Текст книги "Дальняя дорога (сборник)"

Автор книги: Юрий Тупицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 31 страниц)

Глава 22

Соколов понимал, что дневку и отдых экипажу Лорка объявлял совершенно правильно. После пережитой встряски космонавтам надо было прийти в себя, обрести хорошую психологическую форму, а уж потом, так сказать, со свежими силами браться за такое тонкое дело, как ремонт маршевых двигателей. Но были у эксперта и некоторые сомнения: разумно ли бездельничать, когда корабль не имеет хода? А если над кораблем вдруг нависнет некая опасность и возникнет необходимость срочно покинуть этот аварийный район?

Соколов органически не терпел непонятного, а поэтому утром, после завтрака, обратился за разъяснениями к своему напарнику, Виктору Хельгу.

– Мы будем отдыхать, – сказал Виктор, подчеркивая слово «мы», – но это вовсе не значит, что будет отдыхать и командир.

– Почему не значит?

– А потому что он – командир, – ласково пояснил Хельг. – Мы ведь уже говорили с вами об этом, Александр Сергеевич. Аварийные ситуации – командирский хлеб насущный. Ну, а по мере необходимости Федор будет привлекать к отдельным работам и других.

Соколов пожал плечами.

– Какой же это отдых?

– Отдых, Александр Сергеевич, отдых – сами увидите. Например, Федор будет устанавливать связь с Землей, это совершенно определенно. Разве вы откажетесь участвовать в такой работе?

– Какая же это работа? Праздник!

– Это как сказать. – Виктор усмехнулся, разглядывая эксперта, и посоветовал: – Празднуйте, отдыхайте, только не слишком молодейте, а то жена не узнает.

– В каком смысле не молодейте? – насторожился эксперт.

– В самом прямом. Мы же вышли в пространство Эйнштейна, стало быть, на нас теперь распространяются все эффекты теории относительности. Время на Земле сейчас летит с головокружительной быстротой! По сравнению с нашим, корабельным.

Виктор лукаво подмигнул и испарился, оставив эксперта в состоянии определенной растерянности. Соколов машинально опустился в кресло и задумался. Виктор был прав! Как ему самому это не пришло в голову? Корабль вышел в пространство Эйнштейна и летит где-то у самого рубежа скорости света, значит, корабельное время сильно замедлено по отношению к земному. А земное ускорено! Дни и недели там сейчас летят, с точки зрения Соколова, с головокружительной скоростью, а стало быть, его жена и дети начали стремительно стареть. Эксперт похолодел: его вовсе не привлекала перспектива, вернувшись из экспедиции, встретиться с женой-старушкой, а то и того хуже – найти лишь памятник на ее могиле. Некоторое время Соколов пребывал в состоянии прострации, потом пожалел, что не расспросил Виктора как следует, и даже собирался пойти к нему, когда ему на глаза попался Лорка. У Федора был вид человека вполне довольного жизнью. Судя по всему, эффекты теории относительности его нимало не смущали, а ведь и у него осталась на Земле молодая жена! Что-то было в этой истории не совсем так, как обрисовал Виктор. Поэтому Соколов призвал себя к спокойствию, скорее всего скорость корабля не так уж велика, и не без некоторого душевного трепета уточнил значение этого параметра через компьютер. Бесстрастный ответ заставил его похолодеть: «Смерч» шел на «двух девятках», всего одна сотая отделяла его от светового барьера! Призрак дряхлой жены и солидных дочерей, окруженных детьми – его внуками, – снова встал перед внутренним взором эксперта. Но теперь Соколов уже владел собой, он не стал пугать себя фантазиями, а сел за вычислитель и сделал простенький расчет. Выполнив заключительную операцию по извлечению квадратного корня, он вздохнул с облегчением и поздравил себя с тем, что не стал приставать к товарищам с наивными вопросами. Лукавый Виктор, оказывается, попросту разыгрывал его! Выяснилось, что «две девятки» – это совсем не страшно, корабельное время замедлялось при этом по сравнению с земным всего в два раза. Сколько времени может продлиться вынужденная субсветовая станция? Неделю, максимум две. Ну и что? Что из того, если его семья постареет на полмесяца или на месяц? Такие вещи в обыденной жизни неощутимы.

Успокоившись насчет влияния эффектов теории относительности, Соколов, поразмыслив, отправился в плавательный бассейн. Он любил воду и в космосе отнюдь не изменил своих привычек, кроме того бассейн пользовался общей популярностью, и эксперт не без оснований надеялся встретить там кого-нибудь из своих товарищей и, на всякий случай, все-таки уточнить сведения об этих проклятых эффектах субсветовых скоростей. По пути ему встретился Корсаков. У Тимура было осунувшееся, утомленное лицо, сразу чувствовалось, что он работал – провел напряженную бессонную ночь. О непрохождении гравитоволн и отсутствии связи с Землей утром было объявлено официально, Тимура на завтраке не было. Мысленно связав оба эти факта, Соколов сочувственно спросил:

– Так и не ладится со связью?

Корсаков невидяще посмотрел на эксперта.

– Доброе утро, Александр Сергеевич. Соколов хмыкнул, разглядывая ставшего столь необычно рассеянным товарища.

– Что-нибудь случилось?

Тимур лучезарно улыбнулся, улыбнулся хорошо, без натяжки, хотя от усталости едва стоял на ногах.

– Случилось! Непрохождение волн, будь оно неладно.

– Это я знаю. – Соколов подозрительно разглядывал Корсакова: утомлен, измучен, а надо же – настроение хорошее. – Думал, что-нибудь еще стряслось.

– Все страшное позади, Александр Сергеевич. Вы извините, тороплюсь – работаю с гравитостанцией.

Тимур удалился, причем пошел он не в ходовую рубку, а к себе в каюту. Странно он работает с гравитостанцией! Покачивая головой и бормоча недовольно, что на корабле творится черт знает что, Соколов теперь уже нехотя поплелся в бассейн.

Корсаков потом не мог объяснить даже самому себе, почему, внимательно и хладнокровно прослушав биение сердца и даже определив зону, в которой оно прослушивалось, он вдруг отдернул руку, вскочил и захлопнул дверцу шкафа. В этом поступке вылились все его чувства: страх перед неведомым и необъяснимым, брезгливость – мешкоподобное желеобразное существо отнюдь не выглядело хоть чуточку симпатичным, недоверие к самому себе, желание выиграть время и подумать как следует. Почувствовав слабость в коленях, Тимур сделал два шага и опустился, скорее упал в кресло. Передохнув, он начал было машинально стягивать с рук перчатки, но передумал. Мелькнувшая мысль, что разумнее было бы не снимать перчатки, а полностью облачиться в защитный костюм, заставила его бледно улыбнуться. Итак, на корабле, который находится в открытом космосе на удалении около полутора световых лет от ближайшей звезды, появился «посторонний». Корсаков наконец-то осознал этот факт во всей его неожиданности, непонятности и, если угодно, во всем его величии. Могли бы люди осуществить такую транспортировку на чужой корабль? Нет! Человечество еще не доросло до этого, не видно даже подходов к путям решения такой задачи. Вывод мог быть лишь один: скорее всего, существо, находящееся в шкафу, и есть кикианин.

Тимур встал и, краем глаза поглядывая на шкаф, в волнении прошелся по каюте. Неужели свершилось? Неужели это событие, происшедшее в его апартаментах глубокой ночью, и есть тот великий контакт с братьями по разуму, которого так ждало человечество многие столетия? Тимур не был потрясен, не испытывал благоговения или каких-нибудь Других возвышенных чувств. Скорее, он был разочарован, может быть, даже раздосадован. Примерно такую же досаду он испытал в юности, когда впервые увидел в подлиннике картины великого Леонардо да Винчи. Они были невелики по размерам, темны и, во всяком случае, выглядели заметно хуже прекрасных голографических репродукций, которыми он не раз любовался до этого. Великий контакт! Никто, в том числе и Корсаков, не знал, как он состоится, но во всяком случае ему представлялось нечто действительно великое. Конечно, это наивно и, видимо, глубоко субъективно, но Тимуру всегда представлялось, что великий контакт – это великий праздник. И вдруг – заурядный шкаф, похожий на термостат для хранения продуктов, а в шкафу нечто бесформенное и студнеобразное. Конечно, Тимур, как и все другие люди, не знал внешнего облика кикиан, но воображение назойливо, в разных вариантах, но упорно рисовало их ему изящными, одухотворенными и прекрасными созданиями. Ведь все совершенное по-своему прекрасно, а разве разум, созревавший миллиарды и миллиарды лет, может быть несовершенным?

И всего-то, на что может откликнуться человеческая душа, – это уверенный, мощный, хотя и несколько торопливый стук сердца.

Тимур вдруг остановился, испуганный неожиданной мыслью. Может быть, шкаф на самом деле пуст и нет в нем никакого мешкообразного существа? Может быть, мешок – это сон, бред, сновидение, наваждение, иллюзия, мираж, галлюцинация – все, что угодно, но только не реальность! Тимур провел рукой по лбу и машинально отметил, что она чуть подрагивает. Разыгралось воображение, а вслед за ним и нервы, это естественно, но это и плохо. Нет, хватит вариться в собственном соку, сомневаться в собственной неполноценности, брать всю ответственность за развивающиеся события на себя! Надо известить о случившемся командира и уже вместе с Лоркой решать, что и как, и разрабатывать дальнейшую линию поведения. Все правильно, но… все-таки стоит еще раз убедиться, что он, Тимур Корсаков, не стал жертвой разыгравшейся фантазии. Иначе, подняв ложную тревогу, он поставит себя в глупое и смешное положение. Риск-то невелик! Однажды Тимур уже открывал шкаф, и ничего страшного не случилось, теперь его нужно приоткрыть еще раз и в случае чего тут же захлопнуть. Что может быть проще?

И снова случилось неожиданное. Тимур психологически был готов ко всему: что увидит все тот же подрагивающий, лениво пульсирующий волнами складок мешок, к тому, что шкаф окажется пустым, к тому, наконец, что произойдет нечто страшное. На самом же деле из глубины шкафа на Тимура взглянули удлиненные угольно-черные глаза, распахнулась и слабо задвигалась прореха черного же рта, и хриплый, квакающий голос неловко, с трудом проговорил:

– Не надо бояться. Я есть друг. Я не могу, не умею и не хочу причинить вам вреда.

От неожиданности Тимур, что называется, онемел и опустился перед шкафом на корточки, безуспешно стараясь привести в порядок разбегающиеся мысли. Мешка, похожего на матрешку, в шкафу не было. За то короткое время, пока Корсаков прохаживался по каюте и размышлял, куль из грубой серой кожи успел превратиться в примитивное подобие человека. Скрестив ноги и положив толстые обрубки рук с едва намеченными пальцами на пухлые колени, в шкафу сидело существо, напоминавшее кое-как, наспех сляпанную статую будды. Но этот неземной будда не улыбался, у него и лица-то в человеческом понимании этого слова не было. Не было ни волос, ни лба, ни бровей, ни носа, ни подбородка. Вместо привычной скульптурной лепки и прописанных лицевых линий – голый яйцевидный череп и неподвижная тестообразная маска. На этой маске зияли три черные раны с разошедшимися краями, точно они были пропороты тремя грубыми, но уверенными движениями тупого ножа. Две прорехи в верхней части маски – это глаза, одна в нижней, подлиннее – это рот.

Лишь колоссальным усилием воли Тимур взял себя в руки. Наверное, неземной будда почувствовал его состояние, потому что проквакал:

– Не надо быть испуганным. Это большая помет ха. Я прислан с сообщениями важности чрезвычайной. Надо спокойно слушать с вниманием всех возможностей.

Сделав усилие над собой, Тимур ответил:

– Я слушаю.

– Настораживайтесь. Корабль, в котором происходит наше местонахождение, не должен лететь на Кику. Дублирую с подробностями: не есть необходимо выходить на гиперсвет в ориентацию Кики. Если случится эта чудовищная оплошность, произойдет взрывание корабля. Неисправимая катастрофа.

– Угасание опорной звезды – ваш сигнал? – импульсивно спросил Тимур.

– Точная истина. Мы есть рады вашим пониманием.

– Катастрофа – почему?

– Все есть сложно до чрезвычайности, а я еще очень плох и утомлен. Мне нужен покой и время для совершенствования. Но будьте уверены в моих словах, они – точная истина.

– Вы – кикианин? – Тимур подумал, что буддаобразный сапиенс может не понять его, и уточнил: – Вы – посланец планеты Кика?

– Это не есть истина. Кика не имеет разума. Кика имела быть промежуточной станцией. Станция перестала быть существующей. Полет на Кику – катастрофа!

– Я понял. Но кто вы? Откуда? Кем посланы? – Тимур не мог да и не хотел удержаться от этих вопросов, которые жгли ему мысли и язык.

– Я – немид, посланец немидов. Немиды – другой мир, другая Вселенная, другие звезды.

– Не понимаю, – после паузы признался Тимур.

– Все есть сложно до чрезвычайности, а я несовершенен и утомлен. Мне нужен покой. Я стану лучше, разумнее, мне будет легче ответствовать вопросам.

– Понимаю.

Посланец неких немидов, о которых до настоящего времени не знал никто и ничего, действительно терял силы буквально на глазах. Его сероватая кожа стала еще бледнее, на теле, которое сначала выглядело туго надутым, появились отечные складки, стало слышным дыхание, вырывавшееся из черного провала рта.

– Я все понял, – повторил Тимур. – Отдыхайте.

– Деталь важнейшая: вы должны быть в каюте. Спать, гулять, читать, думать – не есть важность, но быть. Только так будет успех в моем формировании и прогрессе разума.

– Хорошо.

– Деталь вторичная: плохо знать другим про я. Другие мысли, другие чувства, разные страхи и удивленность. Я не буду знать, кому держать подражание, прогресс расщепится, я буду плохой, с отсутствием истины. Вы должны терпеть и молчать. Как терпеть и молчать имею я.

Тимур задумался и, если говорить честно, насторожился. Подозрения, хотя и туманные, ожили и зашевелились в его сознании. Кто знает, кем станет это человекоподобное существо, этот неземной будда после завершения процесса своего формирования? Кто ведает, какие желания у него возникнут и какими возможностями для их удовлетворения он будет располагать? Но с другой стороны, Корсаков, несмотря на сложившуюся ситуацию, полностью отдавал себе отчет в безмерном величии свершившегося – он вышел на прямой контакт с неведомым, неземным разумом. И отчетливо представлял себе меру ответственности, которую случай взвалил на его плечи.

– Я сделаю все, как вы говорите, но, – в голосе Тимура послышались нотки деликатного упрямства, – командиру я сообщу о случившемся. Хотя бы в самых общих чертах.

– Ваши обычай и дружность известны. Такой вариант был предусмотрен. Командиру, но больше никому! Когда много людей, много мыслей и эмоций. Хаос и потеря разума, И тогда все напрасно!

– Обещаю. Когда, – Корсаков на секунду замялся, – когда разбудить вас?

– Это не есть необходимость. Я пробужусь сам собой.

Голова посланца немидов мягко склонилась на грудь, тело расслабилось, опало, точно проколотый мяч. Испытав острый прилив неожиданной жалости и более сложного, тревожно-брезгливого чувства, Тимур осторожно прикрыл дверцу шкафа.

Глава 23

Соколов с удовольствием плескался в воде, плавал, нырял и сопел, как дельфин, когда на пороге бассейна появился Виктор. Минуту-другую он с завистью наблюдал за экспертом, судя по всему, испытывая жгучее желание к нему присоединиться, но вслух сказал совсем другое:

– Корабль не имеет хода, отсутствует связь с Землей, а вы купаетесь. Это же безнравственно!

– После экстренных торможений все нравственно, коллега.

– Вылезайте! Есть дело.

– И не подумаю. – Соколов нырнул, проплыл под водой метров пять и, отдуваясь, хладнокровно уведомил: – Командир приказал отдыхать, вот я и отдыхаю.

– Нельзя понимать приказы буквально. Прогулка в космосе – тоже отдых.

– В космосе? В этом ледяном погребе с безвкусной иллюминацией? – Соколов лег на спину и выпустил из рта струйку воды. – Здесь гораздо уютнее.

– Надо облетать космокатер, в порядке отдыха. Это приказ. – Виктор белозубо улыбнулся. – Как говорил Сократ, переноси с достоинством то, что изменить не можешь.

Соколов усмехнулся.

– Это сказал не Сократ, а Сенека.

– Не придирайтесь. Не важно, кто сказал, важно – что сказано. Вылезайте!

Эксперт со вздохом покорился.

Ангар, где хранились корабельные транспортные средства, размещался в кормовом отсеке. Соколов и Виктор добрались туда лифтом, который ходил по специальному колодцу корабля. Космокатер стоял в хорошо освещенном миниатюрном эллинге с таким низким потолком, что высокий Виктор едва не упирался в него головой. Рядом с катером была пустая площадка с направляющим желобом. Соколов вопросительно взглянул на Хельга.

– Игорь с Никой уже в космосе, – пояснил тот.

Соколов кивнул и неторопливо обошел вокруг катера, вороненой сигары длиной метра два и высотой ему по пояс. В передней, расширенной части катера располагалась четырехместная кабина – два места впереди, два сзади. Кабина была покрыта высоким эллипсовидным фонарем, таким прозрачным, что его контуры угадывались с трудом, лишь по бликам света. Ни на корпусе катера, ни на фонаре не было ни швов, ни сочленений, ни заклепок, конструкция казалась выточенной или отштампованной из цельного куска некоего сплошного, двухкомпонентного материала. Хельг небрежно хлопнул катер ладонью.

– Последняя модель на гравитационном принципе.

– Прошу! – галантно предложил Виктор, показывая на правое переднее сиденье.

Соколов заглянул внутрь катера, помедлил и перевел взгляд на Хельга.

– А скафандры? Разве не полагается?

Виктор передернул плечами.

– Зачем? С ними столько канители! А если случится несчастье, нас запросто реанимируют. Космический мороз – отличный консерватор. – Виктор выдержал паузу и захохотал. – Шучу, Александр Сергеевич, шучу. Этот катер – надежнее всякого скафандра.

Он помог эксперту забраться в катер, а потом обогнул катер со стороны носа и занял левое, командирское кресло. Соколов огляделся – управление самое элементарное, почти в точности копирующее управление прогулочной авиетки; сидел он, почти по пояс возвышаясь над бортами. Это создавало ложное ощущение неустойчивости, ложное потому, что кресло мягко и уверенно держало его в своих объятиях, это знакомое тактильное чувство успокаивало.

– Готовы?

– Готов! – бодро откликнулся Соколов.

Виктор протянул руку к пульту, и сейчас же фонарь, облизывая борта кабины, пополз вверх.

– Прошу выход в космос.

– Выход свободен. Безопасность – три девятки, – ответил компьютер.

– Стартуем, Александр Сергеевич.

Появилась легкая продольная перегрузка, ярко освещенные стены эллинга двинулись назад. Движение быстро ускорялось – темнота, свет, негромкий щелчок, и катер окунулся в звездное небо. Откуда-то сбоку брызнул белый, с просинью свет, профиль Хельга мраморно-скульптурно вспыхнул на фоне звездного океана, черная тень от борта катера поползла по коленям Соколова. Впечатление было таким, точно темной летней ночью, прогуливаясь на мобиле по степи, они попали в луч далекого прожектора. Но звезды светили здесь не только над головой, они были повсюду: сплошным кольцом опоясывал этот огненный черный мир серебряный дым Млечного Пути. Отыскивая источник неожиданного прожекторного света, Соколов повернул голову и инстинктивно прикрыл лицо ладонью – прямо в глаза его ужалила огненная искра нестерпимой яркости.

– Нам повезло, – сказал Виктор, искоса наблюдавший за экспертом, – неподалеку белая звезда. Диска простым глазом не видно, а освещенность в пять раз больше, чем во время земного полнолуния.

Дождавшись, когда перед глазами перестали плыть разноцветные пятна, Соколов открыл их и почувствовал легкое головокружение – небо плавно опрокидывалось как-то наискосок, через плечо. С некоторым усилием Соколов понял, что это Виктор поворачивает катер.

– Посмотрите-ка на наш красавец «Смерч». Справа, Александр Сергеевич, справа.

Небо остановилось, в тот же миг Соколов увидел корабль и не сдержал улыбки – так он был похож на детскую игрушку, на деталь из конструкторского набора для детей младшего возраста: цилиндр, длина которого была в десять раз больше толщины, украшенный с обоих торцов решетчатыми конусными насадками. Черный, как и у катера, корпус корабля таинственно мерцал, закрывая собою звезды: примерно так же светится черный бархат, освещенный полуденным солнцем. Поскольку рядом с кораблем никого и ничего не было, о его истинных размерах судить было очень трудно, однако нечто, скорее всего монолитность и отсутствие деталей, подсказывало разуму, что они велики и исчисляются многими десятками метров.

Небо, а вместе с ним и корабль снова начали опрокидываться, теперь уже прямо через голову. Хотя Соколов и знал, что упасть в этом мире невозможно, да и падать-то, вообще говоря, некуда, он невольно уперся руками в борта. Странный мир! Громада корабля послушно вертелась вокруг крошки катера, словно Хельг ради забавы раскручивал ее на невидимой веревочке. Соколову представилось, как эта веревочка отрывается, «Смерч» по касательной уносится в бесконечность, а они с Виктором остаются одни в этом пустом мире, где нет ничего, кроме света звезд, в мире, по сравнению с которым земные пустыни – это роскошные райские сады. Плавное вращение звездного мира, послушного самому легкому движению штурвала, завораживало и укачивало. Соколов почувствовал, что еще немного – и он начнет впадать в то состояние прострации, которое он уже испытал в ходе срочного торможения.

– Смотрите, – услышал он голос Виктора.

Проследив за направлением его взгляда, Соколов в сотне метров увидел катер-двойник, который выполнял на фоне звезд какой-то хитроумный пируэт, за его кормой тянулась тонкая ниточка голубого пламени.

– Вот на что способны девушки, уважаемый эксперт, – назидательно проговорил Виктор.

– Девушки легкомысленны, мой друг. А мы с вами солидные зрелые мужи.