Текст книги "Знак махайрода"

Автор книги: Юрий Леж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Машка, значит, – констатировал Уго. – Ты с подружками или одна? И где база? Ну, не здесь же, в самом деле, нам тебя пользовать…

– Это… ну, есть подружки, конечно, только их собрать надо, – с трудом пересилив себя, вернулась в деловую колею профессионалка. – А место у меня есть, совсем рядом, через квартал, квартирку снимаю, там никто не помешает… да и не дорого со мной совсем, вы не подумайте…

– Хотел бы я глянуть на тех, кто сумеет нам помешать, – саркастически хмыкнул Уголек. – Значит, с подружками, как я понимаю, пролёт… если и дозовешься кого, то часа через три-четыре, да и придут уже с работы, в процессе, так сказать, или уставшие, или, хуже того, в дым пьяные…

Слегка задержав руку во внутреннем кармане френча, гастат вытащил оттуда жесткую еще от новизны крупную купюру красноватого оттенка и, зажав её между пальцами, взмахнул, изображая стилизованные крылья бабочки. Следом за ним и Олли с Котом также быстро и деловито достали подобные же денежные знаки.

– Вот гляди, – сказал Уго. – Это тебе от нас, если всех и сразу… или одна купюрка – от меня, к примеру, если с одним… сутеру твоему отдельно отстегнем, считай, это деньги только твои…

Девчонка с облегчением вздохнула, мысленно укоряя себя, что так легко попалась на незамысловатый, подростковый розыгрыш – грубоватый, бесцеремонный и жестокий по форме, но простой, без извратов и второго черного дна – по сути.

– Ну, если только вы меня обижать не будете… – борясь с собственной жадностью, ответила Машка, не в силах оторвать глаз от купюры в руке Уголька.

Такие деньги, даже в одинарном размере, она бы не заработала и за неделю, ежедневно отдаваясь паре-тройке любителей ангелочков с порочными повадками. А махнуть разом, за одну ночь, едва ли не месячный заработок, да еще «чистыми»… «Вечернее платье куплю, – решительно подумала Машка. – Длинное, с разрезами и чтоб спина голая… а еще браслетик, тот, серебряный, который смотрела на прошлой неделе…»

– Ну, так пошли тогда, чего время терять? – выдвинул конкретное предложение Котяра, хотя с языка его так и рвалось: «Обязательно обидим, за такие деньги-то – как не обидеть?», но гастат сдержал мальчишеский позыв в очередной раз поиздеваться над безответной девчонкой.

– Надо бы еще водки подкупить, – деловито отметил Уголек, кивая на почти опустошенные бутылки. – Да и закуски какой-никакой – тоже…

– Это не здесь, – категорически заявил Олигарх. – В баре тут всё втридорога, лучше по дороге в магазин какой заглянуть, там и затовариться, вот только – закуску на кой? Кажись, нажрались уже до отвала…

– Так мы же не одни, – хмыкнул Уголек и обратился к чуток ошалевшей от такой деловитой энергетики и непривычной щедрости Маше: – Ты чего поесть хочешь? Ну, кроме всяких фруктов, понятное дело…

«Ой, вы меня еще и кормить будете», – едва не вырвалось у девушки, но она вовремя, изящненько и нарочито закашлялась в маленький кулачок и сказала:

– Может, креветок или крабов? Или еще каких вкусненьких морепродуктов? Вам тоже полезно будет, если на всю ночь останетесь… тут, совсем рядом, магазинчик есть дешевый. Не то, что в центре дерут за то же самое…

– Да нам эти морепродукты, как мертвому припарки, – засмеялся Олигарх, деловито застегивая мундир. – Рановато еще о потенции беспокоиться-то…

Поднявшиеся со своих мест и окружившие Машу гастаты оказались на полголовы ниже девушки. И если бы не их сухощавое телосложение, больше всего напомнили бы гномов, роящихся вокруг Белоснежки. Впрочем, без своих чумовых каблуков профессионалка оказалась бы, пожалуй, вровень ростом с Котярой, самым невысоким из ребят.

– Давайте на выход, – скомандовал Олигарх, подталкивая Машу под упругую попку. – А я расплачусь и догоню…

…Квартирка у Машки оказалась не маленькой, а просто крошечной, видимо, переделанной из какой-то подсобки – то ли бывшей слесарки сантехников, то ли дворницкой, зато с отдельным входом сразу с улицы через тесный, двоим гастатам не развернуться, тамбур. Десяток квадратных метров занимала широкая, не новенькая, но все еще добротная, крепкая кровать, явно рабочего предназначения, и маленькая тумбочка, заполненная женскими аксессуарами, как витрина парфюмерной лавки. Еще в комнатке смог поместиться явно антикварный, неизвестно, каким ветром сюда занесенный, скрипучий венский стул, который тут же оседлал шустрый Олигарх, едва вся компания шумно и весело ввались внутрь.

А за простенькой, ситцевой занавеской от потолка до пола, видимо, доставшейся Машке в наследство от прежних обитателей помещения, скрывалась совсем уж микроскопическая кухонька с газовой плиткой и узким столиком у кирпичной капитальной стены, с открытой душевой кабинкой, обложенной зазеленевшим, старым кафелем и таким же открытым унитазом в маленьком углублении, символически обозначающем отделение санитарных удобств от пищеблока. В непонятного назначения нише в самом дальнем углу помещения скрывался древний, в черных пятнах облезшей эмали, но все еще рабочий холодильник с чудной, больше похожей на автомобильную, ручкой на дверце.

На столик в кухне Котяра и Олигарх вывалили закупленное в подсказанном Машкой магазинчике: мясо крабов, королевские креветки, кальмары, копченую осетрину и даже баночную икру. Наверное, такого роскошества стол не видывал со времени своего рождения. А вот из спиртного гастаты приобрели вместо водки хорошего джина, хоть и местного производства, но, уже за прошедшие три дня пребывания в городе, опробованного и оцененного на «отлично».

А вот с посудой и под выпивку, и под закуску моментально образовалась напряженка. По всему видно было, что гостей более одного, редко если двоих, сюда Маша не приводила, да и сама старалась питаться где-нибудь в городе, не напрягая себя кухонными заботами. Но все-таки два бокала под шампанское, старый граненый стакан и две чайные чашки после десятиминутных поисков обнаружились, так же нашлись и несколько тарелок и блюдец, похоже, давно в употреблении не бывавших.

Кое-как разложив не требующую приготовления закуску, захватив с собой бокалы, стакан, чашки и бутылку джина, Уголек и Котяра повалились на застеленную зеленовато-голубым покрывалом постель, полурасстегнув кители, но даже не сняв сапог. А вот Маша разулась, едва войдя в помещение, пробормотав как бы про себя: «С этими каблучищами все ноги переломаешь…», и еще в тесном тамбуре-прихожей повесила на невидимый в темноте, но хорошо ей известный гвоздик тоненький, почти невесомый ярко-желтый плащик, в котором она ходила по улице.

– А что это у нас так всё тихо и скромно, как на показательных учениях? – спросил Уголек, подтягивая под себя ноги и пытаясь одновременно глотнуть пахучего джина из чайной чашки.

– А как должно быть? – поинтересовалась Маша с угла постели, скромно присевшая там и усиленно налегающая на обильно политое майонезом крабовое мясо, когда еще достанется поесть такого деликатеса вволю?..

– Должен быть бардак, суматоха и неразбериха, как во встречном бою! – провозгласил со стула Олли, расстегивая до конца френч и демонстрируя белоснежную, подстать короткому псевдопрозрачному платьицу девушки, нижнюю рубашку.

– Да ну тебя, вспомнил тоже, – поморщился Кот, да и Уго с легким неудовольствием покачал головой.

Встречный бой положительных ассоциаций у гастатов не вызывал, и проштрафившийся Олигарх предложил следующий вариант:

– Ну, тогда хотя бы, как в армейском штабе, когда там узнали о танковом прорыве в пяти километрах от себя…

– Такое годится, – всхохотнув, согласился Уголек, кажется, даже припомнивший, что тогда творилось в том самом штабе. – Машка, ты чего все еще по полной форме?.. давай, не сачкуй, раздевайся…

– Прямо так сразу?.. – почему-то удивилась Маша, поспешно запивая глотком джина из тонкостенного бокала очередной кусочек лакомства.

– А чего ждать? – поторопил её и Олигарх. – Через полчаса, считай, все равно все голые будем, так что – начинай, не задерживайся, а мы поддержим…

– А и правда, – быстренько и изящно облизав остреньким розовым язычком измазанные в майонезе пальчики, махнула рукой Маша.

Несмотря на небольшой профессиональный стаж, она уже давно не испытывала никакого смущения, находясь перед клиентами без одежды. А чем эти мальчишки отличаются от прочих взрослых и даже иной раз пожилых дядечек? Разве только тем, что платят побольше, да хотят всё сотворить вместе, втроем, ну, так у каждого свои причуды в голове и в жопе… а от нее с такого дела не убудет…

Маша столкнула с груди вниз край своего воздушного, никаких прелестей её фигурки не скрывающего платья, качнула из стороны в сторону талией, приподняла попку, задрала ножки и – осталась в одних малюсеньких трусиках, заметить которые на её теле мог только опытный мужской взгляд.

– Вот это дело! – удовлетворенно сказал Уголек, без стеснения рассматривая упругую грудь девушки с торчащими, как крохотные экзотические ягодки, темными сосками в маленьких кофейного цвета ореолах.

Он даже протянул руку и с любопытством потрогал один из бугорков, кажущийся искусной нарисованным на женском теле.

– Все свое, без имплантантов, – чуточку развязно, но не переходя еще некой границы, поощрила его Маша. – У меня таких денег нет, чтоб силиконом накачиваться…

– Да он тебе и не нужен, – одобрительно поддержал девушку Олли, приподымаясь со скрипящего стула. – Вот и у меня тоже – все свое, думал-думал какой имплантант закачать, так опять же – времени нет на баловство…

Олигарх сдернул с плеч френчик, но не успел его пристроить на спинку стула, как Уголек сделал удивленные глаза:

– Стой-стой-стой! Что я вижу, Олли?!!! Глаза меня не обманывают?

– А что такое? – сразу не понял насмешки гастат.

– Несмотря на все запреты и неоднократные предупреждения ты таскаешь с собой оружие по мирному городу?.. – закатил в демонстративном возмущении глазки Уго.

– Тьфу на тебя, – в сердцах высказался Олигарх. – Я уж подумал, что подворотничок криво подшил…

С внутренней, левой стороны френча из самодельной, но хорошо подогнанной на место кармана кобуры торчала вороненная рукоятка армейского пистолета.

– Можно подумать, ты с одним засапожным ножичком в город вышел, – засмеялся Котяра, прислушивающийся к разговору товарищей.

– Не, ну вы слышите! – с театральным возмущением воскликнул Уголек. – Я-то, вообще, капрал, а мне делают замечание всякие рядовые… Кстати, а откуда у вас, господа рядовые плохообученные, нетабельное оружие? За пистолетики-то, небось, в ведомости не расписывались, по документам они за вами не числятся…

– Болтун – находка для шпиона, – выдал патриотическую сентенцию Олли, вешая френч на спинку стула. – Сейчас глянем, что у тебя запазухой…

И, как оказалось, предложил он это не напрасно. Уголек таскал с собой и большой армейский пистолет, подвешенный, как и у друзей, на левой внутренней стороне френча, и маленький, почти дамский, совсем, казалось бы, смешного калибра, но совершенно неприметно помещающийся в кармане брюк. Глядя округлившимися глазами, как со смешками и издевками демонстрируют свое оружие и запасные обоймы друг другу гастаты, Машка, казалось бы, даже не замечала шаловливых ручонок Котяры, ощупывающих её тело. Впрочем, разоружение это продолжалось совсем недолго.

– Ну, по чарочке и начинаем? – предложил Олигарх, деловито избавляясь от сапог и штанов. – Где наши индивидуальные средства защиты?..

– Мальчики, так ведь можно и так… – успела было пискнуть Маша, желая услужить таким симпатичным и необыкновенным клиентам, но Уго возразил:

– А лечить ты нас потом тоже так будешь? За десять минут?

– Ну, я же чистенькая, – оправдываясь, засмущалась девушка.

– Это ты знаешь, ну, может, еще венеролог твой, а мы – нет, – сурово «приговорил» Олли. – А на лечение нам время тратить нельзя, и так его у нас мало… Значит – поехали?..

Но – это предложение-тост-команда слегка запоздало. Кот уже приступил к «основному блюду», пристроившись за спиной аккуратно уложенной на бочок Машки.

– Как всегда, – со смешливой укоризной покачал головой Уголек. – Наш васька слушает, да ест…

– Да ладно, – махнул рукой Олли. – Он долгоиграющий, раньше начнет, авось к утру кончит…

«Это что ж – они до утра не угомонятся? – с безразличным к самой себе и даже каким-то веселым ужасом подумала Маша, ощущая внутри себя энергичные упругие движения молодого тела. – Без продыху, что ли… а ведь предупреждали же они тебя, дуру…»

А Уго и Олли, как ни в чем не бывало, будто и не занимались рядом с ними интимным делом, продолжали прихлебывать джин и обмениваться короткими, только им понятными репликами, казалось, к происходящему совсем не имеющими отношения. Впрочем, честно говоря, Машке было не до них, она полностью отдалась тем приятным и, что ни говори, желанным ощущениям, которые дарил ей Котяра. Все-таки, молодой паренек, пусть и не очень умелый, вовсе даже не испытывающий романтических чувств к профессионалке, обладает целым набором иных достоинств, ставящих его гораздо выше тех, кто значительно старше, опытнее, но – пресыщеннее и извращеннее.

Девушка теперь уже в охотку, полуприкрыв глаза, постанывая и двигаясь навстречу, отдавалась молодому гастату и просто не могла видеть, как Олигарх на несколько секунд выскользнул в тамбур, обустраивая там из подручных средств примитивную сигнализацию на вход. А Уголек деловито, будто всю жизнь этим занимался, припрятал среди разбросанных вещей, под матрасом мерно поскрипывающей кровати, под подушками и еще где-то все четыре огнестрела и обязательные, хотя также нетабельные засапожные ножи… А потом кто-то из гастатов выключил свет в комнатенке, заменив яркую лампочку в пестром стареньком абажурчике под потолком на куда более интимное освещение от ручного фонарика, поставленного на полу «на попа». И – сперва Уго, а следом и Олли присоединились к разгорячившейся в извечном движении парочке… и теперь уже шесть рук скользили по стройному телу девушки, оглаживая, пощипывая, крепко сжимая…

Первым – уж такая физиология у паренька – «отстрелялся» Олигарх… откинулся на спину, в сторонку от продолжающих интимные игры партнеров, истомленным, медленным движением стянул наполненную резинку, отшвырнул её куда-то, не глядя… пару-тройку секунд поборолся с вбитой с детства привычкой пойди под душ, переборол и привычку, и самого себя, кое-как обтерся предусмотрительно захваченным с кухни полотенцем и буквально тут же засопел, отодвинувшись на самый край постели, подложив под стриженый висок кулак… Потом, получив свою долю удовольствия, и даже повторив её еще разочек, угомонился Уголек, тоже не глядя, небрежно расшвыряв использованные презервативы по комнате. Но засыпая, капрал все-таки успел протянуть руку и выключить стоящий на полу фонарик, оставив Кота и Машку в полной темноте, окон-то в комнатке не было, впрочем, это вовсе не помешало им… говоря умными словами, визуально парочка насладилась друг другом уже давно. А теперь ни о каком наслаждении: визуальном ли, тактильном – речь не шла. Машка, кажется, окончательно уснула в самом процессе, утомленная изрядной дозой джина, сменой поз, бесконечным мужским движением, несколькими яркими оргазмами и тремя партнерами по очереди и сразу. А Котяра все продолжал и продолжал над притихшим женским телом извечные мужские движения… будто оправдывая слова своих товарищей о собственной неутомимости. Однако, как все в мире имеет свое начало, так и все имеет свой конец, кроме самого мира, естественно. Кот чуть захрипел, задергался, изливаясь куда-то в темноту, чувствуя, как захлестывают его эмоции достигнутого финиша… слегка оттолкнулся от похолодевшей спины спящей Машки и провалился в бездну то ли сна, то ли малопонятного секундного забытья…

Семь утра, подъем. Десять минут на оправку и умывание. Чистить зубы, мыть уши и шею – обязательно. Потом зарядка, почти на полчаса: бег, отжимания, подтягивания, снова бег, гимнастические упражнения. Десять минут – заправка коек, на которые теперь до самого отбоя не то, что прилечь или присесть, посмотреть лишний раз категорически запрещено. Построение, поверка. После переклички, бывает проверка внешнего вида, подшитых подворотничков, содержимого карманов. Их всего два, и иметь в них разрешено носовой платок и маленькую расческу. Ничего лишнего.

Завтрак. Плотный, сытный, питательный, но абсолютно отвратительный. Когда с утра кусок не лезет в горло. Но надо есть, потому что до обеда перехватить даже корочку хлеба или сухарик – немыслимо. Чуть попозже, к третьему-четвертому курсу каждый наловчится делать хоть какие-то запасы съестного. Чтобы в охотку пожевать в перерыве между занятиями твердой, как дерево, сырокопченой колбасы из сухого пайка, похрустеть сухариком, подсластить жизнь брикетом шоколада. А пока – не положено. Только завтрак, обед и ужин.

После завтрака, чтобы окончательно разбудить поднявшихся, но не проснувшихся, полчаса строевых занятий. Маршировка, повороты на месте и в движении. Говорят, вырабатывает чувство локтя товарища, воспитывает ощущение общей силы в массе людей. И очень хорошо будит перед классными занятиями, чтобы не дремалось за неудобной жесткой и маленькой партой.

Классные занятия. Арифметика, география. Потом – полтора часа спорта, не бег трусцой, не прыжки через козла – футбол, баскетбол, ручной мяч. Здесь ценят командные игры, в которых так хорошо выявляются лидеры, и каждый человек находит свое место. После игры – душ и снова занятия. Зубрежка «мертвой» латыни, заучивание огромного количества стихов и прозаических, хоть и простеньких текстов. Говорят, развивает память. Наверное, но об этом мало задумываются, главное – успеть запомнить, постараться зацепиться за легкую ассоциацию. Ведь неуспевающих ждет наказание. Не жестокое, но публичное и неприятное. Обычно – индивидуальное, каждому свое. Кто не любит швабру и тряпку – драит полы в рекреациях и классах. Кому нравится беготня и суматоха – лишние два, а то и четыре часа выстаивает «на тумбочке» у входа.

Обед. Самое сладкое времечко. Тут тебе и суп, и изрядный кусок мяса на второе, и вкусный компот из сухофруктов. Хлеб на столах без всякой нормы, но с собой его не унесешь. Следят внимательно, да и с карманами не очень хорошо, мало их, мелкие они. После обеда положен отдых. Почти сорок минут. Никакого шума, беготни, упаси боже, драк. Сорок минут отдыхать в Зале Собраний. Для краткости – в Собрании. С книгой. Что любят читать мальчишки? Приключения, война, фантастика. Никаких ограничений. Главное – результат, главное чтение. Обязательное, но вместе с тем и желанное.

После отдыха, для бодрости, получасовая маршировка. И опять занятия. Только теперь уже – любимые. С оружием. Не с одной учебной, а то и деревянной штурмовой винтовкой прошлого века на весь класс. С настоящим, боевым, личным оружием. Правда, пока еще облегченным. Пистолеты-пулеметы. Не древние, но морально устаревшие, уже снимаемые с вооружения. Чистка, сборка-разборка. Долгие, долгие минуты бесконечного прицеливания в пустую стену в двух шагах. Говорят, просто для привыкания. Потом – снова спорт, теперь уже с коротышками-пэпэшками вместе. Бег, полоса препятствий. Окопы, траншеи. Снова бег. В одиночку, парами, группой. Помогать товарищу не запрещается, но и не поощряется. Каждый должен справляться сам.

Потом – пэпэшки вычистить и сдать в оружейку до следующего дня. В душ. Полчаса отдыха в Собрании и ужин.

Ужин – легкий. Как там говорили римляне: «Завтрак съешь сам, обедом поделись с другом, ужин отдай врагу»? Точно по пословице. Немного каши, хлеб, масло, чай. Желудок почти пустой, требует восстановления калорий после дневных занятий. На это уже никто не обращает внимания. Впереди еще просмотр телевизора. Фильмы про войну. Приключенческие. Боевики, но – относительно реальные, без ультракрутых героев и грохочущих в космосе взрывов. Иногда – документальные фильмы. Учебные и суровые. «Средние танки и их применение». «Переносной зенитно-ракетный комплекс «Ось». «Поражающие факторы ядерного взрыва и защита от них». После просмотра – художественного ли, документального фильма – краткий, минут на десять, обмен мнениями. Что понравилось, что – нет. Обязательно – почему. Почти семинар. Наставники отмечают для себя, кто и как себя ведет и при просмотре, и после, во время обсуждения. Это тоже важно для выявления лидеров. Но – нужны не только лидеры. Их всегда меньшинство, а современные задачи, любые задачи – военные, мирные, экстремальные – не решаются в одиночку.

Вечерняя поверка. Почти сорок минут до отбоя – личное время. Можно писать письма. Только некому. Можно играть в салки, но за день мальчишки уже набегались до упаду. Можно заняться подгонкой формы. А еще лучше – вон, один уткнулся в тощенькую книжицу. «Караульная служба предназначена для надежной охраны и обороны боевых знамен, хранилищ (складов, парков) с вооружением, военной техникой, другим военным имуществом и иных военных и государственных объектов, а также для охраны военнослужащих, содержащихся на гауптвахте и в дисциплинарной воинской части». Вот так. На занятиях Уставы не учат, но знать их – обязательно.

Отбой. Можно, наконец-то, улечься в койку, укрыться с головой одеялом и забыть обо всем до утра. Если, конечно, не будет ночной, внезапной побудки.

И так – каждый день. Только по пятницам занятия с оружием дополняются стрельбищем. Истинное удовольствие для мальчишек. Боевые патроны, запах сгоревшего пороха, нагар в коротких стволах пэпэшек. В субботу совсем немного занятий. Основное – парко-хозяйственный день. День коллективного ухода за помещениями. Всё вылизывается до блеска. В остальные дни порядок поддерживают дневальные. Свои же ребята. В порядке очереди или – в наказание. По воскресениям – два фильма, один из них вместо утренних занятий. И гораздо больше времени на чтение. Обязательное и желанное.

А летом – еще и Лагеря. Вот так, с большой буквы. Потому что меняется образ жизни. Вместо крепкой крыши над головой и теплых стен – полотнище палатки на десять человек. Вместо готовых завтраков, обедов, ужинов – костер и котелки. Умывание в реке. Там же обучают плаванию. Кроссы, марш-броски. Дневные и ночные. И хотя образ жизни меняется, распорядок дня остается прежним.

Сразу после Нового года – переход на следующий курс. Новое помещение со старыми порядками. Те же наставники и учителя, что перебираются вместе с воспитанниками на новое место. Но все они по-прежнему в символической изоляции. Нет ни «стариков», ни «молодых». У всех мальчишек в документах значится один год, один месяц и один и тот же день рождения. Год подбирают примерно, на глаз. День рождения совпадает с днем основания Легиона. Кто-то живет здесь с рождения. Кого-то доставляют из приютов и полицейских спецраспределителей в пять, семь, восемь лет. Но они тут же становятся равными прочим. Или исчезают.

К концу Курса обыкновенно выбывает чуть больше половины воспитанников. Кто-то подает надежды в науках. Легионам нужно не только пушечное мясо. Свои инженеры, физики, химики должны быть обязательно. Кто-то изо всех сил сопротивляется превращению в солдата. И их передают полиции. Или особым службам. Никто не знает, куда деваются хронические нарушители дисциплины и неуспевающие в учебе. Кто-то не выдерживает по физическим данным. Не все же от природы сильны, ловки, остры на глаз. Но служат и такие. Легионам нужны свои снабженцы, кладовщики, повара. Но учат этому уже в других местах.

В двенадцать лет маленькие пистолеты-пулеметы сменяются на штурмовые винтовки и карабины. Пока еще тяжелые, неудобные для мальчишек, но через три года, когда настанет время идти в бой, они будут, как родные. И стрелковые занятия из еженедельного удовольствия превращаются в каждодневный адский труд. Обойма из пистолета, обойма из штурмовки, обойма из карабина. По пятницам – пулемет, гранатомет, миномет. Материальная часть и стрельбы. Стрельбы, стрельбы, стрельбы… Теперь и Лагеря из летних становятся круглогодичными. В палатках живут и зимой, и осенью, и ранней весной. Недолго, по полторы-две недели. Иногда – три, но это особый случай, случай учений. Когда мальчишки серьезно, с боевым оружием, но холостыми патронами, играют в войну под наблюдением посредников. Чаще всего – совершенно посторонних, чьих-то чужих наставников и учителей.

Значительно сокращаются учебные часы на общеобразовательные предметы. Литературу, химию, физику, равно как и биологию теперь изучают все больше и больше факультативно, при большом желании. Также факультативно идет и рукопашка, бой на ножах, фехтование. И все больше внимания наставники уделяют тактическим действиям в составе отделения, взвода, роты.

Незадолго до четырнадцатилетия – обязательно – первая женщина. Не совсем загрубевшая, но заматеревшая и не слишком циничная, но только профессионалка, способная понять и помочь мальчишке в первый раз. Потом, по желанию, раз в неделю посещение борделя. И обязательно всякий раз к новой партнерше. Это закон, запрещающий иметь привязанности, даже такие. Многим нравится чувствовать себя взрослыми, способными на мужские дела, кто-то, напротив, отказывается, замыкаясь в себе и сбрасывая сексуальную энергию в спортзале или на полигоне. Любые насмешки и подколы по этому поводу пресекаются и караются гораздо жестче – если не сказать, что просто жестоко – чем промахи в стрельбе или невыученные строки Устава. Впрочем, к четырнадцати Устав повторять никому не надо. Уставы помнят, как таблицу умножения, как запах каши из общего котла, как первый в жизни свет.

…лежащий на полиуретановом пестром, зелень с коричневым, коврике Олигарх беспечно грыз ногти на левой руке, искоса поглядывая на старательно пыхтящего рядом голубоглазого Котяру. Свой норматив по стрельбе Олли выполнил, сэкономив четверть обоймы, пять выстрелов из двадцати, и теперь терпеливо дожидался, когда же прикончит свою обойму сосед по позиции. Котяра, как обычно, мазал, у него редко когда получалось выбивать норматив, но сегодня он, кажется, не добирал и половины, за что следовало несуровое, но чувствительное для подросткового самолюбия наказание.

– Слышь, Кот, – тихонько позвал Олли, приметив, что их наставник по стрельбе и дежурный по полигону отвлеклись на какую-то заминку у воспитуемого далеко на краю стрельбища. – Перебросить тебе пяток патронов?..

– Бросай, – моментально сообразил Кот, но тут же одернул себя: – Что взамен?

– Ничего, – Олли, может быть, и пожал бы плечами, но предпочел не двигаться, чтобы не привлекать лишнего внимания.

– И цена есть цена… – пробормотал Кот, надеясь, что разговор не займет у них много времени, и наставник не успеет разобраться с возникшими проблемами там, на далеком фланге.

– И всегда хорошо, если честь спасена, – подтвердил свои слова Олли, мгновенно и очень острожными, экономными движениями отмыкая от карабина магазин с пятью сохранившимися зарядами. – Держи…

Котяра так же ловко и почти незаметно со стороны сменил свой опустевший магазин на олигарховский. И смог все-таки перебить нижнюю планку, за которой маячило наказание. Конечно, ни наставник, ни дежурный по полигону не могли видеть, как помогал один воспитанник другому, но это не значит, что не видел никто, вот только выводы из этого маленького происшествия последовали совершенно неожиданные. Все чаще и чаще при выполнении заданий наставник стал объединять в боевую двойку чуть флегматичного, немного бестолкового, как стрелка, но абсолютно лишенного чувства страха Котяру, не понимающего, почему нужно бояться темноты, грозы, змей или свиста пролетающих над окопом пуль, и шустрого, энергичного, почти готового снайпера Олигарха, внимательного и очень по-взрослому осторожного. И результат такого объединения оказался превосходным…

У них не было ни имен, ни фамилий. То есть, всё было, но где-то там – далеко, в официальных документах. Между собой они звались по кличкам. Прозвища возникали или сразу, вдруг, будто угаданные по наитию. Или зарабатывались годами. По кличкам же их звали и наставники, на период боевой подготовки сокращая прозвища до простейших двусложных позывных. Такими они и выходили в мир: Уголек – Уго, Олигарх – Олли, Котяра – Кот.

Впрочем, никто не ограждал воспитанников от действительности, царившей за стенами «учебки». Скорее, наоборот. Структуру общества, функции правоохранительных органов, судов, прокуратуры, смысл товарно-денежных отношений им регулярно вдалбливали в головы. Но все это не было главным, основным для мальчишек. И знания проходили мимо, оставаясь где-то в стороне.

В пятнадцать они покидали стены «учебки», становясь гастатами. Неизвестно, кто первый употребил этот старинный термин, обозначая только-только вышедших в жизнь, но уже боевых мальчишек. Никаких выпускных экзаменов не было. Если мальчишка дотягивал в «учебке» до пятнадцати, значит, он был готов к войне.

А потом была мелкая стычка в дельте Кирога. Превратившаяся в итоге в мясорубку. Гастатов бросили туда в самом начале, как бы на стажировку в не очень-то сложных условиях. Но оказались они в «Кирогской бойне». Так назвали это все газеты, телевидение, радио. А следом, после совсем короткого отдыха и пополнения был Циньский инцидент. Затяжной, не очень-то и активный, но жестокий до чрезвычайности.

Обыкновенно из взвода гастатов проходили обязательные три-четыре кампании для перехода в следующий статус «принципа» больше двух третей личного состава. После Циня их осталось двенадцать. Тех, кто начал с Кирога. Троим дали высшие ордена. Такое, пожалуй, было впервые в истории, чтобы Платиновую Звезду вручали гастатам. Да еще лично Верховным. Впрочем, лично – не означало собственноручно. Хотя Коту, Олли и Уго было на это наплевать.

Они не были бездушными машинами смерти. Безжалостными мясниками и хладнокровными убийцами – тоже не были. Как бы старательно об этом ни писали, ни разглагольствовали разные «гуманитарии». Те, кто ни разу в жизни не держал в руках боевой карабин, никогда не поймет тех, в кого стреляли. И кого убивали. А они были просто гастатами. Отлично подготовленными. Готовыми на все ради выполнения приказа. Иной раз они просто не осознавали чужой боли и смерти. Это свойственно молодости. Чаще – просто игнорировали и боль, и смерть. И свою – и чужую. Иногда им казалось, что они просто играют в смертельно опасную, давно уже не детскую, но все-таки – игру. А иногда они просто выполняли то, что называется емким словом – долг. Без вопросов и красочных размышлений о его природе и сущности.

До «принципов» доживали две трети. А еще через два-три года их оставалось меньше одной. Обстрелянных, показавших себя посылали уже туда, где ситуация складывалась не просто серьезно. Туда, где назревала катастрофа. Туда, где кровь лилась полноводной рекой. Где жизнь рядового длилась сутки-двое. Где выжить мог только самый удачливый и умелый. Выжить, становясь триарием в двадцать лет. Когда у большинства его сограждан еще не наступало совершеннолетие.