Текст книги "Знак махайрода"

Автор книги: Юрий Леж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

За безоговорочное выполнение долга им платили. И не только деньгами. Ведь большинство гастатов даже не успевало потратить причитающееся им денежное содержание. Платили «тремя днями» во взятом городе или поселке. Платили неподсудностью никому, кроме легионерских трибуналов. А там разбирали дела лишь дезертиров и «отказников», не выполнивших прямой приказ командира. Без адвокатов и прокуроров. Силами трех офицеров. И чаще всего этими офицерами были сам легат и трибуны, его заместители. Потому от прочих дел они пренебрежительно отмахивались. И как же не отмахнуться? В практике этих трибуналов существовало лишь два приговора: расстрелять или оправдать.

Вот и пугались добропорядочные полицейские на улице, завидев гастата. До судорог в ногах пугались убегающие из зоны боевых действий мирные обыватели. Опасливо поглядывали на соседа с легионерским значком случайные попутчики в самолетах и поездах. Одно спасало встревоженных мещан и «гуманитариев» – не так часто находились гастаты вне подразделений, военных городков или траншей первого-второго эшелонов. Гораздо чаще можно было их встретить в госпиталях. А еще – в травматологических специализированных клиниках, в нейрохирургии. Но не на улице мирного города.

А встретить гастата, тем более сразу троих, мирно спящих в чужой постели, для любознательного человека вообще было делом немыслимым.

Олли приоткрыл глаза, просыпаясь как-то сразу весь, без ленивых потягушечек, похмельного недоумения «где это я», одновременно ощущая дивный утренний стояк, тяжесть мочевого пузыря и – пробуждение Уголька. То, что его товарищ тоже проснулся, Олигарх ощутил не шестым, а, наверное, уже седьмым или даже восьмым чувством. Но ни это, ни приятное утреннее возбуждение, ни посапывание где-то совсем рядом, буквально – под рукой, Машки, ни беззвучный сон Котяры на дальнем углу постели не вызвали у гастата особых эмоций – было в комнате нечто, заставляющее мгновенно забыть обо всем, кроме собственной безопасности.

Ну, во-первых, яркий свет. Не просто включенная под потолком лампочка в пестреньком абажуре, а ровный, белесый, проникающий везде свет, не имеющий какой-то единой точки распространения. Свет заливал комнату, не оставляя без своего пристального внимания ни единого укромного уголка, ни малейшей складочки на взбаламученной четырьмя телам постели, ни единого флакончика с женскими аксессуарами на тумбочке. При этом каким-то чудесным образом свет вовсе не раздражал глаза, не заставлял щуриться или отворачиваться, несмотря на то, что накатывался как бы волнами, молочно-белесого оттенка.

И в гуще этих спокойных, равнодушных волн, на молчащем венском стуле – и какого ж черта он скрипел весь вечер и полночи подо мной! – сидел одетый в черное высокий человек. Фрачная пара, белоснежная грудь манишки, желтый металл массивной заколки на ярком бордовом галстуке и – руки в тончайших бежевых перчатках, протянутые вперед и покоящиеся на набалдашнике трости, стоящей между колен незнакомца. От всей позы черного человека веяло уверенным спокойствием, привычкой повелевать, а отнюдь не командовать… а вот опасности – непосредственной, грозящей ему и его товарищам прямо тут и сейчас, Олигарх не ощутил. Лицо неизвестного, будто вырезанное из дерева, неподвижное, темное, с кирпичным оттенком, казалось, обожженное безжалостным солнцем, обрамляли небольшие аккуратные усики и короткая узенькая бородка – «Эспаньолка», – вспомнил Олли. Легкая горбинка длинного носа, плотно сжатые яркие губы и – глаза, разноцветные, как в дурном фильме ужасов. Левый – пронзительно ледяной, светлый, насмешливый, похожий цветом на глаза самого гастата, а правый – бездонный, черный с трудно различимыми искорками в глубине напоминал взгляд Уголька.

Человек в черном не шевелился, видимо, опасаясь – и справедливо – спровоцировать гастатов на неадекватные действия, но первого же мимолетного взгляда на него и Олли, и Уго хватило, чтобы понять – это не восковая кукла, не деревянный, искусно вырезанный манекен, и уж тем более не труп. Перед ними сидел живой человек непонятным образом пробравшийся через призванную разбудить отдыхающих солдат самопальную сигнализацию у входной двери и бесцеремонно усевшийся на единственный, жутко скрипящий, но почему-то под этим человеком промолчавший стул.

– Спокойствие, господа гастаты!

Голос у человека в черном был глубокий, мощный и красивый, но предупреждение его запоздало. Уголек уже стоял в паре шагов от нежданного гостя, у двери, чуть пригнувшись, слегка расставив ноги и отведя в сторону полусогнутую руку с зажатым в ней пистолетом. И выглядел голый, сухощавый паренек с впалым животом и торчащим мужским достоинством отнюдь не смешно, как, бывает, выглядят голые люди с оружием.

– Спокойствие! – повторил визитер, казалось, даже не заметивший невероятного кульбита Уго с постели, во всяком случае, на лице черного человека не дрогнул ни один мускул, и глаза по-прежнему смотрели внимательно и чуть насмешливо. – Ваше оружие на своих местах, никто его не трогал и не разряжал. Хотя, думаю, это было бы не лишним, учитывая вашу реакцию.

Мгновенно переглянувшись с Угольком, Олли быстрым, но плавным, не провоцирующим движением извлек из-под матраса свой пистолет и деловито передернул затвор, выбрасывая на смятую простыню желтоватый, казалось бы, лоснящийся смазкой патрон. На взгляд – профессиональный, опытный взгляд гастата – с оружием и зарядами все было нормально. Тогда какого же дьявола…

– Ну, раз уж у нас полное спокойствие, – сказал хладнокровно Олигарх, спустив ноги на пол и усаживая на постели поудобнее, – то можно и облегчиться…

Он отложил пистолет, демонстративно пошарил глазами вокруг, нашел использованный презерватив, валяющийся примерно в том же месте, куда его закинули ночью во время буйства плоти, быстрым движением подобрал резинку и, приладив её к нужному месту, бесцеремонно опорожнил мочевой пузырь, смачно вздохнув от облегчения по завершении процедуры.

– Ну, и чо теперь?.. – осведомился Олли, деловито скручивая наполненный резко пахнущей, желтоватой жидкостью пузырь у горловины.

Нельзя сказать, что черный человек был шокирован, он по-прежнему неподвижно сидел на своем месте, и лицо его казалось похожим на маску, но, видимо, последние слова гастата все-таки вывели незнакомца из равновесия, или же все-таки вселенское хладнокровие изменило ему.

– Теперь… теперь я хотел бы переговорить с вами, – с легким менторским раздражением в голосе выговорил нежданный гость, будто возмущаясь неуместной шалостью школяра на уроке. – Разумеется, со всеми и лучше – если без лишних ушей…

– Ладно, – согласился как бы за всех Олигарх, подхватывая оружие и так, казалось бы, играясь, направив его в сторону человека в черном.

Олли подстраховал себя и Котяру, потому как не ставший пользоваться «плодами любви» для отправления естественных надобностей Уголек выскользнул из комнатки сперва в тамбур, а затем и на кухоньку, совмещенную с прочими удобствами. При этом, возвращаясь из прихожей, Уго успел показать Олли привычным знаком, что всё в порядке, примитивная сигнализация не повреждена, что вызвало в душе гастата гораздо большее смятение, чем, собственно, неожиданное пребывание в комнате постороннего.

– Кот, вставай, мыши в доме, – позвал Олигарх.

– Какие мыши?.. где… – мгновенно отреагировал на позывной, казалось бы, только что мертвым сном спящий гастат.

– Раздень пипиську, не позорься, – посоветовал Олли, чуть скосив взгляд на приподнявшегося над постелью, нарочито сонного Кота. – Гости у нас, надо выглядеть прилично…

– От ведь как… – удивленно вздохнул Котяра, стаскивая забытый на причинном месте презерватив. – Вот же укатала эта девка, вот же молодец какая…

Привыкший доверять своему напарнику собственную жизнь, а не только что-то по мелочи, Котяра не стал глупо спрашивать, что за гости, да почему это неизвестный мужик сидит на стуле, разглядывая честную компанию немигающим, внимательным взглядом. Если будет надо, Олли и так все расскажет, ну, или просто подаст давно условленный знак. А рукоятку пистолет Котяра уже ощутил собственной задницей, не зря же так долго и тщательно елозил по матрасу, делая вид, что с ленцой просыпается.

Появившийся в комнате Уголек, посвежевший, облегчившийся и даже, кажется, успевший умыться, сделал для всех понятный знак, мол, все в квартирке тихо, никаких признаков проникновения, кроме незнакомца на стуле, незаметно. Быстро – тридцать секунд – оделся, хотя ночью казалось, что мальчишки раскидывают свои вещи по комнате в полном беспорядке, но почему-то к утру их нижнее белье, брюки, френчи, сапоги очутились рядышком друг с другом и именно в том месте, до которого легко дотянуться. Впрочем, в этой маленьком комнатке было просто дотянуться до любого угла.

Следующим также быстро и аккуратно оделся Олигарх, хотя ему пришлось оставить свой китель висящим на спинке стула. Подходить близко к незнакомцу гастат не стал, а просить того о чем бы то ни было означало хоть в малой части поставить себя в зависимое положение. А этого ни один мальчишка, прошедший «учебку» до конца, допустить не мог. А вот Котяра одевался не спеша, с явной растерянностью и небрежностью, изображая из себя раздолбая и неряху, будто бы случайно затесавшегося в ряды элитного воинства. Конечно, на мало-мальски знающих людей такое представление производило комический эффект, но иной раз неплохо помогало в жизни при столкновении с самоуверенными и недалекими типами. Впрочем, считать таковым нежданного гостя гастаты не могли, но действовали по давно устоявшейся традиции: не знаешь, что делать – действуй по Уставу.

Следящие исподволь за незнакомцем Олли и Уголек были немного удивлены тем глубинным, исконным равнодушие, с которым нежданный гость встретил их утренний туалет. За исключением, пожалуй, первого «фокуса» Олигарха с облегчением в презерватив, ничто не вызвало даже намека на эмоции на лице и в голосе человека в черном. Бесстрастно дождавшись окончания возни Котяры, гость чуть двинул подбородком, перехватывая у молодежи инициативу:

– А теперь – дама…

– Ага, дама всем нама, – дурашливо подхватил Олли и попросил Кота: – Слышь, толкни там, что ли, Машку, заспалась она, а тут, видишь, дела какие наворачиваются…

Редко употреблявшая такое количество крепкого спиртного, да еще и троих мужчин вместе и сразу за одну ночь, девушка долго, чисто по-женски, сопротивлялась побудке, то пряча голову под подушку, то невнятно ругаясь на окружающих, кажется, плоховато соображая, где и с кем она сейчас находится. Минут через десять энергичной тряски, легких шлепков по щекам и попке, растирания ушей и громких матерных выражений, правда, в основном со стороны Машки, желудок девушки напомнил о себе самым тривиальным образом. И если бы не наблюдательность и готовность к неожиданностям Уголька, вряд ли присутствующим пришлось бы оставаться здесь, впрочем, гастатам доводилось находиться в гораздо худших условиях, но это вовсе не значит, что они и в простой, мирной жизни стремились к грязи, крови и утренней тошниловке.

Вернув из кухни проблевавшуюся, бледную, как спирохета, с мокрой головой, размазанной тушью под глазами и прочей, не снятой на ночь косметикой на лице обнаженную девушку, Уголек кое-как, в этом у него и в самом деле не было никакого опыта, напялил на впавшую в легкую прострацию Машку то самое, вчера белое и прозрачное, а сегодня уже сильно помятое, с пятнами майонеза и крабового мяса платье прямо на её голое тело. На мгновение задумавшись об обуви – «на таких каблучищах, как вчера она и десятка шагов сейчас не пройдет» – гастат приметил под кроватью полусапожки на каблуке более чем небольшом, вот их и использовал.

– Ну, и куда ж я теперь? – поинтересовалась абсолютно ошалевшая Машка, настойчиво выдвигаемая Угольком в тамбур-прихожую.

Отпустить туда одну девушку он не рискнул: грома и шума было бы на всю квартирку, он и сам-то чуток запутался, разбирая хитросплетения веревочек и шнурков привязанных Олли к обыкновенной швабре и пустому помятому жестяному ведру.

– Прогуляйся к подруге какой-нибудь, – напутствовал Машу гастат, вовсе не желающий девушке зла. – Отоспишься там, а к вечеру вернешься – всё будет, как ничего не было.

С окончательно помутившейся головой Маша вышла из душной, пропахшей потом, спиртным и развратом квартирки, напоминающей больше каморку под лестницей, на свежий утренний воздух, опьянивший её, как глоток джина с похмелья, и подумала рассеянно: «Черт бы с ними… там из моего-то – туфли и косметика, да еще постельное белье… оно им надо?.. а если чего – затребую с Григория компенсацию, мол, порвали-попортили клиенты… сам таких навязал… а если и ничего, то все равно затребую… мало он с меня денег получает, что ли…» Кое-как додумав не самую сложненькую мыслишку и стараясь держать ровнее спину и не сильно мотать головой, девушка поплелась по пустынной пока из-за раннего часа улочке в сторону, которую сама себе указала, как верную.

…– Итак, господа гастаты! – сказал нежданный гость, когда все необходимые ему люди, наконец-то, собрались в комнате.

И хотя человек в черном продолжал сидеть неподвижно на том же самом месте, что и в момент пробуждения временных хозяев квартирки, все они ощутили на себе его колючий, острый взгляд, вызывающий странное ощущение неловкости и легкого стыда, будто смотрел на них заставший за чем-то неприлично мальчишеским наставник «учебки». Страстно захотелось передернуть плечами, смахнуть что-то невидимое, будто легкую паутинку с лица, или просто громко выругаться.

И Угольку, который остановился в дверях, за плечом незваного гостя, отвлекая внимание того, как было предписано всеми гласными и негласными инструкциями гастатов. И Олигарху, сидящему на краю постели и уложившему пистолет на колено так, чтобы ствол смотрел на черного человека. И Котяре, продолжавшему после одевания валяться в псевдорасслабленном состоянии поверх легкого, чуток для удобства расправленного зеленовато-голубого покрывала.

– Я хочу попросить вас сделать для меня одно небольшое дело…

– Заказухой не занимаемся, – попытался было перехватить инициативу Олли. – Нам тут убивать не интересно…

Все-таки мифы надо подпитывать, и если бы сами гастаты не говорили частенько в присутствии посторонних, иной раз резко к ним негативно настроенных людей, что им интересно служить, воевать, убивать, то, может быть, и слухи об излишней кровожадности и равнодушии к чужим жизням не получили такого распространения.

– Это не заказное убийство конкурента или громкого политика, – твердо ответил человек в черном. – Но убить надо. Я хочу, чтобы вы убили… оборотня!

II

– А Деда Мороза тебе живьем захватить не надо?.. – неуверенно хохотнул Олли. – А то мы – запросто, только рукавицы потеплее возьмем, он, говорят, ледяной, как айсберг…

Тут черный человек совершил первое движение за все время, пока сидел перед гастатами. Просто приподнял указательный палец левой руки, продолжавшей возлежать на набалдашнике трости, останавливая готового продолжить словоизвержение Олигарха.

– Из двадцати одних суток отпуска вы уже израсходовали восемь, сегодняшний день не в счет, только начинается, – заговорил нежданный гость негромко и веско, так говорят люди, привыкшие, что каждое их слово, даже произнесенное вполголоса, ловят с полным вниманием и подобострастием. – Трое суток пути туда, сутки – обратно, если все сложится успешно. Двое суток вам нужно, чтобы добраться в Легион. Итого – на саму операцию отводится семь дней. Поговаривают, что за такое же время Господь успел сотворить весь этот мир…

– А чегой-то обратно быстрее, чем туда, получается? – поинтересовался из-за плеча Олигарха Кот, делая недоуменное лицо доброго олигофрена.

– Обратно – самолетом, туда нельзя, слишком заметно и шумно, а на обратном пути уже будет все равно, – снизошел до пояснения незнакомец и замолчал, артистически держа паузу в ожидании вопросов.

Но и гастаты, несмотря на юный возраст, были отнюдь не наивными лопоухими мальчишками и спрашивать: «Кто ты? где это? какие гарантии? условия оплаты?» не стали, да и не приняли они еще однозначного решения – ввязываться ли в дело, явно попахивающее авантюрой, особыми службами, государственными тайнами и невероятным риском. И чтобы там про них не рассказывали обыватели и газетные сочинители жареных сенсаций, но по-дурному рисковать собственными шкурками гастаты не любили, превыше всего на свете ценя собственную жизнь.

– А легат? – выразил общее сомнение Уголек.

По исстари заведенному правилу никто из легионеров, будь он даже почетным триарием и первым заместителем командующего, не мог наниматься ни на чью службу без разрешения, хотя бы формального, командира легиона. Мелкие нарушения этого негласного закона случались постоянно, ну, не будут же, в самом деле, молодые гастаты выпрашивать разрешения подежурить недельку-другую возле отделения банка перед готовящимся на него бандитским налетом. Но одно дело – слегка подработать на стороне, да при этом еще и подшлифовать боевые навыки, и совсем другое – ввязываться в какую-то сомнительную операцию, чреватую, как быстро сообразили мальчишки, оглаской и шумом.

– Я искренне уважаю и полностью доверяю вашему легату и его заместителям, – серьезно ответил черный человек. – Но вокруг них всегда толкутся очень разные люди. Всех не проверишь, да и не избежишь утечки, если кто-то случайно проболтается, увидит ненароком не предназначенный для его глаз документ… Мне нужна полная секретность. По-другому её не достичь.

Незнакомец замолчал, будто подыскивая дополнительные аргументы для убеждения, потом поднял правую руку и аккуратно, медленно, хоть и без малейшей опаски вытащил что-то из нагрудного кармана фрака – между пальцами, затянутыми в тончайшую кожу, блеснуло золотом…

– За успешное выполнение задания вам всем грозит досрочное посвящение в… триарии…

Человек в черном разжал пальцы и бережно, с почтением, но не поднимаясь с места, подкинул на простыню постели небольшой золотой медальон с изображением оскалившего саблезубые клыки махайрода. Гастаты онемели, окаменели и пришли в священный трепет, пусть это и покажется преувеличением, но такой почетный знак выдавался всего лишь три десятка раз в почти двухвековой истории легиона. Это была недостижимая мечта, «маршальский жезл» любого воина, начиная с самых первых дней пребывания в «учебке». Сейчас этот знак, подтверждающий полномочия и гарантирующий исполнение слов о посвящении в триарии, лежал перед их глазами на помятой простыне со следами ночного загула. И гастаты просто не могли себе представить более нереальной, несоответствующей их понятиям об окружающем мире и дикой картинки.

– Как к тебе обращаться? – чуть охрипшим от внезапных душевных переживаний голосом спросил Уголек.

– Старший, – ни секунды не задержавшись, ответил теперь уже бывший незнакомец. – Позывной Стар. Но о том, что вы сейчас увидели и услышали, вы уже забыли!..

– Тебя нет в открытых списках, – полуспросил-полуподтвердил Уголек. – Мы работаем на особую службу?

Допуск к именам почетных триариев легиона имели все, но часть списка была засекречена и подлежала разглашению через пятьдесят лет. В этой части значились действующие разведчики и контрразведчики, когда-то служившие в «Махайроде», известные и не очень политики, высшие чины армии. Узнать про них, да и то всего лишь прозвища-позывные, могли только триарии при переходе с боевой службы на иную.

– Никаких посторонних, только на меня, – твердо возразил Старший. – Надеюсь, политинформация окончена, господа гастаты?..

– Мы слушаем, Стар, – с некоторым даже почтением в голосе ответил за всех Уголек, как старший по званию.

– Городок Шейлок, бывший курорт, но давно уже – захолустье, хотя рядом крупнейшие промышленные центры, – начал конкретный инструктаж почетный триарий. – Там сейчас серьезный междусобойчик, вторглись инсургенты, под шумок вошли заречные, местные войска тоже пытаются как-то удерживать ситуацию под контролем, но получается плохо. У всех трех сторон конфликта – плохо. До города будете добираться поездом, это незаметнее, контроля меньше, чем в аэропортах, да и направление это нынче – тихое, малолюдное. Всего трое суток вам на проезд и обустройство в городе. Объект там. Где именно – никто не знает, будете вычислять сами. Те, кто в Шейлоке работает на меня, не знают, что за объект, поэтому не смогут указать даже примерное место.

– А все-таки, Стар, что за объект? – поинтересовался Олигарх.

Теперь, когда все встало на свои места, когда начался настоящий инструктаж перед конкретным заданием, гастаты потеряли большую часть священной почтительности перед триарием – сейчас речь шла об их работе и, соответственно, жизнях.

– Я не шутил. Вы должны убить оборотня! Но, – триарий поднял вверх открытую ладонь левой руки. – Но – это не шутки, не сказки и даже не научная фантастика. Скорее уж – это фантастическая наука. Некто – искусственно зачатый, генетически подкорректированный, выращенный в пробирке – имеет свойство полупревращаться в мощное, неуправляемое животное, идеального убийцу в ближнем бою. Как это делалось, кем и зачем – думаю, вам не так интересно, сам уже запутался в этих цепочках ДНК, перестроении РНК, корректировке генома… технических заданиях, эскизных проектах, электронных микроскопах и лабораторных автоклавах… не говоря уж про ведомственные интриги и обеспечение секретности…

Старший усмехнулся, пожалуй, впервые с момента встречи с гастатами демонстрируя обыкновенные человеческие чувства.

– Работала межведомственная группа: от военных, от контрразведки, от научного департамента Верховного, даже особый отдел полиции слегка руку приложил. Итог печальный. Результат эксперимента оказался нежизнеспособным и в довершение всего – сбежал.

– Если он не этот… как его… нежизнеспособный, то не проще ли подождать, пока сам сдохнет где-нибудь в подвале? – поинтересовался вечно любознательный Котяра. – Или он уже народ по ночам дерет, как оборотни из сказок? Так потерпели бы, придумали очередного маньяка-убийцу…

– Махнули бы рукой, и даже на легенду про маньяка-убийцу не стали бы тратить силы, – сказал Стар откровенно. – Если бы он ушел куда-то на восток или на север и затаился там. Сейчас реальная опасность, что секретная разработка попадет в чужие руки. А там, в процессе изготовления, так сказать, были использованы такие технологии, о которых только мечтать начинают по ту сторону Большой Реки. Уничтожить объект надо как можно быстрее. Тем более, пока творится неразбериха в Шейлоке.

– А мы просто оказались в нужное время в нужном месте, – задумчиво проговорил Уголек. – И при этом не надо посвящать в детали лишних людей… Да, кстати, а как с нашим оружием?.. не с пистолетами же нам в котел с бурлящим говном лезть… а чужих винтовок и штурмовок не хотелось бы…

– Ваши: карабин и две штурмовые винтовки, шлемы, кольчуги и все остальное, что вы сдали при первом появлении в городе, привезут на вокзал к отправлению поезда, – твердо и решительно заверил ребят Старший. – Вместе с ними доставят противогазы, респираторы, химиндикаторы, дозиметры, аптечки, спирт, сухое топливо и еще много чего. Вес небольшой, но всё может пригодиться, сейчас в Шейлоке разные дела творятся, не знаешь – чего ждать. Дополнительный боезапас при необходимости подберете на месте, там этого добра много. В вашем негласном подчинении будет батальон штурмовиков, они стоят на окраине и иной раз захаживают в город. Но – их можно использовать только, как загонщиков, оцепление, подсадных уток, в конце концов. Никто не должен знать настоящую цель вашей охоты. Никто! И еще к поезду вам подвезут деньги… Нет!

Триарий вновь поднял ладонь, затыкая рот уже собравшимся запротестовать гастатам.

– Это не обида. Там, в Шейлоке, сейчас вы вряд ли что-то купите за простые бумажки, что наши, что заречные. Вам подвезут золото – в монетах, в кольцах, в часах. Дальше переходите на самообеспечение. Теперь о связи…

И еще десяток минут гастаты слушали четкий и внятный инструктаж о том, по каким телефонам в случае функционирования междугородней линии следует звонить, кого вызывать, каким немудреным кодом пользоваться, передавая только самую срочную, крайне важную информацию. Какие магические слова произведут волшебное воздействие на командира штурмового батальона, а какие – на особиста-контрразведчика, чем произвести впечатление на бывших градоначальника и полицмейстера, которые сейчас то ли в Шейлоке, то ли где-то поблизости. Отдельно, как последнее средство, триарий дал пароль к батальонному радисту, на всякий случай – парни и так все понимают – предупредив, что использовать его можно за десяток-другой минут до смерти этого самого радиста. Гастаты молчаливо кивали, лишь изредка поддакивая: «Принято… принято… принято…», и буквально переполнялись невольным счастьем настоящего бойца вдруг оказаться востребованными так далеко от своего легиона, от линии фронта, от боевой стрельбы, минометных обстрелов, бешеных атак и нудной, вытягивающей душу обороны.

– Закругляюсь, – удачно увернулся от нелюбимого всеми гастатами словечка «и последнее» Старший. – С вами пойдет женщина, она обузой не будет, достаточно подготовлена, хотя и совсем не по нашей части. Но – необходима для предстоящей работы. Подробности узнаете от нее сами, пусть это пока будет хоть каким-то секретом для вас. Встретитесь на вокзале, возле касс. Она – высокая, рыжая, с короткой стрижкой, таких примет достаточно, пароль не нужен, вы просто едете в один и тот же город. Как она себя назовет – не знаю, да и не в имени суть, от нее узнаете и все подробности об объекте: внешность, привычки, сильные и слабые стороны.

«Теперь – о возвращении. Ровно через десять дней в городском аэропорту приземлится борт двенадцать-сорок три, он придет за вами в любую погоду при любой обстановке, кроме, конечно, «ракетного забора» вокруг города. Встанут они где-нибудь подальше от глаз, в сторонке, но в полной готовности к взлету, думаю, поблизости от резервной полосы. Какая это будет машина – рейсовый лайнер, штурмовой вертолет или еще что-то, – я пока и сам не знаю, ориентируйтесь только по номеру. Но экипаж будет знать вас в лицо, вас и только вас, никого больше на борт не возьмут, будь там в этот момент хоть папа Римский, хоть сам Верховный. Срок ожидания – сутки с момента прилета. Вам надо успеть, иначе придется выбираться своим ходом, а это чревато разными приключениями, да и опозданием в легион, чего хотелось бы избежать, опять-таки из соображений секретности».

Триарий, впервые за все время пребывая в квартире, поднялся на ноги, оказавшись при этом побольше, чем на голову, превосходящим в росте гастатов. Внимательно оглядев разноцветными глазами мальчишек, привычно одернул фрак, кажется, едва заметно вздохнул и закончил:

– Уйдете минут через десять…

– Брат-триарий, – остановил его поворот к дверям на полушаге вопрос Олигарха. – Скажи, если не секрет, как ты сделал это?..

И гастат многозначительно обвел рукой пространство вокруг себя. Старший догадался, о чем его спрашивают, в ту же секунду и коротко, душевно рассмеялся.

– Уголек, включи лампочку, – попросил он по-прежнему стоящего у выхода капрала. – Теперь – смотрите.

Триарий приподнялся на цыпочки у самой стены, вытянул руку, подцепил за невидимый уголок яркое, молочно-белое сияние и… за пару секунд свернул мгновенно угасшую широкую длинную ленту в маленький рулончик, который деловито положил в карман брюк.

– Только и всего, обыкновеннейшие чудеса техники, – добавил на прощание триарий, покидая комнату.

Немного помолчав после его ухода, Олигарх хмыкнул в кулак и прокомментировал:

– А спросонок, да с похмелья действует сногсшибательно…

– Да какое тут похмелье, – махнул рукой Котяра, вставая на ноги и сладко потягиваясь. – Выпили-то совсем чуть-чуть…

– Это из тебя Машка весь хмель выжала, – усмехнулся Уголек. – Ну, что? прибираемся и – на вокзал?..

– Да уж, бардак в борделе оставлять не годится, – сказал Олигарх под дружный смех: «Ну, ты, Олли, как сказанешь, так сказанешь…»

Казарменный порядок в маленькой квартирке профессионалки гастаты наводить, конечно, не стали, но пустые бутылки, использованные презервативы, обертки от деликатесов и баночки из-под майонеза подобрали и упаковали в один из пакетов, принесенных с собой из магазина, чтобы по дороге выбросить. Аккуратно застелили постель, запихнули в обшарпанный холоднильничек недоеденное и недопитое, Котяра расщедрился и даже сполоснул под холодной водой посуду. Огляделись перед уходом: теперь в квартирке на первый взгляд ничто не напоминало о бурной ночи, проведенной Машкой в компании трех мужчин.

– Ну, что, на вокзал? – зачем-то спросил Кот, переминаясь с ноги на ногу перед стартом.

– И по дороге – в книжный, – уточнил Уголек.

– Хочешь взять что-нибудь, чтобы не скучать в поезде? – съязвил Олли.

– Хочу взять карты Шейлока, или хотя бы туристические схемки, – ответил капрал. – А в поезде, думаю, нам скучать не придется…

– Ну, если обещанная рыжая окажется такой же энергичной, как Машка, тогда – точно, – засмеялся Олигарх.

– Это для Котяры развлечение, – не согласился с ним Уголек. – А мы попробуем хоть по бумажке на городок посмотреть и немного подумать…

– А чего на него смотреть-то? – нахально заявил Олли. – Бывал я в этом Шейлоке, провинциальный курортный городишка…

– Тебе тогда сколько хоть годков-то было? – спросил Уго. – В штанишки, небось, еще писался?

– Мало-немало, но почти пять было, – согласился с замечанием товарища Олигарх. – Но ведь еще в «учебке» всегда говорили – детская память самая цепкая…

– Ну, вот и проверим…

За разговорами гастаты выбрались на оживившуюся уже улицу. Хоть и предназначался этот район в основном для вечерних и ночных развлечений тех, кто в понятие «золотого люда» никак не попадал, а повеселиться после работы или вместо нее все-таки хотел, а значит и пробуждался гораздо позднее районов спальных, но те, кто развлечения обслуживал и обеспечивал, уже были на ногах. Уборщики и официанты, грузчики и разнорабочие, бухгалтера и управляющие барами, магазинами, лавочками, да и сами мелкие хозяева мелких заведений уже сновали туда-сюда, роняя на пенобетон окурки сигарет, обертки леденцов и прочий мусор. Тройка гастатов, подтянутых, свежих, будто и не провели они ночь в пьянстве и разврате, с хищной ленивой грацией в движениях смотрелась среди этой хмурой, не проспавшейся и помятой публики, как бойцовые ухоженные и выхоленные псы в стае бездомных беспородных дворняг, но посторонними, инородными и лишними ни Уго, ни Олли, ни Кот себя здесь не ощущали, все-таки, как ни крути, вокруг был их город, их народ, их земля…