Текст книги "Оставь страх за порогом"

Автор книги: Юрий Мишаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 11 страниц)

– Ловко вы с конями управляетесь, не ожидал, что без стрельбы казаков с пути уберем, – похвалил актрис Магура. – Так рванули, что я чуть не выпал.

– Здорово вас кони слушаются, – добавил Калинкин. – По всему, имеете к конягам подход, – интендант оставался на подножке, не желая теснить артистов. – Вражины могут молиться Богу, что не постреляли их.

Добжанская с дочерью смотрели на бегущий навстречу шлях, который пошел на взгорье, где чернела дубрава. С опозданием Анна Ивановна вспомнила, что не пересказала комиссару признание Эрлиха.

– Армия Краснова планирует перерезать железную дорогу и в ближайшее время вступить в Царицын. У армии два бронепоезда, английские танки.

– Не видать им города, как своих ушей! – сказал как отрезал Магура.

– Ни в жизнь белякам не быть в Царицыне! Грудью встанем на их пути, – подтвердил Калинкин. – Как был город нашенским, так таким и останется.

В разговоре принял участие Кацман:

– Довольно давно ваш покорный слуга имел удовольствие работать в Царицынском цирке братьев Никитиных. Программа была насыщена первоклассными номерами, начиная с индийских слонов и кончая моим номером. Сборы делали вполне приличные.

– Нет этого цирка, – сообщила Добжанская. – В прошлую морозную зиму здание разобрали на дрова[17]17
  До революции в Царицыне работал стационарный цирк, позже его заменило разборное сооружение из брезента в Народном саду у тракторного завода. В 1967 г. построили новое здание на 2 тыс. зрителей.


[Закрыть] – в городе не хватало топлива, мерзли в первую очередь дети. Оставшись без работы, мне с дочерью ничего не оставалось, как покинуть город на Волге, переехать на Дон в Ростов, но его вскоре захватила формирующаяся Добровольческая армия, наших коней реквизировали для нужд кавалерии.

– Победим беляков и непременно построим новый цирк, лучше прежнего, – пообещал Калинкин.

Тачанка катила, вздрагивая на ухабах. Настороженность сменило клонившее к дремоте спокойствие. Первым опустил на грудь голову фокусник, следом стал тихо похрапывать певец. Начали слипаться глаза и у Калинкина. Лишь Магура да Добжанские не позволяли себе расслабиться.

Когда дорога стала круче, кони одолели пригорок, шлях пошел под уклон, тишину ночи разорвал выстрел.

– Казаки, пропади они пропадом! – сбросив сонливость, чертыхнулся интендант.

На плешивом, освещенном молочным светом луны спуске, привстав на стремена, маячили пятеро всадников.

– Гоните! – приказал артисткам Магура.

Добжанская стеганула тройку, та понеслась, разбивая копытами утрамбованную дорогу. Один из всадников свистнул в два пальца, пришпорил коня, следом галопом поскакали остальные.

«Желают перерезать нам путь, взять живыми», – понял Магура.

Казаки приближались, устрашающе гикали, свистели.

– Потеснитесь маленько, – попросил Калинкин Кацмана с Петряевым, вскинул винтовку, передернул затвор.

Магура приник к пулемету. Отыскал в прорези прицела вырвавшегося вперед казака, нажал гашетку. Пулеметная очередь подняла с земли фонтанчики пыли. Одна из пуль задела кучехвостого коня, он споткнулся, подогнул передние ноги, и всадник перелетел через голову иноходца.

– С почином! – поздравил Калинкин, сам он не спешил стрелять, помня, что имеет лишь пару обойм, каждый патрон на вес золота. Но долго сдерживаться было выше всяких сил. Интендант выстрелил, и еще один казак выронил клинок, замахал руками, повалился набок.

– Второй мой!

Магура дождался, чтобы трое преследователей сбились в кучу, нажал гашетку, но пулемет не ожил. Комиссар вырвал из патронника диск, в котором заклинило патрон, достал маузер.

Первый выстрел не достиг цели, но следующий выбил из седла казака и оставшийся без седока конь припустил к глинистым откосам.

Всадники приближались. Они не стреляли, надеясь пленить беглецов из станицы. Скакали уже не кучно, когда один вырвался вперед, Магура прицелился, нажал курок, но вместо выстрела раздался сухой щелчок. Комиссар не успел зарядить маузер, как один конь в упряжке стал падать, тачанку накренило, еще немного, и она бы перевернулась.

– Нож!

Людмила получила от Калинкина плоский австрийский штык, который интендант постоянно носил на ремне. Девушка передала вожжи матери, прыгнула на потный круп коренного, обрезала сбрую, и раненый конь остался на дороге, позволяя тачанке нестись дальше.

Казаки начали обходить тачанку с двух сторон. Пока комиссар заряжал маузер, стрелять приходилось Калинкину, но мешали сидящие на козлах Добжанские.

– Пригнитесь, иначе задену!

Магура вспомнил о гранатах. Достал лимонку, сжал в кулаке с такой силой, что побелели пальцы. Неожиданно преследователи сдержали коней, повернули назад.

– Наши, как есть наши!

К тачанке приближался эскадрон, у всадников были островерхие буденовки с малиновыми звездами. Комиссар сорвал с лимонки кольцо, бросил гранату в казаков, осколки срезали одного, второй поспешил умчаться за холм. Красные конники достигли тачанки и продолжили преследовать врага.

Людмила придержала взмыленных коней, которые раздували ребристые бока, пряли ушами, сбрасывали под копыта пену.

– Прошу простить, что пришлось потрясти, – извинилась девушка.

– Да чего там, – махнул рукой интендант. – Лучше растрясти кости, нежели сыграть в ящик, отправиться на тот свет.

– Точно, – согласился Магура и стал собирать с сиденья тачанки неостывшие гильзы.

Приказ № 2 по комиссариату искусств

За проявление высокой революционной сознательности объявить революционную благодарность следующим товарищам артистам:

Добжанской А. И., Добжанской Л. C., Петряеву К. Е., Кацману И. А.

Комиссар Н. Магура

9

Знакомый железнодорожный разъезд и замерший на путях паровоз с агитвагоном первым увидел Калинкин. – Целехоньки, родимые вы наши!

Члены агитбригады со всех ног бросились к вагону. К всеобщей радости, ни вагон, ни, главное, паровоз ничуть не пострадали, хоть немедленно отправляйся в путь. Дело оставалось за паровозной бригадой, но вскоре машинист и кочегар с виноватыми лицами вышли из-за бугра.

– Вы в одну сторону убежали, мы в другую драпака дали, – признался машинист. – В балке, почитай, двое суток прятались. Как наши отбили разъезд, вернулись.

Магура не стал отчитывать, стыдить за проявленную трусость, приказал готовить состав, и вскоре, оставив тачанку с конями кавалеристам, агитбригада покатила обратно в Суровикинскую. Дым из трубы смешивался с белыми клубами пара. Ветер приносил в вагон едкую гарь – где-то в полях горел хлеб.

Когда солнце опустилось за пылающий горизонт, агитвагон прибыл в станицу.

В гостинице дали котелок гречневой каши, помидоры, огурцы, лук, фунт хлеба. Завершив ужин, все чуть ли не замертво свалились на кровать. Утром Магура обратился к подопечным:

– Радуюсь вместе с вами, что волнениям настал конец. За время похода по вражеским тылам лучше узнал каждого, как и вы меня. Считаю необходимым отблагодарить местных хозяев за гостеприимство, а именно: порадовать концертом. Уговаривать никого не пришлось, артисты заспешили высказаться: – Какие могут быть сомнения? – С великим удовольствием выступим! – Оправдаем лозунг на вагоне «Искусство – в массы»!

Позже других выразил свoe мнение Петряев. Кашлянув в кулак, изрек:

– Присоединяюсь к решению коллег.

Последним слово взял Калинкин:

– Наконец-то увижу, чего умеют наши артисты, на что способны, чем могут удивить.

Вечером, лишь спала жара, на привокзальной площади появилась наскоро сооруженная сцена, занавес заменило повешенное на веревке ситцевое полотно. Перед импровизированной сценой расселись красноармейцы и станичники.

Кацман приготовился продемонстрировать непритязательные, но пользующиеся успехом фокусы, Петряев согласился исполнить пару народных песен под аккомпанемент баяна и гитары, Добжанские за неимением коней собирались продемонстрировать акробатические этюды.

Концерт открыл комиссар.

– Революционная агитационная бригада от всего сердца приветствует героических защитников Красного Царицына и края! Согласно призыву «Искусство – в массы» первым слово предоставляется товарищу Петряеву, который исполнит песню про волжских тружеников, бурлаков «Выдь на Волгу, чей стон раздается»!

Выступление Петряева прошло на ура, певца оглушил шквал аплодисментов, восторженные крики. Счастливый от бешеного успеха, артист собрался спеть еще, но увидел, что присевший на ступеньку сцены комиссар уронил на грудь голову, сомкнул веки.

– Прошу полной тишины! – поднял руку Петряев. – Комиссар спит. Позволим выспаться и потом продолжим концерт.

Бойцы послушно смолкли, погасили тлеющие самокрутки.

С. М. Буденный:[18]18
  Буденный С. М., летом 1918 г. командовал конным корпусом. За заслуги в обороне Царицына награжден орденом Красного Знамени. В 1943 г. маршал. Трижды Герой Советского Союза. Умер на 90-м году жизни в 1973 г.


[Закрыть]

Краснов стремился овладеть Царицыном потому, что этот город был центром сбора красноармейских сил. Красные партизаны тянулись к Царицыну, так как в лице царицынского пролетариата видели своего союзника в жестокой борьбе с объединенными силами белогвардейцев.

Не было тогда на юге России города, равнозначного Царицыну. Знали это и красные, знали и белые и стремились одни во что бы то ни стало удержать его, а другие – овладеть им.

Часть третья
Без оружия в роли немого

Из личного дела Н. С. Магуры:

1918 г. на оперативной работе в Царицынской губернской ЧК.

За довольно долгую, насыщенную событиями (в их числе драматическими) жизнь Николай Степанович Магура неоднократно писал автобиографию, заполнял различные анкеты, листки учета кадров и всегда мучался над вопросом: следует ли упоминать о пребывании в плену, когда он таковым и не был, у врагов пробыл считанные часы?

Стоило вспомнить лето 1918 года, как в памяти всплывали станционный милиционер Аристарх Ляхов, беспризорник Пашка, водокачка, гора шлака на разъезде 206-й километр, где пришлось, как говорится, набрать в рот воды, играть роль контуженного, лишенного слуха, речи.

Случившееся в первый год Гражданской войны требовало подробного рассказа, но многолетняя служба в органах ВЧК, ОГПУ, НКВД приучила чекиста не распространяться о себе, тем более о работе, поэтому о случившемся много лет назад не ведали даже самые близкие Магуре люди – жена, сын, внук, невестка.

1

Изжога с головной болью мучали с раннего утра, заставили раньше обычного проститься со сном, порошки с пилюлями не помогали.

Проглотив очередную дозу лекарств, Петр Николаевич Краснов скривился: «Гадость, хуже не бывает! Не сложил голову на поле брани от пули или шашки, дам дуба от лекарств!.. Стоит ли беспрекословно выполнять все указания врачей, если прописанное ими ничуть не избавляет от тяжести в затылке, сухости во рту? Шарлатаны все лекари!».

Атаман стоял у растворенного окна, широко расставив кривоватые ноги, заложив руки за спину, и исподлобья смотрел на площадь, где шумел рынок. Кроме даров бахчей, садов и полей, продавали седла, попоны, портупеи, уздечки, мешки фуража, нательные рубахи, патроны поштучно и обоймами, наотрез отказывались получать взамен гривны, «николаевки», тем более «керенки», которым грош цена. Продавцы (в их числе солдаты и офицеры) знали, что всевозможных деньжат чуть ли не каждая губерния напечатала, подобными бумажками можно лишь печь топить или стены в хате обклеивать.

Краснов недовольно передернул плечом: «Нашли место для базара! Еще немного, и продавать станут на крыльце моего штаба! Что бы ни говорили, а в армии царит настоящий кавардак, чуть ли не каждый ворует казенное имущество, скоро доберутся до орудий и британских танков! Офицеры с нижними чинами забыли о субординации, дисциплине, что приведет к анархии, поражению без боя. Необходим крепкий кулак и кнут, лишь они заставят разгильдяев перестать быть неуправляемым сбродом».

За спиной кашлянул адъютант, напоминая об очередном приказе.

– На чем остановились? – спросил Краснов.

– На святости белого движения, его освободительной миссии на благо родного многострадального Отечества, необходимости скорейшего изгнания за пределы родины или полного уничтожения большевиков, социалистов с их незаконным, не угодным Богу правительством.

Диктатор Всевеликого Войска Донского (коим Краснов стал на съезде Круга спасения Дона) наморщил лоб и выдавил из себя очередную фразу. Трескучие слова соседствовали с витиеватыми или по-военному лаконичными, рублеными. Понимал, что новый приказ мало что изменит (тем более улучшит) на фронте и в тылу, тем не менее продолжал обманывать себя, рассчитывая на успешное наступление, взятие большевистской твердыни на Нижней Волге. Мысленно видел себя въезжающим в Царицын на белоснежном скакуне, объезжающим выстроившиеся на параде войска. Приказ был простой формальностью, в нем повторялись обещания освободить попранную узурпаторами святую матушку-Россию, призывы «огнем и мечом, не жалея живота своего, выжигать с корнем все жидовско-советское».

Диктуя одно из предложений, Краснов запутался в деепричастных оборотах. Снова скривил губы. Полез в карман за платком, и без того паршивое настроение окончательно испортилось: «Опять денщик подсунул батистовый платок, более подходящий профурсетке! Увидят союзники, и я стану посмешищем».

После падения Донской советской республики Краснов получил от казачьих верхов долгожданную полноту власти, стал войсковым атаманом, объявил себя диктатором всей территории Дона, Терека, Маныча, Хопра вплоть до Волги. Почувствовал прилив сил, счастья – наконец-то стала явью давно лелеемая мечта создать на юге России новое государство, в него войдут наряду с Ростовом Царицын, Камышин, немецкая колония в Сарепте.

«Недруги, которых немало, смеют называть меня немецким прихвостнем, германским подпевалой, дескать, моя Донская вольница под протекторатом иноземцев! Пересуды быстро умолкнут, стоит взять оплот красных на великой реке, тогда союзники поверят в мой талант полководца, в боеспособность армии, увеличат ассигнования, пришлют наконец-то крайне необходимые боеприпасы, перебросят с Украины свои давно обещанные дивизии. Пока все упирается в Царицын, взятие его укрепит мой авторитет, заставит немцев поторопиться».

Сомкнул веки, представил себя на главной площади древнего града, услышал приветственные крики горожан, благодаривших за освобождение от большевистской чумы. Мечтать мог долго, но суровая действительность не позволяла витать в облаках, требовала вернуться к насущным делам, в данном случае к приказу, который должен поднять в армии боевой дух, вселить веру в победу.

– Концовку напишете сами, у вас, милейший, вполне хороший слог, литературный вкус. Для меня привычнее и приятнее скакать под шквальным огнем на противника, рубить врагам головы, вести за собой доблестных сынов Дона, нежели заниматься бумагомаранием.

Адъютант прекрасно понял, что Краснов слукавил. Именно бумагомарание с давних пор стало для Краснова страстью. Сочинительству отдавал каждый свободный час, урывал время от сна.

– Кстати, есть сообщение с бронепоезда?

Адъютант поспешил обрадовать:

– Полковник Кумынин телеграфировал об успешном продвижении. «Святая Русь» мчит к Волге на всех парах. Как только достигнут пригорода Царицына, двинутся эшелоны с пехотой, кавалерией, артиллерией. Скоро вся дорога к Царицыну будет в наших руках, красные лишатся возможности доставлять на передовую свежие силы.

– Какие новые силы противника имеете в виду? – перебил Краснов. – Царицын, точнее, заселившие его большевики, на последнем издыхании. Комиссары с краскомами пытались согнать на передовую молодежь старше семнадцати лет и стариков, но те разбежались по домам. Разведка донесла, что в городе царит паника, идет поспешная эвакуация в Камышин, Саратов, Астрахань. Первыми спешат удрать должностные лица, всякие руководители с семьями, домашним скарбом, реквизированным у богатеев. Царицын остался без власти, еще немного, и в городе начнут хозяйничать мародеры.

Атаман умолк, радуясь, что тупая боль в затылке и висках прошла: «Следует ненадолго уснуть, иначе боль вернется. Минувшей ночью духота не позволила полежать – упарился, изошел потом. Одно спасение – погреб, где прохлада, но нечем дышать. Впрочем, для сна нет времени – дел невпроворот».

– Не забывайте, любезный, докладывать о бронепоезде. От его успешного продвижения к Волге, очистки железнодорожной линии от врагов зависит многое, если не все. «Святая Русь» сделает свободным путь для пехоты, кавалерии, платформ с мортирами, танками.

На узле связи адъютант встал за спиной сутулящегося у аппарата телеграфиста, приказал вызвать бронепоезд.

– На ходу состав, связаться нет возможности, – объяснил телеграфист. – Коль сделает остановку, простучит из тамошнего узла.

– Запроси все станции, пусть ответят, когда прошел бронепоезд.

– Не раз уже вызывал, вашблагородие. Видно, катит на всех парах, перегон шибко большой, на пути ни одной станции с телеграфом.

Адъютант покрутил головой – шею сдавливал тугой воротник, вышел из аппаратной, размышляя, кaк доложить начальнику об отсутствии связи со «Святой Руси», имеющей задание подавить при подходе к Царицыну все огневые точки противника, первой ворваться в город, захватить стратегически важный вокзал?

«Атаман, узнав, что бронепоезд не подает о себе знать, выместит на меня накопившуюся злобу, как уже бывало не раз. Потом, правда, остынет, извинится… Однополчане считают, что я попал на тепленькое местечко, у Краснова как у Христа за пазухой, завидуют моей карьере и не ведают о тяжелом характере атамана…»

Адъютант не спешил вернуться, закурил.

Оставшись одни, телеграфисты разговорились:

– Отчего шпарил открытым текстом?

– Нет времени шифровать, да и подгоняют. Коль красные перехватят депешу, ничего страшного не случится, им все равно «Святую Русь» ни в жизнь не задержать, у бронепоезда пара пушек, пять пулеметов, солдат две роты.

– Считаешь, возьмем Царицын?

– Сомнения нет, как пить дать завтра будет наш. Могу спорить на что угодно, что вскоре искупаемся в Волге. У атамана сила, красным с нею не совладать, оружие исключительно иностранное, а у врагов одни берданки да штыки.

– Царицын еще тот орешек, как бы не сломать об него зубы…

Срочная депеша:

Всем узлам связи. Сообщите время прохождения литерного состава «Святая Русь».

2

Жаркое марево медленно текло к раскаленному горизонту. Воздух курился над прожаренной землей, железнодорожным разъездом 206-й километр, станционным зданием с облупленными стенами, стрелкой, водокачкой, пакгаузом и семейкой чахлых, запыленных тополей возле горы шлака. Все млело от жары.

– Настоящая у тебя Африка, от пекла скоро рельсы расплавятся. – Магура расстегнул на гимнастерке пуговицы, закатал рукава, похвалил себя, что предусмотрительно оставил в городе тельняшку, сменил сапоги на туфли.

– Африка не Африка, а что-то вроде нее, – согласился милиционер Ляхов. – Когда становится совсем невмоготу, мозги отказываются служить, спасаюсь на Дону. Жаль, далековато до него, на обратном пути взмокнешь так, что хоть выжимай. – Когда в последний раз лил дождь? – Уж и забыл. За лето ни капли не упало. – Как прикажешь звать? – Лучше без фамилии – Аристархом. – Впервые слышу подобное имечко, – признался чекист. Ляхов согласился:

– И батяня с маманей о подобном не имели понятия. Именем наградил поп, отомстив за преподношение за крещение. А где родителям было взять деньжат? Бедней их в хуторе не было. Принесли гречку, шматок сала… – Аристарх Ляхов разгладил ладонью усы цвета спелой ржи. – Надолго к нам?

– Зависит от тех, кого ссадили с поезда. Начнут на допросе юлить, врать – пpoмучаемcя не один час. Коль произошла ошибка, задержали напрасно, без оснований, извинимся, посадим на первый проходящий состав, чтоб продолжили путь. Аристарх нахмурился:

– Врагов революции, как борзая, чую за версту, ни разу не сделал промашку. Арестовал недобитую контру. Бежали к Деникину с Красновым. Спасибо бдительному пассажиру, раскусил соседей в вагоне, понял, кто рядом, и на остановке меня позвал. У обоих руки холеные, не знающие труда. Курят дорогие папиросы. Держатся гордо, не подступись. – Проверю подозрения. Коль ошибся… – Не мог ошибиться! Один типичный военный с высоким званием, но переоделся в штатское, другой гражданский, пороха не нюхал.

У обоих документы – липа чистой воды. Спешили в Ростов к вражьей силе.

– Говоришь о двоих, а прежде назвал троих.

– Третий интереса не представляет. Мелкое жулье, каких ныне пруд пруди, встретишь на каждом шагу, подобные шарят по чужим карманам, лезут в квартиры, не упустят, что плохо лежит. Пацан, лет не больше пятнадцати. Сказал, что сирота. А первые два – типичные контрики.

– Случается, что борзую нюх подводит, берет не тот след, делает стойку не на дичь, а на посторонний предмет.

Аристарх дернул себя за ус.

– Собака может ошибиться, а я ни в жизнь. Во-первых, у одного военная выправка, ходит, печатая шаг. Чистый полковник или даже генерал. Врет, плетет о себе несусветную чушь. Ты их потряси как следует, вытряси правду. На мальчишку время не теряй – молоко на губах не обсохло. Позарился на чужое добро, не поспей я вовремя, устроили бы самосуд, – Ляхов положил перед Магурой отобранные при аресте документы, серебряный портсигар с выгравированной на крышке надписью:

Генералу Селищеву И. И. за заслуги перед Отечеством.

Николай II

– Важная вещица, для хозяина весьма ценная, даже бесценная. Но портсигар мог принадлежать другому лицу, задержанный мог его купить, украсть, наконец найти, – высказав сомнения, Maгуpa отложил портсигар.

Ляхов поспешил возразить:

– Подобное не теряют, не продают даже при голоде, а берегут пуще собственных глаз.

– Если документы фальшивые, должны быть и настоящие. Хорошо обыскал?

Аристарх почесал затылок, взлохматил волосы.

– Тут, признаюсь, промашку сделал. Забыл про обыск и за это чуть жизнью не поплатился. Начал составлять протокол, а задержанный, не будь дураком, выхватил револьвер, скомандовал: «Руки вверх, лицом к стенке!». Пришлось подчиниться, иначе получил бы пулю. Сделал вид, будто перетрусил насмерть, душа ушла в пятки. Попятился, отвернулся и через плечо, не целясь, сбил своей «мухобойкой» с врага фуражку, затем обезоружил.

– Что за «мухобойка»?

Аристарх смутился.

– Покажу, условие – не смеяться. Подобное дамочки держат в ридикюле или зимой прячут в муфте, чтоб было всегда под рукой. – Ляхов взмахнул рукой и в ладони оказался миниатюрный револьвер. – Калибр несерьезный, но запросто ранит или даже убьет.

От колечка на рукоятке револьвера в рукав гимнастерки милиционера уходила резинка, стоило Аристарху разжать пальцы, как резинка утянула «мухобойку» под мышку.

– Хитро, – похвалил чекист. – Жаль, мой маузер подобным образом не спрячешь.

– Когда желаешь знакомиться с арестованными?

– He станем терять время. Побеседую с твоими задержанными, определю, кого отпустить подобру-поздорову, а кого забрать в Царицын. Начнем с мальчишки, с ним, думаю, хлопот не будет. Приводи.

Ляхов ушел.

«Нет резона долго тут задерживаться, – решил Магура. – Дело не стоит выеденного яйца, особенно с пацаном. И без знакомства ясно, что это беспризорник, каких ныне пруд пруди, встретишь в любом подвале, на чердаке. Другое дело, хозяин портсигара, это точно кадровый военный с высоким званием – тут Аристарх не ошибся. С таким придется повозиться, сразу не расколешь, но мне терпения не занимать, и не от такого добивался правдивых показаний».

Магуpa подошел к лавке с ведром, сделал несколько больших глотков, крякнул от удовольствия. Затем принялся знакомиться с актом задержания малолетнего безбилетника, чьи анкетные данные милиционер записал со слов мальчишки.

Акт

Мной, Ляховым А. И., составлен настоящий акт допроса ссаженного с поезда 8-бис гражданина приблизительно пятнадцати годов, назвавшегося Рукавицыным Павлом, отчества не знает по причине сиротства, подкинутого в детский приемник, откуда сбежал два года назад.

Утверждает, что не воровал, а реквизировал у буржуев присвоенный ими у трудового народа провиант, принадлежит к беднейшей части человечества, пострадавшей от гнета царизма.

Стоит на твердых позициях равноправия, повсеместной отмены частной собственности. При обыске обнаружено: 46 тыс. рублей, складной нож, картинка аэроплана, коробок спичек, два яблока.

3 – Присаживайся, в ногах правды нет.

– А где теперь правду найдешь? Немало находился, поездил, а правду ни разу не встретил. – О правде и кривде поговорим позже. Пока садись.

– Уже вдоволь насиделся в кутузках и тут со вчерашнего дня.

– Если останешься стоять, будем не на равных – ты на ногах, я на стуле.

– С начальниками, вроде вас, никогда не стану равным. Не сажусь, чтоб успеть увернуться, коль схватите за шкирку, наградите тумаком, шишку набьете, синяком наградите. Привык, чтоб давали волю кулакам. К тому же с пустым брюхом сподручней стоять – сутки не имел во pтy даже крошки, на ваших глазах могу дуба дать, умереть во цвете лет.

– Это ты-то голоден? – не выдержал и ринулся к беспризорнику милиционер. – А кто слопал миску вареной картошки, умял каравай хлеба, выдул кринку молока? – взбешенный беспардонной ложью, Аристарх схватил мальчишку за грудки, тряхнул с такой силой, что вся спесь с Пашки слетела.

– Ну ел, ну выпил! Про смерть к слову пришлось…

Магура попросил Ляхова отпустить мальчишку. Повторил приглашение ceсть, и Пашка опустился на табурет, с опаской стал коситься на выведенного из себя милиционера.

– Поговорим без протокола, так сказать, по душам, – предложил Магура.

– Уважаю задушевные беседы, – согласился Пашка, заправляя в штаны вылезший подол рубашки, и вновь стал играть роль бесшабашного, много повидавшего, испытавшего, ничего не боящегося. Заложил ногу за ногу, покрутил босой ступней и ловко послал плевок в растворенное окно.

Магура не мог не улыбнуться, наблюдая, как мелкий жулик изображает из себя крупного вора, чуть ли не главаря банды, уголовника с громадным количеством тюремных сроков, которому нипочем очередной арест. Всем своим видом Пашка говорил: «Меня на мякине не провести. Опасаться нечего, как малолетку не станут долго держать под запором, определят в приют, откуда вновь дам деру… Ни одного очевидца, как лез в чужой мешок за жратвой, нет, все свидетели остались в поезде, а он укатил, не догнать. Милиционер в спешке не записал показания, выходит, не в чем меня обвинять, должны выпустить на волю. Стану от всего открещиваться, не из такой передряги выпутывался».

В тишине было слышно, как не успокоившийся от нахальства парнишки тяжело дышит Аристарх, как Магура постукивает карандашом по столу.

Первым паузу нарушил Пашка:

– Имейте товарищи-граждане сострадание к круглому сироте, жертве прогнившего капитализма, проклятого царизма. Перед вами настоящий пролетарий, с которого революция сорвала цепи оков.

Не гася улыбки, Магура попросил:

– Поубавь пыл, жертва капитализма. Куда путь держал?

– А никуда, – признался Пашка. – Желал увидеть новые края, где не голодно. Мне подавай простор – я не таракан за печкой. Из транспорта выбираю поезда, где в зимнее время в ящике под вагоном не дует, летом ложусь под лавку, чтоб не попасть на глаза контролеру, на новом месте осмотрюсь и дальше качу. Я вроде путешественника.

– Путешественники не зарятся на чужое добро, – вставил Ляхов.

– Не чистил трудовой народ с мозолями на руках, обирал только богатеев.

– С классовыми врагами следует бороться иными средствами, не обворовывать, а давить на их сознательность, приобщать к полезному труду, делать строителями новой жизни. Перековка бывших, понятно, дело нелегкое, надо запастись терпением. Что прикажешь с тобой делать?

Ответ у Пашки был готов, как говорится, вертелся на языке:

– Отпустить на все четыре стороны.

– И вновь станешь лазить по карманам? От мелких преступлений быстро перейдешь к крупным.

– Так ведь голод не тетка. Не был бы голодным, не брал чужого. Теперь стану умнее и уже не попадусь.

– Отпустил бы, да боюсь скатишься до проникновения в чужие квартиры, а это – форменный бандитизм, возьмешься за нож, а то и за револьвер. Лучше отвезу в Царицын, чтоб помогли с жильем, устройством на работу.

– Уже говорил и могу повторить: привык к свободе.

– Тогда пошлем на пароход юнгой, поплаваешь, увидишь мир. На пароходе свободы хоть отбавляй – дыши полной грудью сколько влезет.

– Без документов не возьмут.

– Милиция и ЧК окажут помощь. Заболтались с тобой, ступай умываться, а потом завтракать.

От второго завтрака Пашка, понятно, не отказался и вышел во двор к многоведерной бочке.

«Помочь надо парнишке проститься с воровскими замашками, раскрыть глаза на положение в стране, одним словом, повоспитывать», – решил чекист и произнес:

– Только так и не иначе.

– С кем гутаришь? – удивился Ляхов.

– Сам с собой, – смутился Магура.

– Говорил, что не станешь долго возиться с парнем, а развел с ним волынку. Нечего на шантрапу время тратить, такие мешают строить новую жизнь, следует без лишних разговоров сметать с пути, чтоб не путались под ногами.

– И Пашку смести?

– К стенке, понятно, не ставить, патроны пригодятся для красновцев, а всыпать по первое число ремнем, чтоб стало неповадно воровать.

– Ремень, верно, не повредит, – согласился Магура. – Но может и озлобить. Парень неглуп, подобных ему надо учить уму-разуму не битьем.

Ляхову нравоучения не понравились.

– Вести других задержанных?

– Начнем с того, кого назвал генералом. Послушаем, что станет плести.

Магура посмотрел в окно, увидел, как Пашка плещется возле бочки, решил и сам освежиться. Снял и оставил на лавке ремень с кобурой, гимнастерку, предложил Ляхову присоединиться к водной процедуре.

У бочки не было ни кружки, ни черпака. По примеру Пашки чекист набрал воду в пригоршню, плеснyл себе в лицо.

– И ты раздевайся, – позвал Ляхова, но тот прислушался, напрягся.

– Состав к нам спешит на всех парах. Идет без расписания. И не из Царицына, а из Ростова.

Аристарх застегнул на гимнастерке пуговицы, двинулся к пакгаузу и водокачке, но сделал лишь пяток шагов, как с отвратительным воем над головой пронесся снаряд, разорвавшись возле пристанционного дома, поднял гору земли.

Первым, как положено при артобстреле, распластался на земле не раз прежде попадавший в подобную ситуацию Магура, следом тоже самое сделал Пашка, последним милиционер. Чекист дождался, чтобы грохот смолк, вскочил на ноги.

– В укрытие!

Прятаться было негде, да и поздно – новый взрыв с горячей, наполненной едкой гарью волной оторвал Магуру от земли и сильно шмякнул обратно.

Из переговоров по внутренней связи бронепоезда:

– Докладывает ротмистр Дерюгин! Нема красных на разъезде, никого не видать.

– Кто позволил открывать огонь?

– Виноват, ваше благородие! Хотели для острастки пальнуть пару раз, пристреляться.

– Наряд вне очереди! Продолжайте движение.

– Никак не могем, путь застил вагон. Сгорел весь.

– Немедленно освободить путь!

– Слушаюсь!

4

Оглушительный грохот, поднятая чуть ли не до небес земля на какое-то время лишила Ляхова способности ориентироваться. Аристарх потряс головой и увидел неподалеку чекиста и беспризорника. «Живы! Крови не видно, знать, не ранены!»