Текст книги "В городке над Неманом"

Автор книги: Юрий Богушевич

Проделки продолжаются

Ивашка прижился в Димкином доме. Гнездо себе он устроил в собачьей конуре. Пустовала она с весны, когда бестолковый молодой пес Глупыш во время паводка, бегая по берегу Немана, вскочил на большую льдину и были унесен вниз по течению. И не вернулся домой. То ли погиб, то ли не нашел назад пути.

Правда, за эту конуру Ивашке пришлось выдержать несколько стычек с Котяшом, который тоже облюбовал ее для себя. В этих драках Котяш действовал лапами, а Ивашка клювом. И даже когда Котяш пускался в бегство на свой спасительный клен, Ивашка, не долго думая, залетал и туда, продолжал долбить соперника клювом по хвосту и спине. Коту ничего не оставалось, как искать убежище на кухне.

Характер у Ивашки был добродушный. Он вскоре забыл об этих стычках и попытался даже подружиться с Котяшом. Но тот был оскорблен вторжением птицы в его владения и дружбы не принял.

Больше всех Ивашка привязался, конечно, к Димке. Он уже знал время, когда тот возвращается из школы, и обычно встречал его сидя на калитке. Затем вспрыгивал к нему на плечо, и они вместе появлялись на кухне. Правда, Елена Петровна гнала Ивашку отсюда, потому что он непременно совал свой толстый клюв во все тарелки и миски.

Когда Димкин отец садился за письменный стол у открытого окна и раскладывал для проверки ученические тетради, Ивашка взлетал на подоконник. Он внимательно следил за тем, как хозяин макал ручку в чернильницу и исправлял ошибки в тетрадях. Антон Валентинович не признавал ни карандашей, ни шариковых ручек. К этому он приучал и своих учеников.

Однажды Ивашке здорово попало. Улучив минуту, когда Антон Валентинович отошел зачем-то от стола, он сунул свой любопытный клюв в чернильницу, а затем, конечно, измазал несколько тетрадей. Антон Валентинович отстегал его тонкой хворостинкой, и обиженный вороненок весь вечер просидел в конуре, даже на Димкин зов не вышел.

Но все забывается… Забылись и проказы и наказание.

К чему не мог привыкнуть Ивашка, это к папиросному дыму. И как только Антон Валентинович закуривал, вороненок все дальше и дальше отодвигался по широкому подоконнику, недовольно бормоча себе под нос.

Как-то Ивашка изловчился и схватил пачку «Беломора». Взлетел с нею на крышу дома. Усевшись поудобнее на коньке, начал вытаскивать папиросы, ломать их и одну за другой пускать по ветру.

Антон Валентинович спохватился слишком поздно, лишь когда увидел, как мимо открытого окна летят изломанные папиросы. Выскочил на крыльцо, замахал на Ивашку руками и закричал:

– Ах, сорванец! Отдай пачку!

Ивашка, склонив набок голову, выслушал угрозы, а затем снова невозмутимо принялся расправляться с папиросами.

– Ты посмотри на него, – уже спокойнее сказал Антон Валентинович. – Совсем без папирос оставил.

– Вот и молодец, – ответила Елена Петровна. – Я за это его конфетой премирую. И тебе, дымокуру, пора бросить курить. В школе-то не куришь. А дома как только сел за свой стол, так папиросу изо рта не вынимаешь…

Пришлось в тот вечер Антону Валентиновичу идти к соседу Максиму Савельевичу. А у того лишь самосад водился.

На следующий день рядом с тетрадями на столе лежала уже не пачка «Беломора», а тяжелый портсигар. До-вольный хозяин, покуривая, добродушно следил за тем, как обескураженный вороненок, склонив голову набок, рассматривал нового «врага». Антон Валентинович нарочно отошел от стола и из глубины комнаты наблюдал, что же будет дальше. Ивашка походил по подоконнику, затем прыгнул на стол. Опасливо покосился на чернильницу-невыливайку, видно, вспомнил прошлую экзекуцию. Долбанул несколько раз клювом по портсигару. Присел на хвост, разглядывая его внимательно. А затем, решившись, схватил своими цепкими лапами. Хозяин бросился к столу, но не успел. Ивашка с победным криком взлетел снова на крышу, и стал долбить по портсигару.

Антон Валентинович, посмеиваясь, наблюдал за этим, стоя посреди двора. То ли клювом, то ли лапой попал Ивашка на затвор портсигара, и тот с треском раскрылся. Вороненок испуганно отскочил, и портсигар полетел наземь, где его и подобрал хозяин.

Вернувшись в дом, он снова засел за тетради, а портсигар нарочно положил на подоконник. Но Ивашка в этот день туда больше не садился.

Как оказалось впоследствии, это была лишь хитрость смышленой птицы. Успокоив хозяина, что, мол, больше к портсигару не притронется, Ивашка занялся иными делами. Попытался поиграть с Котяшом. Тот выгнул спину, поднял хвост и зашипел на него. Тогда Ивашка подлетел к крыльцу и заглянул через открытую дверь на кухню. Елены Петровны там не было. А на столе стояла миска с приготовленными пельменями. Ивашка успел схватить пару штук и проглотить, да не удержался на краю миски, опрокинул ее с грохотом и быстро шмыгнул во двор. Конечно, за учиненный разгром досталось веником Котяшу, который лишь подобрал один-единственный пельмешек, упавший на пол. А Ивашка, сидя на конуре, повторил несколько раз: «Крум, крум, крум!» – будто говорил: так воришке и надо.

Через день исчез портсигар. Антон Валентинович искал его по всем карманам, даже просил Елену Петровну, верни, мол. Но пропажа так и не нашлась. На Ивашку подозрений не было. Ведь он два дня не садился на подоконник. Да и после этого безразлично пролетал мимо окна.

Однажды жена дяди Максима пожаловалась Елене Петровне:

– Ну что за напасть, соседка, пропадать у меня начали вещи. Вот только под рукой наперсток серебряный был, ан нету. А вчера положила на крыльце ножницы, пошла на кухню, возвращаюсь – а они исчезли. Калитка на запоре, детей малых у нас нет. Куда запропастились, в толк не возьму.

Еще больший переполох вызвала пропажа у других соседей: золотых часиков не стало. Собиралась девушка на концерт. Устроилась у открытого окна, зеркало поставила на подоконник. Только уложила волосы, на минуту вышла, а часы исчезли. Были и слезы, и подозрения на мальчишек, игравших в футбол за забором на приречном лугу. Расстроенная соседка даже на концерт не пошла.

Елена Петровна, узнав об этом, решила проследить за Ивашкой. Она положила на подоконник золоченый тюбик от губной помады, а сама спряталась во второй комнате, чуть приоткрыв дверь.

Ивашка не заставил себя долго ждать. Он пролетел мимо раскрытого окна раз, другой. Затем опустился на подоконник и внимательно осмотрел комнату. Никого нет. Тогда, повернувшись, посмотрел во двор. И там никого. Лишь после этого он схватил тюбик и стремительно бросился к своей конуре. Покопался там с минуту, а затем вылетел, уселся на заборе и затеял перебранку с двумя воронами, что копошились на куче опавших листьев в углу сада.

Елена Петровна вышла из своей засады, вооружилась веником и направилась к конуре. Ивашка попытался первым достичь своего гнезда. Но веник заставил его отступить. Он беспокойно летал вокруг конуры, пока Елена Петровна обшаривала все ее закутки. Нашлись там и часы, и соседкин наперсток, и ножницы, даже две блесны дяди Максима и… портсигар Антона Валентиновича.

– Ах ты, воришка! Ну, что с тобой сделать, безобразник, – отчитывала вороненка хозяйка. А тот взлетел на конек крыши и обиженно отвечал оттуда:

– Крум, крум, крум…

Пришлось Елене Петровне идти к соседям и с извинениями возвращать похищенные Ивашкой вещи. Те так были рады, что даже не ругали вороненка, а больше удивлялись его хитрости и ловкости. Ведь никто из них и не подумал о птице.

Несколько раз после этого приходили соседки к Бодренковым и спрашивали, не нашлись ли у Ивашки то ли пудреница, то ли зеркальце, то ли иная блестящая вещица. И чаще всего эти пропажи обнаруживались в Ивашкиной конуре.

Пришел однажды с соседней улицы подвыпивший дяденька и сказал, что у него, мол, пятерка пропала. Не у Ивашки ли она? Однако Антон Валентинович резонно ответил, что пятерку искать надо в магазине, в винном отделе, а Ивашка спиртного не употребляет и не любит тех, кто выпивает и забывает, сколько пятерок на это потрачено. Дяденька выслушал, вздохнул и сказал:

– Мудрая птица, что и говорить, ворон!..

В лесах занеманских

Осень стояла на диво сухая и солнечная. По субботам после школы Димка зачастую брал удочку и шел к своему облюбованному месту, на старый мост.

Вначале Ивашка провожал его до калитки, не решаясь переступать эту границу. Но однажды, устроившись на плече своего друга, он отважился на путь через луг до самого моста.

Раньше всех узнали, что у Димки живет вороненок, соседские мальчишки и, конечно, увязались вслед за ними. Ивашка горделиво сидел на плече, поглядывая вокруг своими хитрыми глазами. Но все попытки погладить его или взять в руки пресекал решительно. Крепкий Ивашкин клюв разил без промаха. Лишь Сашка Воробей мог безбоязненно трогать вороненка, да и то угостив его вначале куском сахару.

Конечно, первая пойманная рыбешка шла не в садок, а Ивашке. Полакомившись, вороненок обычно взлетал на перила моста и наблюдал за тем, как Димка ловит рыбу. Терпение, видно, у него было природное. Он мог часами сидеть не шелохнувшись, лишь встречал своим одобрительным «крум» каждую пойманную плотвицу. А когда рыба, сорвавшись с крючка, плюхалась назад в воду, Ивашка ворчливо выговаривал Димке: «Крук, крук, крум…» Это, видно, означало: «Эх ты! Дал бы мне свою удочку, ни одна не ушла бы».

Если на мосту появлялся какой-нибудь пешеход или пробегала слишком назойливая собака, Ивашка слетал с перил и устраивался на быке рядом с Димкой.

Однажды в воскресенье Бодренковы всей семьей собрались по грибы. Ивашку хотели оставить дома. Но он так раскаркался, что решили взять и его с собой. Обосновался он, как обычно, на Димкином плече. Но вскоре, видно почувствовав, что не мальчишка здесь главный, перекочевал к Антону Валентиновичу.

До леса шли без всяких приключений. А уже на опушке Ивашка заволновался. Он то слетал с плеча и скрывался в кустарнике, то, испугавшись какой-нибудь тени, летел назад. Его интересовало все: и пролетевшая где-то среди верхушек деревьев птица, и каждая норка у тропинки. Обследовал вороненок каждый трухлявый пень, но и не забывал при этом одним глазом следить за хозяином.

Был в разгаре осенний листопад. Под ногами шуршали багряные листья. В зарослях кустарника рдели ярко-красные ягоды калины. На тропинку падали с высоких дубов желуди. Еще ярче казались темная зелень разлапистых елей ц стройных сосен. Грибы прятались под опавшими листьями и в мягком желтеющем мху.

Антон Валентинович рассказал сыну, как однажды в такой же осенний денек встретил он в лесу старого поэта, родина которого была здесь, у Немана. Грибов он собрал тогда немного. Поэт посмотрел на них и сказал:

– Иди по этой просеке. Будешь с боровиками, юноша.

Он послушался и пошел. В конце просеки остановился довольный: в лукошке было с десяток добротных грибов. Нагнал его старый поэт и показал, лукаво улыбаясь, свою корзину. А в ней полно боровиков.

– Не торопился бы – твои были бы, – сказал старик, – Ведь я за тобою следом шел.

– Папа, а как звали того поэта?

– А вот послушай, что он написал!

 
И под конец родному краю
Спасибо молвить, – я желаю
Вернуться в милый уголок
И хоть еще один разок
Пройтись с кошелкой по лесочку.
Тогда уже поставлю точку
И кончу с летнею порою.
 
 
Грибы мне не дают покою,
Боровики, ну, просто, снятся.
Мне надо с ними расквитаться.
Я чую – грех их обойти,
Привета им не принести —
Черноголовым удальцам,
Боровичкам, моим друзьям!
Какою славною семьею
Встаете вы передо мною!
Я помню летние походы
И бор с грибным его народом!..
 

– Я знаю, я читал! Это поэма «Новая земля». Ты тогда в лесу Якуба Коласа встретил…

Семья разбрелась по лесу. Шли навстречу солнцу, из-редка аукая друг другу. Ивашка, как добросовестный связной, перелетал то к Димке, то к Антону Валентиновичу, то к Елене Петровне.

На недалекой ели цокнула белка. Ах, какая добыча! Ивашка косо взлетел вверх, нацеливаясь прямо на зверька. Но белка успела юркнуть в другую сторону, и удар пришелся в ствол дерева. Ивашка облетел вокруг ели и снова устремился в атаку. Однако белка оказалась проворней. Она, видимо, почувствовала свое превосходство и не пряталась, а лишь грациозно увертывалась от неуклюжих атак Ивашки. Тот и налетал на ствол, и обиженно орал свое «крум», но поделать ничего не мог.

Выбившись из сил, Ивашка подлетел к Антону Валентиновичу и несколько раз пробормотал ему что-то, видно, просил помочь расправиться с белкой. А та, сидя на ветке, злорадно верещала, дразня Ивашку, вызывая еще раз посостязаться в ловкости и быстроте.

Семья двинулась дальше, собирая редкие грибы. Погода стояла сухая, и грибов попадалось немного.

Вторую схватку Ивашка закончил полной победой. Правда, Димка не заметил начала сражения. Он подоспел, когда Ивашка, подскакивая, уже тащил что-то из кустов, напрягая все свои силы. Оказалось, вороненок схватил за хвост немалую по размерам змею. Та, шипя и обнажая зубы, пыталась отбиться. Но Ивашка оказался проворней. Он с налета несколько раз клюнул ее в голову, вцепился в спину когтями, взлетел ввысь. А когда змея попыталась ужалить его, разжал когти. Гадюка шлепнулась о землю и не успела прийти в себя от удара, как Ивашка вновь налетел и прикончил ее.

После этого вороненок с час просидел на плече у Антона Валентиновича, отдыхая и набираясь сил для дальнейших похождений.

Домой возвращались поздно, усталые. Ивашка дремал на плече у старшего хозяина, иногда чуть не падая наземь, пока Антон Валентинович не сжалился и не усадил его в полупустое лукошко.

Еще одна находка

После того похода за грибами Ивашка все больше и больше смелел. Теперь Димка должен был, направляясь на стадион или в кино, уходить со двора незаметно, а то Ивашка привязывался к нему и на перекрестке каждый раз повторялась грустная сцена. Ивашка боялся центральных улиц. Заметив, что Димка сворачивает влево, к центру, он прощался с мальчиком своим обиженным «крум» и возвращался назад, к своему забору. Но если Димка поворачивал вправо – к реке, к мосту, Ивашка проявлял бурную радость и, словно разведчик, летел впереди него.

Соседские мальчишки привыкли к вороненку. Знали его характер, знали, что он неподкупен. Признает своим хозяином лишь Димку, учителя и Димкину маму.

Выпали дожди, теплые, грибные. Они шли несколько дней подряд. Занеманские леса насытились влагой. Началась вновь грибная пора. В свободное время и мал и велик шли с корзинами в лес. Приезжали сюда и машинами из областного города, и поездом. Грибов хватало всем.

Вот и сегодня мать отпустила Димку с товарищами по грибы. Увязался с ними и Ивашка. Вороненок повзрослел уже и теперь не гонялся за белками, знал, что это пустое дело.

Ребята разбрелись далеко по лесу. Уже редко кто откликался на привычное «ау».

Димка набрал полную корзину боровиков и подосиновиков. Пора было возвращаться. Для очистки совести он аукнул несколько раз, но ответа не было. Что ж, подождем ребят на выходе из леса.

Ивашка летел впереди. Вот он круто свернул к кустам, а затем выскочил оттуда и бросился под ноги Димке. Снова полетел в кусты, каркая на лету. Заинтересовавшись, Димка пошел за вороненком.

В кустах лежал худой рыжий пес. Он лишь чуть-чуть приподнял голову, глянул на мальчика и снова опустил ее. «То ли болен, то ли бешеный», – подумал Димка, в нерешительности останавливаясь. Пес снова открыл глаза и легонько вильнул хвостом.

И Димка решился. Опустился на корточки, погладил его по голове. Пес вновь вильнул хвостом, но на ноги не поднялся. Видно, обессилел.

Димка вспомнил, что у него под грибами – бутылка молока и бутерброд. Он вывернул грибы, торопясь, зубами вытащил бумажную пробку из бутылки. Во что же налить молока? Затем сообразил: развернул бутерброд и сделал из бумаги кулек. Пес вылакал молоко и приободрился. А Ивашка сидел на вершине куста и лишь изредка одобрительно каркал. Димка отломил кусочек хлеба и бросил псу. Тот враз проглотил его.

Димка собрал грибы в корзинку и пошел из леса. Пес, шатаясь, побрел за ним. Он проковылял с десяток шагов и снова лег, виновато глядя на Димку.

«Как же быть? До дома далеко, – думал Дима. – И ребята где-то отстали. А собака большая, тяжелая. Да и опасно на руки брать, вдруг укусит». Волновался и Ивашка. Он то подлетал к псу, бормоча свое неизменное «крум, крум», то летел вперед, оглядываясь и крича уже требовательно: «Крук, крук…»

Но пес лишь тихо помахивал хвостом.

У Димки оставался недоеденный бутерброд. Он отломил кусочек и протянул собаке. Та поднялась, съела и снова легла. Но Димка уже сообразил, что надо делать. Он протягивал кусочки хлеба с маслом, а пес ковылял вслед и съедал их. Так они вышли из леса. Впереди уже виднелся Неман. Но хлеб кончился. Правда, еда подкрепила немного пса. Он уже шел, хоть и медленно, но не ложился, а отдыхал стоя.

Димка рассмотрел его внимательно. Пес глядел на мальчика умными глазами, и когда тот двинулся дальше, медленно пошел следом. Так медленно-медленно они дошли до моста.

И тут пес вновь лег на землю.

Димка сбежал по крутому берегу, наполнил водой бутылку. Здесь же, на берегу, нашел он пустую банку из-под консервов, зачерпнул воды в нее.

Пес вылакал воду из банки, вылакал и ту, которую долил Димка из бутылки.

Но через мост он идти не отважился. Боязливо смотрел вниз, на черные волны, и доверчиво жался к Димкиным ногам.

Наконец они перебрались через реку, прошли лугом к дому. Уже у самой калитки пес лег на траву и закрыл глаза. Но Димка чувствовал, что дело сделано – они дома. Оставив пса на попечении Ивашки, он вбежал на кухню, поставил в угол корзину с грибами и крикнул:

– Мама, мама, скорее дай мне чего-нибудь… супу или молока. Ты слышишь, мама?!

– Слышу, сынок, слышу. Как же это ты так проголодался? И в лесу ведь недолго был, – озабоченно проговорила Елена Петровна, выходя на кухню.

– Да не мне, мама, – торопливо рассказывал Димка. – Знаешь, я там в лесу собаку нашел. Еле живую. Она чуть не умерла с голоду. Лежит у калитки. Дай ты мне чего-нибудь для нее.

– Димочка, может, она больная, заразная?

– Да нет, что ты, мама, отощала сильно. А так хорошая. Идем, посмотришь.

Они пошли к калитке.

На заборе сидел Ивашка, всем видом своим показывая, что он никому чужому не даст подойти к псу. А тот лежал, положив на лапы большую голову с закрытыми глазами.

Вид собаки тронул сердце Елены Петровны.

– Ах ты, песик! Где же твой хозяин? Как он бросил тебя в лесу?.. Ну, Дима, пойдем, я ему супу вчерашнего налью.

Димка бегом принес большую миску с супом и поставил перед псом. Почуяв пищу, тот поднялся и начал есть. Видно было, что пес очень голоден. Но какое-то благородство сквозило в том, как он ел, не торопясь, не разбрызгивая суп из миски. Иногда поднимал голову и смотрел на Димку. И лишь услышав доверительное: «Ешь, ешь!» – вновь, принимался за еду.

Пес съел все. Даже начисто вылизал миску. А затем, разомлев от сытости, лег на траву и задремал.

На улице появились Антон Валентинович и дядя Максим. О чем-то увлеченно беседуя, они медленно шли к калитке. Димка подбежал к ним.

– Папа, папа! Я в лесу собаку нашел… Голодную! очень. Она сейчас поела и заснула. Даже в калитку не вошла.

Мужчины подошли к псу.

– Ого, – сказал дядя Максим, – находка твоя породистая. Да это же гончак русской породы. Видно, оголодал здорово. Откуда же он попал в наши леса? Охотников, вроде, в последнее время близко не было. Видно, издалека забрел… Ты, Дима, не тревожь его сегодня. Пусть поспит здесь. От дома, где накормили, не уйдет.

Пес остался у калитки. А над ним на заборе пристроился Ивашка.

Димка несколько раз подходил к собаке, бережно гладил ее. Но пес спал крепко, лишь сквозь сон повизгивал, как щенок.

Вскоре мать позвала Димку домой. Пора было ужинать и спать.

– Утром разбужу тебя пораньше. Успеешь налюбоваться своей находкой, – сказала Елена Петровна.

И правда, утром она разбудила Димку раньше обычного.

– Оденься, на улице туман от реки идет.

Димка поспешно натянул штаны, куртку. Сунул ноги в домашние тапочки и бегом к калитке. Увидел нахохлившегося на заборе вороненка и успокоился – значит, собака на месте. Не успел открыть калитку, как проходившая, мимо соседка Апанасиха замахнулась пустым ведром на Ивашку. Видно, вспомнила его проказы и пристрастие к блестящим вещицам:

– Кыш, черная падаль! Высматриваешь…

А пес, лежавший в густой траве и не замеченный Апанасихой, вдруг как гавкнет, да таким басом, что тетка уронила ведро и бросилась через дорогу к своим воротам, бормоча испуганно:

– Господи, богородица пресвятая, еще одну зверюгу раздобыли.

Димка выскочил за калитку. Пес уже поднялся и стоял, глядя на него своими умными глазами.

– Ну пошли, песик, пошли. Идем домой, – сказал Димка, раскрыв калитку.

Пес несмело вошел во двор. Антон Валентинович умывался возле крыльца. Он глянул на собаку и сказал, добродушно усмехаясь:

– Ну и голосок у твоего найденыша! Как же назовем его? Давай Громом. Подходит?

– Хорошая кличка, – обрадовался Димка. – Гром! Громик мой, пошли, конуру свою обследуешь.

И странное дело, Ивашка, который страшно не любил, чтобы кто-нибудь подходил к его конуре, на этот раз беспрекословно позволил Грому залезть туда.

Так во дворе Бодренковых появился еще один житель. Ивашка крепко подружился с ним. Они вместе ночевали в конуре. Гром спит себе, а у него на спине дремлет вороненок и греется, зарывшись в собачью шерсть.

Первое время Гром больше ел и спал возле своей конуры. Ивашка безбоязненно ходил по его спине, клювом расчесывал шерсть на холке, а пес лишь жмурился от удовольствия.

Только Котяш был недоволен новым жителем. Задиристо шипел, выгибая дугой спину и распушив хвост. Но, Гром лишь лениво посматривал на воинственного кота, а то и вовсе не открывал глаз – дремал себе под лучами осеннего солнца. Спал он чутко. Во всякое время суток слышал все, что делалось во дворе и на улице. И как только к калитке подходил кто-нибудь чужой, гремел оглушительный его бас: «Гав, гав, гав…»

Впрочем, Гром никогда никого из чужих не трогал, если видел рядом с ними своих хозяев.