Текст книги "Александр Невский"

Автор книги: Юрий Бегунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 22 страниц)

В НОВГОРОДЕ, ВЛАДИМИРЕ И В ГЛУХОМ ЦАРСТВЕ ТАТАРСКОМ

Вернемся, однако, к событиям более ранним, последовавшим за смертью великого князя Владимирского Ярослава Всеволодовича.

Весной 1247 года князь Александр спешно приехал из Новгорода во Владимир на похороны своего отца. Здесь, в Успенском соборе, на погребении тела великого князя Ярослава собрались все князья Северо-Восточной Руси, потомки Всеволода Большое Гнездо, какие еще оставались в живых. После отпевания к гробнице приблизился владыка Кирилл, «зело учителей и благочестия исполненный», и произнес «Слово похвальное самодержцу Ярославу», им же сочиненное. Вот что в нем говорилось:

«Сей великий князь Владимирский Ярослав Всеволодович, доброплодная отрасль князей Мономашичей, был в той Орде, в пагубной земле татарской, и все беззаконных их неправедное умышление на благочестие узнал и сердцем разгорелся по Бозе, божественной ревнивостью преисполнился, не стерпев зреть людей земли своей погибающими душою и телом, за них он не пожалел дорогой своей жизни ради истинного благочестия, а более всего, зная исконное отеческое благородие великих князей Рюриковичей и Богом им дарованное скипетродержание, вспомнил о том, как все страны трепетали от их имен – Владимира, Ярослава, Владимира Мономаха, Юрия Долгорукого, Всеволода Большое Гнездо – не только ближние, но и дальние земли и царства, и даже Греческие цари, и как повсюду в Русской земле процвела православная вера христианская, в той Русской земле, какая исполнена всякой божественной благодати и всего земного доброплодия и изобилия, и не было там тогда у великих князей Киевских ничего ущербного, когда нам присягали и повиновались многие страны и дань давали от моря и до моря: и Угры, и Чехи, и Поляки, и Ятвяги, и Литва, и Немцы, и Чудь, и Корела, и Устюг, и двое Болгар, и Буртасы, и Черкасы, и Мордва, и Черемисы, и сами Половцы дань давали и мосты мостили, Литва же тогда из лесов боялась выходить, о Татарах же и слуха совсем не было.

А в нынешние дни Божиим гневом за грехи наши было Русской земле пленение от безбожных татар не только телесное, но и духовное.

И того ради Богу подражающий самодержец, храбрый душой и телом, великий князь Ярослав во второй раз пришел в Орду к беззаконному царю Батыю. А тот послал его к Кановичам. И там он смертную чашу от Канович испил, и пострадал крепко за веру и землю Святорусскую, и стал Божиим угодником. Слава Богу Творцу, Отцу и Сыну и Святому Духу. Ныне и присно и во веки веков. Аминь».

И когда окончил владыка свою речь, все присутствующие, словно едиными устами, возгласили: «Буди тебе, Ярославе, Царствие небесное! Аминь».

Горько оплакивал князь Александр смерть отца своего. Ушел из жизни не просто родитель, а наставник и друг, учитель, научивший, как уберечь Русь, как спасти ее в злую годину татарщины.

На княжеском снеме, по обычаю, великим князем Владимирским выбрали старшего из дядьев – князя Святослава Всеволодовича. Святослав утвердил сыновей Ярослава на тех же столах: Александр, кроме Новгорода, получил Переяславль, Зубцов, Нерехту, земли в Торжке и Волоке Ламском, но Тверь – бывшее новгородское владение – была дана его брату Ярославу, и с той поры тот стал князем Тверским, как и все его потомство впоследствии стало княжить в Твери. Потерял Александр и город Дмитров, вошедший в новообразованное Галичско-Дмитровское княжество.

Младшие братья Александра Невского – Андрей Суздальский и Михаил, прозванный Хоробритом, – казались обиженными. Они считали, что сами могут быть великими князьями. И эта их обида и нетерпеливость очень скоро выплеснулась наружу. Спустя немного времени Михаил Хоробрит согнал своего дядю Святослава с великого стола Владимирского и сам занял его. Но пробыл он великим князем недолго. В 1248 году Михаил был убит в столкновении с отрядом литовского племени голядь, которое искони жило по рекам Москве и Протве. Другой Ярославич, Андрей, который по возрасту был старше Михаила и так же, как тот, был недоволен разделом, не стал прибегать к силе, но отправился в 1247 году к Батыю за ярлыком на Владимир. Такой оборот дел заставил Александра Невского призадуматься. Ведь он, будучи старше Андрея, имел больше прав на Владимирский великий стол. А значит, предстояло также ехать в Орду, к Батыю, и там решать все споры. А пока его ждал к себе Переяславль-Залесский, его родной город.

Возвратившись в Переяславль, князь Александр собрал вече, на котором спросил переяславцев, угоден ли он им. Современники так рассказывают об этом вече: князь обратился с речью к жителям города: «Братья переяславцы, Бог позвал к себе моего отца, а вас передал мне, так скажите мне, братья, хотите ли вы меня иметь вместо отца моего и готовы ли головы свои сложить за меня?» – «Да, – отвечали переяславцы, – вельми, господине, тако буди, ты – наш князь!», и целовали крест. Александр велел заложить терем на Ярилиной горе, на северо-восточном берегу Плещеева озера, в 3 километрах от города, и в том тереме стал жить с женой в короткие наезды, свободные от новгородских и владимирских дел. Доныне та гора зовется Александровой.

В тот же год князь Александр решил украсить фресками в память отца своего Ярослава церковь в Спасо-Нередицком монастыре. Этот монастырь был основан в конце XII века близ Городища, где всегда селились новгородские князья-наместники.

На фреске был изображен во весь рост великий князь Ярослав в княжеской одежде и шапке, с длинной темной бородой. В правой руке он держал церковь, которую подносил сидящему перед ним Христу. Вручение храма – символ сопричастности Богу и отца, и сына. Между фигурами Христа и Ярослава в мемориальной надписи можно различить следующие слова: «О боголюбивый князь, Второй Всеволод! Злых обличал, добрых любил, живых кормил. О, милостивец, кто может воспеть твои добродетели!» Этот панегирик достойно венчал желание сына увековечить память о своем отце, так много сделавшем для Русской земли.

Кто знал тогда, что уготовано Небом самому Александру? Возможно, ему предстояло повторить судьбу своего родителя, и на то была воля Свыше. Но Зло явно спешило: в конце 1246 года в Новгород, на Городище, прискакал гонец от монголов из Каракорума с посланием от ханши Туракины: «Приди в Кановичи, в мой дворец, как повелел тебе твой отец. Увидишь честь царства Монгольского и землю твою Новгородскую в дар от меня получишь!»

Александру был ясен коварный план знаменитой отравительницы: она хотела покончить с ним – сильнейшим и опаснейшим для монголов князем Руси – так же, как покончила с его отцом.

В то время Новгород был свободен и не платил даней в Орду. Александр оказался перед Выбором:с кем идти ему – с Западом в лице Римского папы Иннокентия IV, который давно уже звал к союзу и его отца, и самого Александра, или с Востоком? Поговорка «брань славна – лучше есть мира стыдна» была мерилом княжеской доблести. Но отражать крестоносную агрессию лучше, чем воевать с бесчисленными полчищами восточных завоевателей. Значит, надо выбрать меч – Западу и мир – Востоку. И времени на раздумье у него оставалось немного.

В течение почти пяти лет князь Александр не появлялся в Орде: его и не звали туда, так как он был до времени только удельным, новгородским князем. Основную тяжесть русско-татарских дипломатических отношений взвалил на свои плечи его отец, принявший из-за этого мученический венец. Но именно в этот период, в 1243–1247 годах, князь Александр Ярославич принял на себя роль защитника пленных, «посылая к царю в Орду за люди своя, иже от пленени быша от безбожных татар. И много злата и сребра издава на пленних сих, искупая от безбожных татар, избавляя их от бед и напасти». Так записал летописец. Конечно, эта благотворительная деятельность, достойная высшей похвалы, была возможной благодаря помощи Господина Великого Новгорода – боярско-купеческой республики, которая снабжала своего князя-защитника серебром.

Осенью 1247 года в Новгород прискакал новый гонец из Орды, который привез сразу две грамоты: одну от Бату-ха-на, другую – от Гуюк-хана с приглашениями явиться в Сарай и Каракорум как можно скорее. К тому времени ханша Туракина уже умерла. Гуюк же прочно сидел на троне и вместе с Батыем готовил новый завоевательный поход. «Александр! – писал в своей грамоте Батый. – Знаешь ли ты, что Бог покорил мне многие страны и народы? Разве ты можешь не покориться мне? Но если ты хочешь сохранить землю свою, то поскорей приезжай ко мне, чтобы увидеть честь и славу царства моего».

Итак, Выбор,сделанный Александром, предстояло не просто подтвердить, но реализоватьна практике, в конкретных действиях, может быть, даже ценой собственной жизни.

Князь Александр приехал из Новгорода во Владимир «в мале дружине», но грозно, как подобает князю. Печален был он, болея душой о будущем Новгорода и всей Русской земли. Князь захотел посоветоваться с епископом ростовским Кириллом, местоблюстителем отсутствующего митрополита. Владыка сказал ему: «Брашно и питие да внидут в уста твоя, и не остави Бога, сотворившего тя, яко инии сотвориша, но постражи за Христа, яко добрый воин Христов». Александр обещал исполнить это наставление, а Кирилл дал ему Святые Дары в поддержку духовную.

В декабре 1247 года князь Александр выехал из Владимира на Рязань и оттуда в Половецкую степь, донским путем, до первых татарских застав. С ним были свита, дружина, слуги, братья-князья и большой обоз, в котором везли припасы и подарки. Уже к югу от Рязани открылась горестная пустынная картина: равнина была безмолвна и безжизненна, кругом «печально и унынливо, и не видно тамо ничтоже – ни града, ни села, точию пустыни велиа, и зверей множество». В сторону Дона уходила Половецкая степь. Все бывшие станы разрушены, кое-где белели едва заметенные снегом черепа и кости погибших да время от времени попадались каменные памятники – половецкие бабы, или каменные истуканы, не то в шляпах, не то в шлемах, сидящие и стоящие, сутулые, с отвисшими грудями, с руками, соединенными под толстым животом. Таков был своеобразный вход в Тартарию. Попадались вооруженные татарские разъезды и заставы, а уже от застав начиналась конная ямская служба – ямская гоньба, которая соединяла отдаленные кочевья со столицей Сараем и далее с Каракорумом. Отсюда стала распространяться молва: «Князь Александр едет!» Этими же словами якобы пугали своих детей в колыбели «моавитские жены» – татарки. «И промчеся весть о нем до устья Волги», уверяет автор Жития Александра Невского, и «бысть грозен приезд его».

До Сарая-Бату доехали ямской гоньбой. Ханские слуги хорошо встретили князя и его людей, поселили их в роскошных шатрах. На следующий день русичи пошли осматривать город. Трудом рабов от многих покоренных народов Сарай превратился в красивейший город, он достиг чрезвычайной величины – до 30 верст в разные стороны, имел красочные базары и широкие улицы. Однажды князь Александр с братом Андреем и со свитою выехали на конях утром и доехали до другого конца города только в полдень. В городе имелось 13 храмов разных религий. Здесь жили монголы, половцы, черкесы, русские, греки, аланы, персы, арабы. Всего более 100 тысяч человек. А за городом – несметные стада и повозки, шатры, кибитки на многие десятки верст. Бывшие кочевники мало-помалу становились земледельцами и начинали распахивать землю и сеять хлеб, чтобы затем продавать его в иные земли.

Историк В. Т. Пашуто хорошо и подробно описал ставку Батыя. Вот его описание, которое мы приводим полностью:

«Батый со своей ставкой утвердился в центре бывшей Половецкой степи (Дешт-и-Кипчак). Он не сидел на одном месте, а перемещался по Заволжью в зависимости от времени года и состояния кормов – с января по август поднимаясь к северу, а потом откочевывая обратно.

Ставка Батыя оказалась вытянутым в длину городом, но не обычным, а из жилищ, поставленных на колеса. Это были круглые кибитки из прутьев и тонких палок, с дырой в середине для дыма. Размер кибитки зависел от достатка. Стены и двери из войлока, колеса из плетеных прутьев. Верх дома тоже покрыт белым войлоком или пропитан известкой или порошком из костей. Неподалеку большие дома – повозки 26 жен Бату, окруженные маленькими домиками служанок и десятками грузовых плетеных коробьев на колесах.

Странными казались обитатели этого кибиточного города. Особенно причудливо выглядели женщины. На голове они носили нечто круглое, сделанное из прутьев или из коры, высотою в один локоть и вверху четырехугольное, украшенное длинным прутиком из золота, серебра или дерева, либо пером. Все это нашивалось на шапочку, спускавшуюся с плеч. На шапочке и уборе – белое покрывало. Без этого убора они никогда не появлялись на глаза людям, и по нему узнавали замужних женщин. Девушек же и незамужних лишь с трудом удавалось отличить от мужчин, так как одеяние как у мужчин, так и у женщин было сшито одинаковым образом – кафтаны, спереди разрезанные сверху донизу и запахнутые на груди. А на Руси ведь учили: „Мужем не достоить в женских портех ходити, ни женам в мужних“.

Этот странный город был окружен удаленными от него на 3–4 километра стоянками-поселениями половцев, булгар, русских и других подвластных Батыю народов, а также иноземцев. Купцы, ремесленники, рабы, духовенство – все смешалось тут в одну общую пеструю толпу, которая заполняла огромный базар, сопровождавший орду Батыя.

Орда – это, в сущности, центр поселения, Батыев двор. Все иноземцы точно знали, в какой стороне от ханского двора должны они снимать с повозок свои шатры. Самое видное место в этом поселении занимали русские, среди которых расположилось и прибывшее из Руси посольство. С этого момента ему полагалось от двора довольствие кочевника – кумыс, вино, вареное мясо без соли и просо. Хочешь – ешь, не хочешь – голодай.

Второй человек империи (то есть Бату-хан, ибо первым считался великий хан в Каракоруме. – Ю. Б.) старался окружить себя подобающим великолепием. Привратники охраняли двор, в котором стояли большие, красивые шатры из льняной ткани. Перед сидевшим на возвышенном, подобно трону, месте скуластым, хитрым человеком и должны были преклонять колена русские послы. Вместе с Батыем находилась одна из жен; братья, сыновья и прочая родня сидела на скамьях. Кроме членов семьи, никто без его вызова не смел приближаться к палатке хана.

На середине поляны, перед входом в ставку, стоял стол, а на нем в золотых и серебряных чашах, украшенных драгоценными камнями (каждому ясно – все награбленное), напитки: кумысы, меды, вина. Когда хан брал чашу, певцы, стоявшие неподалеку, пели под гитару.

Управляющий двора допускал к хану не ранее, чем осведомившись о цели прибытия и тех дарах, которыми послы хотят почтить Батыя. И сами князья, и их дары должны были миновать разложенные огни, куда татарские волхвы бросали часть привезенных сокровищ. Упаси Боже было прикоснуться к веревочному пологу шатра. Лишь к коленопреклоненным послам обращался хан, повелевая встать; в зависимости от их ранга и значения удостаивал он их вниманием, беседой и угощением.

Роскошь двора только подчеркивала царящую грязь. Русским это не внове – насмотрелись на половцев, которые тоже были горазды и „кровь проливати“, и „ядуще мертвечину и всю нечистоту, хомека и сусолы“ (сусликов). Русские не были особенно брезгливы, веря в очищающую силу креста: если пес „налокочет“ (полакает) пищу, или сверчок в нее впадет, или „стонога“, или жаба, или мышь – они творили молитву, и делу конец. Но тут и молитвы казалось мало. От всей этой несуразицы, нелепости коробило привыкших к европейскому быту русских князей» [9]9
  Пашуто В. Т.Александр Невский. М., 1974 (серия ЖЗЛ). С. 101–102.


[Закрыть].

Было тяжело, но надо было ждать. У монголов было не принято торопиться, напоминать о себе, гостю говорить раньше хозяев, тем более улусникам – покоренным. Наконец пришло время, и беглярибек позвал князя Александра к хану. Его привели на ханский двор и поставили перед дорожкой, где с двух сторон горели костры, между которыми он должен был пройти, чтобы подвергнуться очищению, и затем, поклонившись на юг тени Чингисхана и онгонам-куклам, бросить в огонь часть подарков и, не задев высокого порога, войти в ханский шатер с восточной стороны, немедленно пасть ниц перед троном хана.

Придворные могли видеть белокурого широкоплечего гиганта, стоящего в безмолвии у начала дорожки поклонения в течение длительного времени. Многократно к нему подходили то волхвы, то татарские чиновники, спрашивая, не пришло ли время князю поклониться и очиститься. Александр молчал, вспоминая судьбу своего родича – черниговского князя Михаила и его боярина Феодора. Наконец, он перекрестился и сказал: «Не подобает ми, христианину сущу, кланятися твари, кроме Бога; но поклонитеся Святой Троице, Отцу, Сыну и Святому Духу, иже сотвори небо и землю, и море, и вся, яже в них суть». Так рассказывает Житие святого князя.

Мурзы, беки, волхвы поспешили к хану, чтобы сообщить ему о неповиновении князя Александра, который, подобно святому Михаилу, не захотел кланяться твари. Можно думать, что мученическая кончина Михаила, случившаяся за год до того, произвела на Батыя сильное впечатление. Он умилился, признавая силу христианского Бога, и подивился мужеству Александра. Желая лично лицезреть его дивный образ, о котором в «немецких странах» сложили легенду, хан приказал привести к нему в шатер князя Александра, минуя дорожку поклонения. Войдя в шатер, князь увидел хана, сидящего на высоком троне, и приветствовал его как царя. Он поклонился ему по монгольскому обычаю, то есть четырехкратно пал на колени, простираясь затем ниц по земле, и сказал: «Царь, тебе поклоняюся, понеже Бог почтил тебя царством, а твари не поклоняюся: та бо человека ради сотворена бысть, но поклоняюся единому Богу, Ему же служу и чту Й».

Батый милостиво выслушал его, кивнул головой. Князь и его слуги преподнесли хану богатые подарки, в числе которых были двенадцать мешков серебра и три бочонка золота, а также драгоценности и украшения для 26 его жен.

Батый был удовлетворен и даже подарил князю перстень со своей руки. «Воистину сказали мне, что нет подобного сему князю», – произнес он. Хан предложил Александру перейти к нему на службу, но Александр отказался, отвечав, что достоинство новгородского князя выше и что не подобает христианину служить царю-язычнику. Батый так и не дал ярлыков русским князьям, не разрешил спора между Андреем и Александром. Князьям предстоял путь еще дальше – в Каракорум.

На этот раз хан дал провожатых, и русское посольство избрало более легкий, хотя и не менее долгий путь. От Каспийского моря путь лежал через кипчакскую степь к городу Сыгнак на Аральском озере, оттуда в Хорезм, затем в страну карлуков и далее через горные перевалы в Кара-Китай, где живут уйгуры, а оттуда через пустыню Гоби на северо-восток к истокам Амура, где стоял Каракорум. Князья Александр и Андрей ехали с татарским конвоем, на каждой станции-яме меняя лошадей. Путешествие продолжалось три долгих месяца, и путники не были избавлены от стужи, голода и жажды.

К концу 1248 года Каракорум еще более вырос в размерах, до 50 верст в диаметре. Из кочевых племен возникла Монгольская империя разных народов. Взаимодействуя с Китаем, Индией, Персией и Афганистаном, с арабским миром, бывшие кочевники меняли свой облик, свою культуру.

По словам Вильгельма де Рубрука, путешествовавшего в 1253–1255 годах, в Каракоруме были «две большие улицы, одна из которых называется Сарацинской: на той улице идет торг и ярмарка. Много иностранцев ездят по ней, потому что на ней стоит дворец, а также большое количество разных посольств, прибывающих из разных стран. Другая улица зовется Китайской, и на ней живут ремесленники. Кроме этих двух улиц, есть палаты, где живут секретари хана, город украшают земляные валы с четырьмя воротами. У Восточных ворот торгуют просом и другими сортами зерна, которого там очень немного. У Западных – торгуют баранами и козами; у Южных – быками и повозками, у Северных – конями». К тринадцати храмам добавились христианские часовня и церковь прямо напротив дворца. Оттуда постоянно раздавалось церковное пение. Во дворце хана появилась балюстрада, наполненная картинами и статуями. Золотых дел мастер из Парижа, по имени Гильом, сделал для хана серебряное дерево, стоящее на четырех серебряных львах. Эти львы служили чанами в пиршествах. В них наливали вино, мед, кумыс, пиво – каждый напиток поступал по своему каналу с вершины дерева и лился сквозь отверстые зевы двух вызолоченных драконов. Жидкость наливалась в вызолоченные сосуды, а оттуда в кубки. На дереве стоял ангел и трубил в трубу, когда гостям хана надлежало пить. Тут же звучала музыка и раздавалось восточное пение. Ханы были большие любители повеселиться и поесть. Иногда хан подолгу жил в шатре, отделенный на ханском дворе от народа целой вереницей придворных, секретарей и чиновников. Каждому надо было вручить какой-нибудь подарок, если посол или подданный хотел с ними разговаривать. Про хана и вельмож и говорить было нечего! Без крупного и дорогого подарка не решался ни один вопрос. Дорого стоило Руси благоволение ханов!

К тому времени когда Александр Невский прибыл в Каракорум, хан Гуюк уже умер (в июле 1248 года) и всеми делами в государстве заправляла ханша Огуль-Гамиш, лояльно настроенная к Батыю. Ее правление продолжалось несколько лет. Монголы готовились к великому курултаю, на котором предстояло избрать нового императора Монголии. Приготовления к выборам затянулись и сопровождались ожесточенной борьбой двух группировок: потомков Угедея и Толуя. Старшим в последней группировке был внук Чингиса Мункэ, который, как и дед, отличался сумрачностью и неразговорчивостью. Он не любил пиров и роскоши, предпочитал войну и охоту, придерживался старинных обычаев монголов. У Мункэ были сильные сторонники, среди которых выделялись главные – хан Бату и великий судья и воевода Мангусар. Партию потомков Угедея возглавлял мурза Ширанон.

Князь Александр приехал как раз в то время, когда был раскрыт заговор Ширанона на жизнь Мункэ. Александр видел, как на главной площади Каракорума было казнено около 70 заговорщиков.

После долгих ожиданий и предварительных переговоров было решено, что князья русские и их спутники исполнят обряд поклонения хану по монгольскому ритуалу. Князь Александр на этот раз не мог рисковать судьбой Русской земли и ее народа. И он подчинился. Русские князья после преподнесения великих подарков, которые они специально везли семь с половиной тысяч верст, добились благоприятного решения от ханши Огуль-Гамиш. Александр получил ярлык на великое княжение Киевское, сохранив за собой и Новгород. А Андрей получил великое княжение Владимирское. После этого оба были отпущены на Русь.

Это было коварное решение. Ханы любили ссорить русских князей между собой и на этот раз не изменили своей привычке. Дело в том, что Киева как столицы и даже как города после Батыева разгрома уже не существовало. В руках Александра, таким образом, оказался лишь символ, эмблема, но не реальная власть над Южной Русью, где правил великий князь Даниил Романович Галицкий. Создалось запутанное, двусмысленное положение: как киевский князь, Александр стоял выше своего брата Андрея, но, с другой стороны, как князь Новгородский, зависел от последнего.

Решение ханши Огуль-Гамиш вызвало гнев Батыя, который не хотел запутанности вассально-политических отношений в своем улусе. Впрочем, Русь и не была в полном смысле частью Улуса Джучи, так как имела свое управление, своих князей, хотя и платила унизительную дань и полностью зависела от татарских ханов. Завязался гордиев узел, который надлежало разрубить. Но кто и как, а главное, чем должен был разрубить его? Татарской ли саблей, или русским мечом? А может быть, мечом святого Петра? Ответ на этот вопрос предстояло дать самой истории. И в последней ведущую роль играл Александр Невский.

В Великой Орде князь Александр окончательно понял, что из себя представляет Монгольское государство и в чем состоят основы монгольской власти: в абсолютной покорности подданных и в крайнем обожествлении ханской власти. Понятия свободы не существовало, и все основывалось на жестокости и беспрекословном подчинении воле хана. Историк Н. И. Костомаров так писал об этом: «Чрезвычайная сплоченность сил, безусловное повиновение старшим, совершенная безгласность отдельной личности и крайняя выносливость – вот качества, способствовавшие монголам совершать свои завоевания.

Это было тем удобнее, что монголы, требуя покорности и дани, считали себя вправе жить на счет побежденных, не думали насиловать ни их веры, ни их народности. Напротив, они оказывали какую-то философскую терпимость к вере и приемам жизни покоренных народов… они не только дозволяли свободное богослужение иноверцам, но и отзывались с известным уважением о всех верах вообще. Проницательный ум Александра, вероятно, понял также, что покорность завоевателю может доставить такие выгоды князьям, каких они не имели прежде… Монголы усиливали власть князей за счет веча… Вот отчего все русские князья, побивши челом хану, получали тогда свои княжения в вотчину, и власть их в большей части русских земель очень скоро подавила древнее вечевое право. Звание старейшего князя было прежде почти номинальным: его слушались только тогда, когда хотели. Теперь же это звание вдруг получило особую важность, потому что старейшего сам хан назначал выше прочих князей».

Князь Александр, как выдающийся полководец и военный стратег, не мог не прийти к выводу о невозможности в настоящий момент победить татар силой оружия. Их людские ресурсы безграничны, так как вся их империя – по существу, единый военный лагерь.

История сохранила нам описание монгольских войск ученого архидьякона Фомы из Сплита: «Те люди малого роста, но груди у них широкие. Внешность их ужасная: лицо без бороды и плоское, нос тупой, а маленькие глаза далеко друг от друга отстоят. Одежда их, непроницаемая для холода и влаги, составлена из сложенных двух кож, так что похожа на чешую; шлемы из кожи или железа. Оружие их кривая сабля, колчаны, лук и стрела с острым наконечником из железа или кости, которая на четыре пальца длиннее нашей. На черных и белых знаменах своих имеют пучки конских волос. Их кони, на которых ездят и без седла, малы, но крепки, привычны к усиленным переходам и к голоду; кони, хотя и подкованные, взбираются и скачут по пещерам, как дикие козы, и после трехдневной усиленной скачки они довольствуются коротким отдыхом и малым фуражом. И люди много не заботятся о своем продовольствии, как будто живут от самой суровости воспитания: не едят хлеба, пища их – мясо, и питье – кобылье молоко и кровь. С собой ведут много пленных, в особенности много вооруженных куманов, гонят их перед собою в бой и убивают, как только видят, что они не идут слепо в бой. Сами монголы неохотно идут в бой. Если же кто из них будет убит, тут же гроба закапывают. Почти нет реки, которую они не переплыли бы на своих конях. Через большие реки все-таки приходится им переплывать на своих меховых бурдюках и лодках. Шатры их из полотна или из кожи. Хотя их огромное полчище, но нет в их таборе ни ропота, ни раздоров, они стойко переносят страдания и упорно борются».

Если добавить, что монголы использовали совершенную китайскую осадную технику и греческий огонь, станет понятным, что их армия была в то время непобедимой.

…Вернувшись на Русь, Александр не поехал в данный ему Киев, но остался во Владимире, откуда намеревался отправиться в Новгород. Пока он не был старейшим среди русских князей, он вполне ладил с новгородской вольницей.

Зимой 1249/50 года во Владимире скончался углицкий князь Владимир Константинович. По свидетельству летописца, его оплакивал и провожал из Золотых ворот «Олександр князь и с братьею».

Той же зимой во Владимире умер еще один князь – Владимир Всеволодович Ярославский. Тело его, отправленное из Владимира в Ярославль, провожали князь Александр, все еще живший во Владимире, а также ростовский князь Борис Василькович, его брат белозерский князь Глеб и их мать княгиня Мария Михайловна, печальница за весь род суздальских Мономашичей.

Владимир Всеволодович умер в день памяти святого Феодора, то есть в феврале. Пребывание Александра Невского в стольном городе брата Андрея вместе с другими родственниками наводит на мысль, что во Владимире в феврале 1250 года состоялся княжеский снем (съезд), на котором были решены вопросы разделения властей и прав и обсуждались дальнейшие взаимоотношения русских князей с иноземной властью. Все эти вопросы были решены к обоюдному согласию. Александр Невский, хотя и не являлся великим князем Владимирским, сохранил за собой моральное верховенство над прочими русскими князьями. И, главное, его Выборстал общим ВыборомВладимиро-Суздальской Руси. Лишь князь Андрей по-прежнему держался особняком. Он искал свой путь, отличный от пути, избранного старшим братом.

Но великое княжение Андрея Ярославича, надо думать, устраивало далеко не всех. Дядя князей Александра и Андрея, Святослав Всеволодович, отправился в Орду с жалобой на Андрея. Хан, однако, не захотел его слушать. Перед тем как окончательно покинуть великокняжеский стол, князь Святослав успел стать заказчиком Владимирского летописного свода, который датируют 1247–1249 годами.

29 мая 1251 года в Новгороде князь Александр вместе с приехавшим в Новгород митрополитом Кириллом и ростовским владыкой Кириллом участвовал в поставлении на новгородскую кафедру архиепископа Далмата.

Летом 1251 года умерла жена Александра Невского, княгиня Александра Брячиславна. Александр очень любил свою жену и, вероятно, во время ее болезни ухаживал за нею. Так или иначе, но он сам заболел, может быть, заразившись от супруги. «Бысть болезнь его тяжка зело», – записывал летописец. Несколько недель князь находился между жизнью и смертью. Встревоженные новгородцы денно и нощно молились о его здравии в церквах. Наконец, болезнь отступила – князь выздоровел.

Летом того же года в Новгороде прошли сильные дожди. Вода затопила все пастбища и сенокосы, снесла Великий мост. Осенью ударили ранние морозы. Надо было предотвращать голод. Князь Александр озаботился тем, чтобы иноземные купцы с хлебом беспрепятственно могли торговать в Новгороде.