Текст книги "Был ли причастен К Радек к гибели К Либкнехта и Р Люксембург"

Автор книги: Юрий Фельштинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

При этом на собрании в цирке действовали очень ловко и очень бессовестно. Стоящий за социал-демократией рабочий класс верил, следуя словам Эберта, произнесенным в цирке Буш, в немецкую социальную и политическую демократию. Он не знал, что эта демократия была лишь мнимой, всего лишь маскировкой, чтобы с ее помощью преодолеть военное положение и потом еще раз сыграть в ту же игру.

Другие рабочие раскусили обман и попытались найти выход из этой сложной ситуации с помощью агитации и путем усиления и воспитания у рабочего класса чувства ответственности и боевой готовности. Реакция была заинтересована в том, чтобы помешать мирному развитию событий, потому что чем больше на передний план выступил бы мнимый характер "переворота", тем больше это вело бы к неизбежному оттоку масс, стоящих за социал-демократией, и переходу их в другой лагерь, что затруднило бы ее политику. Кроме того, надо было привлечь на свою сторону не только рабочие массы; очень важно было также создать себе почву во внешнеполитическом отношении. Этой цели служили инсценированные столкновения и так называемые бои "Союза Спартака".

Если социал-демократия утверждает, что была вынуждена воспользоваться помощью военных из-за политики "спартаковцев" и независимых, то это неверно. Это доказывает хронология событий. Эберт уже 7 и 10 ноября 1918 г. заключил союз с Максом Баденским, Гренером и Гинденбургом и тем самым отдал себя в их руки, т. е. в то время, когда силы [спартаковцев] вообще еще не появились на арене. До процесса Гренера даже Шейдеман ничего не знал о соглашении между Гренером и Эбертом.

52. Как тогда действовали, видно из рассказа Шейдемана о том, как он возвращался во время "спартаковских дней" после совещания с Гинденбургом и Гренером в Касселе 16 января 1919 года. Он говорит о том, что предоставленный в его распоряжение специальный состав должен был постоянно изменять свой маршрут, потому что внезапно оказалось, что станция, через которую он должен был проезжать, занята "спартаковцами" (с их стороны ему угрожала опасность), и он прибыл в Берлин с большим опозданием. Там же Шейдеман рассказывает об ужасных опасностях, которые грозили ему и Эберту, когда они работали в рейхсканцелярии; как им приходилось после окончания работы задворками и окольными путями возвращаться домой. Воспользоваться парадным входом они не могли, потому что там их подстерегали наемные убийцы. Они осторожно спускались черным ходом, пробирались садами, перелезали через заборы, а им вслед гремели выстрелы.

Конечно, это был всего лишь маневр, чтобы как следует напугать Шейдемана. То же самое в свое время практиковали в Штутгарте – это было доказано на процессе по делу Мюнценберга и его товарищей (Бертеля, Рюгга и др.), на котором я вел защиту. И в тот раз по приказу офицеров всему вюртембургскому правительству во главе с Блоссом пришлось отправиться в башню, потому что это было необходимо для их безопасности, учитывая угрозу коммунистического восстания. Все обвинение провалилось. Этот психоз страха, который испытывало правительство, эта ложь, были необходимы. Можно ясно себе представить злорадство офицеров по поводу трусов, с которыми им пришлось иметь дело.

Так же, как удалось запугать отдельных людей, те же круги попытались нагнать страху на весь народ и на весь мир, инсценировав для этой цели беспорядки, и в большой степени им это удалось. Насколько это удалось, показывает, например, статья сотрудника газеты "Nationalzeitung" Кобера, который в No 47 издания "Schweizer Illustrierte" за 1943 г. описывал свои впечатления во время "спартаковских дней" в Берлине. Он описывает, как во время его визита к Зойфу – вместе с ним был также Ратенау – снаружи внезапно раздался ужасный шум, и потом вбежал бледный от страха слуга и сказал, что перед домом вооруженная толпа. Эти люди хотят обыскать дом, потому что здесь якобы плетутся реакционные интриги и тайно присутствуют иностранцы.

В статье "О народном восстании" Зойф рассказал, что ему пришлось обедать в своем кабинете, потому что там он был фактически осажден отрядом матросов, что во время обсуждения ими сельскохозяйственных вопросов внезапно появился бледный от страха слуга, [сообщивший], что люди начальника полиции Эйхгорна в возбуждении утверждают, что в доме находятся монархически настроенные офицеры, собирающиеся совершить путч. Полицейский отряд хорошо вооружен и противиться их требованию не следует. [Вскоре] они покинули здание.

Как потом заявил Зойф, им ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Они вышли из здания и снаружи наткнулись на бушующую толпу вооруженных людей с повязками. Но под влиянием Ратенау, остававшегося все это время спокойным, они вместе со своим начальником в скором времени успокоились и ушли. Во время беседы, которую вел с ними Ратенау, люди Эйхгорна особенно ругали коменданта города. При этом Кобер отмечает как особенно курьезный факт то, что Вельс был начальником Эйхгорна и таким образом их собственным начальником.

В действительности Эйхгорн как начальник полиции был совершенно независим от коменданта города. Прежде всего эти люди вообще не были людьми Эйхгорна, его полицейский отряд в то время подчинялся одному начальнику, носил повязки и был весьма дисциплинированным. Здесь речь шла о простом представлении с участием "наемных актеров", представлении, которое устроили с целью пустить пыль в глаза иностранным журналистам.

В течение короткого периода времени то тут, то там происходили взрывы; как правило, бомбы взрывались в помещениях общественных зданий. Однажды я был по делам в старом уголовном суде и затем вышел в коридор, связывающий старый уголовный суд с новым, чтобы пойти в комнату адвокатов. Оказавшись в этом коридоре, я увидел в нескольких шагах от себя мужчину, который с чем-то возился. Увидев меня, он испугался. При этом у него из рук выпал какой-то предмет и с грохотом взорвался на полу. Очевидно, это была гремучая ртуть. Он сразу же бросился бежать по коридору. Я побежал за ним, однако догнать его не сумел, и только видел, что он побежал в сторону комнаты, где тогда располагался особый отдел работников отеля "Эден".

53. Московский процесс эсеров. У меня и у Розенфельда состоялась неофициальная беседа с одним из ведущих сотрудников министерства иностранных дел, насколько я помню, в комиссариате иностранных дел. Сразу после этого визита мы отправились в здание германского посольства, чтобы получить кое-какую информацию. Во время этой встречи представитель министерства иностранных дел проговорился, и нам стало ясно, что он имеет точную информацию о содержании беседы, которую мы незадолго до этого имели с русским "товарищем". Розенфельд был так же поражен, как и я.

54. Клара Цеткин довольно часто ездила из Берлина в Москву и обратно. Когда однажды я разговаривал с ней в Берлине вскоре после ее возвращения из Москвы, она сказала, что во время ее последней поездки с ней случилась странная история. Перед отъездом она спрятала в углу чемодана важную рукопись. На границе немецкие чиновники открыли чемодан и сразу же стали рыться в том месте, где была спрятана рукопись, и нашли ее. Очевидно, они знали, где она лежала.

По всей видимости, женщина, очень симпатичная, работавшая у Клары секретаршей, была шпионом. Одна история, случившаяся в Штутгарте во время процесса по делу Мюнценберга, уже тогда вызвала у меня соответствующие подозрения.

55. Все на свете, не важно, мертвое или живое, существует только как часть этого мира. Лишь человек существует одновременно и внутри и вне его. Он является и чувствует себя его частью и одновременно противостоит ему как самостоятельно мыслящее существо, как его критик. Таким образом мы получаем линию, по которой должно идти его развитие: развитие рода через развитие индивидуума внутри рода, развитие индивидуума. Но оно может происходить только в рамках целого, во взаимодействии с обществом, в зависимости от общества и свободы, с целью оптимального развития отдельного представителя и через него всего рода. Попытка представить отдельного человека только как часть целого и не учитывать его как индивидуум направлена против законов развития и потому в перспективе обречена на неудачу.

56. Во время разговоров мой отец вновь и вновь повторял, что и материалистическое понимание истории тоже обусловлено временем, что когда-нибудь развитие перешагнет и через него (теория труда, цель: политическое, экономическое и социальное освобождение угнетенных). Это грубое материалистическое понимание истории в той форме, в которой оно распространилось позднее, никогда не было позицией Маркса и Энгельса и, конечно, моего отца. Возьмите, например, письма Энгельса Блоху и остальным, посмотрите также предисловие к работе о гражданской войне, где он категорически предостерегает против проведения политики на основе такого понимания истории. Оглядываясь назад, мы хорошо видим то значение, которое имели для развития экономические интересы. Но политика, ориентирующаяся на будущее, должна остерегаться руководствоваться такой точкой зрения, так как нити слишком перепутаны, чтобы можно было понять их, глядя из современности. Политика требует совершенно другого отношения. Мой отец часто говорил: "Самой большой бедой для движения было бы, если бы во главе его встали теоретики, и если бы теоретики проводили свою политику".

57. На некоторых уголовных процессах, которые мне пришлось вести в Пренцлау, говорилось и о вероятности того, что отдельным революционным элементам удастся завладеть хранящимся на складе оружием. При этом выяснилось, что все это оружие непригодно для использования. Как только стали говорить о вероятности революционных возмущений, поступило указание вынуть из всего оружия разные важные детали. У стрелкового оружия, например, пулеметов, пружины, и спрятать их в другом месте. Поэтому оружие практически нельзя было использовать.

58. Инсценированные беспорядки преследовали несколько целей. Главной целью инсценированного "восстания" был обман внутри страны и за границей относительно действительной ситуации в Германии, создание психологической базы для возрождения старого режима путем раскола сил, принимающих участие в создании по-настоящему обновленной Германии и т. д., исключение действительно революционных элементов и изъятие оружия, которое во время войны и в первые дни революции попало в "посторонние руки". Сбор оружия, которое оказалось в руках у населения в результате войны; раскол масс, готовых и заинтересованных в настоящем обновлении Германии; устранение действительно революционно настроенных людей, способных к активному сопротивлению реакционным планам;

обман общественности внутри страны и за границей относительно действительной ситуации и создание психологической базы для возрождения Германии в старом духе.

59. Одним из самых злополучных лозунгов, который был брошен в революционное движение и который сыграл большую роль в его поражении, был лозунг диктатуры пролетариата. Это чисто научное понятие, политическое значение которого в полной степени зависит от конкретных условий. Ведь и Маркс и Энгельс неоднократно говорили, что социальный переворот вовсе не всегда и не везде должен происходить в насильственных формах и что нередко он может происходить мирным демократическим путем. В качестве примера того, что это вполне возможно, можно привести Швейцарию и Англию.

Но из-за того, что это понятие было в виде лозунга брошено в самую гущу политической борьбы, оно приобрело совершенно другой смысл, поскольку широким массам чисто теоретические представления были совершенно непонятны. Для масс – как рабочих масс, так и буржуазных – это в настоящий момент означало разрыв со всем прошлым рабочего движения, которое было нацелено на победу демократических – в первую очередь демократических– отношений в Германии, устранение старого военно-чиновничьего государства и замену его действительно народным государством. Этот лозунг создал и дал в руки реакции средства, позволившие актуализировать противоречивые интересы внутри всех кругов, выступающих за обновление Германии, интересы, удовлетворить которые предстояло лишь в будущем. Таким образом было расколото движение, направленное на обновление Германии, и ослаблены его силы.

Лозунг диктатуры пролетариата, не игравший до этого момента в современной политике никакой роли, был впервые брошен в массы как политическая цель и смысл революционного движения в середине декабря 1918 г., и это взорвало единство, существование в настроениях подавляющего большинства немецкого народа, относительно цели, достигнуть которую надо было политическим путем. В то время, когда самым важным было сохранить такое единство вплоть до разрушения старого государства насилия, в самую гущу движения была брошена взрывчатка. Это хуже, чем смена лошади на полном скаку. Я не знаю, чьей инициативой был этот безумный ход, в политическом эффекте которого не могло быть никаких сомнений, не могу сказать, что мой брат и, насколько мне известно, Роза не имели к нему никакого отношения. Я твердо убежден, что уже здесь мы имеем дело с контрреволюционными силами, с влиянием которых на истинно революционное движение мы сталкиваемся на каждому шагу. И здесь я хотел бы упомянуть еще два эпизода.

В первые дни революции появилась листовка, которая, в частности, обращалась к заключенным и требовала немедленно открыть все тюрьмы и освободить всех их обитателей. Под листовкой стояло и имя моего брата. Разумеется, реакция на эту листовку была крайне негативной. Когда я разговаривал об этом с моим братом, он объяснил мне, что, разумеется, не собирался подписывать эту листовку; его фамилию использовали без его ведома; и он сожалеет об этом так же, как и я, но не может компрометировать своих товарищей. Разумеется, листовка была весомым оружием во время травли революционного движения в целом и моего брата в частности. Тогда еще не было известно, как работала контрреволюция и как глубоко внедрились ее провокаторы.

60. Когда Эйхгорн был начальником полиции, я пришел к нему в его кабинет. Во время моего визита появился сотрудник уголовной полиции и доложил, что на площади Потсдамерплац распространяют антиеврейские листовки, что делать? Эйхгорн сказал, что их следует конфисковать. На это сотрудник возразил ему: "Но ведь мы не можем этого сделать, господин начальник полиции, у нас ведь свобода печати!"

61. Через некоторое время после убийства моего брата Клемансо в своей речи (кажется, он произнес ее на похоронах) упомянул его в том смысле, что он (брат) в принципе хотел того же, что и его отец. Он стремился к демократизации, политической и социальной модернизации Германии. Клемансо был прав; в основном это было именно так.

62. Насколько я помню, в свое время с разоблачением о немецких военных заводах и летных школах в России выступил в рейхстаге депутат Кюнстлер.

63. На протяжении долгого времени у моего брата Курта в Берлине лечился человек, утверждавший, что он летчик. По его словам, ему постоянно приходилось летать между Берлином и Москвой, и он доставлял в Германию деньги для Коммунистической партии. При этом он несколько раз показывал большие денежные суммы. Этот человек приходил на протяжении довольно долгого периода времени, регулярно, особенно во время русско-польской войны. Я пока только отмечаю этот эпизод, но не делаю никаких выводов.

64. Следует обратить внимание еще на один эпизод. Однажды, когда конкретно, я точно сказать не могу, но это был день, когда по улицам Берлина вели слонов из цирка от здания генералитета в сторону уголовного суда, вероятно, это было в первой половине двадцатых годов, я, как обычно, после обеда ехал на трамвае к себе в бюро. За уголовным судом недалеко от моста нам навстречу попались слоны. В тот же момент сзади выехал открытый военный автомобиль. В нем сидело несколько солдат. На заднем сидении слева сидел солдат с мешком на голове. Это точно был солдат, потому что я увидел на нем солдатские брюки и сапоги. На мгновение автомобиль замедлил ход, чтобы пропустить шествие. Затем автомобиль так же быстро поехал дальше, а трамвай повернул на Инвалиденштрассе. За мостом, в направлении движения автомобиля, находился парк, где проводились выставки, с большими воротами в сторону дороги, по которой ехал автомобиль. Въехал ли автомобиль в ворота, я сказать не могу.

Позднее в выставочном парке обнаружили человеческие останки, хотя там никогда не было кладбища или какого-нибудь другого захоронения. Никто так и не смог объяснить, откуда там взялись человеческие останки. Судебный врач, медицинский советник Штраух, выступавший тогда в роли эксперта, заявил, что речь идет об останках, которые находятся там уже давно. Но Штраух был очень ненадежным человеком. В судебных кругах было известно, что он делал заключения экспертизы за деньги.

И еще в одном случае, где речь тоже шла о военном преступлении, он также дал странное заключение: один вахмистр, находившийся "для особых поручений" в замке Шретенбург Шарлоттенбург, был убит выстрелом в затылок. Согласно заключению судебного врача (кажется, это был медицинский советник Штрасман или, может быть, Штермер), здесь шла речь о выстреле, который сам убитый произвести ни в коем случае не мог. По его мнению, это без сомнения было убийство. К тому же убитый находился под подозрением. Он признался, что совершил предательство. А предатели, как известно, подлежат тайному суду. В убийстве обвинили человека, против которого имелись серьезные улики. По требованию защиты на судебное разбирательство вызвали также Штрауха, и Штраух как эксперт утверждал, что, учитывая тип раны, вероятность самоубийства все-таки исключить нельзя. Обвиняемый был оправдан за недостатком доказательств.

Как уже было сказано, это был типичный выстрел в затылок. Чтобы произвести такой выстрел самому, надо было быть чуть ли не акробатом. Все закулисные стороны мне известны, здесь мне не надо строить предположений. Но незадолго до убийства ко мне в бюро пришел один вахмистр. Он хотел сделать какое-то сообщение. Я тогда не смог его принять, потому что у меня как раз не было времени, и попросил его прийти в другой раз, но он больше не пришел. Был ли этот человек тем, которого позже убили, я не знаю. Я предполагаю, что когда он приходил ко мне в бюро, за ним следили. Может быть, он сказал кому-нибудь, что хочет сделать сообщение, и я думаю, что это убийство было одним из нередких в то время политических убийств.

65. Это было время, когда очень не хватало металлов, часто происходили кражи металлических предметов, воровали даже металлические дверные ручки. Производились конфискации благородных металлов и ценных вещей сотрудниками уголовной полиции или теми, кто за них себя выдавал. В связи с одним из таких неоконченных процессов по делу о конфискации самозваными сотрудниками уголовной полиции я имел в своем бюро беседу с одним сотрудником уголовной полиции. Во время этой беседы он сообщил мне, что один из замешенных в этом деле людей – полицейский агент, и он и есть тот человек, который привез моему брату во время собрания на Зигесаллее 7 января 1919 г. ложное известие о захвате рейхсканцелярии и который на фотографии, где мой брат выступает с речью на этом собрании, стоит рядом с ним с вытянутой вперед рукой.

66. Однажды в полдень, это было в начале 30-х годов, я ехал из своей квартиры в бюро. Непосредственно перед моей остановкой на Шоссештрассе (когда я собирался выходить), человек, который довольно долго стоял рядом со мной, вдруг сказал мне: "Знаете, когда вы в тот раз были в Москве, я тоже там был вместе с вами". Это был маршрут No 11. Он шел от Александерплатц, к управлению полиции. К сожалению, мне как раз нужно было выходить.

67. Это было время пропаганды создания так называемых партизанских групп в Германии. Имперский суд вынес смертный приговор русскому агенту высокого ранга (Соколову?). Однажды ко мне в бюро пришли три молодых человека. Это были известные студенты Киндерман и его товарищи. Они конфиденциально сообщили мне, что собираются поехать в Россию и спросили, не хочу ли я дать им какие-нибудь секретные поручения для русских. Разумеется, я вежливо отклонил это предложение. Это были те трое, которых позднее в России предали суду по обвинению в подготовке покушения, нелегальном ввозе возбудителей болезней и ядов для этого покушения. Позже их обменяли. Вот один из примеров игры, которую вели между собой Россия и Германия. Русские передавали "покушавшихся" в Германию, а немецкое правительство использовало их в пропагандистских целях. За это немецкое правительство передавало покушавшихся в Россию, и там их тоже использовали в целях пропаганды. Без сомнения, подавляющее большинство сенсационных процессов, попытки саботажа и тому подобное, было заранее спланировано. Германско-русское сотрудничество явно просматривается и в процессе, жертвой которого стал начальник Генерального штаба (Червинский?). Очевидно, он сломал себе шею из-за конфиденциальных сообщений офицерам германской секретной службы, которые затем эту информацию передавали дальше в Москву.

В определенном смысле процесс против фон Вит[...] можно считать его противоположностью. Я считаю вполне вероятным, что за редким исключением обвиняемые позднее снова объявлялись в других местах, где им приходилось выполнять самые секретные миссии в рамках германско-русского [сотрудничества].

68. Нельзя не вспомнить также статью Радека, появившуюся перед занятием Рура, в которой говорилось об общем собрании с коммунистами и националистами в Бадене, а также совместный митинг националистов и коммунистов в Карлсруэ, на котором немецкий пролетариат призывали выступить против занятия Рура.

69. Можно вспомнить также книгу Кривицкого (псевдоним), в которой он рассказывает о своей деятельности в русской секретной службе, особенно в Испании. Факты, которые он сообщает о германско-русском сотрудничестве, в основном верны. Но он считает все это не заслуживающим внимания. В этот период сотрудничество было не только задумано, но и реализовано. И не только Сталин стремился к сотрудничеству. Оно осуществлялось уже более десятилетия. Сюда же можно отнести и недавно ("Nationalzeitung", No 165, 6.IV. 1944), прошедшую в прессе информацию о том, что Виктор Кравченко, член советской закупочной комиссии в США, вышел в отставку из-за "двойной игры" СССР в вопросе о сотрудничестве с США и Великобританией. В скором времени после выхода своей книги Кривицкий был убит. Русские агенты шли за ним по пятам. О деталях в свое время сообщалось в прессе.

70. Один известный берлинский коммунистический вождь содержался в следственной тюрьме (я не был его защитником). Когда я был в следственной тюрьме совсем по другому делу, один из служащих тюрьмы по секрету сообщил мне, что в настоящий момент с ним разговаривает барон фон Штум из министерства иностранных дел. Трудно себе представить, чтобы это была просто невинная беседа.

71. Следует вспомнить о том, что труп, после того как его [не могли найти] несколько месяцев, все же [нашли] в Ландверканале. В то время я задержался в Штутгарте из-за процесса по делу Мюнценберга и его товарищей и никак не мог уехать. В Ландверканале его могли бы и не заметить, но он был найден. Так как я отсутствовал, его [передали] Якобу. Как мне потом сказали, труп был [поврежден], но одежда на нем была не повреждена и были свежие краски, что было бы невозможно, если бы он находился в этом грязном канале полгода. Еще я хочу сказать, что нам уже раньше [передали] конфиденциальное сообщение, что труп давно находится в [каком-то] сарае.

72. Как известно, в свое время на процессе по делу о фальшивых франках был осужден князь Виндишгрец. В 1934 г. в одной венской газете появилось сообщение о том, что Виндишгрец пишет книгу, в которой собирается прямо и без утайки раскрыть, как все было в действительности в деле о фальшивых франках, в особенности всю подоплеку этого дела. Одновременно в одной венской газете появились отрывки из этой книги, суть которых заключалась в том, что Виндишгрец действовал в согласии с германским правительством, в особенности с военными и генералом Людендорфом. Полностью книга так и не была опубликована.

73. Роль "маршала" Тито. Согласно сообщению в печати (появившемуся, кажется, в феврале 1944 г.) он – бывший русский посланник в одном из государств на Балканах.

74. Обратите внимание на статьи "Новый мир Эдема" (Атлантическая хартия относительно мирных переговоров между Россией и Польшей и т. д.) и "Observer" в "Nationalzeitung", кажется, от 24.II.1944; и No 93 от 28.II.1944; и "Генералы остались" в "Arbeiterzeitung" от 25.II.1944.

75. Кагуляр во Франции.

76. Клаузевиц, стр. 1, I глава: "Что такое война?", второе определение:

"Следовательно, война есть акт насилия, совершаемый для того, чтобы заставить противника исполнить нашу волю". Согласно этому весьма верному определению, для определения понятия войны в политическом смысле в наличии должны быть два фактора – объективный и субъективный. Объективный состоит в применении силы, субъективный – в намерении, связанном с этим применением силы. Только в случае, если это намерение направлено на то, чтобы навязать нашу волю тому, против кого она применяется,– тогда эта война в политическом смысле. Если же в основе этого столкновения другое намерение, например, между военными сторонами существует тайное соглашение, и в действительности намерение ни у одной из сторон не направлено на подавление другой, а рассчитано на политическое воздействие на третью сторону, тогда это все-таки не будет война в политическом смысле, даже если внешне складывается впечатление войны и предпринимаются все действия, являющиеся составной частью настоящей войны.

Существует даже вероятность того, что в настоящей войне, которую ведет одна из сторон с третьей стороной, другая сторона выступает в союзе с этой третьей стороной, якобы чтобы помочь ей победить противника, в то время как ее истинное намерение заключается в том, чтобы подставить ножку третьей стороне, и повалить ее, и таким образом помочь одержать победу своему формальному противнику. Верно и то, что во всемирной истории такого еще не бывало; однако это возможно, а если что-либо возможно, то, как бы невероятно это ни звучало, но современная война – это война неожиданностей. В ходе этой войны маскировку как никогда раньше используют не только непосредственно в военной, но и в политической области. Используя парадокс, можно прямо сказать, что в современной войне чем что-либо невероятнее, тем оно вероятнее, так как тем больше возможный эффект неожиданностей. Ведь в современной войне уже было множество примеров этого. Вспомним хотя бы германско-русский пакт 1939 года. Не исключено, что в будущем мы столкнемся не только с подобными эпизодами, но и с еще большими неожиданностями.

Станет ли такая возможность реальностью, зависит в первую очередь от того, находятся ли затрачиваемые усилия (которые, естественно, как правило, довольно велики, так как внешняя форма должна быть идентична настоящей войне), риск и ожидаемые выводы, по мнению участников, в достаточно благоприятном соотношении.

80. Мы не будем говорить о демагогическом использовании в общем-то оправданных требований в реакционных целях, но следует особо отметить ловкость, с которой контрреволюция научилась использовать в своих целях самые честные революционные силы Германии. Это настоящий фокус, правда, его продемонстрировали не впервые. Например, пруссаки умели это делать еще в 1848-1849 годах.

81. Рейхстаг 9 ноября 1918 г. вечером. Мой брат должен был войти в правительство как народный делегат. Он вышел из комнаты, в которой происходило заседание, и увидел меня. Коротко проинформировав меня, он задал вопрос: "Тедель, что же мне делать?" Пожалуй, этот вопрос был адресован не мне, это был просто риторический вопрос, свидетельствовавший о том, что он много думал об этом. После этого, прежде чем я успел ответить, он снова зашел в комнату. Он отказался. Затем так называемые матросские делегаты потребовали, чтобы он согласился войти в делегацию для переговоров по заключению перемирия. Разумеется, он отверг и это предложение.

Конечно, тогда еще не было известно, какую игру ведет Верховное командование сухопутных войск, но было уже приблизительно ясно, к чему идет дело. Суть этой игры раскрывается в воспоминаниях принца Макса Баденского. По мнению Верховного командования сухопутных войск, в военном отношении летом 1918 г. ситуацию уже нельзя было спасти. Необходимо было добиться передышки для старой Германии. Поэтому принца Макса заставили послать предложение о перемирии. Принц Макс стал новым рейхсканцлером, и целью этого шага было продемонстрировать, что Германия действительно повернула в сторону демократической парламентской системы. Сразу же после того, как это предложение было сделано, и, следовательно, уже не могло быть взято обратно, командование сухопутных войск ушло в тень и попыталось свалить с себя всю ответственность за перемирие; и эта игра ему удалась. Интересно, что когда во время переговоров о перемирии Вильсон выразил сомнения в стабильности демократического режима в Германии, именно Шейдеман (см. мемуары принца Макса) заверил его, что малейшие сомнения в стабильности демократического режима в Германии являются чуть ли не оскорблением для Германии. Такой ответ и был дан Вильсону. Эти социал-демократы даже не заметили, что были простыми марионетками [военных].

Конечно, после того как предложение о перемирии было сделано и начались переговоры, нельзя было и думать о продолжении войны. Любая попытка в этом направлении привела бы лишь к долгожданному расколу в лагере Антанты. В этом отношении самым отрицательным фактором была позиция английской рабочей партии Макдональда. Дело в том, что они плохо знали Германию, а народы устали от войны. В преждевременном заключении перемирия уже были заложены ростки всего дальнейшего развития, и особенно современной войны. Правда, ее корни находились в еще более древних событиях. От наполеоновских войн вплоть до Крестьянской войны, в войнах 1870, 1866 и 1864-го годов и в Реформации с ее злополучным расколом Германии по вере. Ее позитивная движущая сила в первую очередь возникла из так называемого прусского духа, из насилия и угнетения, и они являются ее основой. То, что ни то ни другое не относится к тем фундаментам, на которые государственность может опираться на протяжении долгого времени, этого Германия до сих пор не смогла понять. Она побеждала в войнах, которые вела, в значительной степени с помощью обмана относительно природы этих войн, который создавал психологическую основу для ее побед. Но и в политической области на место лжи должна прийти правда, в той мере, в которой люди в состоянии ее понять.