Текст книги "Схватка не на жизнь"

Автор книги: Юрий Мишаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 12 страниц)

12

Приземление прошло мягко. Некоторое время Франц лежал, прислушиваясь к звенящей тишине. После полета и прыжка было приятно чувствовать под собой твердую землю.

Неожиданно в тишине, как выстрел, хрустнул лед и послышалось сдавленное тяжелое дыхание.

Нейдлер резко повернулся и выставил «парабеллум». Неподалеку за деревьями, возле парашюта, топтался, кляня все на свете, Шевчук.

– Где Руденко? – спросил Нейдлер.

– Тута он где-нибудь. Кликнуть треба, – ответил напарник и помял ногами парашют, не желая нагибаться и собирать его руками.

Грузный, неповоротливый, с вечно сонным, чем-то недовольным лицом, Шевчук носил кличку Поддубный, хотя ничем не был похож на прославленного русского борца. Кличкой Шевчука наградили в полтавской диверсионной школе, расположенной на территории бывшего монастыря. Член ОУН, рядовой батальона «Нахтигалль» («Соловей»), прикомандированного к учебному полку 900 (под такой невинной вывеской скрывался абверовский диверсионный полк «Бранденбург»), Шевчук чувствовал себя в незнакомых местах неспокойно и продолжал зло, бессмысленно ругаться.

Поправив лямку мешка, Франц первым двинулся к подступающему к обочине дороги лесу. Следом, косолапо переваливаясь, зашагал Шевчук.

Они прошли выкошенную поляну, миновали овраг и уже видели сквозь редкие стволы деревьев синюю полоску мелководной Ахтубы, когда услышали сдавленный стон. Он доносился со стороны покрытого ледяной коркой озерка. Стоило раздвинуть кусты ивняка и сделать несколько шагов, как Нейдлер и Шевчук увидели Руденко. Парашютист лежал, неловко подмяв под себя ногу.

– Думал, что помирать придется, – с трудом проговорил Руденко и попробовал улыбнуться, но улыбка получилась жалкой. – Лежу, а вокруг ни души…

– Что случилось?

– Да ногу, видно, подвернул. Прямо на дерево приземлился, а с него шарахнулся вниз.

Нейдлер наклонился над Руденко, попробовал разогнуть его скрюченную ногу.

– Не на-до! – сквозь стон попросил Руденко. – Сил нет…

Рядом безучастно топтался Шевчук. Его не волновала травма напарника, он лишь злился на него за вынужденную остановку.

– С вами останется Поддубный, – решил Франц. – Днем тащить вас в поселок нельзя: привлечем к себе внимание. Переждете день здесь.

Нейдлер отряхнул галифе и отошел к озерку. Взглядом подозвал к себе Шевчука:

– Перелом обеих ног. О транспортировке не может быть и речи. Он свяжет нас по рукам и ногам. Придется избавиться. Только постарайся сделать это без шума.

– И то верно, – кивнул Шевчук.

– До встречи! – попрощался с раненым Франц и быстро скрылся за опустившей к озеру ветви ивой.

Когда Франц обогнул озеро и вышел к реке, его догнал напарник. Шевчук был, как всегда, невозмутим. И Нейдлер, увидев за голенищем его сапога рукоятку финки, понял, отчего не было слышно выстрела.

13

На грубо сколоченном прилавке лежали небольшие горки картофеля, лука, фунтики с мелко нарезанным табаком-самосадом. Рядом сиротливо дожидались покупателя не раз чиненные ботинки, стираная женская кофта.

Продавцов на рынке было куда больше, чем покупателей, и поэтому торговля шла вяло и скучно.

Эрлих приценился к табаку, взял осьмушку, понюхал и лишь затем начал неспешно торговаться. Рядом дотошно выбирала картофель старший сержант Мальцева, и торговка сердилась, требовала брать то, что лежит на прилавке.

Эрлих чувствовал за спиной внимательный, сверлящий его взгляд.

«Контролируют? Но зачем? Ведь ясно и так, что не сбегу. Да и куда бежать, если рядом эта девушка и где-то поблизости гражданин майор», – размышлял Эрлих и зябко ежился, так как чувствовать за собой постоянную слежку было не очень-то приятно.

– Пробовали когда-нибудь луковый суп? – спросила Мальцева. – Вычитала в одной книжке, что луковый суп, оказывается, обожают во Франции.

– Во Франции еще любят рябчиков в вине, – с усмешкой заметил Эрлих. – И шампиньоны в сметане. Может, поищем рябчиков?

Они вышли с рыночной площади и лицом к лицу столкнулись с патрулем.

Двое в шинелях и с повязками на руках встали на пути Эрлиха и Мальцевой. Один – лейтенант, второй – грузный, с мясистым лицом, с винтовкой на ремне – был рядовым.

– Документы! – потребовал лейтенант. Правая рука его лежала на кобуре и была готова при необходимости выхватить оружие.

– Пожалуйста, – сказала Мальцева и первой протянула паспорт.

– А ваши? – даже не взглянув на паспорт, спросил лейтенант Эрлиха.

Сигизмунд Ростиславович передал кошелку Мальцевой, взял палку под мышку и полез в карман.

– Т-аа-к, – протянул лейтенант, бегло просмотрев справку из госпиталя и военный билет. – А где отметка о праве пребывания в прифронтовой зоне? Не имеется? Впрочем, разговор не для улицы: в другом месте поговорим. Следуйте!

– Куда?

– Прямо!

Эрлих взглянул на Мальцеву, надеясь, что старший сержант объяснит задержавшему его патрулю, отчего при нем нет других документов, приведет майора Магуру (тот был где-то неподалеку), в крайнем случае предложит вызвать кого-либо из райотдела НКВД. Но девушка хранила молчание. Лишь за углом школы, где ныне размещался госпиталь, Мальцева собралась что-то сказать или спросить, но лейтенант не дал ей произнести и слова:

– Обождите здесь! – приказал он девушке и подтолкнул Эрлиха: – А вас попрошу пройти. Сейчас разберемся, где и зачем вы разжились «липой». Следуйте!

Оставив Мальцеву и солдата у забора школы, лейтенант и Эрлих вошли в какой-то проходной двор и, минуя его, вышли на пустырь.

«Документы сработаны на совесть, хоть просвечивай их, – с сомнением думал Эрлих. – А этот из патруля лишь мельком взглянул в мой военный билет и сразу обнаружил подделку. Не чисто все, и пахнет провокацией».

– Извините, что задержал вас, – уже спокойно сказал лейтенант, остановившись возле старой липы. – Не было другой возможности поговорить с вами без свидетелей. Острая необходимость и строгие законы конспирации заставили пойти на этот спектакль. И к вам домой не могли зайти: незачем привлекать излишнее внимание к раненому полковому комиссару. Ночью, если не ошибаюсь, у вас очередной сеанс радиосвязи. Командование просило передать вам это.

Лейтенант достал сложенный в несколько раз листок и протянул его Эрлиху.

– Группа 6-й немецкой армии прорвалась в районе поселка Латошинка. Под угрозой оказалась наша главная переправа. Необходимо отвлечь от нее внимание. Поэтому передадите сегодня координаты ложной переправы: пусть бомбят на здоровье.

И еще сообщите в радиограмме своим недавним хозяевам, что наиболее оголенный у русских участок фронта в районе мельницы и пивоваренного завода. Пусть гитлеровцы бросят туда свои основные силы, а уж мы встретим во всеоружии.

Эрлих с любопытством смотрел на лейтенанта. От желания немедленно потребовать вызова майора контрразведки не осталось и следа.

«Мели дальше, – мысленно приказал он лейтенанту. – А мы помолчим, послушаем и посмотрим, как ты дальше себя поведешь».

– О следующей встрече договариваться не будем, чтобы ничем не связывать вас.

«Ну, хватит. Насмотрелся я спектакля вволю», – решил Сигизмунд Ростиславович, сделал резкий выпад и ребром ладони ударил начальника патруля по шее, чуть пониже кадыка.

Без звука, даже не охнув, лейтенант обмяк и свалился на землю под ноги Эрлиха.

14

– Когда поняли, что втянуты в провокацию?

– Признаюсь, не сразу. Лишь когда этот лейтенантик, собираясь всучить мне дезу, стал объяснять важность передачи фиктивных разведданных, стало ясно, что я задержан не случайно.

– А что на это скажет товарищ старший сержант?

– С первого взгляда стало ясно: эти двое не из патруля…

– Почему так решили?

– Странным показалось, что увели только гражданина Басаргина, хотя задержаны были мы оба. Значит, их интересовал лишь он. Да и одеты они были не по сезону – в фуражках да шинелишках.

– К слову сказать, к моим документам не смог бы придраться даже опытный криминалист. А этот лейтенант заранее знал, что я хожу с поддельными, сфабрикованными в абвере.

– Что документы у вас «липовые», знают и в комитете безопасности. Так что лейтенант мог оказаться сотрудником нашего наркомата.

– Нет, не мог. Он отдал текст радиограммы, минуя вас. И начал его расшифровывать, объяснять важность передачи ложных сведений штабу «Валли». Все было шито белыми нитками. К нам в дом не пожелали прийти, так как боялись попасть в засаду. Поэтому решили перехватить меня на улице и от имени НКВД всучить дезу. Если бы я принял ее, лжелейтенант, а следом господа Гросскурт и фон Шедлих поняли бы, что советская разведка затеяла радиоигру с абвером.

– Отчего действовали так агрессивно?

– Нервы, признаюсь, сдали. Они у меня, между прочим, не железные. Взять радиограмму я не мог, поэтому ничего не оставалось, как уйти, а лейтенанту предоставить возможность самому выпутываться из созданного им инцидента. Кстати, вы подошли вовремя. Еще бы немножко, и я постарался бы избавиться и от «солдата», который был с этим «лейтенантом».

– Солдат успел скрыться. Не стал дожидаться, когда вы вернетесь. Оставил Мальцеву и ушел. Но меня интересовал не он, а вы.

– Спасибо за заботу о моей скромной персоне!

– Не иронизируйте. Вы включились в радиоигру, и я обязан заботиться о вашей безопасности. Это делается для пользы дела.

– Придут эти двое или же я их спугнул?

– Должны, не могут не прийти. Особенно сейчас, когда Бас выдержал проверку… Сознаюсь, что прежде лучше думал об абвере. Возглавляемая таким опытным разведчиком, как Канарис, военная разведка и контрразведка Германии могла бы на этот раз действовать умнее. Я ни в чем не хочу унизить ваших недавних хозяев, но согласитесь, Эрлих, проверка Баса проведена топорно. Итак, остается ждать. Вряд ли «лейтенант» со своим напарником явится после комендантского часа.

15

Окна заволокло синевой подступающего вечера, когда в дверь пятистенки постучали.

Магура дал знак Эрлиху и исчез за ситцевой занавеской, которая скрывала кровать, а Сигизмунд Ростиславович, не обуваясь, в одних носках, прошел по скрипучим половицам в сени и приник ухом к двери.

– Кто?

– Огоньком бы разжиться! Курить охота, а спички все вышли! – ответили с крыльца. – Откройте, сил нет на ветру зябнуть.

Эрлих повозился с засовом и отпер дверь. Вместе с клубами морозного воздуха в сени вошли двое. Полумрак скрывал их лица. Эрлих отступил, и поздние гости – лейтенант и грузный красноармеец – шагнули, следом, попав под свет.

– Вам привет из полевого госпиталя, где начальником Прохоров.

– Он прислал письмо? – спросил Эрлих.

– Нет, все просил передать на словах.

Это был пароль.

– Проходите, – сухо предложил Эрлих и кивнул на Мальцеву: – Знакомьтесь – племянница, зовут Ольгой.

– Лейтенант Козловский, – представился Франц Нейдлер и расстегнул шинель. Понимая, что присутствие девушки смущает гостей и не позволяет им начать разговор, Эрлих отослал Мальцеву к соседям за солью.

– Я мигом, – согласилась Мальцева и схватила с вешалки пальто.

Дождавшись, когда шаги девушки простучат по ступенькам крыльца, Франц сказал:

– Не обижайтесь за первую встречу. Я выполнял приказ.

– Чей? – спросил Эрлих.

– Начальства.

– В «Валли» сомневаются в правдивости моих радиограмм?

– Нет, боже упаси! Вам верят.

– Но не до конца, – покачал головой Эрлих. – Именно поэтому и устроили проверку.

– Не обижайтесь, – вновь попросил Нейдлер. – Если уж обижаться – так это мне, – он потер шею и болезненно улыбнулся. – Признаюсь, не ожидал от вас такой агрессивной выходки.

– За провокацию еще мало заработали.

– Не будем ссориться и вспоминать старое. Вы разведчик, притом куда опытнее меня, поймете, что лишняя проверка еще никогда не вредила делу.

Все это время Шевчук топтался у порога. Когда же разговор Франца и Эрлиха принял мирный оборот, он поставил карабин у стены и начал снимать шинель.

– Чья крыша? Можно ли чувствовать себя здесь в безопасности?

– Лучше прикрытия не сыскать.

– Девушка действительно ваша племянница?

– Вроде. Дочь хозяина дома. А у меня с ним давняя дружба: некогда служили в одном полку. Он бывший штабс-капитан царской армии.

– Можно полностью доверять?

– Вы как хотите, а я доверяю.

– Примет нас под свой кров?

– Спросите утром сами.

Эрлих начал сворачивать самокрутку и уже поднес ее к губам, как Франц остановил:

– У меня сигареты «Равенклау». Угощайтесь.

– Не боитесь держать при себе такую улику?

– Сейчас многие курят трофейные.

Нейдлер щелкнул зажигалкой, поднес Эрлиху и следом закурил сам.

Несколько минут они молчали. Первым нарушил молчание Эрлих:

– Как сообщить о вашем прибытии?

– Включите в ближайшую радиограмму три слова. «Доктор лечит простуду», и в «Валли» поймут, что я благополучно добрался до места.

– И что Бас прошел проверку и не перевербован русскими, так?

– Так, – кивнул Нейдлер.

Эрлих докурил сигарету, притушил ее в тарелке и встал:

– Спать будете в соседней комнате.

– А племянница как же? – впервые подал голос Шевчук. – Дождаться треба. Среди одних мужиков спирт глушить – скоро сопьешься.

– Что касается возлияний, то, как старший в группе, буду пресекать каждую пьянку, – сказал Эрлих. – Мы присланы сюда не для того, чтобы пить и отсиживаться в четырех стенах. Особенно вы двое. Ясно?

– Так точно, ваше благо… – рявкнул и осекся Шевчук.

16

Магура лежал за ситцевой занавеской и восстанавливал в памяти события минувшего дня.

Действия и поведение Эрлиха верны.

Был немногословен. В двух словах охарактеризовал «хозяина» дома, правильно поступил, отослав Мальцеву.

Бывший офицер Кавказской армии генерала Врангеля, сотрудник белогвардейской контрразведки в захваченном врангелевцами в 1919 году Царицыне, а позже и немецкой армейской разведки, по всему видать, смирился с новой ролью. Но честно ли ведет себя, не замышляет ли шага, который оправдал бы его перед абвером и раскрыл радиоигру советской контрразведки?

Магура вновь сопоставил все факты, остановившись на, казалось бы на первый взгляд, незначительных деталях, и пришел к твердому выводу: радист и руководитель разведывательно-диверсионной группы ведет себя так, как подсказывает ему неумолимая логика. Не оказав никакого сопротивления при аресте, согласился (пусть не сразу, а после колебаний) передать первую дезинформацию, а следом и другие, в результате чего германская авиация наведена на ложные объекты, а второе подразделение абвера, занимающееся подготовкой агентуры и заброской ее в тыл противника, при первом же требовании выслало подкрепление. После передачи в эфир обусловленной фразы: «Доктор лечит простуду» – в абвере перестанут в чем-либо подозревать Баса, попытаются активизировать работу в тылу Сталинградского фронта. Таким образом, путь назад для Эрлиха отрезан. Далеко зашедшую игру абвер ему не простит. Басу остается лишь продолжать работать под контролем и стараться, чтобы недавние его хозяева не сомневались в верности полученных радиодонесений.

Теперь вопрос о сброшенной в пойму новой группе. Довольно смело и рискованно, веря в свою непогрешимость, выследили Эрлиха, провели до рынка, задержали и, устроив проверку, сейчас спокойны. Но только ли для проверки и в помощь Басу прислана группа? Или у «лейтенанта» с напарником имеется специальное задание? Это нужно узнать. Поэтому не стоит торопиться с арестом…

Не спалось и Эрлиху. Магура слышал, как тот ворочается с боку на бок, сворачивает самокрутки и прикуривает, чиркая по коробку спичками.

Эрлих не мог даже подозревать, что советские органы государственной безопасности имеют в своей картотеке копии документов, полностью изобличающие его и исключающие какую бы то ни было возможность выдать себя за рядового агента абвера. Увидев копию своего снимка из личного дела, доступ к которому строго ограничен, Эрлих на какое-то время оглох и ослеп. Все вокруг стало серым, нерезким, в ушах возник тягучий звон, и Сигизмунд Ростиславович не сразу пришел в себя. А когда мир для него вновь обрел очертания и цвет, когда вновь возникли звуки, он надолго ушел в себя, не в силах даже на время сомкнуть глаза…

Эрлих на ощупь отыскал на стуле возле кровати пачку папирос и спички. Огонек на миг выхватил из темноты ситцевую занавеску, за которой спал Магура, и Сигизмунд Ростиславович подумал:

«В ведомстве адмирала все считают меня хорошим физиономистом. Не могу пожаловаться и на плохую зрительную память. Отчего же кажется, что я где-то встречал этого русского майора? А ведь могу поклясться, что никогда – ни разу! – судьба нас раньше не сводила».

Эрлих прикусил нижнюю губу. Прикусывал губу Сигизмунд Ростиславович редко. Это случалось лишь в самые напряженные моменты жизни, когда он оказывался в тупике и не мог найти выхода. И еще когда начинал сомневаться в себе.

Когда кровь во рту заглушила вкус табака, Эрлих отбросил все сомнения, перестал бессмысленно копаться в памяти, затушил папиросу и натянул на голову одеяло.

17

Познакомились они утром. Магура умывался у рукомойника, когда в сени вышел Нейдлер.

– Извините, что вчера ввалились без разрешения, – сказал он, ежась под накинутым на плечи кителем. – Квартирант не захотел вас будить, так как было довольно поздно.

– И то верно, – буркнул Магура.

– Примете на время под свой кров? Очень уж казарма опостылела.

Николай Степанович не ответил и кинул в лицо горсть колодезной воды.

– Вас, если не ошибаюсь, кличут Николаем, а по батюшке Степановичем. А меня можно звать просто Феликсом.

Магура вытер полотенцем глаза и, глядя мимо Нейдлера куда-то в угол, хмуро спросил:

– Скоро от нас фронт отступит? А то живем, как на углях. И бомбят что ни день, и со светомаскировкой вконец замучили, и с едой худо. Будет конец-то?

Нейдлер замялся. А Магура не стал дожидаться ответа и ушел разжигать печь.

– Вы объяснили ему, кто мы и откуда? – спросил Эрлиха Франц. – Довольно, скажу вам, угрюмый субъект.

– Тяжелая жизнь наложила свой отпечаток. В гражданскую служил в контрразведке генерала Врангеля. Когда же Кавказскую армию барона разбили, не смог вовремя бежать и был схвачен красными. Ряд лет пробыл в заключении и ссылке.

– Он интересовался, когда от поселка отодвинется фронт. Только выразился не совсем ясно: то ли ждет вступления в Заволжье армии рейха, то ли волнуется за Красную Армию.

– Он ждет армию Паулюса. В этом можете не сомневаться. И, чтоб впредь между вами не было никаких недомолвок, считайте его членом нашей группы, хорошо знающим здешнюю обстановку.

– Где он служит?

– На железной дороге.

Нейдлер поднял на лоб брови:

– Такая удача! Об этом не приходилось даже мечтать! Именно дорога интересует нас в первую очередь. На месте приземления остался груз, надо немедленно доставить его в поселок.

– Что за груз?

– Сюрпризы для Красной Армии. Например, куски «антрацита» или обыкновенная с виду банка консервов. Банка оставляется среди солдат или меняется, скажем, на табак. Когда новый хозяин решит вскрыть ее – взрывается. Своеобразная мина с большим радиусом действия. Что касается «антрацита», то его приказано пустить в работу в первую очередь. Отдадим Николаю Степановичу: работнику железной дороги будет несложно подбрасывать «антрацит» в тендеры паровозов. Когда тот попадает в топку, паровоз разносит на куски.

– И много с вами таких сюрпризов?

– На первое время хватит. Потом пришлют еще. Но для этого надо не мешкая отыскать площадку для приземления самолетов.

– Это уже ваша забота.

– Моя, – согласился Нейдлер. – «Консервы» – забота Шевчука, «антрацит» – нашего хозяина, а поиск места посадки транспортных самолетов с десантниками – моя.

Он не договорил: в дом вернулась Мальцева.

– Ой! – всплеснула она руками и, забыв снять платок и сбросить пальто, оттащила Магуру от печи. – Чего меня не дождался? Опять хочешь дыму напустить, чтоб дышать было нечем? Держи заварку. Не чай, правда, а липовый цвет. Очень, говорят, здоровью помогает.

Заставив Эрлиха чистить картошку, а Шевчука, к его большому неудовольствию, скрести сковородку, она послала Нейдлера за водой, а сама стала растапливать печь. Вскоре над камфоркой запел чайник, а в сковородке зашипела картошка.

– Вот, – сказал Шевчук и водрузил на стол банку с пестрой этикеткой. – Принимай свинину. Вали ее в картошку.

– Трофей? – спросила Мальцева.

– Точно, фрицевская консерва, – хмыкнул Шевчук.

Эрлих покрутил в руках банку и вопросительно посмотрел на Нейдлера. Тот улыбнулся:

– Не беспокойтесь, без «сюрприза». Для личного, так сказать, употребления.

Завтракали молча, лишь Шевчук нарушал тишину громким чавканьем.

– Отдай хозяйке карточки, – приказал Франц напарнику, и Шевчук послушно достал несколько карточек на хлеб, жиры и сахар. – Не хотим вас объедать.

– Да на это я столько продуктов получу! – обрадовалась Мальцева. Она пересчитала карточки, собралась поинтересоваться, откуда их столько у гостей, но Шевчук опередил с вопросом:

– Работаешь где?

– На эвакопункте.

– А что это такое? – не понял Шевчук.

– Пункт по приему эвакуированных из города. С детишками вожусь. Кто сиротами остался или родителей потерял.

– А-а, – протянул Шевчук и хмыкнул: – Выходит, ты им вроде приемной мамаши?

– Тебе, Поддубный, нужно идти, – напомнил Франц.

– Лучше в ночь, – заметил Шевчук.

– Груз нужен сейчас. К уходу хозяина в депо «сюрпризы» должны быть здесь.

– Ладно уж, – недовольно протянул Шевчук.

Он был взят в лесу, не успев даже потянуться за «вальтером», который постоянно носил за поясом. Руки Шевчука были заняты тюком с «консервами» и «антрацитом», изготовленными в специальных лабораториях абвера и впервые применяемыми зимой сорок второго года в битве на Волге.

– Так и стоять! – приказал вышедший из оврага лейтенант госбезопасности.

Шевчук резко обернулся, увидел, что со всех сторон окружен бойцами, и сразу сник, словно став ниже ростом. Ссутулясь и по-бычьи опустив голову, он молча и как-то отрешенно дал себя обезоружить и обыскать, но вдруг, по-звериному оскалившись, бросился на лейтенанта.

Лейтенант отпрянул в сторону, Шевчук пролетел мимо, оступился и грохнулся на землю, утопив лицо в грязный, истоптанный сапогами снег.