Текст книги "Оставь страх за порогом"

Автор книги: Юрий Мишаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

– Надо как можно скорее проинформировать наших о смене места передачи донесений. Предлагаю послать меня, знаю каждый лаз, проход в заграждениях, обойду все посты.

– Вы, Магура, нужны здесь. Пойдет другой, менее нужный. Докладывайте.

– На орудийном налаживают выпуск мортир, нельзя допустить, чтоб даже одно орудие попало на передовую. Необходимо направить усилия на скорейший срыв производства орудий, осуществить взрыв арсенала.

– В сельской глубинке у крестьян отбирают фураж для конницы, не помешает сжечь склад.

– Завтра ожидают прибытие из Новочеркасска пяти аэропланов «Ньюпор», предлагаю состав пустить под откос.

– Не забыть про порт, новое вооружение может поступить водным путем.

– Это откуда? Саратов с Астраханью в наших руках, с Дона можно доставить лишь переволокой, как бывало при Стеньке Разине, когда переправляли челны.

– Альт сообщил, что Врангель в самое ближайшее время посылает в Сибирь к Колчаку[30]30
  Колчак А. В., адмирал. До осени 1918 года был в Англии, США. Военный и морской министр Уфимской директории, «верховный правитель Российского государства», главковерх. Расстрелян 7 февраля 1920 г. в Иркутске.


[Закрыть] делегацию, чтобы предложить совместными силами двинуться на Запад с целью взять центр в кольцо. Следует помешать такому решению.

– Это как? Захватить делегацию?

– О желании Врангеля объединить силы проинформируем Реввоенсовет, и он примет меры, у нас иные задачи.

– Как поступим с шифровкой?

– Отошлем своими силами. Поручим Никифорову, он свой на железной дороге, знаком чуть ли не со всеми машинистами, кочегарами, легко попадет на любой паровоз, доберется до Камышина, оттуда два шага до наших войск.

– Одновременно с передачей шифровки сообщим о гибели курьера…

Стоило киномеханику зарядить последнюю бобину кинопленки, Шалагин приказал разойтись, все вернулись в зрительный зал, где под хохот зрителей на экране кувыркались два забавных комика.

Из донесения подпольного ревкома:

На окраине Царицына в районе Ельшанки формируется воинская часть из числа пленных красноармейцев…

В ремонтных мастерских (ул. Овражная) ремонтируют подводы, тачанки…

В хуторах, станицах края конфискуют коней, мобилизуют в армию молодежь…

В результате поджога полностью сгорели сараи с фуражом. Из орудийного склада удалось вывезти 7 ящиков патронов, 8 с гранатами…

Белая контрразведка имеет секретный филиал для тайных встреч с агентурой в доме вдовы Алевтины Марченко на Песчаной, дом 8…

В Купоросной балке по ночам происходят расстрелы пленных, совслужащих, отказавшихся сотрудничать с новой властью…

Барон квартирует за городом, местожительство уточняем…

В Ерзовке на запасных путях бронепоезд из трех вагонов, готовим крушение…

12

Для Никифорова не составило большого труда выполнить приказ ревкома – как-никак, а два года прослужил помощником машиниста, год в депо, знаком со всеми паровозными бригадами.

В рейс Никифоров вышел из дома ранехонько. Лишь прошел свою улицу, как окликнули. Обернулся и похолодел, увидев Шалагина:

«Нежели прознал, что я переметнулся к белякам? Чепуха, коль был так, пришел бы не один и взяли не на улице, а в доме, чтоб не увидели посторонние». С дрожью в коленях сделал шаг навстречу. – Вернулись? – Никуда не уезжал, – признался Шалагин. – Давно не виделись.

Никифоров пригляделся к предревкому, который был, как всегда, спокоен, и опасение быть разоблаченным отпало, в уме мелькнуло: «Когда сдам эту важную у подпольщиков птицу, непременно наградят, получу хлебную должность. Следующим будет Магура, тогда смогу никого и ничего не бояться: из тройки останусь я один, другие подпольщики меня не знают, – радужные мечты помогли избавиться от страха, который преследовал с ареста. – Хорошо бы разузнать, что с парнем. Мало что не вернулся, вдруг вырвался из силков, ушел к своим. Жаль, нельзя господ офицеров спросить. Напрасно забиваю голову тем, что лучше не знать – крепче буду спать».

Шалагин смотрел мимо Никифорова в конец улицы, словно ожидал чье-то появление.

– Когда рассчитываете прибыть в Камышин?

– Коль состав отойдет по расписанию, к ночи буду на месте.

– Сколько времени потребуется, чтобы перебраться за Волгу в Караваинку, где сейчас базируется 23-я стрелковая дивизия?

– Еще тройка часиков потребуется.

– Найдете сотрудников Реввоенсовета, передадите донесение для товарища Азина[31]31
  Азин В. М., командовал 28-й стрелковой дивизией на Южном и Кавказском фронтах. В феврале 1920 г. схвачен белыми на р. Маныч, казнен.


[Закрыть].

Шалагин протянул кисет. Никифоров с недоумением взял.

– Шифровка в табаке, – объяснил Шалагин. – Не искурите.

Никифоров проверил, хорошо ли завязан на кисете шнурок, затолкал в карман.

– Не сомневайтесь, чужой табачок не употребляю, свой уважаю. Сохраню, исполню все до точки.

Из донесения подпольного ревкома:

По приблизительным подсчетам, в гарнизоне 12 тыс. солдат, 6 гаубиц, 3 бронепоезда, 7 батарей – в каждой 15 орудий.

В порту переоборудуют два парохода, борта оснащают бронещитами, устанавливают пушки, пулеметы.

В Дворянском собрании состоялась торжественная встреча английских авиаторов, которые обещали поставку бипланов новейшей конструкции, вооруженных скорострельными пулеметами.

Ваш курьер геройски погиб, спасая шифровку и давая знать, что явка провалена…

13

Исполнение очередного приговора военно-полевого суда Кавказской армии состоялось не за городом, как бывало прежде, а в глубоком подвале городской тюрьмы, где никогда не выветривался запах нечистот.

Шестерых приговоренных (в их числе двух дезертиров) поставили у стены, разукрашенной грязными потеками со следами пуль. Седьмой не выполнил приказ, остался стоять лицом к расстрельной команде. Опережая залп, крикнул: – Всех не переубиваете! Вернутся… Подвал наполнил прогорклый пороховой дымок.

Грум-Гримайло не смотрел на расстрел. Когда тюремный врач зафиксировал смерть, первым подписал акт и поспешил выйти из подвального смрада на свежий воздух.

«Где враги черпают силы, откуда берут крепость духа? – не впервые удивлялся поручик. – Что ими движет? Если их стойкостью обладала хотя бы половина нашей армии, мы бы давно изгнали из страны большевиков».

Грум-Гримайло не заметил, как рядом встал врач.

– Лето необычайно сухое, арбузы с дынями должны стоить копейки.

«О чем он? – удивился поручик. – Как может болтать сейчас черт знает о чем? Или его ничего не трогает, пригляделся к смертям, имеет железные нервы?»

Грум-Гримайло отошел от врача – стоять подле было противно. Не прощаясь, поручик первым покинул тюрьму. Уже за воротами подумал: «К чему устраивать из расстрела целый спектакль с зачитыванием приговора, завязыванием глаз, присутствием священника, врача? Зачем эта канитель?»

Желая поскорее уйти от испепеляющего солнцепека, оказаться в спасительной прохладе, заспешил к гостинице, где занимал отдельный, но без ванны номер. Обошел лезшего под ноги с пачкой газет продавца: «Какой болван назвал газету «Неделимая Россия»? Страна растерзана, везде разные сферы влияния, даже правительства – тут колчаковцы, там деникинцы, здесь петлюровцы с махновцами, в центре большевики. От неделимой империи остался пшик».

Подходя на Головинской к гостинице «Люкс», услышал за спиной:

– Поручик, убавьте ход!

Позвал Синицын, ротмистр нетвердо стоял на ногах, безуспешно пытался прищелкнуть каблуками, дышал коньячным перегаром.

– Весьма рад видеть. Куда спешите? Если на службу, то она никуда не убежит.

Грум-Гримайло сдержался, чтобы не отвернуться: «Что за вреднейшая привычка напиваться с утра? Не опасается патруля, который выполнит приказ барона и, не глядя на звание, отправит на гауптвахту. Впрочем, он почти иностранец и не подчинен патрулю. Как попал на тепленькое местечко? Благодаря связям в высших кругах или помогли деньги, которые, если судить по проигрышу, у него несчитаны?».

– Мои сэры сидят в тенечке, не переносят пекла, привыкли к туманам. Пользуюсь свободой – осточертело повсюду сопровождать британцев, быть при них вроде собачонки на поводке, переводить откровенную чушь, при этом не высказывать неудовольствия…

Ротмистр запинался, глотал слова, лез обниматься. Грум-Гримайло понял, что будет нелегко избавиться от его навязчивости, и не ошибся – Синицын стал предлагать выпить, отказ мог принять за оскорбление.

«Не стоит ссориться, делать из него личного врага, лучше сохранить приятельские отношения, тем более что придется вновь садиться играть, – решил поручик. – Пить, понятно, не стану, сколько бы ни уговаривал, сошлюсь на дежурство».

Грум-Гримайло привел еле стоящего на ногах Синицына к себе в номер, усадил на диван, помог снять мундир.

– Судьба России решается на фронте, на передовой, а я прозябаю в тылу! – стал жаловаться ротмистр. – Лишь лицом к лицу с врагами могу доказать, на что способен… Осточертело быть привязанным к британцам, считаться при них вроде няньки. Между прочим, они презирают нас, мы для них низшие существа, выпрашивающие подачки. Им нельзя верить ни на грош! Как голодное воронье готовы растащить Россию, начали с руды, нефти, хлеба, леса, перешли на наше народное достояние, скупают музейные сокровища, частные художественные собрания…

Грум-Гримайло нахмурился: «Напился как извозчик, а мыслит здраво, что весьма опасно. Многие думают так же о союзниках, но лебезят перед ними, расточают комплименты. Благодарим за помощь и знаем, что имеем дело с желающими погреть руки на нашем горе, междоусобной войне. За высказанную ротмистром нелицеприятную оценку британцев по головке не погладят, впрочем, ему ничего не угрожает, он в услужении у англичан. Заговори я, как он, разжалуют в рядовые, отправят на передовую».

– Стоит уснуть, как вижу себя командиром пластунов, как ухожу в тыл красных, мщу, – Синицын не договорил, полез в карман, достал пухлый бумажник. – Я ваш должник, не забыл о проигрыше. Извольте получить, расплачусь до копейки…

– Мы в расчете.

– Честь офицера требует… Долг, что камень, тянет ко дну. – Синицын попытался засунуть деньги в карман поручика.

«Что, если взять? Он сам навязывает, – засомневался Грум-Гримайло. – Но обирать пьяного бесчестно, хотя тысчонки не помешают при моем денежном довольствии. Но гвардейцу не к лицу пользоваться забывчивостью партнера в карточной игре».

Придя к решению вторично не получать выигрыш, потребовал прекратить говорить о несуществующем долге.

Помутневшим взором Синицын уставился на поручика.

– Вы так считаете? Настаиваете? Тогда отпразднуем встречу и успешное наступление к Саратову… Откуда вы родом? Я из-под Ярославля, точнее, Гаврилов-Яма, но детство прошло в Пошехонье, известном даже за рубежом сыроварением. Очень скучаю по родным местам, а еще по истинно русской речи – устал болтать по-английски, скоро стану мыслить на чужом языке…

Грум-Гримайло позволил Синицыну полностью высказаться, дожидаясь, когда уснет. «Как в его годы – он ненамного старше меня – стал Георгиевским кавалером? Крест дается лишь за проявление личной храбрости в бою под пулями. Владей я, как он, английским, тоже поработал бы у союзников. Жаль, что в гимназии манкировал уроки французского, в училище не изучал второй иностранный, сейчас бы занимал его место, якшался с сыновьями Альбиона и благодаря им с нашим командованием».

Когда Синицын обмяк и наконец-то умолк, поручик перенес его на кровать. Решил дать выспаться, чтобы вернулся человеческий облик. Вышел в коридор и вспомнил об оставленной в номере полевой сумке с важными документами. Тут же отдернул себя: Синицын свой до гробовой доски, опасаться за сохранение содержимого сумки не стоит. Тем не менее запер дверь номера на два оборота ключа.

Из шифровки Альта Реввоенсовету:

…Британские тяжелые танки системы «Блекфорд» в количестве 16 отправлены в Камышин на открытых платформах, танки закамуфлированы под полевые кухни.

…Врангель установил связь с Колчаком лишь по телефону через Афины, Константинополь.

…в районе Мокрой Мечетки базируется 6 пехотных полков, одна батарея переброшена в Солодники-Вязовку.

…в Ростов отправлен стратегический план наступления в начале осени, копия плана прилагается…

14

Никифоров ласково погладил карман, где лежал кисет. «Страсть как хочется поскорее похвастаться перед штабс-капитаном! Жаль, запрещено идти в штаб – берегут меня, не желают, чтоб подпольщики узнали, что якшаюсь с беляками».

Догадывался, что штабс-капитан перепишет донесение, вернет, прикажет исполнять приказ Шалагина. Размышляя, шел по городу, точно слепой, не замечая ничего вокруг. «Как отдать кисет? Понятно, не на людях. Время поджимает – надо найти нужный состав до Камышина. Что же сделать? Продолжать услуживать белым и оставаться незапятнанным, чистым перед красными? Шалагин с Магурой не должны сомневаться в моей им преданности. Коль станут копать, докопаются, что переметнулся к белякам, не поймут, что не имел иного выхода…»

Искал и не находил ответа на вопрос, каким способом отдать штабс-капитану кисет с запиской, не переступая порог контрразведки.

Решение явилось неожиданно: «Как мог забыть про телефон? Он на то существует, чтобы разговаривать, не видя собеседника! Откуда позвонить? Из аптеки нельзя, там постоянно народ, услышат, с кем связываюсь, что говорю…»

Вспомнил о любовнице: «У Настюхи, точнее, у ее хозяев, телефон с давних пор. Большевики не забрали – врач нужен и красным, вряд ли конфисковали беляки, и им врач необходим».

Прибавил шаг. Проходными дворами дошел до двухэтажного особняка, где на первом этаже практиковал известный в Царицыне доктор Кацнельсон, второй этаж занимала семья врача.

У нужного подъезда оглянулся по сторонам, успокоился, не увидев слежки, покрутил ручку звонка. Юркнул в дом.

– Хозяева у себя?

– Арон Исакович уехал, а барыня в парикмахерской прихорашивается. Отчего долго не приходил?

– Сильно был занят.

В кабинете Никифоров снял с висящего на стене «Эриксона» трубку. Стоило услышать голос «телефонной барышни», заспешил:

– Контрразведку, что на Головинской! Срочно!

Дождавшись соединения, попросил позвать штабс-капитана Эрлиха. Ждать пришлось недолго. Услышав знакомый чуть хрипловатый голос, Никифоров сдержал участившееся дыхание:

– Здравия желаю! Никифоров на связи! Подарочек имею, для вас сильно дорогой.

– Что за подарок? – перебил Эрлих.

– Писулька подпольщиков. Шалагин наказал отвезти своим, передать рука в руку главному в ихней армии!

– Читали письмо?

– Как можно? В кисете оно.

– Где находитесь?

– У Настюхи, – выпалив, Никифоров поспешил поправить: – На Бутырской, в доме доктора Кацнельсона.

– Ступайте немедленно к себе, за подарком пришлю знакомого вам поручика.

Трубка онемела. Никифоров еще подержал ее, затем повесил на аппарат.

– Не желаешь ли отведать ликерчика? – спросила служанка. – Ух и сладкий.

В иное время и в отсутствие доктора с женой Никифоров непременно осушил бы рюмку-другую, закусил осетриной, полюбезничал с девушкой, но в этот раз он чмокнул девушку в щеку и вышел из дома. Пересек площадь с чахлым сквером и поспешил в свой Зацарицынский район.

Начинало смеркаться, редкие фонари еще не горели, чему Никифоров радовался – в полумраке не определить, кто куда спешит.

«На соседей наплевать с высокой колокольни – пусть видят, что вернулся, а для Шалагина с Магурой я сейчас мчусь на всех парах в Камышин… Придут от штабс-капитана, отдам кисет, подожду, когда письмо перепишут и вернут – беляки хитры, меня под топор не поставят. Жаль, не сам штабс-капитан придет, не услышу похвалу. Соснуть не удастся, придется в депо бежать».

Улица была пустынна, лишь в конце ее заливалась лаем собачонка с обрубленным хвостом.

«Напрасно считал себя невезучим, видать, в сорочке родился. И перед подпольщиками остался безгрешным, и офицеры зауважали. Другой на моем месте сидел бы в тюряге на хлебе и воде или висел в петле, а я на свободе и заимел всесильных хозяев, не чета большевикам. Кисет с письмецом вроде пропуска в рай, но не в небесный, а земной».

Возле своего дома перешел на шаг. Свет в доме не стал зажигать. Снял туфли и лишь прошел на кухню, как за спиной отворилась входная дверь.

Никифоров обернулся и успокоился, увидев на вошедшем погоны.

– Скоры на подъем, ваше благородие. Кажись, только что телефонировал, а вы тут как тут, – достал кисет. – В табаке писулька, думаю, зашифрована, но не мне вас учить, как прочесть. Коль задача окажется сильно сложной, заграбастайте Шалагина, прижмите как следует, и расколется, выдаст шифр.

Никифоров протянул кисет, и внутри точно оборвалось – перед ним стоял не Грум-Гримайло, а незнакомый военный…

Вначале Магура не поверил собственным глазам – Никифоров, который должен быть на пути в Камышин, в крайнем случае в депо в поисках нужного состава, преспокойно шел по городу. Чекист верил в третьего в их тройке как самому себе, считал, что на Никифорова можно смело во всем положиться, и был несказанно удивлен, став свидетелем невыполнения приказа.

Магура перебрал несколько причин, которые заставили Никифорова отложить поездку, и ни на одной не остановился. Гадать не стал, решил все узнать из первых уст. Двинулся в отдалении за товарищем, проводил до дома, где принимал больных авторитетный в Царицыне доктор. «Прихворнул? Но этот доктор ему не по карману, он лечит только тех, у кого тугой кошелек, за прием берет дорого». Когда Никифоров вышел, вновь удивился, поняв, что тот свернул в свой район.

Над Царицыном опускался полумрак, в небе все явственней стал проявляться щербатый месяц – наступил комендантский час, когда без специального пропуска запрещено находиться на улице.

Чекиста подмывало догнать Никифорова, спросить, отчего не уехал, но что-то удерживало. Наконец Никифоров дошел до своего дома, скрылся в нем.

Магура не мог не похвалить: «Молодец, что не зажигает свет – не стоит соседям или прохожим узнавать, что хозяин вернулся… Вряд ли уляжется спать, забудет о задании, но если все же уснет, придется будить, напомнить о приказе…»

Что-либо еще решить чекист не успел – к дому подошел офицер.

«Пришел арестовывать? Или знакомый Никифорова? Тогда почему не доложил, что общается с врагом? А может, квартирует, встал на постой? Но тогда бы мы перенесли явку». Вопросов было много, но ни на один не находился ответ.

Прошло не больше пары минут, как офицер покинул дом. За калиткой ребром ладони поправил козырек фуражки и широким шагом двинулся по улице.

Чекист пересек улицу, вошел во двор, отворил входную дверь. Осторожно ступая, прошел в большую комнату и в бледном свете заглядывающего в окна месяца увидел распростертого человека, сжимающего онемевшими пальцами край домотканого половика.

Магура достал коробок, зажег спичку и узнал Никифорова. В остекленевшем взгляде хозяина дома застыло неподдельное удивление. Посиневшие губы полуоткрыты, точно Никифоров пытался, но не успел сказать нечто важное.

Разбираться, по какой причине погиб товарищ, кто убил, было недосуг, следовало спасать донесение. Магура выгреб из карманов убитого горсть монет, жестяную коробку леденцов, бумажник, пачку папирос. Кисета не было. Не хотелось думать, что шифровка попала к врагам, может привести их к Альту, который действует в штабе Кавказской армии. «Альта нельзя ставить под удар!»

Еще раз более тщательно обыскал карманы Никифорова, но кроме носового платка ничего не нашел. Занятый обыском не услышал за спиной шагов. Сильный удар в затылок положил Магуру рядом с Никифоровым.

Сознание вернулось не сразу.

Первое, что увидел чекист, придя в себя, были двое с погонами на гимнастерке и френче, услышал диалог:

– Не беспокойтесь, господин поручик, живехонек краснопузый, не окочурился. Коль посильнее шарахнул бы по кумполу, сейчас пришлось служить заупокойную службу.

– Если бы убил, разжаловали в рядовые. Он нужен живым для дачи показаний. Когда очухается?

– Уже зыркает глазищами.

– Что со вторым?

– Этот укокошен, но не мной.

– Кем? Наш агент, помог бы в следствии.

– Теперь не дождетесь и слова.

– Повторяю: кто убил нашего агента?

– Только не тот, что остался живехонек. Убитый застрелен, а в револьвере второго ни один патрон не израсходован.

– Но наш агент не зарезан, не задушен, а именно застрелен!

– Выходит, убил кто-то другой. Когда оклемается, спросите со всей строгостью. Поручите мне допрос вести, у меня живо заговорит.

– Считаешь, что курок спустил не он?

– Поклясться в этом могу.

– Запах пороха не выветрился, значит, стреляли незадолго перед нашим приходом.

– Это точно. Приди чуток пораньше, и не было бы трупа, убивца поймали живехоньким.

Что они еще говорили, Магура не слышал – чекист снова потерял сознание.

Рапорт Г-ну полковнику Секринскому

Имею честь доложить, что после того, как наш агент телефонировал о получении донесения и приказе доставить его за линию фронта, к нему был послан поручик Грум-Гримайло с урядником Ярмаковичем. Прибыв по указанному адресу, названные лица обнаружили агента застреленным, а также неизвестное лицо, имевшее паспорт на имя Ивана Пушкарева, револьвер системы наган с полным барабаном патронов.

Труп агента отправлен в мертвецкую лазарета, арестованный препровожден во внутреннюю тюрьму контрразведки. Штабс-капитан Эрлих

15

– Я не понял, где донесение подпольщиков, о котором поспешил доложить перевербованный? Обещали положить мне на стол.

– К нашему общему сожалению, донесение красных бесследно пропало. Известно точно, что Никифоров получил его для отправки за линию фронта. Мы собирались снять с документа копию, которая помогла бы выйти на автора донесения, послали поручика, но он нашел нашего агента убитым, крайне важного документа при нем не было. Обыск задержанного тоже ничего не дал, кроме фальшивого паспорта и револьвера у него ничего не было. – Искали хорошо? – Обшарили весь дом, подняли половицы, залезли в подпол, на чердак, но увы.

– Имевшийся у Никифорова документ не мог раствориться, улетучиться!

– Никифоров мог солгать о получении документа, чтобы поднять свой авторитет.

– Это исключается – перевербованные, как правило, патологически трусливы, боятся в чем-либо провиниться перед начальством, тем более лгать. Имея копию вражеского донесения, мы могли выйти на того, кто писал. Необходимо в наикратчайший срок пресечь утечку секретной информации. Втесавшийся в наши ряды враг опаснее дивизии. Кто расправился с Никифоровым?

– Только не арестованный, из его оружия давно не стреляли. Прилагаем все усилия, чтобы найти убийцу.

– Будьте требовательней к подчиненным. Нам сопутствовала удача – подпольщики доверили завербованному, содержателю большевистской явки доставить важный документ. Тот был почти в наших руках… Всем нам грош цена, если не прекратим утечку из штаба секретной информации.

– Смею напомнить об успехах, среди них арест подпольщика на их явке. Если профессионально поработать, он даст показания, узнаем, под какой личиной орудует у нас их человек.

– Плохо знаете противника. Враги готовы принять смерть, лишь бы настали эпоха социализма, новый мир…

– Поручу работать с арестованным поручику, это явится для него хорошей практикой. Научил его многому, верю, что сумеет сломать упрямство большевика. Если потерпит неудачу, не добьется признания, не выведает имя действующего за нашей спиной врага, за дело возьмется ваш покорный слуга.

Грум-Гримайло воспринял приказ самостоятельно провести первый допрос подпольщика как подарок судьбы, возможность проявить себя, продемонстрировать умение разоружить арестованного, получить от него нужные сведения. И, бросив все другие дела, поспешил в подвал.

Охраняющий камеры предварительного заключения усатый урядник при виде поручика вытянулся, прижал руки к бокам, кивнул на стоящее у ног ведро.

– Удумал вражину водой окатить, чтоб быстрее в себя пришел, а он уж на ногах.

– Отвори, – Грум-Гримайло переступил порог камеры, где у зарешеченного под потолком окна стоял Магура.

«Влип, – ругал себя чекист. – Во-первых, не уберег Никифорова, следовало опередить офицера. Во-вторых, не нашел кисет с донесением, он у врагов. Главное, попал в плен». Мучал вопрос: почему минувшим вечером в доме Никифорова враги врали, будто тоже ищут кисет, когда он у них?

– Прошу прощения, но вынужден нарушить одиночество.

Магура обернулся. Грум-Гримайло стоял, картинно отставив ногу.

– Возникла необходимость побеседовать без свидетелей, составления протокола, так сказать по душам, тет-а-тет. Как себя чувствуете?

– Сносно, – признался Магура. – Спасибо, что оставили голову целой.

– Благодарить излишне, подчиненный исполнил свой долг, правда, лишил вас сознания. Не ударь он, вы бы опередили, применили оружие, меня уж точно не пощадили, – поручик прошелся по камере, стараясь не коснуться плечом грязных, с потеками стен. – Не стану пугать пытками, расстрелом. Знаю, что имею дело с мужественным противником, верю, сможем договориться. Но если беседа не приведет к желаемому результату, не позавидую вам. Не сомневаюсь, что кроме завидного мужества обладаете здравым умом, прекрасно понимаете, что ничего не остается, как позаботиться о сохранении жизни…

Магура не слушал поручика – все, что тот говорил, знал заранее, других слов не ждал и думал о том, что волновало:

«Зачем убили Никифорова? Он, как и я, был нужен живым. Оказал сопротивление при аресте? Но оружия у погибшего не нашел, не слышал выстрела – стреляли в упор, приставив дуло револьвера к груди… Отчего не уехал, как требовал приказ?»

– К вам имеется ряд вопросов, – продолжал Грум-Гримайло. – Первый, где кисет Никифорова, точнее, содержимое кисета, письмо в Революционный совет Красной Армии? – поручик сверлил Магуру взглядом, точно желал проникнуть в душу. – Предлагаю взглянуть упрямым фактам в лицо, понять, что вам не остается ничего иного, как лишь указать местонахождение кисета с крайне важным не только для подпольного комитета, но и для нас донесением, а также назвать имя человека, снабжающего вас информацией сугубо военного характера. Лишь это сохранит жизнь…

Магура продолжал молчать.

– Повторяю: где донесение, которое убитый вами Никифоров собирался отвезти в Реввоенсовет? Только не лгите, будто непричастны к убийству, впервые слышите о послании вашему командованию. Вы были последним, кто застал Никифорова живым, по непонятной пока причине застрелили, забрали кисет. Вопрос: куда дели? Кому-либо передать не могли и спрятать тоже – дом тщательно обыскан. От ответа зависит, станете ли продолжать дышать воздухом, радоваться солнцу, любить женщин…

Магура пребывал в недоумении: «Отчего врет без зазрения совести, будто я застрелил Никифорова, забрал шифровку? Убил офицер, который посетил дом раньше меня, он и унес шифровку, больше некому. Не стану вступать в спор, доказывать свою непричастность».

– Неоспоримо доказано, что убитый работал на вас, выполнял приказы подпольного комитета, содержал явочную квартиру, исполнял роль почтальона по доставке за линию фронта донесений. Взываю к благоразумию. Признавайтесь, где кисет и кто собирает разведданные. И последнее, как стало известно о двойной игре Никифорова?

Грум-Гримайло сделал паузу, чтобы насладиться произведенным сообщением эффектом, но Магура остался невозмутимым.

– Не теряю надежду, что признаетесь, куда дели кисет с дорогим не только для вас донесением. Гарантируем полное сохранение тайны, ваши товарищи не заподозрят вас в переходе в иной лагерь. Взываю к благоразумию. Если станете продолжать упрямиться, разговор станет диаметрально иным, придется применить жесткие меры воздействия… – Поручик осекся, его перебили крики за окном.

– Красные прилетели, мать их так!

– Коль жахнет по нам, поминай как звали!

Послышался далекий гул, похожий на комариное пение. Вскоре он приблизился, перешел в оглушительный грохот. Со сводчатого потолка посыпалась кирпичная пыль. Взрыв во дворе штаба перепугал не только людей, но и коней, которые стали подниматься на дыбы. За первым взрывом последовали другие. Поручик выбежал из камеры.

Два появившихся среди бела дня над Царицыном аэроплана «Блерио» с красными звездами на крыльях, сброшенные бомбы породили панику, все поспешили покинуть здание, чтобы не оказаться погребенными под развалинами.

Магура ринулся в коридор, желая поскорее покинуть здание, но на пути встал Синицын.

– Не поверю, что бомбежка напугала товарища Магуру. Рассказывали, что смелы до безрассудства. Привет от Шалагина! Попросил вызволить из заточения, чему помогает налет наших самолетов. Я – Альт, надеюсь, это имя что-либо говорит. Возвращаю шифровку, которую приносили в ресторан, затем спасли, чтоб не попала к врагам.

Листок с четко выстроившимися колонками многозначных цифр был знаком Магуре.

– Вам надлежит выполнить функцию погибшего курьера, доставить разведданные Реввоенсовету. На словах передайте, что Альт отбывает с британской миссией в Ростов, дальше в Крым и, по всей вероятности, в Англию. О сроке убытия, как и новый адрес местожительства, сообщу известным каналом, – Синицын снял френч с портупеей, бросил Магуре: – Переодевайтесь.

– А как же вы? – спросил чекист.

– Добегу до съемной квартиры – она в двух шагах от штаба, облачусь в гимнастерку.

Магура переоделся. Перед тем как убежать, спросил:

– Кто убил Никифорова?

– Ваш покорный слуга. С опозданием узнал о его предательстве, не мог позволить, чтобы донесение попало в контрразведку, что было бы чревато неприятностями, вплоть до моего провала. Не имел времени проинформировать ревком о предательстве третьего в вашей тройке, следовало принять меры.

Два разведчика расстались. Ни Магура, ни Синицын не подозревали, что минуют двадцать с лишним лет и они вновь встретятся под чужим для обоих небом в уставшем от бесконечного дождя Берлине. И будет еще встреча после Великой Отечественной войны в зале военной коллегии Верховного суда СССР на закрытом процессе над военными преступниками, в том числе Красновым с племянником.

Магура покинул подвал, взбежал по лестнице, оказался на улице, где не утихала возникшая с налетом аэропланов паника.

Из приказа № 31 по гарнизону гор. Царицына:

…К сожалению, приходится констатировать, что в то время, когда на фронте проливается кровь освободителей Отечества от большевистско-жидовской власти, направляются все усилия к остановлению натиска врага, в нашем гарнизоне происходят оргии, кутежи, проигрываются громадные суммы, в их числе взятые из полковых касс…

Приказываю тщательно осматривать все эшелоны, составы, дабы пресечь хищения военного имущества. Уличенных в грабежах немедленно предавать суду.

Генерал-лейтенант П. Врангель

Приказ № 42 Сарепта, 6 ноября 1919 г. Славные воины Кавказской армии!

Два месяца назад противник, собрав многочисленные полчища, бросил их на Царицын. Вы были сильны одной доблестью, бесстрашно приняли удар врага во много раз сильнее.

Отходя шаг за шагом, с безмерным мужеством отбивая жестокие удары противника, вы дали мне время укрепить Царицын и собрать на помощь вам войска… Ныне противник отброшен к северу от города, и Царицыну в настоящее время опасность не угрожает. Ура вам, славные орлы Кавказской армии!

Генерал Врангель

16

Ближе к полуночи 2 января 1920 года Царицын разбудили орудийные залпы, беспорядочная стрельба из всех видов оружия – палили трехлинейки, пулеметы, карабины, револьверы. Началось наступление 50-й Таманской дивизии 11-й армии под командованием Ковтюха[32]32
  Ковтюх Е. И., бывший штабс-капитан. За участие в освобождении Царицына награжден орденом Красного Знамени. Репрессирован в 1938 г.


[Закрыть].