Текст книги "Оставь страх за порогом"

Автор книги: Юрий Мишаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Провел ладонью по лицу, и взгляд замер на остановившемся у будки путевого обходчика бронепоезде-платформе с ощетинившейся пушкой, с запасными шпалами, рельсами, обшитом броней паровозе и классном вагоне. «Беляков черт принес. Не было печали!»

Вернулся к Магуре и Пашке – чекист был недвижим, мальчишка пытался привстать. Приподнял чекиста, похлопал его по щекам и успокоился, когда Магура открыл веки.

«Не слишком сильно шибануло, не насмерть, осколком не задело. Палили неприцельно, иначе от станции и от нас мокрое место осталось бы».

Милиционер плеснул в лицо Магуры воду. Чекист шевельнулся, попытался встать.

– Полежи, сил наберись, – посоветовал Ляхов, приказал мальчишке помочь контуженному и со всех ног бросился к бронепоезду.

Паровоз за платформой пыхтел паром, стреляя из трубы выхлопами дыма. С платформы и из вагона спрыгнули солдаты с офицером, который сыпал трехэтажными ругательствами.

«Отчего соседняя станция не сообщила о бронепоезде? – ответа на вопрос Ляхов не нашел. – Узнай вовремя, кто к нам движется, успели бы закрыть путь. На Царицын нацелился, коль прорвется, наделает в городе бед».

Ляхов бежал, еще не зная, что предпримет, как заставит бронепоезд прекратить движение к Волге. Милиционер спешил, не опасался, что враги срежут его выстрелом. Когда до платформы осталось совсем ничего, упал между рельсов, пополз по-пластунски. В руки, лицо, грудь впивалась острая щебенка, она рвала гимнастерку. Из груди вырывался хрип, Аристарх пытался его сдержать, словно на бронепоезде могли услышать. Достигнув платформы, пополз между колесами. Как можно ниже опустил голову, чтобы ненароком не удариться затылком. «Не быть красновцам в Царицыне! Костьми лягу, а не пущу!»

Оказавшись под паровозом, собрался вылезти, но рядом топтались две пары ног, первая обутая в английские высокие ботинки со шнуровкой, вторая – в брезентовые сапоги. Разговор шел на повышенных тонах:

– Пошевеливайтесь, не чешитесь, будто порхатые! Не справитесь за считанные минуты, пошлю чинить нужники, у меня это не задержится!

– Одним никак не осилить, господин хорунжий, подмога нужна.

– Будет подмога, много не обещаю, а троих выделю. Главное, освободить путь, что не слишком хитро – от вагона остался один скелет.

– Так ведь…

– Разговорчики! Исполняйте.

– Вчетвером не справиться.

– Прикуси язык! Приказы не обсуждают.

– Вагон на тормозах.

– Тогда свалите к чертовой матери.

«Разговор про вагон, который с прошлой осени все руки не доходили убрать, привыкли к нему, как к будке обходчика, водокачке иль семафору, – размышлял Аристарх. – Не сдвинуть вагон, колеса проржавели, приросли к рельсам, а пара тележек сошла».

Солдаты не прекращали спор, обвиняли друг друга в нерасторопности, наперебой давали советы, как столкнуть с места сгоревший вагон.

«Провозятся до судного дня и ничего не сделают. Но могут подорвать, и тогда… Большую промашку, точнее, ошибку совершили, – горевал Ляхов. – Следовало ожидать нападения, подготовиться к нему, устроить завал на путях. Одному рельсы не сокрушить, даже если бы сумел, вражины в два счета заменят на новые. Но коль не стоит взрывать рельсы, можно…»

Решение пришло неожиданно и было единственно верным в сложившейся обстановке. Ляхов повел взглядом и остановил его на лежащих у платформы винтовках, гранатах с длинными деревянными ручками. Протянул руку, взял одну гранату, подобной трофейной на фронте однополчанин подорвал громоздкий вражеский танк, за что был удостоен «Георгия» и кратковременного отпуска. Тогда Ляхов позавидовал герою. Стал вспоминать, что в бронепоезде главное, наиболее уязвимое, без чего он не сдвинется с места. «Конечно паровоз! Без тягловой силы состав ни туды ни сюды!».

Следовало спешить. И, уже не прячась, Ляхов вылез из-под паровоза. По скобам взобрался на крышу. Сжимающие гранату пальцы точно одеревенели.

«В будку не попасть, она прикрыта щитами, как и весь паровоз, а в топку можно, будет в самый раз».

Вырвал из гранаты чеку, опустил в дымоход и кубарем скатился с паровоза. Утопил лицо в щебенку, прикрыл голову руками.

От взрыва паровоз содрогнулся. На Ляхова посыпалась окалина, струя обжигающего кипятка чуть не обварила ноги.

Вытянул из рукава «мухобойку». Почувствовав в ладони ребристую рукоятку, обрел спокойствие. Поднял револьвер на уровень глаз, нажал спусковой крючок.

Первым взмахнул руками и опрокинулся навзничь хорунжий, следующая пуля сразила солдата. Остальные служивые в панике бросились врассыпную. На стрельбу из вагона выскочили два офицера.

Новые выстрелы захлопали негромко, точно удары кнута. Офицеры упали рядом с хорунжим. Можно было сразить еще парочку белогвардейцев, но в «мухобойке» кончились патроны. Ляхов разжал пальцы и ставший бесполезным револьвер пропал в рукаве.

Чтобы враги не посчитали трусом, милиционер не стал спасаться бегством, впрочем, бежать было некуда – за водокачкой и пакгаузом на много километров лежала голая степь. Он стоял и улыбался, причин для этого было предостаточно: подорвал паровоз, бронепоезд теперь не сдвинется с места; «мухобойка» не подвела; и день как по заказу выдался ясный, загляденье, а не день.

Белогвардейцы лежали у вагона с платформой, не решаясь встать. «Опасаются, что еще кого-либо отправлю прямым ходом без пересадки на тот свет, – понял Ляхов. – Что ж, пусть боятся, и не одного меня, а всю рабоче-крестьянскую власть».

Из бортового журнала бронепоезда:

Прибыли на разъезд 206-й километр в 10.20.

Высажена ремонтная бригада для очистки путей.

Взорвана топка паровоза неизвестным в 10.30.

Убиты два солдата, хорунжий и машинист.

5

Взрывная волна отбросила Пашку, шмякнула о землю – казалось, небо опустилось, солнце померкло. Парень помотал головой.

«Промахнись пушкарь, и мне бы вышли кранты, стрельни чуть влево – и прощай белый свет. Повезло, что не в меня шарахнуло, а в дом, где ночь провел, вовремя на допрос позвали и умыться приказали, иначе костей не собрать».

Решил поскорее и подальше покинуть попавший под обстрел двор. Собрался перемахнуть забор, но увидел распростертого, не подающего признаков жизни чекиста, который не стращал карами, обещал помочь устроить на работу матросом. Бросать в беде доброго человека было не в правилах Пашки, к тому же оказавшийся рядом милиционер приказал помочь контуженному.

Пашка поднатужился – откуда только взялись силенки? – и поволок чекиста подальше от пострадавшего от снаряда пристанционного отделения милиции.

Чекист оказался тяжелым – парнишка быстро взмок. Хотел передохнуть, как услышал над головой:

– Кто такие?

Спрашивал офицер с серебряными погонами на френче, корниловским значком на рукаве – под черепом и скрещенными мечами горело пламя гранаты. Рядом с офицером с ноги на ногу переминался солдат с винтовкой.

– Язык проглотил? – офицер наклонился, задышал мальчишке в лицо. – Воды в рот набрал? А ну, Гордеев, поучи мальца, не пожалей кулаков.

– Это мы могем, с великим удовольствием.

Пашка не стал ждать, когда получит удар в скулу, выбьют зубы, наградят синяками или, что несравненно хуже, сломают пару ребер. Пашка состроил жалостливое выражение:

– Пожалейте круглого сироту, не бейте! Как на духу все без утайки выложу! Неделю в Царицыне кантовался, решил сменить край, где не голодно. Еще имею мечту увидеть море. Дождался поезда, отыскал местечко под лавкой, только дал храпака, как вытащили за загривок и ну колошматить, решили, будто залез в чужой мешок. Спасибо, что остановка случилась, ссадили с поезда, не то бы насмерть забили. Ночь под запором провел. Вы вовремя подоспели и стрельнули, иначе продолжал бы в тюряге кормить клопов своей кровушкой. Еще благодарю, что вызволили, свободу подарили! Теперь век стану за вас молиться!

Пашка говорил как заведенный, что-что, а болтать он был мастак, умел долго красочно описывать голодное сиротство, свою несчастную жизнь с ночевками под открытым небом или в подвалах. Пашка спешил высказаться, справедливо опасаясь, что офицеру надоест слушать, он перебьет, напомнит солдату о приказе, тот отложит винтовку, засучит рукава и так ударит, что все вокруг встанет с ног на голову, мир помутнеет или погаснет. Паренек продолжал болтать и искать спасительный выход.

«Когда вновь спросят, кого тащил, что ответить? Узнают, что это чекист, вздернут на первом суку или поставят к стенке. Ничего не остается, как врать без зазрения совести. Обману, будто увидел раненого в первый раз, из жалости решил оттащить в тенек, позвать на помощь, одним словом, не дать помереть».

Не переведя дыхание, не делая пауз, Пашка рассказал об испытываемых трудностях в поездках по стране, когда клал от голода зубы на полку, каким стал жадным народ, не желая поделиться куском хлеба.

Не забыл упомянуть о той несправедливости, которая привела к аресту, отправке в кутузку станции.

– Вижу, что имеете жалость, в первую очередь к малолетке! Раз спасли от ареста, подарили свободу, окажите еще одну милость и прикажите накормить, третьи сутки ничего не ел.

Офицеру надоело слушать болтовню.

– Хватит языком трепать! На такой, как ты, шпане пробу негде ставить. Кто ты понятно, а кого тащил?

– Человека, – ушел от ответа Пашка.

– Ясно, что не овцу. Знаешь его?

– Увидел впервые. Как начали стрелять, некому стало кутузку охранять и дал драпака. Мелькаю пятками, а он на пути лежит. Пожалел и потащил в безопасное место, – Пашка вытер кулаком нос. – Сидел под запором и тоже после обстрела улепетнул, но не повезло, контузило. Вижу, что добры, имеете сострадание к немощным, сирым, голодным…

Беспризорник давил на жалость: «Главное, спасти чекиста. Верно сделал, что выдал за арестованного, вырвавшегося из камеры». Парень набрал полную грудь воздуха, чтоб окончательно запудрить офицеру мозги, но не успел – раздался взрыв на паровозе, следом из домика местной милиции вышли двое, обсыпанные известью и поэтому похожие на привидения, испугавшие солдата больше взрыва.

– Свят, свят! – стал креститься и пятиться служивый. – Чур меня!

Офицер потерял всякий интерес к мальчишке и контуженному.

Один из вышедших из разрушенного дома строго приказал:

– Поручик, извольте подойти!

Офицер послушно сделал несколько шагов, на всякий случай взял под козырек:

– С кем имею честь?

– Генерал Селищев. Предъявить удостоверяющие мою личность документы не могу, изъяты при аресте, впрочем, паспорт не представляет интереса, так как чужой.

Второй, чудом спасшийся от прямого попадания снаряда в милицейский пункт, назвался членом Саратовской городской думы Сабашниковым.

– Спасибо, прибыли как нельзя кстати, – заспешил благодарить Сабашников. – Если бы задержались, меня с господином генералом увезли в Царицын. Еще могла обвалиться крыша, мы оказались бы погребенными под развалинами.

Пережитое сделало Сабашникова излишне разговорчивым, он говорил бы долго, но офицер перебил:

– Знакомы эти граждане, сидели с ними?

Селищев всмотрелся в чекиста с Пашкой.

– Увы. По всей вероятности, как и я с Сабашниковым, высажены с поезда. Видимо, содержались в соседней камере, – генерал потерял интерес к мальчишке и лежащему у его ног. – Кто командует бронепоездом?

– Полковник Кумынин.

– Олег Янович? Приятная неожиданность, буду рад встретиться со старым товарищем. Куда держали путь?

– В Царицын.

– Началось долгожданное наступление?

– Так точно. Имеем приказ очистить подступы к городу от обороняющих его частей, подавить очаги сопротивления, какие могут встретиться, захватить вокзал, тем самым не позволить красным удрать. Следом за нами двинутся главные силы с техникой, в том числе артиллерия, танки, конница.

– Зачем обстреляли разъезд? За исключением допрашивающего меня с Сабашниковым милиционера здесь нет военных.

– Виновные в обстреле без приказа будут примерно наказаны.

– Ведите к своему командиру, хочу обнять однокашника по училищу. Поторопитесь, иначе бронепоезд уйдет без нас.

– К сожалению, вынуждены задержаться на неопределенное время. Необходим ремонт паровоза, который подвергся диверсии со стороны неустановленного лица.

– Диверсия серьезная?

– Не могу знать.

Атаман П. Н. Краснов:

Для наилучшего обеспечения границ Всевеликого Войска Донского моя армия должна летом, в крайнем случае в начале осени, выдвинуться за пределы области, занять Царицын… Но несмотря на всю силу почти самодержца, я чувствовал себя беспомощным… Прекрасно понимал, что вынужден идти в поход не во имя освобождения родной отчизны от большевиков, а ради военной добычи, ради грабежа, на что рассчитывали мои казачьи войска.

6

Магура с трудом разжал ставшие тяжелыми, словно налившимися свинцом веки – все вокруг было мутным, нерезким. Услышал неподалеку голоса, обрадовался: «Слух в полном порядке, и могу руками шевелить… Что произошло? Помню, начал умываться, потом память отключилась…»

Осмотрелся и понял, что находится в зале ожидания станции. Прислушался, за неплотно закрытой дверью разговаривали двое, один голос был прокуренным, строгим, второй заискивающим.

– Ясным русским языком сказано перед отправлением: оборудовать одно купе для раненых, взять аптечку с необходимыми для лечения средствами медицины. Из-за непростительной халатности, граничащей с воинским преступлением, теперь негде разместить раненых. Мы ехали не на пикник, нас ожидали бои, людские потери, ранения.

– Смею заметить, что раненых лишь двое, первый солдат получил незначительное ранение в плечо, после перевязки уже вернулся в строй.

– А второй?

– Второй контужен. Временно лишен возможности слышать и говорить, посему не знаем его имени, звания.

– Что скажете об отсутствии на бронепоезде квалифицированной медицинской помощи?

– Смею доложить, что наш поручик два года учился на фельдшерских курсах, проходил практику в больнице.

– Очень сомневаюсь, что его познания в медицине помогут контуженному встать на ноги, вернуть слух, голос.

– Но, господин полковник…

– Радуйтесь, что в помощи нуждается один человек. Перейдем к делу. Как скоро очистят путь и, главное, завершат ремонт паровоза?

– Ремонтная бригада трудится не покладая рук. Путь расчистим через час, от силы через два. Сложнее с паровозом, где разрушена топка. Главное, погиб машинист, без него невозможно продолжить путь. Хорошо бы запросить Ростов, попросить срочно прислать новую бригаду.

В диалог вмешался третий:

– Позволь, Олег, офицер ни в чем не виноват, не стоит снимать с него стружку. Считаю, надо поискать в населенном пункте человека, умеющего водить паровоз, а пока заняться исправлением того, что произошло в результате диверсии. Существенную помощь в поисках нового машиниста окажет пленный, который, без сомнения, знаком с жителями ближайшего хутора, знает их профессии.

– Вряд ли можно рассчитывать на помощь пленного. Типичный большевистский фанатик, с подобными невозможно разговаривать, вести переговоры или просто иметь дела. Дерзок, нагл, говорит расхожими лозунгами.

– Встречал немало подобных, молящихся на Ленина, Троцкого, готовых положить голову на плаху, лишь бы победил придуманный их Марксом эфeмерный коммунизм.

Магура помотал головой, желая прогнать непрекращающийся в ушах монотонный гул. «О каком толкуют фанатике? Уж не об Аристархе ли?»

Разговор командира бронепоезда и генерала продолжался:

– Пленный скорее умрет, нежели согласится указать адрес нового машиниста и ремонтников. Пoдобные ему не идут на сотрудничество, считают это предательством своей революции.

– Не помешает попытаться. Посулите сохранить жизнь.

«Говорят точно про Аристарха, – удостоверился Магура. – Сумел-таки остановить бронепоезд».

Чекист собрался встать, но на плечо легла рука Пашки:

– Лежите! Нельзя вам подниматься и ходить тоже! Свалитесь, и память вновь отшибет.

– Память меня никогда не покидала. Ты-то как?

– Не кашляю. Меня ни пуля, ни болезни не берут.

– Кто меня сюда уложил?

– Беляки. Решили, что тоже ссадили с поезда.

Магуpa мысленно похвалил Пашку: «Ничего не скажешь, ловок и хитер! При мне не было документов – мандат с партбилетом остались в гимнастерке, а она, по всему, погибла при артобстреле. Могу выдать себя за кого угодно, главное, не проговориться, кем являюсь на самом деле, откуда приехал. Лучше, чтоб не засыпаться, набрать в рот воды, будто лишен способности говорить, вместе с речью лишился слуха».

Гул в голове прекратился и чекист начал продумывать план своего поведения с врагами, как лучше играть роль немого и глухого.

– Шибче ногами двигай!

Приказ относился к Ляхову, которого под конвоем привели на станцию. Руки милиционера были связаны за спиной, на лице запеклась струйка крови, ворот гимнастерки оторван.

Увидев чекиста, Ляхов поспешил отвернуться, чтобы ненароком не показать своего знакомства с ним, лишь чуть сбавил шаг, отчего конвоир ткнул дулом карабина под лопатку.

Ляхов резко обернулся, впился взглядом в солдата, давая понять, что за насилие, даже будучи связанным, даст сдачи.

Из биографии А. П. Ляхова

Родился в пос. Сарепта Царицынского уезда в 1901 г.

В 1914–1915 гг. работал в скобяной лавке, сборщиком тряпья, половым в трактире, коптильщиком рыбы.

В 1916 г. арестован за распространение прокламаций антиправительственного содержания, за оказание сопротивления (ранил полицейского) приговорен к 2 годам тюрьмы. Освобожден по мобилизации в армию.

С осени 1916 г. по лето 1917 г. воевал на австрийском фронте, тогда же стал членом РСДРП.

С декабря 1917 г. – сотрудник Царицынской милиции.

7

Командир бронепоезда сидел, заложив ногу за ногу, не сводил взгляда с пленного, словно желал увидеть в милиционере нечто скрытое.

– Напрасно ведете себя дерзко. В вашем положении это не только крайне неразумно, но и опасно. Для сохранения жизни у вас осталась единственная возможность, а именно: оказать помощь в быстрейшем ремонте паровоза. В другое время не стал бы беседовать с виновником теракта, при отсутствии военно-полевого суда данной мне властью отправил бы вас под расстрел. Благодарите генерала, посоветовавшего не торопиться с расстрелом, он считает, что вы вполне здравомыслящий, а указание местожительства машиниста поможет вам избежать смерти. В разговор вступил Селищев:

– Имейте мужество смотреть в лицо упрямым фактам. Отдаю должное вашей выдержке. Это делает вам честь. Так будьте и ныне благоразумны – кому, как не вам, известно, кто на разъезде знаком с ремонтом, может заменить погибшего машиниста? Что вами движет, когда согласны умереть? Желание не пойти вразрез убеждениям, вера в победу советской власти, создание на обломках Российской империи нового государства с народной властью?

Аристарх оставался невозмутимым, не повел даже бровью, словно все сказанное к нему не относилось.

Генерал не терял надежду (в отличие от командира бронепоезда) склонить милиционера к сотрудничеству.

– Знаю, что питаете к нам ненависть, но она не исключает диалога.

– Хватит играть в молчанку! – не выдержал полковник Кумынин. – Уважайте наши чины, наконец, возраст, мы годимся вам в отцы!

По губам Аристарха пробежала улыбка – рассмешило последнее утверждение. – Изволите смеяться? – удивился Селищев. – Тогда не взыщите… Милиционер не позволил генералу завершить фразу:

– Прикажете распять, разорвать на куски, сжечь? Не изображайте из себя небесного ангела с крылышками.

Генерал с полковником не нашли, что ответить. Первым взял себя в руки Селищев:

– Вот как заговорили? Жаль потерянного времени. Считал вас умнее, образованнее. Ляхов поправил: – Ума мне не занимать. Что касается образования, то проучился лишь четыре класса в церковноприходской, остальным знаниям научила жизнь. Ваши офицеры окончили институты, а образования ни на грош не заимели, на арестованных глотку драли, как извозчики на кобылу, кулакам волю давали, ругались так, что любой грузчик позавидует. Где образованность, когда считаете тружеников быдлом, сидели у них на горбу?

– А вы, оказывается, оратор, – польстил генерал. – Если бы не поджимало время, послушал откровения, даже вступил в спор.

– Нет желания с вами языком болтать, – признался Аристарх. – Прощаться с жизнью не жаль, другое жаль, что мало вражин спровадил на тот свет. Были бы еще патроны, и других недосчитались.

– А затем разрушили до основания весь мир, как поется в вашей песне? Повторяю, я предлагаю честную сделку: вы оказываете содействие в поисках машиниста и знакомых с ремонтом паровоза, мы сохраняем вам жизнь. В выигрыше окажутся обе стороны.

Ляхов перебил:

– В сделки с врагами революции, трудового крестьянства, рабочего класса не вступаю, врагов давил, как паразитов-кровососов. Не для того сокрушил паровоз, чтоб с моей помощью отремонтировали, и он покатил в Царицын. Зря время переводите, ныне оно не за вас, а против.

– Прекратите демагогию! – полковник собрался накрыть милиционера трехэтажной нецензурщиной, но сдержал эмоции, обернулся к офицеру: – Увести и расстрелять! – И уже для себя и генерала добавил: – Большевики не понимают слов, на них действуют не убеждения, a розги и пули.

Офицер с солдатом повели арестованного к будке, где в зимнее время пассажиры останавливающихся составов набирали кипяток.

– Дальше не пойду, шагу больше не сделаю. Кончайте тут, – потребовал Ляхов.

– Не тебе это решать! – прикрикнул офицер. – Но раз выбрал, где с миром проститься, становись лицом к стене.

Аристарх не шелохнулся, ниже опустил голову.

– К врагам завсегда стою не спиной, а лицом.

Ляхов повел взглядом по разъезду, ставшему за время службы родным. Пожалел, что не успел вволю наплаваться в Дону и, главное, не женился, не обзавелся детишками, которые хранили бы память об отце, продолжали его дело. Тут же возразил себе: «Удачно, что нет семьи, иначе бы оставил жену вдовой, детей сделал сиротами».

Сильный удар в грудь под сердце отбросил к стене. И милиционеру привиделся луг с бродившими коровами, озерцо, куда в детстве приводил стадо. Ляхов привалился спиной к стене и остался бы так стоять, но офицер толкнул.

Из бортового журнала бронепоезда

Согласно приказу сего числа в 11.15 приведен в исполнение приговор над большевиком. Фамилия, имя расстрелянного неизвестны.

8

Недоучившийся фельдшер снял мундир, засучил рукава нательной рубашки, склонился над контуженным. Оттянул Магуре веки, постучал по ребрам, попросил показать язык, пощупал пульс и вынес заключение:

– Вы, голубчик, к вечеру, в крайнем случае завтра, встанете на ноги, вернутся слух и речь. Рад, что познакомился – в моей практике вы четвертый пациент. Первым был страдающий несварением пищи – прописал клизму. Вторым оказался жалующийся на зубную боль, пришлось удалить зуб обычными плоскогубцами. Последний заимел в доме терпимости постыдную болезнь, смог помочь лишь советом впредь быть осмотрительным в интимных связях. Магура слушал офицера и не показывал вида, что слышит.

– Рецидив контузии пройдет, – продолжал фельдшер. – Настоятельно рекомендую принимать пирамидон, единственное лекарство в походной аптечке, не считая йода и бинта. Набирайтесь сил.

Что еще советовал офицер чекист уже не слушал, его волновало, как информировать Царицын о начавшемся наступлении красновцев, нависшей над городом угрозе? Если белякам удастся починить паровоз, очистить пути, заполучить нового машиниста или из Ростова придет другой паровоз, бронепоезд на всех парах покатит к Волге, сокрушит оборону, в ней возникнет брешь, куда хлынут кавалерия, пехотные части, составы с танками, орудиями…

Размышления прервал заглянувший в купе классного вагона генерал.

– Каково самочувствие? Как угораздило получить контузию? Но это куда лучше осколка или пули. Вас, по всему, ссадили с поезда раньше меня с Сабашниковым. Какие предъявляли обвинения? – с опозданием генерал вспомнил, что перед ним человек, полностью лишенный возможности слышать и отвечать. Еще раз пожелав скорейшего выздоровления, Селищев откланялся, следом ушел и офицер. Магура привстал.

«Что предпринять? Спешить на соседнюю, незанятую врагами станцию, чтоб сообщить о бронепоезде? Но до нее шагать по шпалам весь день, тем временем паровоз починят или пришлют новый…»

Вспомнил о непроходящей слабости, понял, что не сможет пройти даже версту: «Не дойти, к тому же беляки схватятся, устроят погоню. Можно послать Пашку, он шустрый, но не имею права рисковать чужой, тем более молодой жизнью…»

Неожиданно, как вспышка молнии, в голове вспыхнуло: на разъезде должен быть собственный телеграф!

«Как раньше не догадался! Здесь составы набирают воду, топливо и необходим узел связи!»

Хотел тут же покинуть купе, поспешить на вокзал, но остановили голоса за окном:

– Чрезвычайное происшествие, ваше высокоблагородие! Нашли документ, а с ним маузер!

– Что за документ?

– Партийный билет и мандат.

– Дай… Птица высокого полета… Где хозяин?

– Не могу знать!

– Ищите, партиец не мог далеко уйти.

Российская социал-демократическая рабочая партия

Партийный билет № 75922 Maгура Николай Степанович

Вступил в члены РСДРП 8 августа 1916 г. Родился 2 мая 1897 г.

9

Командира бронепоезда заинтересовал мандат сотрудника уездной чрезвычайной комиссии. Кумынин прочел документ дважды, даже посмотрел на просвет, словно мог обнаружить скрытое.

– Дорого бы заплатил, чтоб увидеть товарища Магуру. Что он делал на разъезде и куда скрылся? Впрочем, мы так неожиданно оказались здесь, что вряд ли успел бежать. Немедленно бросить всех свободных от ремонта на его поиски и задержание. Не важно, что остался без оружия, подобные ему вооружаются ломом, лопатой, киркой, обычной палкой, которыми при умении можно убить противника. Нельзя допустить, чтобы чекист сбежал, он крайне необходим, так как знает об охране подступов к Царицыну, численности гарнизона, местонахождении батарей. Хоть клещами, но надо вытянуть из него нужные сведения. Вряд ли будет упрям, как милиционер, почувствовав на шее петлю, обязательно сдастся. Выполняйте!

Голоса смолкли.

«Нельзя ждать, когда догадаются, что партбилет, мандат и маузер принадлежат мне», – подумал чекист. Стараясь не слышно ступать, выскользнул в коридор, затем в тамбур, спустился по лесенке.

Здание станции было относительно недалеко. Магура бежал, хотя каждый шаг давался с трудом. Ворвался на узел связи, где в угол забился насмерть перепуганный появлением бронепоезда, расстрелом Ляхова телеграфист.

– Вызывай Царицын, и не чешись!

Рука телеграфиста легла на ключ, аппарат заработал.

Дождавшись, чтобы короткая депеша ушла, Магура приказал телеграфисту удалиться. Упрашивать или повторять не пришлось, телеграфист схватил фуражку, и был таков.

Перед тем как самому покинуть узел связи, Магура вырвал из аппарата провода, разбил лампочку.

«Хорошо бы еще покрушить все гранатой, но на взрыв сбегутся враги, да и нет гранаты. Но и без нее с Ростовом теперь не связаться».

Депеша

Срочно

Царицын губчека зпт штаб обороны

Разъезд 206-й километр захвачен белобандитами тчк

В город готовят направить вражеский бронепоезд. Магура

10

Чекист вернулся в купе, ставшее временной палатой полевого госпиталя. Стоило ему прилечь, как за окном послышался голос Пашки: – Не подгоняйте, дяденька, чай, не скот! Прокуренный, чуть сиплый голос перебил:

– Поговори еще у меня! Шевели ногами и не упирайся, иначе врежу по первое число! – Куда гоните? – Показания дашь о чекисте. – Это о каком? Попить бы, горло пересохло. – Потерпишь, не помрешь. Должен указать чекиста, якшался с ним.

– Зачем обижаете сироту беззащитного? Сначала ссадили с поезда, потом посадили в кутузку, затем чуть не убило снарядом, теперь вы стращаете… – Сочувствуешь красным? – Они сами по себе, я сам по себе.

– Арестовал милиционер с чекистом, должен запомнить их в лицо. Рассказывай, каков с виду? – Так ведь сами к стенке поставили.

– Я не про милиционера, а про чекиста. Опиши внешние данные – рост, особые приметы. Только не ври, будто память отшибло.

– С радостью описал бы да только в глаза не видел. Не со мной куковал, а по соседству за стеной. – Снова врешь без зазрения совести, которую давно потерял. Отлупим как сидорову козу, чтоб вспомнил все.

Голоса смолкли. Магура собрался покинуть купе, но в коридоре послышались шаги, пришлось вернуться на лавку, закрыть глаза. Мимо купе прошли полковник Селищев с офицером.

– Промедление в любом серьезном деле, а в нашем особенно, равносильно смерти. Не позднее вечера паровоз необходимо починить.

– Если даже и удастся уложиться в назначенный вами срок, состав некому вести.

– Если не отыщем машиниста, затребуйте у Ростова, пришлют на дрезине.

– К сожалению, нет связи.

– Это почему?

– Разрушен местный телеграф.

– Кем?

– Не могу знать.

Возникла пауза, видимо, командир бронепоезда на какое-то время лишился дара речи.

– Ко всему прочему, пропал телеграфист, – виновато добавил офицер.

– Этого только не хватало! Мало что застряли из-за преступного разгильдяйства, потери бдительности, так еще лишились возможности связаться с командованием, доложить о случившемся на разъезде, попросить помощи! – полковник выругался.

В купе заглянул Сабашников, успевший более-менее привести себя в порядок, прийти в себя после испуга, который испытал при попадании снаряда в домик милиции.

– Безмерно рад видеть вас на пути к полному выздоровлению. Надеюсь, вскоре окончательно оклемаетесь. Радуйтесь, что спасло провидение, добрый ангел на небесах, молитесь ему и Всевышнему. Как угораздило заработать контузию? Лично меня с генералом снаряд не затронул, не получили, к счастью, ни единой царапины.

Член Думы распинался бы долго, но вернулся недоучившийся ветеринар, принесший таблетки, порошки. Магура без слов поблагодарил за заботу – закивал, приложил руку к сердцу.

– Лечитесь, – пожелал офицер и ушел вместе с Сабашниковым, оставив Магуру вновь одного.

Чекисту не лежалось, не сиделось. Бездеятельность угнетала, в голове роились вопросы: «Дошла ли депеша? Если по пути в Царицын нарушена линия связи, депеша застряла».

Хотелось верить, что опасения напрасны, в городе приготовятся встретить красновцев подобающим образом.

За окном вновь заканючил Пашка:

– Долго еще будете мучать? Поимейте жалость. Вначале милиционер пытал, кто я, как посмел зариться на чужое добро, ехать без билета, теперь вы пристаете с расспросами. Уже говорил и могу повторить, что чекиста в глаза не видел, от вас о нем узнал. Чем пытать, дали бы попить, не то в горле пересохло.

– Врешь, что не видел чекиста! – перебил офицер. – Сидел с ним по соседству.

– Верно, я под запором в одной комнате, он в другой. Как начали из пушки палить и снаряд сокрушил кутузку, дал деру. Сосед не дурак и тоже припустился, тут-то его и оглушило. Хорошо, что не насмерть, иначе прощай житуха, здравствуй холодная могила.

– Чекист прибыл из Царицына, фамилия Магура, – не отставал офицер. – Заходил в твою камеру, допрашивал?