Текст книги "Был ли причастен К Радек к гибели К Либкнехта и Р Люксембург"

Автор книги: Юрий Фельштинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

21. С Пиком связано и еще одно событие. Пауль Леви был арестован как заложник или по какой-то другой причине и находился в тюрьме Целле. Как адвокат я бывал у него. После нашей беседы один из охранников сказал мне – я подчеркиваю, что после многолетней адвокатской практики я хорошо знал многих охранников и пользовался их полным доверием, – что накануне здесь побывали несколько человек, вооруженных пистолетами и готовых силой освободить Леви. Он обратил их внимание на полную бессмысленность задуманного: надо же было понимать, что напротив расположена казарма сторонников Носке – напротив тюрьмы действительно находилась набитая "носкидами" старая уланская казарма – надо только "нажать на кнопку" и от них ничего не останется. Чтобы их не застали с оружием в руках, они по его совету убрали свои пистолеты и быстро удалились. Потом он сказал, что был бы не прочь сказать Пику, что если уж он пускается в такие дела, то совсем не к чему прогуливаться перед зданием тюрьмы – "носкиды" его обязательно заметят.

22. Глава Пик. Продолжение. После убийства моего брата и Розы состоялся памятный вечер – я думаю, 17 февраля 1919 г., в залах "София". Лео Иогихес и я сидели около входа в зал. [Ожидалась] речь Радека. Когда до нее дошла очередь, в дверях рядом с нашей ложей возникла толкотня и шум, довольно много людей проникли в почти заполненный зал, и во главе – Пик с листами бумаги в руках. Эти люди быстро разошлись по залу. Тогда и в нашу ложу вошел один человек, протиснулся мимо нас и уселся на свободное место. Мы подумали, что это один из опоздавших товарищей. Пик пробрался к месту оратора и объяснил, что Радек прийти не сможет, поскольку опасается ареста, но он дал ему [текст] своей речи, и сейчас Пик ее прочтет. И прочел. В наиболее удачных местах составленной в обычной манере речи вошедшие вместе с Пиком в зал – а в моем поле зрения оказались те, кто остановился около двери устраивали настоящую овацию. После окончания речи пришедшие быстро удалились. И человек в нашей ложе тоже хотел уйти. Изумленные его поведением, мы с Лео остановили его. Он вытащил почтовую карточку и сказал, что был вызван именно по почте. Впоследствии выяснилось, и было подтверждено другими людьми, сообщениями хозяев и управляющих предприятий – что все эти люди пришли вместе с комиссаром уголовной полиции (его имя я сейчас не могу припомнить, это был как раз тот, который руководил "поисками" тела Розы Люксембург), что он все время дожидался во дворе и что потом ушел вместе с этими людьми.

То, что Пик был тем человеком, который разрушил складывавшийся после поражения Капповского путча "единый фронт", естественно, при помощи призывов к "революционной тактике", хорошо известно.

23. Я был членом комитета, созданного прусскими властями для расследования событий, связанных с восстанием в Средней Германии. Вайсман тогда уже был комиссаром общественной безопасности и представлял в комитете правительство. Я попытался получить в его ведомстве некоторые документы. Кое-что я добыл, до другого добраться не удалось. Но во всяком случае, я установил, что вопреки установленному порядку велось два журнала регистрации входящих бумаг: один как обычно принято в учреждении, второй вели сам Вайсман и прикомандированный к нему помощник. Ознакомиться с этим журналом, так же как и с документами, которые в нем были зарегистрированы, мне не разрешили.

Во время работы комитета Вайсман наиболее охотно занимался случаями, когда восставшие проявляли особенную жестокость. Так, после одного из крупных столкновений поблизости от Халле у погибших солдат были обнаружены страшные экстраординарные увечья, вроде выдавленных глаз, отрезанных носов и т. п. Выяснилось, что действительно был некий молодой поденщик, который будто бы был схвачен взбешенными солдатами за нанесением этих самых увечий и тут же убит. Я тотчас взялся за расследование этого дела. Было установлено, что этот молодой человек не может привлекаться по данному делу как обвиняемый по чисто временным обстоятельствам– он покинул то поместье, в котором работал, лишь день спустя после нанесения этих увечий, т. е. тех, которые имели место под Халле. Далее, как выяснилось по актам, составленным военными паталогоанатомами, то, что выдавалось за увечья, было ничем иным, как обычными для крупного боя повреждениями трупов, оставшихся лежать на поле и попорченных зверьем (лисами и т. д.). Я приобщил заключения экспертов к своему докладу и актам ведомства по охране общественной безопасности. И тем не менее этот случай по-прежнему используется в пропаганде, например, в вышедшей примерно в 1934 г. брошюре.

Вайсман после моих настойчивых требований новых конкретных фактов соизволил показать мне фотографии. Но несмотря на мои настойчивые предложения он их так и не размножил. На нескольких фотографиях позже были обнаружены свидетельства того, что они были сфальсифицированы. И все-таки их демонстрировали общественности. Их выдавали то за спартаковские, то за польские, то за французские жертвы.

Во время расследования Вайсман утверждал, что для восстания было выделено около 100000 марок– вероятно, из русских источников. Но как-то впоследствии было установлено, что точно такая же сумма была отправлена в Баден (кажется, Карлсруэ или Манхайм), и там же выяснили, кто отправлял деньги – государственный комиссариат общественной безопасности. Речь шла об одной газетной заметке. То, что в государственном комиссариате деньги находились почти без присмотра, доказывает еще и тот факт, что когда в Силезии состоялось голосование, любой немец из рейха, который появлялся в зоне голосования, мог рассчитывать на крупную сумму денег, как например, независимая делегатка Агнес. Когда она появилась в зоне голосования и за какой-то надобностью обратилась в находившийся там немецкий участок, ей без лишних расспросов выдали на руки 4000 марок, и на ее удивленный вопрос, за что, ответили – "на издержки".

24. Однажды я как член комитета по расследованию был вместе с Вайсманом в прусском министерстве внутренних дел. Мы разговаривали с советником министерства Реденбеком, и речь зашла о шпиках и провокаторах. Вайсман заверил, что его ведомство их услугами не пользуется, на что Реденбек, по-приятельски улыбаясь, возразил, что уж ему-то не надо рассказывать сказки – "само собой разумеется, вы работаете со шпиками".

Кстати, еще одно замечание Реденбека: Нельзя рассчитывать на то, что государственное управление будет приведено в порядок прежде, чем будет восстановлена политическая однородность чиновничества.

25. Господин де Фонтенель, в свое время секретарь парижской Академии наук, в своей вышедшей в 1720 г. биографии Лейбница о предисловии Лейбница к его же появившейся в 1693 г. книге "Свод законов", I часть:

"Он (Лейбниц) хорошо знает, что высшие намерения по большей части остаются от нас сокрытыми и что то, что является причиной общественных событий и что приводит массы в движение, чаще всего бывает суммой неведомых, хотя и сильных побуждений, которые даже и не осознаются теми, кто приведен ими в действие. Иногда эти побудительные мотивы до такой степени неприличны по сравнению с теми последствиями, которые они вызвали, что в тех случаях, когда они становились известны, они могли выставить в дурном свете даже самые великие события".

Из статьи "Лейбниц". Анекдоты из воскресного приложения к "Nationalzeitung", No 409 от 5 сентября 1943 года.

26. В первой половине 1919г. в Моабите состоялся показательный процесс по делу участников Союза красных фронтовиков. Перед началом процесса Вайсман рассказал мне, что прошлой ночью члены Союза красных фронтовиков устроили нападение на тюрьму Целле, чтобы силой освободить Ледебура, который тогда находился под следствием. Я [в ответ] улыбнулся. На самом деле нападение было вымышленным.

27. Во время процесса над членами Союза красных фронтовиков я был по делу в женском отделении следственной тюрьмы Моабит. Когда я разговаривал с начальницей следственной тюрьмы, появился служащий суда с огромной связкой бумаг подмышкой и сообщил ей в моем присутствии, что эти акты прислал Вайсман и что их следует тотчас же сжечь в печке. Начальница, слегка смутившись, вероятно, из-за того, что я стоял тут же, удалилась вместе с ним для исполнения поручения. Я должен еще заметить, что во время частых тогда процессов и у Вайсмана и у подчиненных ему политических прокуроров в комнате постоянно работали стенографистки, которые не были в штате и за которыми внимательно следили, так как они после всей процедуры приема на работу оказывались применительно к каждому конкретному случаю из совершенно иного общественного слоя, более привилегированного.

28. Позже я получил достоверное доказательство того, что наряду с официальными актами велись еще и неофициальные, тайные.

Прусский депутат ландтага и в то же время член фракции независимых Раппольд принес мне такой неофициальный рукописный протокол, заполненный рукой тогдашнего директора земельного суда Онезорге, вынесшего судебное определение сверх официального акта в совершенно конкретном случае, касавшемся дивизиона кавалерийской охраны. Аутентичность документа была несомненна – да кроме того у меня были образцы почерка Онезорге. Документ я вернул Раппольду, взяв с него обещание, что он мне его вернет – но обещания своего он не выполнил.

29. Году в 1926-м я защищал в имперском суде по уголовному делу одного человека, которого звали, если я не очень сильно ошибаюсь, Циммерман. По всей вероятности, имя это было вообще военным псевдонимом. Этот человек был родом откуда-то из-под Бреслау. Процесс закончился тем, что его осудили на один год тюрьмы. В документах дела я нашел бумагу из отдела министерства иностранных дел, занимавшегося русскими делами, в которой утверждалось, что обвиняемый во время оборонительных боев немецких частей, стоявших в России, против большевиков зимой 1918/19 г. был связным между штабом немецкой армии и большевиками. Обе армии хотели договориться, каким образом немецкие части будут освобождать занятые ими территории, "чтобы Вильно не попало в руки поляков". Таким образом, врагом уже тогда была Польша, а другом, с которым велись потешные бои – Россия.

30. В начале 1919 г., когда снова стояло в повестке дня восстановление дипломатических отношений между Германией и Россией, появились изданные в России и ввезенные оттуда две маленькие брошюры, подписанные "Виатор". Одна из них называлась "Россия и Германия", другая – "Россия и Европа". В них среди прочего отмечалось, что экономическое положение, в которое попала Россия в результате войны, поистине ужасно, но теперь оно улучшится, теперь Германия пошлет своего самого лучшего специалиста по экономике, который обязательно поможет. Автор брошюр, скрывавшийся под псевдонимом "Виатор" Радек, а выдающийся специалист по экономике, на которого он возлагал надежды большевистской России – Гельферих!

31. Через некоторое время после убийства моего брата мою невестку Соню, вдову брата, посетил один русский дипломат (Литвинов?) по дороге из Лондона в Москву. Как она мне потом рассказывала, по его представлениям, главным врагом России и пролетариата была теперь не Германия, а Англия и Америка, государства с наиболее развитой капиталистической экономикой.

32. В начале 20-х годов Троцкий, тогда еще военный комиссар, держал как-то новогоднюю речь перед бойцами Красной армии. Он разъяснял, что Красная армия должна быть на всякий случай готова сражаться бок о бок с армией одного буржуазного государства против армии другого буржуазного государства. Судя по политической ситуации того времени, под первым буржуазным государством понималась Германия, вторым могла быть Франция или Англия.

33. В тот год, когда было восстание в Средней Германии, а именно, когда оно еще продолжалось или сразу после его окончания, некто из русского посольства (его имя я забыл – это был тот самый человек, который на кенигсбергском процессе моего брата представил документы о совместной игре немецких и русских властей) передал мне большое количество [копий] договоров между русскими и германской тяжелой индустрией, составленных адвокатом Оскаром Гоном в бытность его нотариусом; по этим договорам, немецкая тяжелая индустрия брала на себя поставку машин и оборудования на два миллиарда марок – сумма огромная даже при тогдашнем обесценении денег.

34. Во время заседаний комитета по расследованию причин восстания в Средней Германии Вайсман постоянно стремился меня убедить, что он рассматривает события совершенно объективно и что он свободен от политических пристрастий, желая служить одной лишь истине; его задача состоит лишь в том, чтобы соблюсти интересы немецкого народа и завоевать его доверие. В качестве доказательства того, что он действительно пользуется всеобщим доверием и что у меня нет ни малейшего повода в этом сомневаться, он мне сообщил, что у него во всех партиях есть доверенные лица, от которых он получает информацию, важную для его "служения родине"; и среди независимых у него есть такое доверенное лицо. Когда я его спросил, не назовет ли он мне имя этого человека, он ответил утвердительно и назвал имя депутата рейхстага адвоката Курта Розенфельда. Когда я в приватном порядке любое другое расследование в рамках фракции или как-то еще в то время было совершенно невозможно– [спросил об этом Розенфельда], Розенфельд лишь слегка улыбнулся и промолчал. Никакого прямого ответа он не дал.

Хотел бы еще заметить, что когда в свое время стоял вопрос о замещении поста комиссара по общественной безопасности, Розенфельд, по его собственным словам, голосовал за Вайсмана – а я думаю, что он его и предложил. Взаимопонимание между ними было полное.

35. Я как-то должен был защищать супругов Шульц в процессе по обвинению в попытке шантажа известного борца за мир графа Гарри Кесслера. Во время первой мировой войны г-н Шульц работал у Кесслера в период его деятельности – я думаю, наилучший – в Швейцарии. В документах я нашел записку Кесслера, что Шульцу были известны его, Кесслера, связи с влиятельными французскими политиками и что он представляет опасность, поскольку может их обнародовать.

36. В связи с Капповским путчем многочисленные уголовные процессы прошли и в Науэнбурге, куда докатились волнения; я участвовал в этих процессах как защитник. В восстании был перерыв – по-моему, 15 марта поскольку тогда как будто было заключено соглашение о прекращении огня. Мой подзащитный уверял, что он ничего не знал об этом перемирии. По показаниям одного свидетеля выяснилось, что ему сообщил об этом перемирии некий офицер. Когда же он не поверил этому сообщению, офицер сказал, что позвонит в штаб-квартиру в Веймаре; он – свидетель – может прослушать разговор и тем самым получит подтверждение. Офицер позвонил в штаб-квартиру в Веймаре, а свидетелю передал параллельный наушник. Из штаб-квартиры был получен ответ: "Здесь генерал Меркер (Ваттер?). Армия пока еще в твердых руках Людендорфа. Отныне пароль опять звучит так: За законное правительство Эберта против Спартака".

37. Генерал Ваттер. Я был членом комиссии по помилованию участников боев, последовавших за Капповским путчем; комиссия была составлена правительством из парламентариев. Официальное наименование звучало, кажется, несколько иначе. Среди прочего был рассмотрен случай одного обвиняемого в убийстве солдата рейхсвера при переправе через реку. Дело слушалось в рейнском или вестфальском суде присяжных. Обвиняемый застрелил солдата рейхсвера во время переправы через реку. Он сознался в совершении этого, но требовал прекращения процесса, поскольку он, по его словам, вообще был у восставших только агентом Ваттера и перед тем, как к ним присоединиться, имел длинный разговор в Веймаре с Ваттером, получил подробные инструкции о том, как следует себя вести, при этом ему было совершенно недвусмысленно заявлено, что он не должен останавливаться, если ему, при известных обстоятельствах, понадобится застрелить солдата, это вполне вписывается в его роль. Он и действовал, руководствуясь этими указаниями. Было решено подробнее расследовать этот пункт и выслушать самого Ваттера. Этот случай никогда более не рассматривался в комиссии по помилованию.

38. Во время "кровавого 1 мая" – майского праздника в Берлине в конце 20-х годов – дело дошло до стрельбы и кровопролития или как будто даже до боев на одной из боковых улиц рядом с Мюллерштрассе или Шоссештрассе (названия улицы я не припоминаю – но как только передо мной будет план Берлина, я вспомню – это была относительно [большая] улица. Как было установлено, беспорядки начались предположительно с того, что была открыта стрельба из автомобиля, мчавшегося по улице. Мой подзащитный был обвинен в том, что участвовал в стрельбе как снайпер на крыше. Он решительно отрицал, что стрелял он сам и что вообще с крыш кто-то стрелял. Свидетели со стороны полиции поначалу свидетельствовали в пользу этого. При подробном допросе выяснилось, что они сидели в укрытии и слышали звуки выстрелов, видели дымок, поднимающийся с крыш, и попадания пуль поблизости от себя. Допрос полицейских офицеров открыл следующую окончательную картину.

Два полицейских подразделения были размещены на улице: одно – в верхней ее части, другое – в нижней. В верхней части улица делала поворот. То одно, то другое подразделение стреляло из-за укрытий по каким-то снайперам на крышах. В результате пули, срикошетившие от стен домов, долетали до другого подразделения, а те принимали их за выстрелы с крыш. Так что снайперами были сами полицейские, а о настоящих стрелках с крыш не было и речи. Естественно, был вынесен оправдательный приговор.

39. По моему твердому, на веских причинах основанному убеждению, не все было в порядке с опубликованными в свое время как факсимиле в "Vorwarts", а потом и в книге так называемых "учебных документов", материалами из отчета о процессе Ледебура. Или листок просто подкинули моему брату (поскольку там уже была подпись Шольца) – в те смутные времена это было легко осуществимо, или его умышленно подменили, или как-то иначе ввели в заблуждение. Нельзя было совсем исключить и мысль о подделке подписи. Уже исходный документ оставляет впечатление, что его пустили в ход с намерением впоследствии использовать. Легко предположить, что это была неумелая режиссура (или неудача?). Странно, что на документе, после того как он был перефотографирован, не оказалось никаких складок или следов помятостей которые вообще-то видны на фотокопиях – хотя он, конечно же, не мог храниться в открытом развернутом виде. Ни по дороге в военное министерство, ни позже во время всевозможных перемещений его не хранили в отдельной папке с документами и не носили просто в руках или в особой сумке.

Как Шольц относился к этому вопросу я, к сожалению, не знаю. Вероятнее всего, уже исходный документ был создан не без предательства (см. об этом последнее письмо моего брата).

40. Занятия [редакций] газет – и особенно "Vorwarts" – не раз происходили уже в декабре 1918 года. Это случалось [часто] вопреки воле руководства Союза Спартака и в особенности Розы Люксембург и моего брата. И тем не менее они заботились о том, чтобы здания как можно скорее были освобождены. Даже в первый день нового, 1919, года, который мы, как обычно, проводили у моего брата, когда пришло сообщение, что снова занято помещение "Vorwarts", мой брат от праздничного стола поспешил в редакцию, чтобы обеспечить освобождение помещения.

41. После того как мой брат и Ледебур, как уже упоминалось, завершили демонстрацию 6 января недвусмысленным призывом разойтись по домам, они вдвоем сидели в кафе на Юстицштрассе с независимым депутатом прусского ландтага Рихтером. Во время разговора, как мне позже рассказывал Рихтер, они не раз повторяли: "Хоть бы ничего не случилось и люди спокойно разошлись по домам".

42. Уже в изданной в конце 1918 г. программе Союза Спартака твердо было заявлено, что он никогда не будет стремиться к захвату власти; это произойдет на основе недвусмысленно высказанной воли подавляющего большинства пролетариата. В других сочинениях (в одном документе эти мысли следовали одна за другой) эта мысль все время подчеркивалась. Это проистекало из нашего представления о сущности революции. Насколько широко понималось слово "пролетариат", становится ясно из того, что зачастую вместо слов "подавляющее большинство пролетариата" употреблялось "подавляющее большинство, огромная масса немецкого народа". Из этого следует, что захват власти может быть осуществлен лишь тогда, когда чувствуешь за спиной широкие массы. Подавляющее большинство пролетариата – это и есть большая часть всего немецкого народа. Верилось в постепенное развитие, никто не хотел кровавых столкновений. Правда, никто не хотел ни обманываться сам, ни обманывать весь мир, все хотели честной борьбы. Но противная сторона хотела как раз обратного. Поэтому они и вскрыли, как выразился Шейдеман [в интервью] одному итальянскому журналисту, нарыв прежде, чем он созрел, т. е. они инсценировали, они провоцировали [восстание].

Не забудем также и то, что во время спартаковской общеимперской конференции в конце декабря 1918 – начале января 1919 г. в Берлине, когда была принята и программа, было сформулировано отношение к предстоящим выборам в Национальное собрание, и это стояло в повестке дня; мой брат, так же как и Роза Люксембург, со всей энергичностью высказывались за участие в выборах. То, что это участие все-таки было отклонено, объясняется прежде всего тем, что действовали агенты противной стороны, даже в партии они были в немалом числе и играли заметную роль. Что Вильгельм Пик принадлежал к их числу, не подлежит никакому сомнению. Кроме него были и другие, также и в правлении – особенно Эберляйн, который позже, после создания третьего рейха, задерживался во Франции как немецкий агент.

Как они работали, выяснилось, в частности, в деле с Бертольдом Якобом. Можно также упомянуть разоблачение Тиссенхаузена на процессе Ледебура.

43. Политическую атмосферу в Германии после окончания революционных действий я в свое время так охарактеризовал на процессе Ледебура: "В Германии бывают времена, когда приходится систематически убивать своих политических противников". На том же процессе я назвал прокурора Цумбройха агентом Эдена и был подвергнут за это административному взысканию. Позже Цумбройх сам все подтвердил.

44. Люди слишком нетерпеливы, скорость эволюции кажется им слишком медленной; они все время забывают, что два миллиона лет, которые у человечества за плечами, ничто в сравнении с тем, что впереди. И еще они забывают, что скорость этой эволюции во многом зависит от внутренней эволюции человечества.

45. По поводу сотрудничества Германии и России нужно еще упомянуть путешествия полковника Бауэра в Россию, немецкие фабрики военного снаряжения, которые были заложены в России под покровительством большевистского правительства и работали для Германии, производя снаряжение, которое поставлялось в Германию для борьбы с восставшими коммунистами-рабочими. Далее, немецкие летные школы в России. К этому же разделу относится и то, что во время русско-польской войны рабочие восторженные поклонники Советов – слушали на Темпельхоферфельде агитацию, по-видимому, русских офицеров за участие в войне против Польши, что были акты саботажа при посылке в Польшу, а также и то, что ко мне приходил как-то представитель нелегального авиационного завода "Юнкерс", чтобы через меня договориться о поставках русским военных самолетов. Цель, конечно, была не в том, чтобы Россия при моем посредничестве получила эти самолеты, для этого и так были возможности.

Мой брат, Роза и Лео Иогихес, руководство движения спартаковцев, верили в русско-немецкое сотрудничество. Лео сначала противился. Ранним летом 1918 г. – вскоре после Брест-Литовска – я сообщил ему о своих подозрениях, которые уже превратились в уверенность; он сначала отказался верить. При следующей встрече он сказал, что я был прав, что все мои предположения оправдались. Мой брат и Роза думали так же, как я. Это нашло отражение в письмах Спартака и политических высказываниях в [рукописном] наследии моего брата. Правда, они всегда надеялись, что честным элементам среди русских товарищей еще удастся повернуть руль. Без сомнения, причиной убийства всех троих было то, что стало ясно, что они сознавали опасность и что они используют все свое влияние, дабы воспрепятствовать такому развитию. Было ясно, что, пока они живы, игра, которая была начата – и которая продолжается и по сей день – не пройдет. Ни один из них не попал в зависимость от Москвы, которая позже так распространилась.

46. К разделу о провокаторах относится и упомянутый выше разоблаченный на процессе Ледебура Тиссенхаузен. О роли, которую он сыграл, упоминал в своем контрреволюционном [сочинении] "Революция над Германией" Фолькманн. Фолькманн, конечно, искажает происходившее. Но события в контрреволюционном лагере он порой описывает с циничной откровенностью, например, он рассказывает, что доносы, которые вследствие контрреволюционной шумихи к ним поступали, тщательно регистрировались, а потом – увы – просто исчезали.

47. Пожар рейхстага был звеном в длинной цепи акций, устроенных контрреволюцией на авансцене, чтобы создать нужную атмосферу – знаменитую психологическую основу – для проведения в жизнь своих планов, а именно, для осуществления тех планов в области внутренней и внешней политики, которые теперь открылись всему миру.

Ошибочное широко распространенное представление, будто преступления начались только с так называемым захватом власти национал-социалистами, поддерживается теми, кто боится, что откроется и их вина в этом. Нет, преступления начались раньше, уже в конце 1918 г., когда были убиты мой брат. Роза, Лео, Эйснер и другие.

Так же прямо, как прямая линия, контрреволюционная политика простирается из 1918 года в современность. Третий рейх это– конечно, не во всех деталях, но во всем существенном – с самого начала запланированное завершение контрреволюции. Состояние, к которому они пришли, война, которую ни развязали, с самого начала были политической целью, даже политическим идеалом германской контрреволюции. К самым страшным преступлениям, развязанным контрреволюцией, относятся диверсии на железных дорогах, которые имели место в Германии и Австрии незадолго до захвата власти нацистами и при которых погибли десятки человек. Одна из диверсий была под Ютербоком, другая – в Австрии, поблизости от венгерской границы.

Преступник, имя которого я сейчас не припоминаю, был арестован в Австрии и там же был осужден на длительное лишение свободы, поскольку смертной казни тогда не было, и был выслан в Венгрию для отбывания наказания. Описания его преступлений после ареста появились в прессе. В газетах я нашел впечатляющее описание того, как он, выехав из Венгрии и пересекая австрийскую границу, выпрыгнул из поезда около места, где должно было совершиться преступление, и его заметил венгерский офицер разведки. Были обнаружены и описания планировавшихся покушений в других странах Бельгии, Франции, Голландии и т. д. Преступник часто бывал в Берлине. У него были связи с чиновниками берлинских спецслужб. Не подлежит сомнению, что покушения, так же как и поджог рейхстага, должны были создать за границей психологическую базу для терпимого отношения к захвату власти национал-социалистами.

48. За пожаром в рейхстаге последовали массовые аресты и допросы. Одним из тех, кто получи повестку из управления полиции явиться к шефу политической полиции оберрегирунгсрату Дилю, был редактор "Vorwarts" Штампфер. Когда после окончания допроса Штампфер собирался уйти, Диль заявил ему, что ему придется остаться, так как он арестован. На это Штампфер ответил, что ему очень жаль, так как министр иностранных дел Нейрат будет от этого не в восторге, поскольку он как раз пригласил его вечером для обсуждения тактики на предстоящих в ближайшее время в Женеве переговорах об объеме разоружении. Диль был несколько смущен. Телефонный звонок Нейрату подтвердил слова Штампфера. После этого перед ним долго извинялись и наконец отпустили.

49. После разоблачения Гренером роли Эберта в ноябре 1918 г. во время Мюнхенского процесса по делу об ударе ножом именно Штампфер в "Vorwarts" [рассказал] о переговорах Эберта с принцем Баденским. В этой связи в его мемуарах говорится о действиях Эберта как о доказательстве умелой государственной политики, в то время как в действительности они были направлены на саботаж революции и всех целей рабочего класса в ходе его пятидесятилетней борьбы, на передачу пролетариата и всей власти в Германии старым реакционным силам, в первую очередь военным. И это преподносится как акт высшей государственной мудрости, с восхвалением Эберта как гениального политика. Штампфер был как раз главным представителем социал-демократической политики, на которую версальский диктат, полностью искажая действительную ситуацию, возложил ответственность за развитие Германии.

50. 9 ноября 1918 г. в Берлине началась "революция", а 10-го вечером в цирке Буш состоялось собрание солдатских и рабочих депутатов, на котором выступили мой брат и Эберт. Мой брат указал на то, что нам еще предстоит решить основную задачу и что необходимо построить новую Германию, а для этого надо разрушить власть старых сил, Эберт же говорил об ужасных условиях перемирия, которые теперь, после создания свободной демократической и социалистической Германии, другая сторона, Антанта, все-таки собирается возложить на Германию, и это ясно показывает, что главным для нее были не ликвидация милитаризма и не создание свободной демократической Германии, а уничтожение немецкого народа, уничтожение Германии как экономического соперника. Теперь весь немецкий народ должен сплотиться и, отбросив все внутренние споры, выступить единым фронтом против стремления врага уничтожить Германию. Эта речь была ударом ножа в спину революции. Она обозначила путь дальнейшего внутри– и внешнеполитического развития. Вместо того, чтобы взять власть из рук старых сил, ее оставили им. Одновременно эта речь заклеймила Англию, Америку и Францию как врагов немецкого народа и таким образом создала психологическую базу для войны.

51. После войны немецкий народ в своем подавляющем большинстве хотел порвать со старым режимом и создать новую демократическую и мирную Германию. Военные, владельцы предприятий тяжелой промышленности и подобные им круги боялись понести ущерб в результате истинного преобразования Германии. Кроме того они опасались, что в этом случае их могут привлечь к ответственности за проводимую ими политику, приведшую к войне, а также политику во время войны, поэтому они были заинтересованы в том, чтобы воспрепятствовать этому. Первым средством для этого было помешать сплотиться элементам, стремящимся к созданию новой Германии; их надо было расколоть. Для этой цели в первую очередь надо было помешать сплочению рабочего класса.