Текст книги "Лев Троцкий. Враг №1. 1929-1940"

Автор книги: Юрий Фельштинский

Соавторы: Георгий Чернявский
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]

2. «Преданная революция»

Во Франции и Норвегии Троцкий отдавал много времени творчеству. Он стремился на базе своей усовершенствованной, как он полагал, марксистской методологии (то есть концепции перманентной революции и закона неравномерного и комбинированного развития), используя новые факты и документы, уточнить характер того социально-экономического и политического строя, который существовал в СССР, выяснить, по каким причинам революция, во главе которой стояли Ленин и он сам, не смогла непосредственно породить аналогичную волну революций на Западе и на Востоке, каким образом и почему сложилось «бюрократическое» сталинское единовластие, какой стратегический курс должны в сложившихся условиях положить в основу своей деятельности организации коммунистов-оппозиционеров по отношению к СССР.

Различные вопросы советско-большевистской действительности рассматривались Троцким в массе статей, писем и заметок, публиковавшихся в «Бюллетене оппозиции» и других журналах (главным образом во Франции и в США). Эти материалы можно разделить на несколько групп. Среди них были обращения к своим сторонникам, которые, как надеялся Троцкий, еще сохранялись в СССР в заключении, ссылке или подполье. Серьезным ударом по расчетам Троцкого на то, что внутри страны есть еще не «капитулировавшие» его приверженцы, было покаяние в начале 1934 г. дольше других державшегося Раковско-го. Троцкий, правда, всячески преуменьшал смысл и значение этой «капитуляции», даже назвал ее «холостым выстрелом», однако факт, что этому событию были посвящены сначала специальное обращение Троцкого к «большевикам-ленинцам», находившимся в СССР, помещенное как передовая «Бюллетеня оппозиции»[434]434
  Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1934. № 40. С. 1–3.


[Закрыть], а затем еще и отдельная статья[435]435
  Троцкий Л. Что означает капитуляция Раковского? // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1934. № 40. С. 12–15.


[Закрыть], говорил о прямо противоположном, о том, что очередной «выстрел» Сталина попал в точку и оказался для Троцкого очень болезненным.

Проблемам экономического развития СССР не уделялось сколько-нибудь значительного внимания. Исключение составлял весьма трезвый анализ «стахановского движения»[436]436
  Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1936. № 47. С. 4—10.


[Закрыть]. Правда, статья эта была написана Седовым (под псевдонимом Маркин), но в основе лежали указания и заметки его отца. Статья рассказывала о показном и пропагандистском характере движения, ведущего к социальной дифференциации рабочих, к ущемлению экономических интересов основной их части, не способствующему при этом индустриализации СССР.

Основное внимание Троцким уделялось все большему укреплению в стране «бюрократического слоя», который Троцкий трактовал со своей излюбленной позиции «генерального поворота вправо» высшего руководства СССР[437]437
  Куда сталинская бюрократия ведет СССР? // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1935. № 42. С. 1–5.


[Закрыть]. В качестве «тройственной формулы» этого поворота назывались отступление перед мировой буржуазией и реформизмом, экономическое отступление перед мелкобуржуазными элементами страны, политическое наступление на авангард пролетариата[438]438
  Там же. С. 4.


[Закрыть]. Совершенно очевидно, что Троцкий при этом не столько анализировал ситуацию, сколько выдвигал идеологические схемы, не многим отличающиеся от аналогичных пропагандистских лозунгов Сталина (и те и другие опирались, во всяком случае, на «марксистско-ленинские» догмы). Но по крайней мере в одном из пунктов Троцкий был весьма близок к истине, утверждая, что сталинизм представляет для СССР наиболее серьезную опасность, причем Троцкий писал именно об опасности сталинизма для «СССР», а не для населения и отдельных его представителей, хотя главное внимание в «Бюллетене оппозиции» в этот период уделялось нараставшей волне террора, особенно после убийства Кирова 1 декабря 1934 г.

Смысл этого зловещего события Троцкий уловил сразу же. Ему был полностью посвящен январский номер «Бюллетеня оппозиции», в котором были помещены всего лишь две статьи, и обе принадлежали Троцкому[439]439
  Троцкий Л. Сталинская бюрократия и убийство Кирова: Ответ американским друзьям // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1935. № 41. С. 1 – 10; Троцкий Л. Обвинительный акт //Там же. С. 10–12.


[Закрыть]. Автор конечно же тогда еще не предвидел грандиозного размаха задуманного Сталиным террора, но отдавал себе отчет в том, что готовится «амальгама», то есть «заведомо ложное пристегивание к убийству Кирова людей и групп, которые не имели и не могли иметь ничего общего с такого рода террористическим актом». Через непродолжительное время Троцкий начал придавать судебной «амальгаме» несколько иной смысл: он стал называть этим словом включение в одно следственно-судебное дело лиц, стоявших на различных политических позициях или даже не придерживавшихся каких-либо определенных политических взглядов, дабы максимально расширить масштабы обвинения и придать им гротескную бессмысленность, необходимую для запутывания и запугивания всего советского населения.

В заголовке одной из статей Троцкий назвал происходившие в СССР события «террором бюрократического самосохранения»[440]440
  Там же. № 45. С. 2–5.


[Закрыть]. Троцкий постоянно пытался найти новый «класс», на который опирается Сталин в своей деятельности. Этим новым господствующим классом Троцкий стал считать «бюрократию». Развертывавшуюся в СССР широкую волну арестов и судебных процессов он включал в общую схему господства этой «бюрократии», которая выделяла из своей среды вожаков типа Сталина. И одним из очевидных провалов этой примитивной теории Троцкого было то, что новая партийная «бюрократия» была подвластна Сталину, а не Сталин ей; и что именно эта «бюрократия» в первую очередь пострадала от сталинизма и почти полностью была изничтожена во время чисток. Так что вождь международной левой оппозиции вступал здесь в явное противоречие не только с действительностью, но и с некоторыми собственными оценками, в частности с многократными указаниями на то, что бюрократия в СССР не является социальным классом, а представляет собой только слой и что в стране формируется сталинская тоталитарная система.

Правда, столь противоречивое заявление понадобилось Льву Давидовичу в основном для того, чтобы безусловно и в превентивном порядке осудить возможные планы индивидуального террора одиночных или коллективных врагов советской власти против советских лидеров. Именно в подстрекательстве к террору и в организации терактов после убийства Кирова стала обвинять Троцкого советская пропаганда, карательные органы СССР и даже иностранные просоветские коммунистические деятели. «Не Сталин создал аппарат, а аппарат создал Сталина – по образу и подобию своему. Замена Кирова Ждановым ровно ничего не изменила в природе вещей… Замена самого Сталина одним из Кагановичей внесла бы почти так же мало нового, как и замена Кирова Ждановым», – писал Троцкий. Наученный горьким опытом поражений в личной борьбе за власть со Сталиным, Троцкий продолжал недооценивать хитрость и решительность генсека, ставшего главным и единственным советским вождем. Происходило это даже несмотря на то, что на XVII съезде партии в 1934 г. Сталин формально перестал быть генсеком и стал «всего лишь» одним из секретарей ЦК.

В середине 30-х гг. Троцкий предпринял усилия по организации международного движения солидарности и помощи политическим узникам в СССР. Он впервые выступил с этим призывом в сентябре 1935 г.[441]441
  Троцкий Л. Сталинская бюрократия и убийство Кирова: Ответ американским друзьям // Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1935. № 41. С. 1 – 10; Троцкий Л. Обвинительный акт // Там же. С. 9—10.


[Закрыть] Речь шла как о разоблачении сталинского террора всеми доступными методами, так и о сборе и пересылке средств «по известным… адресам». В то же время Троцкий отрицал общегуманитарный характер этого движения, хотя и соглашался на участие в нем коммунистов и социал-демократов. В отношении этих партий, однако, позиция оставалась двойственной: с одной стороны, Троцкий призывал к созданию «междупартийного и международного общества помощи революционерам», а с другой – решительно оговаривался, что идти на соглашение даже по вопросу о помощи можно только с «левыми меньшинствами».

По этому поводу у Троцкого, в частности, разгорелся спор с Цилигой. В письме от 3 января 1936 г. Цилига выражал сомнение в эффективности деятельности предлагавшейся Троцким комиссии для проверки актов террора в СССР. Практических результатов работы такой комиссии не будет, если в России не произойдет новая революция, хотя бы типа Февральской, предрекал Цилига. Тем не менее в сугубо пропагандистских целях он предлагал образовать комиссии борьбы против сталинского террора с участием социал-демократов и левых интеллигентов под лозунгами ликвидации концлагерей, освобождения конкретных лиц и доступа в Советский Союз зарубежных делегаций для проверки положения на месте[442]442
  Архив Троцкого. Фонд 13.1. Т-570.


[Закрыть]. Троцкий, однако, был возмущен как упоминанием о необходимости организации в СССР революции типа Февральской, так и еретическим предложением Цилиги о сотрудничестве с социал-демократами.

В феврале 1936 г. в Париже состоялось первое заседание комитета борьбы против сталинского террора, организованного по инициативе Цилиги. На нем, в частности, присутствовали Маргарита Росмер, Марсель Паз и профессор Шаллэ. Решено было составить меморандум и предложить его на подпись ряду лиц. Цилига, правда, сообщил Троцкому, что люди «не очень жаждут сталинской травли» и поэтому неохотно присоединяются к комитету[443]443
  Там же. Т-571, Т-572.


[Закрыть]. События показали, что комитет действительно оказался нежизнеспособным. Негибкое отношение Троцкого к гуманитарной задаче вызывало все большее недовольство его участников, прежде всего главного инициатора создателя комитета – Цилиги. Очередная ссора с Троцким произошла после того, как Цилига опубликовал статью против советского террора в русском эмигрантском меньшевистском журнале «Социалистический вестник». Троцкий знал о планируемой публикации и изначально дал на нее согласие, но затем передумал и потребовал от Цилиги отозвать статью. Цилига отказался, попытался объяснить Троцкому, что публикация статьи – пусть маленький, но все же удар по сталинистам, что в борьбе против Сталина необходимо объединять силы коммунистов, социал-демократов и анархистов, а не раскалывать их. Меньшевиков следует критиковать, писал Цилига, но за «доброжелательно-реформистское отношение к сталинскому правительству». Он призывал Троцкого работать сообща с другими группировками, несмотря на расхождения. «От Вашего поведения в великой степени зависит успешность борьбы против сталинской реакции и репрессий», – писал он 14 мая 1936 г.[444]444
  Там же. Т-574.


[Закрыть] Но фанатичный Троцкий остался неумолим. Комитет прекратил существование и остался случайным мелким эпизодом истории борьбы против сталинизма в Советском Союзе.

Внешнюю политику советского правительства и курс Сталина по сближению с западноевропейскими державами ради обеспечения коллективного отпора германской агрессии Троцкий считал капитуляцией перед мировым империализмом. VII конгресс Коминтерна, состоявшийся в 1935 г., он охарактеризовал как «ликвидационный конгресс»[445]445
  Бюллетень оппозиции (большевиков-ленинцев). 1935. № 46. С. 7—12.


[Закрыть], так как на этом конгрессе по указанию Сталина были приняты не только решения о создании Антифашистского народного фронта, но и о предоставлении компартиям значительно большей степени самостоятельности в определении своего курса и осуществлении его. Иными словами, там, где даже Сталин согласен был, по крайней мере публично, на блок с западными демократиями ради борьбы с фашизмом, дав разрешение компартиям пойти, наконец, на тактический союз с социал-демократами, там Троцкий продолжал оставаться убежденным раскольником, настаивающим на категорической невозможности совместной работы с европейскими «меньшевиками» по идеологическим причинам.

Разумеется, новую сталинскую политику нужно было воспринимать с серьезными поправками на действительность. Коминтерн продолжал оставаться советским подрывным институтом. Контроль Москвы над иностранными компартиями оставался очень жестким, сохранялась разведывательная сеть, созданная по каналам Коминтерна и курируемая советскими спецслужбами через органы Коминтерна. Продолжались тайные переговоры и прощупывания советского правительства в среде гитлеровского руководства, о чем Троцкий мог только догадываться, но не мог знать. Тем не менее даже после упрочения позиций нацистов в Германии и фашистов в Италии Троцкий исключал совместную работу с кем-либо, кроме троцкистов, исчислявшихся в худшем случае сотнями, в лучшем – тысячами, раскиданных по всему миру.

В норвежском изгнании Троцкий написал книгу, ставшую одной из наиболее значительных работ, посвященных текущему положению дел в СССР: «Преданная революция»[446]446
  Sinclair L. Trotsky. Vol. 2. Р. 1280–1283.


[Закрыть]. Она была завершена и опубликована первым изданием в 1936 г. На русском в Париже она вышла под более академическим названием «Что такое СССР и куда он идет?». Русское и иностранное издания несколько отличались, из-за чего нередко возникала путаница, и даже сегодня на русском книга существует в двух вариантах, под разными названиями[447]447
  Троцкий Л. Что такое СССР и куда он идет. Paris: IV Internationale-Rouge, 1971. См. современное издание: Троцкий Л. Преданная революция. М.: НИИ Культуры, 1991. Вып. 1–2.


[Закрыть], и многие ошибочно считают «Преданную революцию» и «Что такое СССР и куда он идет?» разными книгами.

Троцкий подписал предисловие к книге 4 августа 1936 г., то есть еще до того, как стало известно о первом «открытом» московском судебном процессе над Каменевым, Зиновьевым и другими участниками объединенной оппозиции 20-х гг., к которым в порядке «амальгамы» были притянуты еще и малознакомые населению лица, также обвиненные в получении и осуществлении шпионско-диверсионных заданий зарубежного троцкистского центра. Троцкий откликался на многочисленные аресты, судебные процессы, первые публичные смертные приговоры, но еще не мог себе представить, каких гигантских масштабов достигнет волна сталинского террора всего лишь через несколько недель после 4 августа.

Предисловие Троцкого отмечало, что книжный рынок цивилизованных стран завален изданиями об СССР, причем значительная их часть «все более окрашивается в благожелательные, если не восторженные тона»[448]448
  Троцкий Л. Преданная революция. Вып. 1. С. 4.


[Закрыть]. Всю эту литературу автор делил на три типа. Дилетантский журнализм, описательный жанр и «левый» репортаж были отнесены к первому типу. Второй составляли книги «гуманитарного, лирического коммунизма». К третьему причислялись работы «экономической схематизации». Назывались и многочисленные представители этих жанров. К числу представителей «дилетантского журнализма» Троцкий отнес Уолтера Дю-ранти, просоветски настроенного московского корреспондента газеты «Нью-Йорк тайме», получившего в 1932 г. за свои репортажи американскую Пулицеровскую премию, присуждавшуюся за выдающиеся заслуги в журналистике. В разгар голода на Украине Дюранти, в частности, писал, что голода нет, что Советский Союз экспортирует зерно и отказывается от продовольственной помощи, поскольку ситуация в СССР вполне благополучна, а «любые сообщения о голоде являются преувеличением или злобной пропагандой»[449]449
  The New York Times. 1933. August 24.


[Закрыть].

Анри Барбюса и Ромена Роллана Троцкий называл гуманитарными «друзьями» СССР. В предисловии к «Преданной революции» он с издевкой отмечал, что, прежде чем прийти к Сталину, первый написал жизнеописание Христа, а второй – биографию Ганди. Но Троцкий был не совсем прав, ставя двух писателей на один уровень. Барбюс был коммунистом и послушно выполнял заказы Кремля, в частности в своей раболепной книге «Сталин», где в специальной главе лил грязь на левую оппозицию и Троцкого. Роллан с энтузиазмом, при этом не бескорыстно, а за гонорары, восхвалял СССР, считая, что делает это для привлечения Сталина к совместной с западными державами борьбе против нацизма.

Не оставив камня на камне от всей этой литературы, которую он в целом определил как «социализм для радикальных туристов», Троцкий ставил задачу «правильно оценить то, что есть, чтоб лучше понять то, что становится»[450]450
  Троцкий Л. Преданная революция. Вып. 1. С. 5.


[Закрыть]. Верный своему «диалектическому методу», он предостерегал от фетишистского отношения к марксистской теории, заявляя, что она «не есть вексель, который можно предъявить в любой момент действительности ко взысканию»[451]451
  Там же. С. 93.


[Закрыть], и соглашался с тем, что новый опыт требует пересмотра, исправления ошибок и восполнения пробелов теории, пытаясь при помощи этого в общем-то тривиального положения объяснить вопиющее противоречие между теорией и советской действительностью. Он, однако, был не в состоянии прийти к выводу, что если теория не способна объяснить соответствующие факты, то она либо вообще не верна и ее следует отбросить, либо требует коренного пересмотра.

Несмотря на декларативную готовность совершенствовать теорию, Троцкий оставался коммунистом-утопистом, фанатиком и догматиком. Он исходил, вслед за Марксом, из того, что при социализме, как низшей фазе коммунизма, главной задачей является развитие производительных сил, а это приведет к «постоянному изобилию» жизненных благ, распределение которых не будет требовать «иного контроля, кроме контроля воспитания, привычки, общественного мнения»[452]452
  Там же. С. 41–42.


[Закрыть]. Троцкий игнорировал при этом природу людей, которых сам он как-то назвал «злыми бесхвостыми обезьянами»; факт того, что человеческие потребности растут быстрее, чем возможности их удовлетворения, и это само по себе является важнейшим положительным стимулом научного и технического прогресса. В отличие от Сталина, который твердил об обострении классовой борьбы и укреплении государства по мере продвижения СССР к социализму, Троцкий высказывал убеждение в противоположном, в том, что меры административного принуждения, а вместе с ними и само государство будут постепенно отмирать с каждым этапом экономического подъема социалистического общества. Но, переходя к прозе жизни, Троцкий вынужден был признать, что предвидение, будто «прозрачная и гибкая система Советов позволит государству мирно преобразовываться, растворяться и отмирать», не оправдалось, что жизнь «оказалась сложнее, чем рассчитывала теория»[453]453
  Троцкий Л. Преданная революция. Вып. 1. С. 239.


[Закрыть]. Так отнюдь без признания краха теории Троцкий вынужден был согласиться с тем, что в его теоретических построениях концы с концами не связать, по крайней мере применительно к советской действительности. Разобраться в этом запутанном философском клубке было невозможно.

В книге Троцкого отмечались важнейшие показатели промышленного роста СССР, размах индустриализации. Но уже в первом, так сказать «позитивном», разделе работы указывалось, что СССР остается изолированным государством, что капитализм сохраняет огромный перевес в отношении техники, организации и культуры труда, что показатели производства в СССР на душу населения, особенно в области легкой промышленности и сельского хозяйства, остаются крайне низкими. Деликатно не указывая, в каком именно направлении движется Советский Союз, автор сообщал, что СССР проходит через подготовительную стадию, заимствуя технические и культурные завоевания Запада. Кратко рассмотрев основные этапы хозяйственного развития СССР – от военного коммунизма через НЭП к индустриализации и насильственной коллективизации – Троцкий подробно остановился на катастрофических последствиях ограбления деревни. «Коллективизация представала перед крестьянством прежде всего в виде экспроприации всего его достояния», – писал он[454]454
  Там же. С. 35


[Закрыть], впервые называя вещи своими именами и не раскалывая крестьянство на «кулаков» и «деревенскую бедноту». Но и здесь Троцкий все-таки делал вывод, что «зигзаги» (всего лишь «зигзаги»!) советского руководства вытекали из бюрократических методов решения экономических проблем, а не из порочных установок «диктатуры пролетариата».

Троцкий пытался ответить на два коренных вопроса: действительно ли в СССР осуществлено социалистическое общество; действительно ли страна застрахована от опасности капиталистической реставрации не только в результате внешней интервенции, но и из-за событий, происходящих внутри СССР. Он доказывал, что в СССР тем не менее существует рабочее государство, которое еще не является социалистическим. Для определения типа государства как рабочего была привлечена только одна группа аргументов: отсутствие частной собственности на средства производства и наличие национализированной промышленности, принадлежащей государству. Однако, как подчеркивал Троцкий, в СССР наличествовало принципиальное противоречие между большевистской программой и советской действительностью: сохранение «буржуазного права» и сохранение «буржуазного органа» в лице все более усиливавшейся бюрократии, в виде становящегося все более деспотичным государства, выделяющего и поддерживающего привилегированное меньшинство – правивший слой.

Отдельная глава называлась «Советский термидор». Термидор, то есть, в понимании Троцкого, перерождение революции, превращение ее в собственную противоположность, рассматривался им как победа бюрократии. «Она победила всех этих врагов – оппозицию, партию и Ленина – не идеями и доводами, а собственной социальной тяжестью. Свинцовый зад бюрократии перевесил голову революции»[455]455
  Троцкий Л. Преданная революция. Вып. 1. С. 81.


[Закрыть], – образно писал Троцкий. Произошло политическое вырождение партии, которая сама стала средоточием бюрократии и свойственных ей методов властвования. Вывод о том, что сама большевистская партия стала бюрократическим инструментом, был для Троцкого весьма нелегким и потому исключительно важным, хотя подчас автор как бы по инерции забывался и говорил о власти не бюрократизированной партии, а о власти бюрократии над партией, Советами и профсоюзами.

Троцкому было особенно трудно найти социальные корни происшедшего «термидора», без чего он, со свойственным ему марксистским догматизмом, не мог никак обойтись. Он не был здесь последователен. Наряду с экономическими факторами он признавал чисто политические в лице самой бюрократии, «насади-тельницы и охранительницы неравенства». Но все же главным источником происшедшей советской трагедии он считал бедность и культурную отсталость масс. Именно она породила «повелителя с большой палкой в руках. Разжалованная и поруганная бюрократия снова стала из слуги общества господином его»[456]456
  Троцкий Л. Преданная революция. Вып. 1. С. 96–97.


[Закрыть].

Разносторонне рассмотрев рост социальных антагонизмов, включая расслоение пролетариата и противоречия колхозной деревни, которая едва приходила в себя после «грозного взрыва Гражданской войны»[457]457
  Там же. С. 109.


[Закрыть], критически рассмотрев проблемы семьи, молодежи, культуры, армии, внешней политики, Троцкий попытался дать определение того социально-политического устройства, которое в это время существовало в Советском Союзе. Он отвергал утверждение некоторых социал-демократов, что в стране установился государственный капитализм, а советская бюрократия превратилась в новый господствующий класс. Он полагал, что «вопрос о характере СССР еше не решен историей»[458]458
  Там же. С. 209.


[Закрыть]. Вопрос этот еще только мог быть решен, по мнению автора, в будущем – борьбой социальных сил как на национальной, так и на мировой арене.

Весьма смелыми, особенно имея в виду коммунистическое мировоззрение автора, были сравнения советского строя с национал-социалистическим режимом в Германии. Высмеивая «тайное голосование», намеченное в проекте новой конституции СССР (она была принята 5 декабря 1936 г.), он несколько легкомысленно отмечал, что «на тайное голосование не посягнул и Гитлер»[459]459
  Там же. С. 223.


[Закрыть]. В заключительной же части работы сопоставление гитлеровской и сталинской диктатур было более развернутым: «Мы приходим к неожиданному, на первый взгляд, но на самом деле непреложному выводу: подавление советской демократии всесильной бюрократией, как и разгром буржуазной демократии фашизмом, вызваны одной и той же причиной: промедлением мирового пролетариата в разрешении поставленной перед ним историей задачи. Сталинизм и фашизм, несмотря на глубокое различие социальных основ, представляют собою симметрические явления. Многими чертами своими они убийственно похожи друг на друга»[460]460
  Там  же.  С.  230.  Во  многих статьях  этого  периода  Троцкий  использовал  и термин  «тоталитаризм»  применительно  к  сталинскому  режиму  в  СССР  и  гитлеровскому режиму в Германии. Но он не вкладывал какой-либо научно-социологический смысл в этот термин, который оставался для него лишь хлестким определением жестокого, диктаторского, репрессивного режима.


[Закрыть].

Иными словами, Троцкий приходил к выводу, что нацизм в Германии победил потому, что запоздала мировая социалистическая революция, с пониманием, что, если бы в Европе произошла революция, в ней не осталось бы места фашизму. И на теоретическом уровне с этим, видимо, можно было бы согласиться. По Троцкому, национал-социализм в Германии стал альтернативой интернациональному социализму Маркса. Отказываясь от своих прежних предположений о том, что в СССР возможно мирное восстановление «социалистической» или «пролетарской» демократии, Троцкий становился теперь на точку зрения о неизбежности в Советском Союзе новой революции. Существовавшая в СССР политическая власть привела к такой деформации «рабочего государства», которая, по мнению Троцкого, могла быть ликвидирована только силой: «Пролетариату отсталой страны суждено было совершить первую социалистическую революцию. Эту историческую привилегию он, по всем данным, должен будет оплатить второй, дополнительной революцией – против бюрократического абсолютизма»[461]461
  Троцкий Л. Преданная революция. Вып. 1. С. 238–239.


[Закрыть]. Таким образом, Троцкий призывал к политической, но не к социальной революции, изобретя для этого новый устраивающий его термин: «бюрократический абсолютизм», созвучный с классическим вполне «классовым» абсолютизмом, с которым вечно боролись все революционеры, начиная с буржуазных.

Весьма неожиданным положением работы было утверждение о необходимости введения в СССР многопартийности. Речь, правда, шла о так называемой «социалистической» многопартийности, как если бы большевистским фракциям разрешили считаться отдельными партиями. Троцкий допускал лишь существование тех партий, программа которых предусматривала создание социалистического или коммунистического общества. Но само по себе упоминание о многопартийности говорило о некой трансформации взглядов одного из главных виновников ликвидации в России многопартийной политической системы.

Троцкий считал эту книгу «главным делом своей жизни»[462]462
  Там же. Вып. 2, С. 4.


[Закрыть]. Действительно, по аналитическому уровню, по степени обобщений эта работа стояла намного выше публицистических произведений о Сталине, которые при всей своей яркости уступали по силе анализа. Троцкий попытался разобрать и проанализировать законы мировых революций, а не отдельные интриги, преступления и предательства советского диктатора Сталина: «Каждая революция до сих пор вызывала после себя реакцию, которая, правда, никогда не отбрасывала нацию полностью назад, к исходному пункту… Жертвой первой же реакционной волны являлись, по общему правилу, пионеры, инициаторы, зачинщики, которые стояли во главе масс в наступательный период революции… Аксиоматическое утверждение советской литературы, будто законы буржуазных революций «неприменимы» к пролетарской, лишены всякого научного содержания»[463]463
  Троцкий Л. Преданная революция. Вып. 1. С. 76–77.


[Закрыть].

Конечно, «пионером», «инициатором» и «зачинщиком», первой жертвой «реакционной волны» Троцкий считал себя. Реакционным подавителем революции Троцкий видел Сталина. И это сравнение с классической Французской буржуазной революцией, очень устраивающее Троцкого, приходившего к выводу о «применении» общих классических революционных законов к революции в России, по тем же причинам не устраивало советских историков и партийных пропагандистов, утверждающих, что сходства между французской и советской революциями нет.

Книга «Преданная революция», являясь работой программного характера, легла в основу многочисленных международных и национальных документов троцкистов. Дискуссии по поводу «термидора», «господствующего слоя» или «господствующего класса», «политической» или «социальной» революции заполняли всевозможные съезды, конференции, совещания и собрания сторонников Троцкого со второй половины 30-х гг. Они приводили (и продолжают приводить) к расколам, слияниям и новым расколам среди крохотных, но воинственных групп и объединений международной левой оппозиции.