Текст книги "Восемь дней в неделю"
Автор книги: Юрий Томин
Жанр:
Детская проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
– Анна Ивановна!
– Что еще? – отозвалась Анна Ивановна уже со ступенек.
– Значит, вы директору теперь ничего не скажете?
– Подумаю…
– Анна Ивановна, – торжественно произнес Олег, – ведь даже Кукин не списывает!
– Ну, пока я этого не вижу, – усмехнулась Анна Ивановна и взглянула на часы, – Но через двадцать минут увижу. А где он, кстати, Кукин? Почему не с вами?
– Он… Он повторяет. Мы его освободили. Так вы не скажете?
– Можно мне немного подумать, Кузнецов?
– Можно, – согласился Олег, – только не очень долго. А то мы все нервничаем.
Шестой «в», возглавляемый Олегом, направился во двор. Анна Ивановна вошла в школу. Она тоже не знала о том, что произойдет здесь вот сейчас, всего лишь через две минуты.
8 часов 40 минут
Шестому «в» оставалось только обогнуть угол школы, когда он был остановлен воплем Кукина.
– Ребя, стойте! Я – с вами!
Шестой «в» приостановился. По тротуару, зажав под мышкой пальто, несся Кукин. Подбежав к ребятам, он обернулся и помахал рукой шоферу, который уже сидел в кабине.
– Во машинка – шесть скоростей! – выпалил Саня.
Взгляд Сани скользнул по противоположной стороне улицы. Вдруг Саня замер, вытаращил глаза и показал рукой на нечто, видимое пока ему одному.
Все головы повернулись в сторону, куда указывал Саня.
Напротив школы, в просвете между домами, стояла трансформаторная будка. И на будке этой красной краской по белому кирпичу четко вырисовывалась надпись: А+В=ЛЮБ
Совершенно машинально, но так же согласно, головы повернулись к Володе. Он стоял бледный и, не отрываясь, глядел на надпись.
Затем Володя посмотрел на Кукина. Во взгляде его было отчаяние. Дальнейшее заняло несколько секунд.
Володя бросился на Кукина, а тот отшатнулся от Володи и побежал через улицу. Володя погнался за ним. Он ступил на мостовую, поскользнулся на обледенелом асфальте и, размахивая руками, заскользил на ногах почему-то не поперек, а вдоль улицы. А навстречу ему – не быстро, но неумолимо, скользила тяжело груженная машина с прицепом. Передние колеса грузовика были уже вывернуты в сторону, но он почему-то все ехал, ехал и не сворачивал.
Володя ударился о колесо, отлетел, будто подпрыгнул, и упал на мостовую.
Мгновенно откуда-то появились люди. Они сбегались со всех сторон: с тротуара, с мостовой, с той стороны улицы и, казалось, возникали прямо из воздуха.
Шестой «в» не крикнул, не шевельнулся. Все стояли молча и, ничего не понимая, смотрели туда, где только что был Володя, а теперь гудела, кричала и причитала толпа.
Из распахнувшихся дверей школы хлынул поток учеников. Вперемешку с ними бежали взрослые: учителя, уборщицы. Где-то промелькнула серая кофта Анны Ивановны.
Кукин был уже среди ребят. Заглядывая в лицо то одному, то другому, хватая соседей за плечи и за руки, Кукин забормотал:
– Я же не виноват… Я же не знал… Я же не хотел…
И лишь тогда шестой «в» опомнился и бросился туда, куда, казалось, стекался сейчас весь город.
Только один человек остался на месте. Но в суматохе, разумеется, никто не обратил на это внимания.
8 часов 44 минуты
Володю Климова увезла «Скорая помощь».
*
Первый звонок прозвучал, как обычно, в девять часов.
В девять часов семь минут в кабинет директора влетела Светлана Семеновна.
Директор разговаривал по телефону.
– Больница? Приемный покой, пожалуйста. Приемный покой? Извините, вас опять беспокоит директор школы… Что с мальчиком? Еще не ясно? Так когда же, наконец, будет ясно? Я не кричу… Хорошо, буду ждать.
Закончив разговор, директор вопросительно посмотрел на Светлану Семеновну. Она тряхнула головой, словно отогнала слова, приготовленные по дороге: то, что она сейчас услышала, было важнее.
– Что с ним? – спросила Светлана Семеновна.
– Они еще не знают. Обещали позвонить, когда закончат обследование.
– Но он жив?
– Да, жив.
– Тогда что же это такое?! Что это значит, Сергей Михайлович?! – с отчаянием спросила Светлана Семеновна. Она схватила директора за руку и потащила к окну.
На мостовой возле школы все так же с вывернутыми колесами стояла машина. Около нее – два милицейских мотоцикла. Немного в стороне – синяя «Волга» с красной полосой на боку. Двое милиционеров, растянув рулетку, вымеряли что-то на мостовой. Третий, поглядывая на них, рисовал схему происшествия. Толпы уже не было – толпа разошлась. Лишь человек пятнадцать внимательно наблюдали за происходящим.
– Вы это видели? – спросила Светлана Семеновна, указывая на трансформаторную будку.
Директор не сразу понял, что он должен увидеть, а когда увидел и понял, что это означает, лицо его стало брезгливым.
– Вот мерзость! – сказал Сергей Михайлович, – Теперь понятно, почему он побежал через дорогу.
– А мне не понятно! – крикнула Светлана Семеновна. – Мне вообще ничего не понятно! Откуда все это? Почему? Зачем? Я прихожу на урок, и ученики другого класса рассказывают мне, что все это уже давно началось. А я ничего не знала! И вы ничего не знали?
– Светлана Семеновна, сейчас я просто не в состоянии вести педагогические разговоры. Идите лучше на урок.
– Хорошо, – согласилась Светлана Семеновна. – Я пойду. Я знаю, куда пойду!
Светлана Семеновна направилась было к двери, но та сама робко и неуверенно отворилась ей навстречу. Так же неуверенно в кабинет вошел шофер в поношенном пиджаке, ватных брюках и негнущихся валенках с резиновыми галошами.
– Здрассте, товарищи, – виновато сказал шофер, приглаживая правой рукой волосы.
В дорожной одежде, со своими валенками и ватными брюками, он странно выглядел в светлом кабинете. Как-то совсем он не подходил ни к новеньким модным креслам, ни к полированному столу, ни к блестящему светло-шоколадному паркету. Очевидно, шофер чувствовал это и сам. Рука его привычно хлопнула по правому боку, но тут же он понял, что папиросы остались в кабине, вместе с телогрейкой, и засмущался еще больше.
– Здравствуйте, проходите, – ответил Сергей Михайлович.
– Вот… не знаю, как бы спросить… – замялся шофер.
– Проходите. Садитесь.
– Нет, я на минутку, – испуганно сказал шофер. – Я так… Мне только спросить… Тут несчастье было с машиной… Мальчик-то у нас учится? Не знаете, как он там?.. В общем, последствия какие?
– Последствий мы пока не знаем, – сказал Сергей Михайлович. – А вы кто этому мальчику?
– Это моя машина была…
Светлана Семеновна, которая задержалась у двери, резко спросила:
– Что значит «моя машина»?
– Ну, в общем, я там был… за рулем.
Светлана Семеновна обернулась и, словно ее толкнули в спину, чуть ли не бросилась на шофера.
– Вы? Это вы были за рулем? И вы еще приходите сюда спрашивать о последствиях?!
– Девушка, не виноват я. – тоскливо сказал шофер.
– Вы просто хотите спасти себя! – с презрением сказала Светлана Семеновна.
Шофер переступил с ноги на ногу. Натужно скрипнули на паркете галоши.
– Я уйду. Вы только скажите, в какой он больнице, и я уйду.
Светлана Семеновна была неумолима.
– А вы ему туда конфет отнесете? Или пирожных?
Шофер сник окончательно. Он уже сказал все, что мог.
– Подождите, Светлана Семеновна, – сказал Сергей Михайлович и с невольной суровостью взглянул на шофера. – Как же это получилось?..
И шофер, словно обрадовавшись, что вот нашелся, наконец, человек, который может если не понять, то хоть выслушать, торопливо заговорил:
– Сам не пойму. Тридцать один год без аварии… И улица пустая была… Скользко, конечно… Так ведь когда скользко, втрое осторожнее ездишь. Только я тронулся… скорости еще почти не было. Я и разглядеть не успел: мелькнуло – и все. Смотрю – перед капотом парнишка. Главное – улица совсем пустая была… А машина у меня – шесть тонн. Хоть и малая скорость, а все же метра два-три ей пробежать надо, пока остановишь. Я и руль вывернул, и тормоза сработали как надо… А колесом все же задел… Я и сам ничего сначала не понял. Главное – улица совсем пустая была… Ну, просто никого не было. Потом уже милиция разбиралась… Там на углу будочка стоит для газет. Так он из-за будочки выскочил. Ни он меня не видел, ни я его. И куда бы так бежал?..
– Выходит, вы совсем не виноваты? – спросила Светлана Семеновна.
Шофер, словно провинившийся ученик, снова переступил с ноги на ногу. Из своей долгой шоферской жизни он давно уже знал, что ничего в таких случаях не объяснишь ни таким вот девушкам, ни другим пешеходам, которые так и прут под колеса в дурацкой уверенности, что шофер не смеет их задавить, потому что его за это посадят.
– Меня, девушка, судить будут, – сказал шофер. – А у меня у самого таких, как он, – трое. Вы мне дайте адрес больницы, и я уйду.
– Он в шестой городской больнице, – сказал Сергей Михайлович.
– Спасибо вам! – с облегчением произнес шофер, – А вы, девушка, напрасно… Разве я не понимаю… у меня у самого таких – трое.
Подойдя к двери, шофер обернулся, недоуменно развел руками.
– Главное – улица пустая была… – повторил он, но тут же вспомнил, что уже говорил это, сконфузился и, махнув рукой, вышел.
– Я не верю, что он не виноват, – сказала Светлана Семеновна. – Он обязан был предусмотреть.
– Но мы же с вами не предусмотрели, – отозвался Сергей Михайлович.
– Значит, и мы виноваты!
Сергей Михайлович взялся за телефонную трубку.
– Не торопитесь, – сказал он. – Это мы с вами еще услышим.
В больницу Сергей Михайлович позвонить не успел. Вошла Анна Ивановна. Она опустилась на стул возле двери, тяжело дыша, потянула с головы платок.
Сергей Михайлович и Светлана Семеновна бросились к ней.
– Ну? Что там?
– Сейчас… – Анна Ивановна несколько раз глубоко вздохнула. – У него… у Володи перелом бедра.
Теперь вздохнул и Сергей Михайлович, на этот раз – с облегчением.
– Ну, это еще не самое худшее. Что врачи говорят?
– Врачи говорят – срастется. Я хотела уйти раньше, я знала, что вы ждете, но… Пришел его отец… и мать… Они в таком состоянии… Нужно было их как-то успокоить. А они в таком состоянии – ничего не слышат. Просто ничего… рвутся в операционную, мешают врачам… В общем, пришлось задержаться.
Прозвенел звонок. На лице Анны Ивановны появилось удивление, будто чудно было ей, что на свете еще могут существовать звонки.
– Ну вот, – растерянно сказала она, – даже к началу урока успела.
– Может быть, вам лучше пойти домой? – предложил Сергей Михайлович, – Я вас заменю на сегодня.
– Не нужно, Светлана Семеновна, у вас, кажется, сейчас урок в моем классе?
– В вашем, Анна Ивановна. Я просто не знаю, что делать. Я все время буду думать – кто?
– Отдайте мне этот урок, – попросила Анна Ивановна.
– Конечно! Пожалуйста!
– Анна Ивановна, пожалуй, их стоит задержать после уроков, – сказал Сергей Михайлович.
– Может быть, и не потребуется. Теперь-то уж все равно. Я решилась на самые крайние меры.
– Какие? – быстро спросила Светлана Семеновна.
– Не спрашивайте меня сейчас. Я боюсь, что просто не выдержу.
*
Неизвестно откуда, но к началу второго урока в шестом «в» знали уже почти все: и то, что Анна Ивановна вернулась из больницы, и то, что случилось с Володей.
На перемене шестой «в» мрачно слонялся по коридору, не отвечая на расспросы соседей. Ребята ждали второго урока. Ждали и боялись. Боялись и надеялись. Все понимали, что случившееся не может пройти просто так. Почему-то все были уверены, что на второй урок придет директор; начнется следствие, и никто ничего не сможет сказать на этом следствии, потому что никто ничего толком не знает. И что будет дальше – тоже неизвестно. Вот эта неизвестность и томила шестой «в», ее-то и боялись. А надеялись на Анну Ивановну, которая, конечно, всыплет им как положено, но она же все и уладит.
После звонка без шума и толкотни ребята расселись по местам. Молча и аккуратно выложили на парты дневники и тетради. Так сделали все, кроме Ани. Аня на перемене из класса не выходила. Она сидела одна, на парте перед ней ничего не было. Ребята украдкой поглядывали на нее, но она ничего не замечала. Всем было бы легче, если бы она ушла домой, но она почему-то не уходила.
В коридоре все стихло. В классе тоже установилась полная тишина.
Вот завозился, устраиваясь поудобнее, Кузнецов. Громко скрипнула парта. Все посмотрели на Кузнецова, будто он в чем-то провинился. Кузнецов замер.
Внезапно с места сорвался Кукин. Он подбежал к доске, достал из кармана кусок мела, положил его возле доски. Все внимательно следили за Кукиным, будто он делал что-то необыкновенно важное.
Кукин заметил никому не видимое пятно на доске. Намотав кончик тряпки на палец, он тщательно протер доску. Возвращаясь на место, Кукин сказал в пространство, будто извинился: – Я ведь сегодня дежурный…
Ему никто не ответил.
У двери послышались шаги, и в классе стало еще тише. Наверное, как во время каникул.
Вошла Анна Ивановна. Без директора.
Все встали.
– Садитесь.
Все сели.
Анна Ивановна подошла к столу. Медленно расстегнула портфель, медленно вынула из него какие-то бумаги, классный журнал. Разложила все это на столе. Класс напряженно следил за ее движениями, – но больше всего – за лицом, на котором не было сейчас ни гнева, ни обиды, а только – усталость.
Анна Ивановна села.
– Ну, вот и кончилась шутка, – сказала она.
Шестой «в» больше не мог сдерживать напряжения. Шестой «в» словно взорвался. Ребята вскочили с мест, некоторые подбежали к Анне Ивановне, окружили стол. Они кричали все вместе, но каждый свое, и можно было различить только отдельные выкрики: – Это не мы!
– Это не у нас!
– Мы всех спрашивали!
– Не из нашего класса!
– Мы не писали!
– Сядьте! – сказала Анна Ивановна.
Класс продолжал бушевать.
– Сядьте на места, – уже громче и очень сурово повторила Анна Ивановна.
Ребята неохотно побрели к своим партам. Кузнецов тоже пошел, но вдруг круто развернулся и сделал шаг по направлению к столу.
– Ты что-то хочешь сказать, Кузнецов?
– Это не мы, Анна Ивановна!
Класс замер в ожидании ответа. Ну что теперь? Неужели и теперь непонятно? Ведь ясно и четко сказано – «не мы!». Должна, наконец, Анна Ивановна их успокоить! Ведь это просто нечестно! Ведь никто ничего не знает.
В наступившей тишине с первой парты отчетливо донеслось всхлипывание.
Анна Ивановна поднялась, подошла к Ане, села с ней рядом. Она заговорила что-то очень тихо, и ребята расслышали только отдельные слова.
– …я тебе… ничего страшного… врачи… нога…
Чем тише говорила Анна Ивановна, тем громче плакала Аня. А когда Анна Ивановна взяла ее за руку, Аня вскочила с места.
– Отстаньте вы все от меня! – крикнула Аня и выбежала из класса.
Немедленно сорвался с места и Олег Кузнецов.
– Догнать ее, Анна Ивановна?
Ничего не ответив, Анна Ивановна вернулась к столу, села. Она подняла руку, машинально провела ею по волосам, и вдруг рука эта с треском опустилась на стол.
– Кто это сделал, наконец?
Никто ей не ответил. Олег Кузнецов замер на полдороге к двери.
– Сядь, Кузнецов.
Кузнецов сел.
Анна Ивановна встала, подошла к окну. Из этого окна тоже видна надпись на будке. Вернее, то, что от нее осталось: в перемену надпись затерли мелом. Но лучше бы Анна Ивановна туда не смотрела. Все, конечно, понимали, что ей просто нужно немного успокоиться. И все же лучше бы она туда не смотрела…
Анна Ивановна повернулась к классу. Лицо нормальное, будто и не она только что хлопнула по столу.
– Один из вас лжет – тот, кто написал эту надпись. Тот, кто не поленился прийти рано утром или поздно вечером к школе. Тот, кто постарался раздобыть масляную краску и кисть, чтобы можно было написать буквы побольше. Кто это сделал?
Молчание.
– Это последняя возможность доказать, что у него осталась хоть капля честности…
Молчание.
– Мы с вами никогда не обманывали друг друга… Я верила вам всем. Сейчас я не верю никому! Я буду спрашивать по очереди. Богатырева – ты?
Вика схватилась за голову руками, вскочила:
– Ой, что вы, Анна Ивановна… – с ужасом сказала Вика.
– Кукин?
Кукин неуклюже поднялся, зацепился за что-то ногой под партой. Освобождая ногу, Саня не то хрюкнул, не то промычал что-то.
– Не поняла.
– Нет, – выдавил Кукин.
Взгляд Анны Ивановны скользил по лицам учеников. В ожидании этого взгляда каждый очередной съеживался и шевелил губами, словно готовил ответ. Некоторые вскакивали даже раньше, чем их спрашивали.
Уже почти весь класс стоял, но Анна Ивановна, словно не замечая этого, никому не разрешала садиться.
– Владимирцев?
Игорь поднялся, нервно теребя пуговицу рубашки.
– Честное слово – не я!
– Игнатьева?
Лиля встала, несколько раз переложила из ладони в ладонь ручку. Пальцы и губы ее были в чернилах.
– Честное слово – не я!
– Кузнецов?
Кузнецов был последним. Он давно уже понял, что будет последним – Анна Ивановна спрашивала по порядку, проходя колонки парта за партой. Наверное, поэтому Кузнецов нервничал больше других. Впервые Анна Ивановна увидела, что Кузнецов может бледнеть.
– Это не мы…
– Я спрашиваю о тебе лично.
– И не я!..
– Все садитесь, – сказала Анна Ивановна. Все сели.
– И все-таки кто-то лжет, – сказала Анна Ивановна. – И я знаю кто.
Мгновенное движение прошелестело в классе и сразу смолкло. Все смотрели на Анну Ивановну.
– Недавно вы обсуждали письмо, которое Аня Мельникова написала в газету. Вам было очень весело. Но Аня такого письма не писала.
Снова не то шелест, не то вздох пронесся по классу. Послышались голоса:
– Мы знаем!
– Она сама говорила!
– Просто кто-то придумал!
– А письмо все-таки было, – спокойно сказала Анна Ивановна. – Его написал кто-то другой от имени Ани. И этот кто-то тоже из нашего класса. Может быть, автор письма сейчас встанет?
Сидящие впереди ребята как по команде повернулись назад. Затем повернулись сидящие посередине. Но ни впереди, ни посередине никто не встал. И получилось так, что всем пришлось смотреть на последние парты, на одной из них сидел Олег Кузнецов. Он и встал.
Класс охнул.
– Я слушаю, Кузнецов, – сказала Анна Ивановна.
Кузнецов стоял бледнее прежнего. Видно, и ему сейчас было тяжело. Быть может, впервые ощутил он, что ноша предводителя нелегка, ибо предводителем нужно быть не только при победах, но и при поражениях.
Кузнецов сказал очень тихо:
– Анна Ивановна, я только хотел сказать, что мы про письмо ничего не знаем. Мы его не видели. Про него все говорили, но никто не признался.
– И все?
– Садись, – сказала Анна Ивановна. – Я и не надеялась, что кто-то признается. Скрывший одну подлость, скроет и вторую. Струсивший один раз, струсит еще десяток. Письмо, о котором я говорю, написано на машинке. Значит, по почерку ничего узнать невозможно. Вот оно.
Анна Ивановна вынула из портфеля письмо и показала классу.
– Адрес на конверте написан от руки. Почерк довольно необычный – с наклоном влево. Ни у кого из нашего класса нет такого почерка.
Анна Ивановна показала конверт, и большинство ребят вздохнуло с облегчением. Послышалось даже приглушенное бормотание вроде: «Мы же говорили… это не мы…»
Анна Ивановна сглотнула слюну. Она чувствовала, как хрипнет ее голос от волнения, от сознания того, чем она сейчас рисковала.
– Как видите, автор письма предусмотрел все: отпечатал письмо на машинке и изменил почерк на конверте. Он допустил лишь одну небольшую ошибку: в самом тексте письма одно слово отпечатано неверно. Затем оно зачеркнуто и написано сверху. Правильно. От руки. И совсем другим почерком. А теперь я снова буду спрашивать. Богатырева – ты?
На этот раз Вика даже не встала. Она замотала головой и чуть ли не простонала:
– Честное слово, Анна Иванова…
– Кукин?
Кукин поднялся, тяжело отдуваясь.
– Я… – сказал он. – Нет…
– «Я» или «нет»?
– Не я.
В том же порядке, а той же очереди вставали за партами ученики шестого «в» класса. Те, кто уже ответил, облегченно вздыхали словно их миновала большая опасность. Те, кому это еще предстояло, сидели напряженные и сосредоточенные, будто каждый из них мог оказаться виновным.
Все меньше оставалось сидящих. Анна Ивановна продолжала спрашивать спокойным, размеренным, скучным, пожалуй, голосом. И с каждым следующим «нет» усиливалось у нее ощущение пустоты и безнадежности глупой этой затеи. Все происходящее было слишком значительно для нее самой и для ее горлопанов. Но спустя минуту-другую сказано будет последнее «нет»… И тогда рухнет ее вера в себя и их вера в нее; и останутся только тридцать шесть обиженных подозрением человек и беспомощная старая женщина, которая зачем-то сказала своему классу неправду.
Очередь приближалась к концу последней колонки. Там сидел Олег Кузнецов. И теперь все смотрели на него одного, потому что из всех оставшихся лишь он один мог сказать «да», если только кто-нибудь вообще мог так ответить.
Взгляд Анны Ивановны скользнул на очередного ученика. Он смотрел прямо на нее, и в выражении его лица Анну Ивановну поразило странное сочетание мольбы и ненависти.
Прежде чем Анна Ивановна успела спросить, он вскочил и крикнул с отчаянием:
– Это неправда! Там не было ничего исправлено! Не было?
Еще ничего не понимая, все повернулись в сторону, откуда раздался крик.
– Что ты говоришь, Игорь? – с изумлением спросила Анна Ивановна, все еще не веря, что это он, тот самый…
А Игорь, понимая, что все уже сказано, что ничего исправить уже невозможно, продолжал выкрикивать слова, не имевшие теперь никакого значения:
– Я ничего не говорю! Я просто так… Я ошибся!
– Но там действительно ничего не было исправлено! – сказала Анна Ивановна. – Я это выдумала.
– Это не я написал! Честное слово, не я!
– А надпись на будке – тоже не ты?
– Тоже не я! Почему вы мне не верите? Да самое же честное слово – не я! Честное пионерское! Честное какое хотите!
Игорь кричал с отчаянием. В отчаянии этом слышался страх и слышалась… искренность.
– Но кто же тогда? – растерянно спросила Анна Ивановна.
– Это мой друг, – торопливо заговорил Игорь. – Даже не друг, просто товарищ. В общем, знакомый. Он совсем из другой школы. У них машинка есть. Он один все напечатал. Я только придумал, что писать. И конверт он надписал… Я только письмо опустил. Я честно говорю! И красками он писал! И краску он достал! Я только банку держал, когда он писал… Это все он! Все! Честное слово!
Игорь выдохся и умолк. Молчали и остальные. Тишина была тягостной. Игорь не выдержал.
– Честное слово… – умоляюще сказал он.
Только сейчас класс понял все до конца.
Саня рванулся с места, сдвинув парту. Своими большими руками Саня выдернул Игоря из-за парты и пинком послал его вдоль стены.
Игорь проехал на ногах и остановился у двери.
Саня схватил портфель Игоря, тряхнул его так, что из него все посыпалось, и швырнул портфель в хозяина. Грохнувшись о дверь, портфель упал на пол. Игорь поднял его и прижал к груди, беспомощно глядя на Анну Ивановну.
У парты Игоря уже сгрудились все, кто только мог. Авторучка, тетради, дневник, учебники летели к хозяину, попадали в него, в дверь; Игорь молча наклонялся, поднимал вещи с пола и все так же смотрел на Анну Ивановну, не решаясь уйти, все еще на что-то надеясь.
– Довольно! Прекратите сию же минуту! Все – на места! – крикнула Анна Ивановна.
Никто ее не послушался. Все остались стоять, только перестали швырять.
Игорь все так же стоял у двери. И потому, что Анна Ивановна крикнула не на него, а на остальных, ему показалось, что еще можно как-то спастись.
– Я же не один виноват, Анна Ивановна… Весь класс смеялся… А я только знакомому помог. Хотите, я адрес скажу? Красная улица, дом девятнадцать, квартира…
Анна Ивановна не дала Игорю договорить.
– Уходи!
– Я же сказал адрес! Я же сказал… – заторопился Игорь.
– Уходи!
Игорь скрылся за дверью.
– Садитесь.
На этот раз все послушно сели, Анна Ивановна смотрела на своих возбужденных, взъерошенных, раскрасневшихся горлопанов и видела, как довольны они тем, что нашелся виновный. Сама же она чувствовала только боль и усталость.
– Ну вот мы с вами и нашли виновного, – сказала Анна Ивановна. – Теперь у нас совесть чиста?..
Олег Кузнецов, уже не бледный, а самый красный из всех, немедленно отозвался. В голосе его было неподдельное возмущение.
– Вот же гад! Верно, Анна Ивановна?
– А вы все были у него в помощниках, – сказала Анна Ивановна.
Но предводитель не хотел давать класс в обиду.
– Он специально, а мы – нет.
– Да, конечно, – согласилась Анна Ивановна. – Вы – лучше. Он – негодяй, а вы – просто веселые ребята.
– Анна Ивановна, – мрачно спросил Саня, – а вы расскажите про Володю. Он поправится?
– Не знаю.
– А мы к нему в больницу сходим. Верно, ребята? – сказала Вика.
Все одобрительно зашумели. Всем стало немного легче. Молодей, Вика! Конечно – в больницу. Навестить товарища. Ободрить. Поддержать. Все, как положено: апельсины-мандарины, шоколад-лимоны… Пускай скорей поправляется!
– Боюсь, что с вами не захотят разговаривать, – сказала Анна Ивановна.
– Да и пускай не разговаривают! – не растерялся Олег, – Мы все равно к нему проберемся. Можем в окно, а можем и еще куда-нибудь.
– Я говорю о Володе, – сказала Анна Ивановна. – Если он захочет с вами разговаривать…
Олег зашептался с соседями.
– Собрание! – закричали все, кто сидел вблизи Олега. – Давайте сегодня собрание.
– Зачем?
– А мы обсудим… – ответил за всех Олег. – Мы обсудим нашу вину.
– Нога у Володи от этого не срастется, – сказала Анна Ивановна.
– А мы попросим, чтобы Владимирцева исключили!
– И от этого она не срастется.
– Тогда пускай нас всех исключат!
– Даже от этого она не срастется.
– Что же, нас наказать нельзя? – спросил Олег.
– Выходит – нет. Никаких писем вы не писали, никого под машину не заталкивали. Вы только смеялись…
– Анна Ивановна, – сказал Олег, – но вы же можете придумать, чтобы нас… чтобы… мы… В общем, чтобы нам за это попало.
– Не могу. Да и никто, наверное, не может. Не придумали еще наказаний за шутки.
– А пускай нас в поход не посылают, – настаивал Олег.
– Что это вам вдруг так пострадать захотелось?
– Вы сами знаете, – буркнул Олег.
– Догадываюсь Что же, собирайте собрание, если хотите. Только без меня. Ничего нового я вам сказать не могу. А сейчас давайте учиться. Кто пойдет к доске?
По тону Анны Ивановны шестой «в» понял, что на сегодня все разговоры окончены. Возле парты Кукина Сани возник легкий шумок, послышался яростный шепот. Получив несколько толчков в спину, Саня дернулся раз, другой и нерешительно поднял руку.
– Ну что ж, Кукин, иди.
Саня заковылял к доске. Но не успел он взяться за мел, как дверь класса приотворилась и в щель просунулась голова неизвестной ребятам женщины.
– Анна Ивановна, на минуточку вас…
Анна Ивановна поднялась и поспешно, словно боясь, что женщина будет говорить дальше, вышла из класса.
Анна Ивановна прикрыла за собой дверь и услышала сразу возникший за ее спиной гул в классе, который хоть и не знал, но сразу догадался, что пришла мать Игоря.
Так оно и было. Перед Анной Ивановной стояла запыхавшаяся, растерянная, насмерть перепуганная мать.
– Здравствуйте, Анна Ивановна, – сказала она и заплакала.
Внезапно Анна Ивановна ощутила знакомую боль в левом боку и прислонилась спиной к двери. С этого мгновения сознание ее как бы раздвоилось: она слушала мать Игоря, старалась помять ее слова, хотя смысл этих слов был известен заранее, и боролась с нарастающей болью, вслушивалась в нее, задерживала дыхание, потому что при вдохе боль становилась особенно сильной.
А женщина плакала и говорила сквозь слезы. Она согласна была на все: на унижение, на ложь, на подвиг; она давала бессмысленные клятвы и обещания. Анне Ивановне было мучительно все это слышать, потому что она ничем не могла помочь ни сейчас, ни позже.
– Ксения Михайловна, не надо… – сказала, наконец, Анна Ивановна, – У нас урок… Я вас прошу – зайдите, пожалуйста, в перемену.
– Не могу я в перемену… – всхлипнула Ксения Михайловна. – Только на час с работы отпросилась. Он, как пришел домой, позвонил… Я уж наврала начальству невесть что. Побегу, думаю, пока еще не решили. Простите его, Анна Ивановна! Простите моего негодяя! А уж я с ним расправлюсь…
– Нельзя этого прощать, – тихо сказала Анна Ивановна.
Ксения Михайловна с готовностью закивала головой.
– Да я понимаю… Я и сама не прощу! Но мне-то как быть? Куда я с ним теперь? Вы уж простите, вы добрая, я знаю…
Анна Ивановна качнула головой в сторону двери.
– А они что подумают?
– Так ведь ребятишки же… Они быстро забудут.
– Нельзя, чтобы забыли.
– Да я понимаю… нельзя… А вы простите, они вам поверят.
– Не могу, Ксения Михайловна. Извините, пожалуйста… Я одна ничего теперь не могу. Будет педсовет…
– Выгонят подлеца?
– В этой школе ему оставаться нельзя, – сказала Анна Ивановна.
– Да это же я, одна я виновата, – простонала Ксения Михайловна. – Какой-то поход у вас собирался… А я ему запретила… Думала – поедем вместе в деревню. Там у меня родня… яблоки… смородина… Думала – вместе будем. А он настойчивый… Говорит. «Не пустишь – хуже будет». Я говорю: «Как это – хуже?» А он говорит: «Тогда никто не поедет!» А мне это ни к чему, кто там поедет – не поедет… Они еще все с Костиком шушукались. У них же всегда секреты. Он еще у меня спрашивал, чем краску разбавляют… Так я сама разбавителя принесла. Ведь я одна только и виновата!
«Костик – это тот, с Красной улицы… – подумала Анна Ивановна. – Никто не поедет… Вот, значит, в чем дело!»
Анна Ивановна переступила с ноги на ногу: боль уже заполнила всю левую половину тела.
– Давайте обождем… – сказала Анна Ивановна, думая о том, что главное сейчас – уйти в класс и сесть. – Сейчас ничего не решить. Обождем до завтра… до вечера… Не в тюрьму же его сажают. Перейдет в другую школу. Там его возьмут… под особое наблюдение…
– Правильно! В тюрьму его! Ничего для него не жалела… А теперь сама говорю: в тюрьму! – Ксения Михайловна помолчала, комкая в руке платок. – Простите его, Анна Ивановна…
– Извините. Не могу.
– А если – к директору? Он – может?
– Не знаю.
– Тогда я сейчас – к директору. Ведь должен он понять! Вы извините, Анна Ивановна… Я к вам еще зайду… Можно?
Робко, униженно и с надеждой смотрела мать на Анну Ивановну, стараясь поймать ее взгляд. Анна Ивановна смотрела в пол и ей было нестерпимо больно видеть человека в таком состоянии.
– Да-да, конечно… Приходите, – сказала Анна Ивановна.
– Большое вам спасибо! – горячо проговорила Ксения Михайловна и торопливо, словно Анна Ивановна могла отменить это ничего не значащее разрешение, устремилась по коридору к лестнице.
Анна Ивановна вошла в класс. Гул сразу стих. Шестой «в» молча уставился на нее, стараясь по ее лицу угадать, чем кончились переговоры.
Анна Ивановна села за стол. Несколько раз переложила с места на место журнал, потрогала разложенные на столе бумаги. Она обернулась к доске, увидела Кукина, который накручивал тряпку на палец.
– Ты что, Кукин?.. – с недоумением спросила Анна Ивановна и тут же вспомнила. – Ах, да… Ну вот что, Кукин, напиши… напиши нам…
И вдруг шестой «в» увидел, что губы Анны Ивановны начали подергиваться, а лицо странно перекосилось. Анна Ивановна закрыла лицо руками, плечи ее затряслись – она плакала.
