой степени эти народы в кризисной ситуации готовы и способны сотрудничать с русской армией. В общем, географические изыскания целиком служили военным целям. Поэтому шпионская деятельность была закамуфлирована под научную работу. Предполагалось полностью сохранить в тайне принадлежность Маннергейма к русской армии, представив его шведским подданным, который принимал участие в крупной исследовательской экспедиции французов. Франция была союзником России, и оба государства сотрудничали в военной области. Правда, упомянутая экспедиция не имела ничего общего ни с армией, ни с военными приготовлениями, и ее руководству вовсе не понравилась идея включить в состав группы русского офицера-шпиона. Поэтому отношение к Маннергейму было довольно враждебным и мешало ему действовать согласно задуманному плану.

Чтобы обмануть китайские власти, почту Маннергейму из России и Финляндии переправляли через Швецию, где письма запечатывались в конверты со шведскими марками.

Связным Маннергейма стал его отец, который к тому времени уже давно вернулся в Финляндию, открыл рекламное агентство и даже успел сколотить себе неплохое состояние. Сын через папашу пересылал в Генштаб промежуточные рапорты, камуфлируя их в длинных письмах, при этом Маннергейм-младший проявлял массу изобретательности, которой мог бы позавидовать профессиональный шпион. Маннергейму-старшему приходилось выуживать нужную информацию и переправлять ее по назначению – командиру Генштаба Палицыну.

Начальным пунктом экспедиции был определен Ташкент. Маннергейм прибыл туда с 490 килограммами груза и в сопровождении пяти казаков. Маршрут путешествия, заранее составленный Маннергеймом и одобренный императором, совсем не совпадал с маршрутом французской экспедиции. Между Маннергеймом и начальником французов – всемирно известным исследователем Пеллиотом – отношения сразу не заладились. Пеллиот пригрозил, что скажет правду, если китайцы начнут интересоваться Маннергеймом. Кроме того, он был категорически против того, чтобы Маннергейм совершал разведывательные вылазки вблизи русской границы, поскольку это могло сорвать всю экспедицию. И вообще, Пеллиот настаивал, чтобы Маннергейм просто следовал за экспедицией, так сказать, в качестве «свободного путешественника». Маннергейм попытался задобрить строптивого француза и перевел под его начало казаков. Дал денег на их содержание и включил большую часть своего снаряжения и багажа в экспедиционный обоз. Но все эти приношения не возымели ожидаемого эффекта.

Поль Пеллиот, то ли в сердцах, то ли намеренно, проболтался о целях Маннергейма врачу экспедиции – майору Луи Вэллану, а их разговор, по-видимому, услышал китаец-переводчик. В общем, совсем скоро в пекинских газетах появились заметки, что иностранец, который фотографирует мосты и переправы, – русский подданный…

Первый этап путешествия – 300 километров – Маннергейм прошел вместе с французской экспедицией и лишь тогда решился двигаться самостоятельно. Поводом для этого послужила секретная информация, поступившая от русского консула в Кашгаре; сообщалось, что в провинции Синьцзян активизировались японцы. Маннергейм двинулся вдоль западной границы пустыни Такла Макан, но японцев так и не обнаружил.

На протяжении всего пути Маннергейм занимался составлением карт. С предельной тщательностью он описывал каждый пройденный им мост, указывал глубину реки в этом месте и сезоны наводнений, отмечал, есть ли поблизости мостов леса и можно ли их использовать, например, для восстановления сожженного моста. Он исследовал дороги, по которым можно было максимально скрытно подойти к деревням и городам. Подсчитывал количество посевных площадей и даже высчитывал возможный урожай, чтобы иметь представление о количестве продовольствия и фуража, на которые можно рассчитывать в случае ведения военных действий. Все это Маннергейм проделывал с кропотливой тщательностью, его пытливый взор подмечал мельчайшие подробности быта местного населения.

Прибыв в Пекин, Маннергейм засел за отчет для Генштаба и через шесть недель выдал рукопись в 150 страниц. В этом отчете Маннергейм выступал как главнокомандующий, который разрабатывает военную операцию на территории Китая.

Служба в Польше

Со всеми добытыми материалами Маннергейм вернулся в Петербург и был принят императором. Вместо положенных 15 минут аудиенции беседа продолжалась 1 час 20 минут. Император был поражен рассказами Маннергейма, которые к тому же были проиллюстрированы огромным количеством фотографий.

Перед прощанием Николай II поинтересовался дальнейшими планами исследователя. Маннергейм выразил надежду на получение должности командира полка, и император поспешил заверить героя, что полком он еще успеет накомандоваться, а вот то, что Маннергейм совершил, – в высшей степени замечательно и удается не каждому. Маннергейм удалился, гордый собой и своими достижениями. Он взял длительный отпуск и отправился в Швецию, где и получил известие о своем назначении командиром 13-го Владимирского уланского полка, расквартированного в Ново-Минске в 40 километрах от Варшавы.

И снова Маннергейм отправился в путь, но теперь уже на запад – Туда, где 19 лет назад начиналась его военная карьера. Вступив в должность командира полка уланов, Маннергейм изучил состояние дел и пришел к выводу, что тихая мирная жизнь в центре Польши на личный состав действует разлагающе. Полк не участвовал в русско-японской кампании, и офицеры полка даже не были знакомы с новыми теоретическими разработками, полученными на полях сражений. Маннергейм расшевелил «сонное царство». Он ввел новую программу обучения в полку. Теперь основное время уделялось упражнениям по стрельбе и спешенным действиям кавалерии. Не все офицеры полка были довольны таким нововведением, но инспектор кавалерии, посетивший через два года Владимирских улан, одобрил деятельность Маннергейма.

13 января 1911 года последовало очередное повышение – Маннергейм стал командиром драгунского полка лейб-гвардии Его Императорского Величества, располагавшегося в Варшаве.

«Этот полк считался одним из лучших кавалерийских подразделений, и назначение туда расценивалось как значительное повышение. Такая служба для меня была очень желанна», – отмечал впоследствии в своих мемуарах Маннергейм. Наконец-то он был удовлетворен, так как прежде считал, что отстает в продвижении по службе от своих сверстников. Кроме того, командир гвардейского полка обычно имел чин генерал-майора, поэтому желанная служба была подкреплена еще и очередным повышением в чине.

Генерал-майор Маннергейм стал желанным гостем во многих аристократических домах Варшавы. Особенно ему были рады в семействе председателя Городского совета Варшавы Любомирского. Княгиня Мария – жена председателя – частенько приглашала генерала на обед, и он подолгу засиживался у нее в гостиной, ведя неторопливую послеобеденную беседу под звуки вальса. Позже, во время Первой мировой войны, Маннергейм вел с княгиней постоянную переписку и сохранял ее письма, которые очень ценил и даже давал читать своему ближайшему окружению. В одном из писем княгиня делает недвусмысленные намеки: она пишет, что единственное существо удерживает ее на этом обезумевшем свете – ее маленькая голубоглазая Доротея… Письмо заканчивается просьбой уничтожить послание, поскольку оно очень личное и заслуживает сгореть в адском пламени.

Переписка носила явно любовный характер. Судя по всему, между бароном и княгиней существовала интимная связь, и отношения эти, если брать во внимание упоминание о голубых глазках Доротеи, не остались без последствий.

Но приятную службу в Варшаве, где Маннергейм даже собирался обзавестись собственным домом, прервала война. 6 января 1914 года Маннергейм получил новое назначение – командира гвардейской кавалерийской бригады в Варшаве. С ним он и принял первое свое сражение на фронтах разгоревшейся Первой мировой войны.

Красник и Ополе

Еще до официального объявления Австро-Венгрией войны России Маннергейму было приказано переправить бригаду из Варшавы в Люблин. 30 июля полк выгрузился на железнодорожном вокзале в Люблине и оттуда конным порядком проследовал в город Красник, находившийся в 30 километрах от австрийской границы. 17 августа австрийцы силами одной пехотной бригады, трех орудийных батарей и большого числа кавалеристов начали наступление на Красник. Маннергейм получил приказ выдвинуться на южные окраины города и держать оборону. Вот как он сам описал свое первое сражение:

«Мои части сражались в полосе шириной 7 километров. В бой ввязался весь полк. Огнем превосходящей артиллерии противника моя батарея была подавлена, и сразу после столкновения в ней осталось всего два орудия (из шести имеющихся. – Прим. авт.), которые вынуждены были сменить позицию. Это означало, что уланский полк какое-то время действовал без поддержки артиллерии. Наконец командующий армией (генерал-лейтенант князь Туманов. – Прим. авт.) прислал свежую батарею, и ее точная стрельба оказала существенную помощь в бою.

В течение дня противник стремился захватить центральную позицию – там ему противостояли гвардейские уланы – и отсечь мой левый фланг, но этого австрийцам не удалось.

К вечеру прибыл пехотный полк, которому предстояло заменить мои подразделения. В ходе этой замены австрийцы начали в беспорядке отступать; наши войска взяли в плен несколько сотен вражеских солдат – основную часть двух пехотных полков, участвовавших в наступлении».

Маннергейм действовал решительно и расчетливо, за что и был отмечен Георгиевским оружием.

Буквально через 10 дней Маннергейм вновь отличился. Ему было поручено разведать силы противника в районе села Ополе. Предполагалось, что именно там австрийцы собираются форсировать речку Ходель (приток Вислы), чтобы прорваться к железнодорожной ветке Люблин – Иван-город. Эта ветка имела важнейшее стратегическое значение, поскольку по ней осуществлялись основные переброски и перевозки войск.

Маннергейм со своим войском переправился на южный берег Ходеля и попытался обойти с флангов готовившуюся к наступлению дивизию австрийцев, но противник, в свою очередь, предпринял маневр, чтобы окружить войска Маннергейма, и ему пришлось спешно ретироваться обратно на северный берег. Теперь у австрийцев было четыре плацдарма на северном берегу для форсирования реки основными силами.

29 августа Маннергейм получает приказ любой ценой взять эти предмостные укрепления. Оценив обстановку, генерал решил атаковать переправы в лоб и одновременно незаметно переправиться ниже по течению и ударить с тыла на западной переправе. План удался, и в течение дня все четыре переправы были отбиты.

На следующий день на помощь генералу прибыл 91-й полк 23-й пехотной дивизии, которым командовал Эрнст Лефстрем, мучивший Маннергейма своим опекунством еще в кадетском корпусе в Финляндии. Задачей Лефстрема было оборонять переправы. Разведка доложила, что австрийцы готовят наступление. Не получив никаких конкретных приказов для своей бригады, Маннергейм решает контратаковать. Он сообщает Лефстрему, что собирается обойти австрийцев с левого фланга и ударить им в спину – по недавно опробованному рецепту.

Передовой отряд Маннергейма форсировал реку справа, не встретив никакого сопротивления. В это же время на переправе началось наступление австрийцев силами шести полков. Полк Лефстрема дрогнул и стал отступать на север. Маннергейм продолжил свой рейд в тыл врага. Полдня кавалергарды пробирались непроезжими лесными тропами, затем форсировали болото и наконец вышли к селу Ополе. Австрийцы, увлеченные успехом, устремились на север и не заметили, что в тылу у них появилась русская кавалерия. Маннергейм открыл артиллерийский огонь. Эффект неожиданности сработал. Австрийцы, обнаружив русских у себя в тылу, впали в панику и побежали. Полк Лефстрема перешел в наступление и захватил оставленные рубежи, взяв при этом более тысячи пленных.

Маннергейм очень ревниво относился к славе, которую принесла Лефстрему победа в этом бою, считая, что в этом полностью его заслуга. Описывая сражение в Ополе, он специально расставляет акценты так, чтобы было понятно, что победа Лефстрема стала возможна только благодаря опасной и дерзкой операции, безупречно им проведенной.

Галиция и Румыния

В начале 1915 года русская армия разрабатывала план захвата Карпат. С этой целью бригаду Маннергейма перебросили в Галицию и включили в состав 8-й армии, которой командовал генерал Брусилов. Маннергейм был знаком с генералом, еще когда тот занимал должность начальника кавалерийского училища.

Брусилов выехал верхом навстречу бригаде, которая прошла перед ним торжественным маршем. Но уже вечером Маннергейму предложили занять место командира 12-й кавалерийской дивизии. Прежний командир – генерал Каледин – был ранен. Посоветовавшись с Брусиловым, Маннергейм принял предложение и немедленно отбыл в расположение дивизии.

12-я кавалерийская дивизия состояла из Ахтырского гусарского, Белгородского уланского, Стародубского драгунского, Оренбургского казачьего полков и артиллерийской части. Наряду с «дикой дивизией» она входила в состав 2-го кавалерийского корпуса, командование которым осуществлял хан Нахичеванский.

Осмотрев свое новое соединение, Маннергейм нашел его абсолютно подготовленным к военным действиям.

Всю зиму дивизия Маннергейма сдерживала противника на линии между Прутом и Днестром. Весной началось наступление, и Маннергейм форсировал Днестр. Вблизи городка Заболотова его дивизия попала под сильный артиллерийский обстрел и понесла огромные потери. Маннергейм все чаще и чаще стал отмечать несогласованность действий командования русской армии и слабый моральный дух солдат. Вот что он пишет в своих мемуарах:

«Июньские бои наглядно продемонстрировали, насколько развалившейся была армия: за все это время у меня в подчинении перебывало 11 батальонов, причем боеспособность их раз от разу снижалась, и большая часть солдат не имела винтовок. Мне передавали в подчинение и артиллерийские батареи, но всегда с напоминанием, чтобы я не вводил их в действие одновременно. Снаряды надо было беречь!»

Но если во время пребывания на фронте генералу было некогда задумываться о причинах такого бедственного положения в армии, то, попав на лечение в Одессу, куда его в конце августа 1915 года просто выпроводил дивизионный врач, диагностировав острое обострение ревматизма, Маннергейм получил возможность с другой стороны взглянуть на военную и политическую ситуацию в стране. Беседуя с другими офицерами, проходящими лечение на теплых источниках, Маннергейм стал понимать, что Николай II, будучи нерешительным и нетребовательным, заняв пост главнокомандующего в столь неподходящее время, поставил под угрозу само существование царской династии.

С такими невеселыми мыслями Маннергейм вернулся на фронт. Всю зиму и весну активные боевые действия на Юго-Западном фронте не велись. Дивизия Маннергейма заняла плацдарм вблизи города Луцка, где были сконцентрированы войска для весеннего наступления. Генерал активно занимался работой по повышению боеспособности своего войска. Кроме этого, необходимо было пополнить личный состав и резерв боеприпасов. В апреле 1916 года командующим Юго-Западным фронтом стал генерал Брусилов.

Маннергейм пишет, что с назначением нового командующего увеличились поставки оружия и боеприпасов. Положение несколько улучшилось, и все же материальное превосходство противника, особенно в артиллерии, было бесспорным.

Во время летнего наступления, организованного генералом Брусиловым, дивизию Маннергейма перебрасывали с одного плацдарма на другой, прикрывая кавалеристами те участки, где противник брал верх, или где, наоборот, намечался прорыв.

В результате удачно проведенных операций под Луцком и на других плацдармах русской армии удалось потеснить австрийцев в среднем на 50 километров. Было захвачено много пленных и большое количество снаряжения. И все же общее наступление не дало ожидаемого результата: австрийская армия не понесла решающего поражения.

В конце августа, когда русские войска захватили Буковину, Румыния решила выступить в союзе с Антантой и запросила военной помощи у России.

Поздней осенью 1916 года дивизия Маннергейма совершила 700-километровый переход, чтобы присоединиться ко 2-й Румынской армии под командованием генерала Авереску. Маннергейм очень гордился, что во время этого труднейшего марша, когда всю дорогу приходилось двигаться практически по бездорожью, его кавалеристы не потеряли ни одной лошади.

Не прошло и суток после перехода, как Маннергейм получил приказ седлать лошадей и выступить против немцев, прорвавшихся к реке Путна и атаковавших железнодорожную станцию с таким же названием. Державшая оборону станции румынская бригада под командованием полковника Струдзы оказалась в затруднительном положении. Прибывшая на помощь 12-я кавалерийская дивизия и бригада полковника Струдзы, перешедшая в подчинение Маннергейма, образовали новое соединение под названием «группа Вранца». Группа целый месяц сдерживала натиск превосходящих сил противника, хотя и несла большие потери. Маннергейм с особой горечью пишет о героически погибшем подполковнике Богальди из Ахтырского гусарского полка. Это едва ли не единственный случай, когда генерал открыто пожалел о потере своего подчиненного, до этого он сокрушался лишь о гибели своих лошадей.

После месяца кровопролитных боев дивизию Маннергейма было решено отвести для отдыха и пополнения, а потом передислоцировать в Бессарабию – в окрестности Кишинева.

Маннергейм нанес прощальный визит генералу Авереску, который, по его словам, «…поблагодарил за стойкость, проявленную группой Вранца, и уговаривал написать ходатайство, чтобы 12-ю кавалерийскую дивизию оставили в его армии».

Маннергейм выразил признательность за доверие, но, сославшись на то, что такие просьбы не приняты в русской армии, отказался.

Деятельность Маннергейма на Румынском фронте была отмечена орденом Михая Храброго третьей степени.

Последние дни старого мира

Прибыв в Бессарабию в конце января 1917 года, Маннергейм испросил разрешения отбыть в краткосрочный отпуск в Финляндию. Просьбу удовлетворили, и генерал отправился в путь, который пролегал через Петроград. В столицу Маннергейм приехал в середине февраля и, узнав, что император находится в Царском Селе, направился туда. На этот раз царь, хотя и принял Маннергейма, слушал его рассказ о положении дел на румынском фронте весьма рассеянно.

По окончании аудиенции Маннергейм поинтересовался у флигель-адъютанта, принимает ли императрица Мария Федоровна. Она была больна, но Маннергейм все же попросил сообщить ей, что просит аудиенции. Встреча была назначена на следующий день.

Такая неуместная настойчивость со стороны Маннергейма была, скорее всего, следствием того, что он еще не вполне осознавал, насколько стремительно развиваются события. Его рассказ о положении дел на фронте двухнедельной давности уже никого не интересовал. И это подтвердилось при встрече с императрицей. Когда Маннергейм с похвалой отозвался о румынском полковнике Струдзе, Мария Федоровна прервала его вопросом: «Не тот ли это Струдза, который, по слухам, перешел на сторону врага?» Маннергейм ответил, что не может поверить таким слухам и готов дать руку на отсечение, но полковник Струдза не способен на подобный поступок.

Императрица не стала возражать генералу, дабы сохранить его руку. Вернувшись в гостиницу, Маннергейм узнал, что Струдза стал перебежчиком и с самолета сбрасывал листовки, призывавшие румынские войска переходить на сторону немцев.

Пробыв в Петрограде около двух недель, Маннергейм понял, чем были заняты мысли обитателей Царского Села. В столице не было ни хлеба, ни топлива. Народ устал от войны и открыто критиковал царя.

23 февраля 1917 года Маннергейм, как и планировал, уехал в Финляндию. В Гельсингфорсе обстановка была более спокойная. Маннергейм встречался с родственниками и давнишними приятелями по кадетскому корпусу. Они сидели за обеденным столом и вспоминали прошлое. Позже Маннергейм напишет в своих мемуарах, вспоминая тот ужин: «…Я не мог и предположить, что буквально через год часть моих друзей, сидевших за столом, займут высокие посты в армии, о которой мы так мечтали. Армии, в которой я буду главнокомандующим».