Текст книги "Оставь страх за порогом"

Автор книги: Юрий Мишаткин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Старушка перебила:

– Не желаю ничего слушать! Не спорь, меня не переспоришь! Прекрати пререкаться и марш в постель! Обойдутся без Лапина, как прекрасно обходились после отправки в отставку с нищенским пенсионом. Вспомни, как директор твоего разлюбезного Эрмитажа граф Лунц вышвырнул за дверь, вместе с обер-церемониймейстером Толстым наплевал на твою многолетнюю службу, научные изыскания, поиски и находки утерянных шедевров, помощь в их реставрации. Изволь лечь в постель, накрыться одеялом, положить в ноги грелку! – Старушка приблизилась к переминающемуся с ноги на ногу Магуре: – О какой консультации может идти речь, когда музеи закрыты, на дворе ужасная погода, а супруг почти при смерти? Ко всем хворям у Вольдемара подагра, в нем еле теплится жизнь. Как можно тащить больного черт знает куда да еще ночью? Имейте совесть и сострадание к человеку преклонных лет, годящемуся вам если не в деды, то в отцы!

Старушка говорила, как заведенная, и Магура понял, что заставить ее умолкнуть, тем более увести супруга, не удастся.

«Способна кричать до утра, а время поджимает. Легче разоружить роту юнкеров, справиться с тремя налетчиками, нежели проводить работника музея в Смольный».

Лапин сделал к жене несмелый шаг.

– Верунчик, умоляю успокоиться. Ты же слышала, что необходима моя помощь как специалиста по западноевропейскому искусству минувших веков. Как-никак я единственный не только в столице, а и во всей стране, кто досконально разбирается в искусстве Италии, Франции, Испании, других стран, не раз приглашался для экспертиз новых поступлений в музеи.

– Это точно, знаниями богаты, – подтвердил Магура.

Вольдемар Лапин поднял дрожащую руку с оттопыренным указательным пальцем, привстал на цыпочки.

– Слышала? Я нужен, притом позарез и сейчас. Проведу консультацию и тотчас вернусь, беспрекословно выполню все необходимые процедуры. Кашель, к счастью, прошел, температура нормальная…

Он не успел договорить, жена резко перебила, загнала мужа в угол.

– Помолчи, береги горло, тебе вредно разговаривать! Может начаться бронхит, он перейдет в воспаление легких, от которого два шага до кладбища! Эти революции окончательно сведут с ума! Людям давно не до твоего искусства, для них главное – демонстрации, митинги, манифестации! Требуют мира, а сами взялись за оружие! Какая может быть консультация, когда на улицах стреляют? Чем напрасно спорить, пытаться меня разжалобить, давить на сознательность, полоскай рот и пей молоко с содой!

Лапин горестно вздохнул, вышел из угла к матросу.

– Не знаю, как вас называть – господин или товарищ, но она, – Лапин кивнул на жену, – ни за что не отпустит, ляжет на пороге, не даст через себя переступить. За годы супружества я достаточно хорошо изучил ее характер. Если не потеряли желание увести меня, то арестуйте.

Просьба удивила матроса.

– Не было такого приказа.

– А вы без приказа, иначе она, – искусствовед кивнул в сторону жены, – встанет стеной, которую ничем не прошибить, настоит на своем, как уже бывало не раз. Нам ее не переубедить. Ничего не остается, как увести под конвоем.

Магура понял, что старик во многом прав и, вытянув из деревянной кобуры маузер, щелкнул курком.

– Одевайтесь и потопали!

Старушка плюхнулась в кресло.

– Верунчик, я вынужден подчиниться силе, – Лапин чмокнул жену в щеку, замотал шею шарфом, влез в пальто, нахлобучил на голову шляпу. Спускаясь по крутой лестнице, он продолжал разговор: – Прежде довольно часто привлекали к оценке полотен, скульптур. Безошибочно определял возраст произведений, их авторство, легко отличал фальшивку от оригинала. Не хвастаясь, скажу, что до ухода со службы справедливо считался лучшим специалистом. До войны с Германией удостоился поездки в Древний Рим, где быстро обнаружил ряд подделок, доказал, что оригиналы находятся в других галереях, за что наградили большой медалью Академии…

На улице Лапин направился к остановке, забыв, что в позднее время трамваи не ходят.

– Нам в другую сторону, – поправил Магура.

– Но Императорская картинная галерея, как и Русский музей, именно там, куда направляюсь.

– Нам в Смольный, – уточнил матрос.

Лапин замер, точно одеревенел. О том, что Смольный институт занят несколькими партиями, искусствовед был достаточно наслышан, к тому же кадетский листок «Русь» называл членов РСДРП(б) германскими шпионами, продавшими Россию за тридцать сребреников, открывшими врагам фронт, зовущими к бунту, который приведет к страшным бедам, разрушениям, смерти ни в чем не повинных. У Лапина не было оснований не верить газетам. Из печати и разговоров услышал прежде незнакомые слова «Советы, комиссары, ревком», имена Ульянова-Ленина, Троцкого, Зиновьева, Рыкова, других лидеров большевиков. Законопослушный искусствовед считал императора отцом Отечества, царскую власть незыблемой, дарованной Богом. Когда стало известно об отречении Николая II, отправке его с семьей в сибирскую ссылку, решил, что наступил конец России, надеяться больше не на что и не на кого.

– Простите, я кажется ослышался. Вы изволили назвать Смольный? – заикаясь, спросил Лапин. – Извините, вы большевик?

– Точно так, – подтвердил матрос.

– Но я, но вы… Никак не предполагал… Сказали, что нужна консультация, но не уточнили кому. Прошу покорнейше извинить, но у меня действительно простуда, тяжелый кашель, в груди хрипы, в боку колет, необходим постельный режим…

Магура всмотрелся в упавшего духом старика, успокоил:

– У нас полечим. Напоим горячим молоком с содой, и всю хворь как рукой снимет.

Лапин втянул голову в плечи, глубже спрятал в карманы пальто руки и побрел по безлюдной улице, ругая себя за то, что не внял супруге, пошел против ее воли.

До Смольного они не проронили ни слова. Лапин понуро шел впереди, Магура за ним, точно искусствовед мог улизнуть, пришлось бы догонять, ловить. Заговорил Лапин лишь в комиссариате.

– Глубоко сожалею, но произошло досадное недоразумение. Ваш покорнейший слуга очень далек от политики, всегда держался от нее подальше, ни во что не вмешивался, не вступал в споры, жил по закону: моя хата с краю. Так что совершенно напрасно соизволили поднять с постели тяжелобольного, вывели в окутанную беспросветной мглой улицу, где легко сломать ногу, получить на ветру воспаление легких. Прошу, нет, требую…

Ятманов подошел к доставленному.

– Товарищ Лапин Вольдемар Лазаревич?

– Не ошиблись, – искусствовед демонстративно смотрел мимо комиссара.

– Можете снять пальто, – предложил Ятманов. – Сквозняков тут нет, температура комнатная, так что здоровью ничего не угрожает. Что касается недомогания, то среди народных комиссаров имеются квалифицированные, дипломированные врачи, которые окажут помощь. Лично я фельдшер. Глядя на ваш бодрый вид, не скажешь, что больны, – не спрашивая согласия, Ятманов взял руку Лапина, достал карманные часы, проверил пульс. – Наполнение хорошее.

Лапин засмущался:

– Не стоит беспокоиться, благодарю за внимание.

– Не повредят горячий чай и аспирин. – Ятманов выглянул в коридор, распорядился принести кипяток. – Разрешите представиться:

уполномоченный ревкома по делам искусства, руковожу комиссариатом. С товарищем Магурой уже знакомы, других наших сотрудников представлю позже, – комиссар имел в виду спящих в углу на разостланной шинели девушку и солдата в мятой, застиранной до бела гимнастерке, галифе, ботинках с обмотками. Девушка по-детски шевелила пухлыми губами, солдат похрапывал.

Ятманов продолжал:

– Время, сами знаете, чрезвычайное и события также чрезвычайные. После свержения старой власти, отправки в отставку Временного правительства зашевелились, подняли головы, вышли из нор деклассированные элементы, всякие бандитские группировки, погромщики, жулье. Каждый весьма опасен не только для жителей столицы, других городов и весей, но и культурного наследия. Нельзя допустить, чтобы во время налаживания работы транспорта, банков, противоборства с контрреволюцией из музеев и частных коллекций безвозвратно пропали ценнейшие произведения искусств. К примеру, вчера на вокзале задержали человека с гобеленами XVI века, двумя полотнами картин, которые вырезали из рам, обмотали ими тело, чтобы таким образом вывезти за рубеж. Буквально час назад обворовали квартиру доцента университета, унесли столовый сервиз на двадцать четыре персоны, гравюры, не считая наличных денег. Подожгли ювелирный салон. Нападают ясным днем прямо на улицах – отбирают с применением оружия дорогие кольца, колье. Настала пора начинать бескомпромиссный бой со всеми, кто зарится на чужое, в первую очередь на народное достояние. Скажем, собрание непосредственного участника убийства Распутина графа Юсупова, в чьем дворце немало картин, скульптур, изделий известного ювелира Фаберже – все следует сберечь, а чтобы не ошибиться, что спасать, необходимы опытные люди. Вы, как никто другой, осведомлены о картинах, бронзе, скульптурах. – Ятманов взял со стола листок. – Скажем, картина «Завтрак» кисти художника Веласкеса. Расскажите поподробнее.

Лапин приосанился, простился со страхом и обидой.

– Если приказываете…

Комиссар поправил:

– Просим.

Лапин расстегнул пальто, снял шляпу, поискал, куда бы ее положить и оставил в руке.

– Извольте, если это интересно. Названное полотно принадлежит кисти несравненного испанского живописца, портретиста XVII века Родригеса де Сильва Веласкеса. Первую четверть века работал в Севилье, писал сцены из народной жизни – по-испански «бодегонес», в том числе – «Завтрак». Несмотря на молодость автора, полотно отличается сложной композицией, художник сумел проникнуть в характеры изображенных персонажей. Ему присущи чувство гармонии, тонкость и насыщенность колорита. Вначале написал большое полотно, затем повторил его в малом, сложным путем попавшим в нашу страну. Еще Поль Гоген назвал кисть Веласкеса…

Ятманов понял, что искусствовед сел на любимого конька, может долго рассказывать, и перебил:

– Что изображено на картине?

– Пересказывать живопись, как и музыку, бесполезно. Художник изобразил трех испанцев за столом с яствами в таверне. У старика тщательно выписаны мудрые глаза, выразительные лица и у двух других. В красках, освещении присутствуют сдержанность, лаконизм. С годами картина поменяла несколько стран и хозяев.

Ятманов поблагодарил и разбудил красногвардейцев, которые со сна стали тереть глаза.

– Магуру представлять не буду, а это Надя Шапоренко и Иван Никитин, в комиссариате с первого дня его организации. Маловато нас, но каждый стоит троих – я не о себе, а о товарищах. Есть установка незамедлительно взять под охрану «Завтрак», получить от хозяев обязательство сохранить картину. Просим помочь не совершить ошибок, чтобы не принять подделку за оригинал – работаем пока точно на ощупь, делаем первые шаги, оступаемся. Как справитесь с делом, товарищи сразу проводят домой.

– Но я… но мне… – замялся Лапин.

Комиссар успокоил:

– Работы на час, от силы на два.

Лапин пошевелил губами, собрал на лбу морщины, подумал, что грешно не воспользоваться представившейся возможностью хотя бы временно вернуться к любимой деятельности, по которой успел изрядно соскучиться.

– Я готов, весь в вашем распоряжении.

С излишней поспешностью, словно комиссар мог передумать, застегнул пальто на все пуговицы, нахлобучил на голову шляпу, замотал шею шарфом.

Заявление Комиссариата по охране музеев и художественных ценностей:

Товарищи петроградцы!

Мы убедительно просим всех граждан приложить усилия к разысканию по возможности всех предметов, похищенных из Зимнего дворца в ночь с 25 на 26 октября и к возвращению их коменданту Зимнего дворца.

Скупщики краденых вещей, а также антиквариата, у которых найдут похищенные предметы, будут привлечены к законной ответственности и понесут строгое наказание.

Письмо в Совнарком графа С. Шереметьева:

Спешу выразить благодарность комиссии за заботу о Кусково. Я бы был очень рад, если комиссия, художники С. Ю. Жуковский, В. Н. Машков нашли возможность посетить Кусково и ознакомиться с теми ценностями, которые там хранились. До сего времени в Кусково все благополучно, и распространившиеся сведения о расхищении не соответствуют действительности.

6

Шквальный ветер с Балтики гнал по небу рваные тучи, вспенивал в каналах воду, на крыши домов, мостовую ложился снег и тут же таял.

Лапин чувствовал себя словно на кафедре перед внемлющей аудиторией и продолжал просвещать троих, с кем свела судьба, приходилось бодрствовать:

– Наиболее значимая в столице коллекция произведений искусств собрана за многие годы в Императорской галерее, начало которой положила вполне образованная Екатерина II. Следуя версальской моде, желая перещеголять других королей, ошеломить зарубежных гостей, императрица выделяла колоссальные суммы для закупки ценных картин, скульптур, бронзы. Кстати, Эрмитаж, творение архитекторов Растрелли, Кваренги, был предназначен изначально не для проведения балов, великосветских приемов, а именно для выставок. Слово «Эрмитаж» означает «пустынное убежище», что не соответствует истине – все знают, как много хранится в стенах дворцового ансамбля. По приказу первой дамы Российской империи послы приобретали где только могли наиболее значимое, позже коллекцию пополняли другие цари, музей богател на зависть монархам Европы… Солдат Никитин перебил:

– Заслушался, складно рассказываете. Имею интерес: сколько стоит картина, за которой идем?

Лапин опешил: «Боже, он ничего не понял! Считал, что имею дело с более-менее культурными, а для них имена Веласкеса, Репина, Крамского пустой звук!»

– К вашему сведению, милостивый государь, истинное искусство не поддается оценке в рублях. Творения великих живописцев – дороже золота!

Магура собрался приструнить обидевшего искусствоведа Никитина, но в разговор вступила Надя Шапоренко:

– Не знала, что все меряешь рублем. Про другое спросил бы – к чему революции этот самый Веласкес, будто других дел нет. Нынче чуть ли не за каждым углом контрики, готовы задушить на корню Советы, всадить нож в спину, а нас ни свет ни заря посылают спасать какую-то картину! Кому она нужна?

Лапин не мог простить подобное утверждение, вытянул из воротника голову:

– Глубоко ошибаетесь, барышня! Веласкес с мировой культурой необходим, чтобы человечество не скатилось до питекантропов, не взяло дубинки и не пошло с ними на мамонтов! Веласкес будет нужен и вашим детям с внуками. Когда в назначенный Всевышним срок закончим свое земное существование, Веласкес продолжит радовать потомков, делать их мудрее, честнее, благороднее. Замечу, что хотя Веласкес был придворным живописцем, его творчество близко демократической Испании, он изобразил не придворную знать, а простых жителей Пиренейского полуострова, ремесленников!

Доводы не убедили Надю.

– У революции дел невпроворот, а нас погнали за картиной, будто ничего нет важней.

Магура решил прекратить пререкания, поставить точку в разговоре:

– Со всякими контриками само собой будем бороться. Что до искусства, то после полной победы революции, упрочения Советов поведешь детишек в музей. Так и так, скажешь, любуйтесь картинами, которые прежде радовали одних буржуев. Трудовой народ, кого держали за рабов, завоевал полное право стать культурным, образованным.

Матрос, как умел, убеждал девушку и думал, что напрасно ее включили в патруль, во-первых, малолетка, нет и семнадцати, во-вторых, революция – сугубо мужское дело.

Ветер кружил под ногами обрывки газет, листовок. Не горел ни один фонарь, окна домов плотно закрывали ставни, шторы, сквозь которые не проникал свет. Питер, казалось, обезлюдел, лишь четверо шагали по мостовой. Магура достал полученный у комиссара листок, сверил указанный адрес с табличкой на углу улицы.

– Где-то рядом Преображенская, жаль, спросить некого.

– Спросите меня, – предложил Лапин. – Приду на помощь с радостью. Горжусь званием коренного петербуржца, в городе выросли родители, деды и бабки. За прожитые годы изучил все районы, даже проходные дворы. Нужная вам Преображенская в следующем квартале.

– И я по рождению тутошний, но спроси, где какая улица с домом, не отвечу, – признался Никитин. – Как появился на божий свет, сразу увезли в деревню под Псков, там на ноги встал, оттуда в армию забрили, еще… – на полуслове солдат осекся. Сорвал с плеча винтовку, передернул затвор: – Вылазь, да живо, не то схлопочешь пулю! У меня стрельнуть не задержится, мигом отправлю к праотцам!

Дуло трехлинейки уперлось в стиральную доску, за которой у стены сидела на корточках девчушка лет десяти.

– Тю! – присвистнул Никитин. – Думал, контра хоронится, а это пигалица.

Шапоренко помогла девочке встать.

– Чья будешь?

Девочка не ожидала ничего доброго от незнакомцев, испуганно смотрела на винтовку.

– В услужении состою, барыне по хозяйству помогаю. Нас четверо, я, мамка и двое братишек, только они не помощники хлеб зарабатывать, еще пузыри пускают…

– А где отец?

– С войны не возвернулся, в Румынии похоронили.

– Чего тут ночью делала?

– Барыня наказала утром постирушку устроить, а доски-то нет, пришлось за ней к знакомым бежать. Хозяйка сильно строгая, чуть что не по ней, сразу серчает. Сейчас, поди, ругает, что запозднилась.

Никитин взял стиральную доску, улыбнулся в усы.

– Меня в деревне такая же ждет, собирался проведать, да революция удержала, – обернувшись к маленькой кухарке, спросил: – Как кличут?

– Катюхой.

– Где проживаешь?

– Рядышком, – девочка забрала доску и стремглав бросилась за угол.

Командир патруля всмотрелся в жестяную табличку с названием улицы, номером дома.

– А нам с Катюхой по пути было.

Александр Блок:

Что же вы думали? Что революция – идиллия? Что она ничего не разрушает на своем пути? Что народ паинька? Что сотни мужиков, провокаторов, черносотенцев, людей, любящих погреть руки, не постараются ухватить то, что плохо лежит? И, наконец, что так «бескровно» и так «безболезненно» разрушится вековая распря между «черной» и «белой» костью, между «образованными» и «необразованными»?

7

Баронесса отпрянула от окна.

– У дома военные, с ними штатский! Дай-то Бог, чтоб прошли мимо своим путем. Напрасно не внял просьбе, не покинул город.

– Вас беспокоит не моя безопасность, а сохранение Веласкеса, – уточнил Эрлих.

– Как можешь подобное думать? Да, волнует и судьба картины. Где гарантия, что сейчас или спустя час, день не взломают дверь, чтобы забрать картину, если получат отказ, станут пытать, даже убьют? Не желаю завершать жизнь мученической смертью!

– Вам вредно волноваться.

– Не могу, как ты, оставаться спокойной. Как можно не волноваться, когда угрожает опасность? Прекрасно знаешь из всемирной истории, что восставшая чернь сотворяет с привилегированным классом. Солдатня люто ненавидит «золотопогонников», винит, что гнали под пули, унижали, и готова смести со своего пути!

– Для волнений не вижу причин. Утром ни меня, ни Веласкеса не будет в доме и в столице.

– Ты снял холст, чтобы…

– Без рамы, подрамника картину можно свернуть трубкой, спрятать под одеждой, на дно чемодана. Когда окажусь в Европе, постараюсь как можно скорее вывезти вас из Питера.

Сигизмунд не пожелал матери спокойной ночи и прошел в отцовский кабинет. Уселся в кожаное кресло, вытянул ноги.

«Маман справедливо беспокоится за картину. Деклассированные элементы, которых немало в столице, действительно могут прийти, если не за Веласкесом, о котором не имеют понятия, то за столовым серебром, стенными часами, прочим, что приглянется, и заодно заберут картину. Так стоит ли ждать утра, не лучше ли поспешить на вокзал? Удачно, что запасся новыми документами, иначе кадрового офицера сразу пустят в расход, учителя из провинции не тронут, даже не обыщут… Наплевать, что однополчане посчитают дезертиром. Не я первый, кто покинул фронт, нарушил присягу, данную новому, названному Временным, правительству[6]6
  Большинство членов Временного правительства, министров 26 октября увезли в Петропавловскую крепость. Защищавших Зимний офицеров, женский батальон разоружили и отпустили под честное слово. При штурме дворца погибло 5 матросов, один солдат, из защищавших никто не пострадал.


[Закрыть]. Неужели правда, что все его члены арестованы или убиты? По всей вероятности, это так, иначе в городе шли бы уличные бои. Без сомнения, в столице немало тех, кто готов вступить в противоборство с восставшими».

Эрлих пододвинул к себе массивную пепельницу, достал отцовский портсигар с монограммой «Р. Э.», выудил папиросу с длинным мундштуком, прикурил от горящей свечи.

«Бегство с фронта было вынужденным, иначе поступить не мог, следовало подумать о будущем семьи, ее благосостоянии, которое зависит от Веласкеса… Продавать не поспешу, отдам полотно на хранение в один из швейцарских банков, где оно будет в полной сохранности. Когда с восстанием покончат, жизнь в России войдет в привычную колею, вернусь в страну. Пока поживу в Берне или Париже…»

Как мог, оправдал себя, что покидает страну без матери, оставляет ее в городе, ставшем почти фронтовым, где неизвестно, что будет завтра.

«Уеду ненадолго, как обещал. Маман ничего не угрожает, единицы знают о ее баронетстве. Дама в летах, вдова, бриллианты давно проданы. Что касается собственности в виде особняка, то он почти потерян. Первый этаж заселили потерявший ногу офицер и оставшаяся без крыши над головой после пожара учительница с дочерью. Мне оставаться, чтоб охранять маман, чревато последствиями: сына генерала, офицера без лишних разговоров поднимут на штыки».

Проведенные в дороге ночи дали о себе знать, Эрлих уронил на письменный стол голову, бессильно опустил руки.

Френсис Дэвид Роланд[7]7
  Френсис Д. Р. помогал в борьбе с назревавшей второй революцией в Питере, оказывал финансовую помощь Временному правительству, содействовал позже интервенции, заговорам против советской власти.


[Закрыть], посол США в России:

Считаю невозможным, чтобы новая власть – так называемое Советское правительство – продержалось в течение долгого времени.

Газета «Дейли телеграф» 30 октября 1917 г.:

Советское правительство во главе с неким Ульяновым-Лениным, как сообщили официальные, вполне информированные источники, может пасть в любой момент, и ни один здравомыслящий человек в мире не станет утверждать, что оно сумеет продержаться больше месяца.

8

Первому терпение изменило Никитину. Солдат шагнул к подъезду с козырьком, нажал кнопку звонка, потом несколько раз ударил кулаком в дверь. – Поглядим, что за сны буржуазии снятся. За дверью робко спросили: – Кого надобно? Магура потребовал: – Открывайте! – Не велено-с. Строго наказано никого не пущать, особливо ночью. – Открывай, не то шарахну «лимонкой»! – пригрозил Никитин.

Магура осуждающе покачал головой, дескать, негоже пугать, и сам постучал с такой силой, что швейцар, опасаясь, что рухнет дверь, поспешил отворить.

– Охранять поставили, чтоб посторонних ни-ни…

Никитину не понравилась ливрея старика.

– Не министр ли будешь? У тех тоже мундиры обшиты позументом и бороды чисто архиерейские, – увидев в трясущихся руках старика ружье-берданку, попросил: – Убери, не то от страха стрельнешь.

– Ружье не заряжено, – признался старик. – Держу для острастки.

– Случается, что и незаряженное стреляет. Веди к хозяевам.

– Спят барыня, не берусь беспокоить…

Магура отстранил швейцара.

– Кто кроме хозяйки проживает?

– Жильцы, летом по ордерам заселили, – желая услужить вооруженным людям, залепетал старик. – В полуподвале учительница с дитем малым как вдова погибшего на войне, дальше отставной унтер в годах со своей старухой и рядом работник кладбища. Последних двух в доме нет, унтер с супругой уехали в Торжок, а кладбищенский – среди крестов и могил.

– Веди к учительнице, – потребовал матрос.

Лапин попробовал остановить:

– Стоит ли беспокоить в столь позднее время, нарушать сон ребенка?

Ответа искусствовед не дождался – ведомые швейцаром трое одолели несколько ступенек в полуподвал, на стук в дверь вышла женщина с испуганно бегающими глазами.

– Учительница?

– Да, преподаю в рабочей школе на Выборгской русский язык и родную литературу.

Из тесной прихожей патруль прошел в сводчатую комнату, где в кроватке с сеткой спала девочка, с обрамленного черным крепом портрета на стене смотрел мужчина в военной форме.

Магура первым понял, что заглянули в квартиру напрасно. Собрался извиниться за вторжение, причиненное беспокойство и увидел, что Шапоренко заинтересовала обложка книги. На гравюре был изображен Демон, распластавший крылья над гребнем гор.

– А книга, по всему, буржуйская! – Надя недобро покосилась на учительницу, и та не выдержала:

– Как вам не совестно обзывать Лермонтова? Его царь сослал на Кавказ под пули горцев, и там подло убили на дуэли!

Магура дернул девушку за хлястик на пальто, вывел из квартиры, где Никитин осуждающе втолковал Наде:

– Нет в тебе революционного чутья, про сознательность уж молчу, и понятием Бог обидел. Грамотная, а Лермонтова буржуем обозвала. Раз он побывал в ссылке по милости царя-кровопийцы и с жизнью простился, знать, нашенским был, за революцию.

Лапин по-иному взглянул на неказистого с виду Никитина: «Простолюдин, вырос в российской глубинке, где о культуре не имеют ни малейшего понятия, все заботы о хлебе насущном, овладел лишь письмом и счетом, а мыслит оригинально и верно, не чета всяким снобам, кичащимся образованием».

На втором этаже Магура постучал в дверь с медной табличкой.

– Можно посильнее, – посоветовал швейцар. – Барыня, видать, спит. Два годочка минуло, как муженька схоронила – царствие ему небесное. Высокий имел чин, а не считал зазорным здороваться, по праздникам одаривал целковым.

Никитин собрался ударить кулаком в дверь, но та растворилась, на пороге с канделябром в руке выросла баронесса.

– Чем обязана столь позднему визиту? Никого не приглашала и не жду. Ошиблись адресом? Или явились, чтобы ограбить? Тогда разочарую – поживиться нечем, все ценное давно продано или сдано в ломбард. Чтоб напрасно не терять время, можете сразу уйти. Если пришли утолить голод, то предложу лишь холодную перловую кашу.

– Кто будете? – перебил матрос.

Баронесса просверлила Магуру ненавидящим взглядом.

– С вашего позволения, вдова участника войны на Балканах, почетного гражданина Аккермана. Живу на пенсион за мужа, еле-еле свожу концы с концами.

У Магуры не было ни желания, ни времени слушать грузную женщину с хищным носом, легонько отстранил ее с пути и вошел в квартиру, следом проследовали Никитин с Шапоренко и, чуть помедлив, не дождавшись приглашения, Лапин.

Первым на пути патруля оказался кабинет, где стены заставили книжные шкафы, стоял письменный стол. Следом шла гостиная, за ней спальня и детская. В первой комнате внимание красногвардейцев ничего не привлекло, другое дело в гостиной, где на видном месте висели картины: на одной изображена миловидная девушка с блюдечком в руке, на другой – гарцующий на коне молодцеватый гусар, на следующей незамысловатый натюрморт.

Баронесса нарушила молчание:

– Я жду объяснения. Соизвольте объяснить, чем обязана визиту в столь поздний час?

Магура откашлялся в кулак.

– Именем военно-революционного комитета…

Баронесса перебила:

– Пардон. Впервые слышу о подобном.

– Именем Петроградского Совета рабочих, крестьянских депутатов, – пропустив слова хозяйки квартиры мимо ушей, заявил матрос, но баронесса не дала договорить:

– Пардон, мне известно лишь узаконенное, созданное на основе всеобщего и равного голосования Учредительное собрание[8]8
  Оставшиеся на свободе министры создали новое правительство, сумели получить из банка на свои нужды 40 млн рублей. Правительство просуществовало недолго, до 25 октября (7 ноября) 1917 г. Учредительное собрание было распущено 7(20) января 1918 г. по решению ВЦИК.


[Закрыть], а также центральный орган государственной власти, высший исполнительный орган – Временное правительство.

– Было да сплыло, приказало долго жить ваше правительство, – заметил Никитин.

Магура добавил:

– Недолго заседать и учредиловке. – Не позволяя хозяйке забрать инициативу в свои руки, матрос невозмутимо продолжил: – Именем трудового народа имею приказ проверить наличие ценного произведения искусства под именем «Завтрак», получить письменное обязательство в сохранении картины.

– Имеете в виду полотно кисти Веласкеса? Должна разочаровать: названная картина не здесь, а в Императорской картинной галерее или в ином музее.

– Извините, – не выдержал и вступил в разговор Лапин. – Но в названном вами Зимнем выставлен иной «Завтрак», так называемый «парадный», большого формата. Согласно всем каталогам, есть и меньшего размера, находящийся у частных лиц.

Словно подтверждая сказанное, напольные часы пробили десять раз.

– Настаиваете, что Веласкес здесь отсутствует?

– Верно меня поняли. Если не верите, можете искать сколько угодно, хоть всю ночь или до окончания света. Предупреждаю, беззаконие не потерплю, пожалуюсь куда надо и кому надо на форменное самоуправство.

– Все будет согласно закону, – Магура снял с себя пулеметную ленту, расстегнул бушлат и приказал патрулю начинать обыск.

Газета «Новая жизнь» 27 октября 1917 г.:

Исполнительный комитет гвардии Преображенского резервного полка сообщает: в ночь с 25 на 26 октября на углу Миллионной улицы и Дворцовой площади был задержан неизвестный штатский, несший ящик с похищенными из Зимнего дворца вещами. Неизвестному удалось скрыться, похищенные вещи доставлены в исполнительный комитет, через посредство которого сданы коменданту Зимнего дворца.

9

Первым после безрезультатных поисков упал духом Никитин. Солдат плюхнулся в кресло, вытянул ноги, достал кисет, свернул самокрутку.

– Передых требуется. В голове помутнело, махорка поможет уму проясниться.

Магура поскреб затылок: «Видимо, пришли напрасно – адрес неверный. Извинимся за причиненное беспокойство и вернемся в Смольный, доложу, что приказ не выполнили не по нашей вине».

Собрался прекратить бесполезный обыск, вместе с товарищами и искусствоведом покинуть квартиру, а с ней особняк, как из коридора выглянула маленькая кухарка.

– Дяденьки, а они, – Катя-Катюха покосилась на хозяйку, – а они одну картинку со стены сняли, вот вам крест, – девочка хотела в доказательство, что говорит правду, перекреститься, но под испепеляющим взглядом баронессы вобрала голову в плечи. Шапоренко провела ладонью по льняным волосам девочки. – Говори, что знаешь, в обиду не дадим.

– Еще одна картинка завсегда тут висела, – девочка указала на простенок, где торчал крюк, на обоях был невыцветший прямоугольник. – Гость ту картинку снял… Магура подал девочке руку.

– Спасибо от имени революции. – Всмотрелся в крюк. «Вряд ли успели далеко унести, вопрос: где схоронили?» Взъерошил на затылке волосы и попросил Никитина: – А ну подсоби.

Вместе с солдатом отодвинул буфет и достал свернутый трубкой холст. Развернул, и все увидели сидящих за столом с яствами трех испанцев. В. В. Стасов:

Рембрандт и Веласкес – самые высокие из высоких, великие из великих для мира и бесценны для человечества. Пабло Пикассо: Сегодня Веласкес дает нам представление о людях его времени. Эдуард Мане:

Живописцы всех школ, окружавшие Веласкеса, по сравнению с ним чистые рутинеры. Он живописец из живописцев. Он гораздо менее поразил меня, чем восхитил.

10

В подворотне стоял пронизывающий тело холод. Чтобы не закоченеть, Сигизмунд приплясывал на месте, хлопал руками по бокам. «Надо было захватить шинель с шапкой! – поругивал себя поручик. – Меня оправдывает лишь то, что патруль свалился как снег на голову, не было даже минуты, чтоб одеться, бежал впопыхах… Зачем явились? Хорошо, если зашли просто погреться, попить чай, для паники нет причин… Напрасно расслабился в родных стенах, надо было забрать Веласкеса и вернуться на вокзал… – Гнал прочь всякие страхи: – Ошиблись адресом и вскоре уйдут… А пока попрошу приютить жильцов, пережду в тепле, пока незваные гости не покинут квартиру…»