Текст книги "Искатель. 1975. Выпуск №4"

Автор книги: Юрий Тупицын

Соавторы: Зиновий Юрьев,Хэл Дреснер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Все-таки он решил прийти. Если дверь будет закрыта, он постучит. Еще раз постучит. Он не уйдет. Ведь профессор снимал трубку. Я в западне. В ловушке. Я открыл замок и поставил его на защелку.

Время остановилось. Господи, если бы мне только не мешал грохот собственного сердца. Еще шаг, другой. Пауза. Стук в дверь. Вежливый, осторожный. Стук подчиненного.

Я затаил дыхание. Что он сейчас должен сделать? Попробовать, открыта ли дверь. Он пробует, открыта ли дверь, потому что я вижу, как начинает поворачиваться ручка. Я стою сбоку. У меня один шанс. Из скольких – считать мне некогда, потому что дверь начинает медленно открываться. Не нужно ему было всовывать вначале голову. Это была ошибка. В таких случаях дверь нужно открывать ногой. Вот он, мой единственный шанс. Мне кажется в эти доли секунды, что я вижу на раздвоенном мясистом подбородке бородавку. Мой кулак, в который я вложил вес своего тела, обрушивается на него. Он даже не вскрикивает, а всхрапывает по-лошадиному, падая вперед, через порог. В то же мгновение, когда он касается пола, а может быть, и раньше, я наношу ему удар ногой. Футбольный удар. По неподвижному человеческому лицу. Теперь он стонет. Теперь ему больно. Наверное, до сих пор он думал, что это случается только с другими.

Я поднимаю его пистолет. Легкий, маленький, наверное, двадцать пятый. Ну, у нею-то должен быть ключ? Я лезу в карман и – о чудо! – сразу же вытаскиваю небольшой металлический плоский предмет. Это не ключ в обычном понимании этого слова, но я уже знаю, что ключ должен быть магнитным…

Я бегу по шуршащим листьям. Дождь прекратился. Где-то надо мной в разрыве облаков выглянула луна. «Господи, – мелькает у меня в голове, – этого мне еще не хватало». И тут же луна снова скрывается. Сегодня все стихии подвластны мне.

Ворота. Я так и не знаю, есть ли кто-нибудь в будочке подле них. Еще несколько шагов – и если это не ключ или я в чем-то ошибся, раздастся сигнал тревоги. Но об этом лучше не думать.

В будке темно. Я уже ближе к воротам, чем десять футов. Тишина. Ворота. В темноте они кажутся гигантскими. Я вытаскиваю из кармана магнитный ключ. Если это магнитный ключ, надо еще знать место, куда его приложить.

Дождь усиливается, и шелестящий шум от падающих на листья капель напоминает мир. Я вожу куском металла по воротам. Может, здесь, где створки сходятся? Проходит еще секунда, другая, и вдруг сухой щелк реле, весело включается мотор, и ворота начинают медленно открываться. Я не жду, пока они откроются полностью. Я продираюсь сквозь щель, и в то же мгновение ярко вспыхивают лампы на заборе, захлебываются сигнальные огни. Мотор ворот замолкает. Но я уже бегу. Я бегу. По шуршащим листьям, по дождю, подальше от виллы «Одри». Какое счастье, что идет дождь…

(Окончание в следующем выпуске)

Юрий ТУПИЦЫН
ЗЕЛЕНАЯ ЖЕМЧУЖИНА

Рисунки А. ГУСЕВА

1

Слепящее золотисто-зеленое солнце тонуло в изумрудном море. Пронзительно желтое небо по мере удаления от солнца наливалось бирюзой и постепенно приобретало прозрачный опаловый цвет. Редкие облака, висевшие над морем пышными шапками, играли голубыми огнями и синими тенями. Море сонно колыхалось, морща солнечную дорожку – реку зеленоватого фейерверочного пламени.

Лобов опустил руку, которой прикрывался от колющих лучей солнца, и перевел взгляд на берег. Зеленый мир! Даже белоснежная полоса песка казалась сейчас зеленой и походила не столько на песчаный пляж, сколько на лужайку, поросшую весенней травкой. Зато трава, иглы елей и листья пальм сверкали темной медью и бронзой, и только малахитовые прожилки и узоры говорили о том, что и они рождены этим зеленым миром.

Нахальные пальмы заняли на пляже самые лучшие места. Изогнув тонкие талии, они в самозабвенной неподвижности смотрелись в темную воду лагуны. Ели робко выглядывали из-за их спин, видно, очень хотели, да никак не решались подойти поближе к воде и с досады швыряли в зеленый песок свои украшения – большие ярко-синие шишки. Только одна елочка, проскочив между пальмами, застыла у самого обреза воды. Наверное, елям не полагалось подходить так близко к морю. Волны, добегавшие сюда в непогоду, подточили ее корни, елка угрожающе наклонилась и готова была упасть на песок под первым же порывом ветра. И все-таки она расцвела, украсив себя убогим нарядом недоразвитых шишек.

Лобов улыбнулся, поражаясь этой настырности природы, огляделся, подобрал выброшенный морем тонкий древесный ствол, очистил от остатка ветвей, глубоко воткнул в песок рядом с елочкой и накрепко привязал ее к этому шесту. Полюбовавшись на свою работу, он подошел к воде – вымыть руки.

Огромное зеленое солнце, на которое теперь можно было смотреть, почти не щуря глаз, коснулось своим краем моря. Казалось, море вскипит и ринется в небо бурлящим радужным облаком. Но ничего такого не произошло. Мир дремал под мелодичный аккомпанемент птиц-колоколов. И чем больше погружалось солнце в море, все растягиваясь по горизонту и темнея, тем смелее звонили птицы. «Динь? Дон?» – звучал среди пушистых оранжевых игл робкий вопрос. А в ответ над салатным пляжем, над медной травой и черным морем, политым изумрудным огнем, стелился, уносясь вдаль, густой и сочный удар колокола: «До-он!»

– Иван, – донесся в пикофонах голос Кронина. Лобов очнулся от раздумья, встряхнул мокрые руки – на песок полетели капли воды, похожие на шарики ртути.

– Слушаю.

– Я нашел скелет аборигена-антропоида.

Лобов еще раз, теперь уже машинально, встряхнул руки, осмысливая услышанное.

– Антропоида?

– Да. И он так похож на останки человека, что даже страшновато. Может быть, прилетишь?

Лобов огляделся. Зеленое солнце тонуло в море. Над медно-зеленым лесом вздымалась, рассекая опаловую даль, черная колонна «Торнадо». На вершине корабля горел рубиновый огонь маяка, казавшийся чужим и тревожным в этом зеленом мире.

– Поздно, Алексей. Вызывай Клима. Голографируйте находку и на корабль.

2

«Торнадо» был в космосе, на полпути к Земле, где должен был стать на капитальный ремонт в лунных эллингах звездных кораблей, когда Лобова гравитограммой пригласили на разговор с базой. Оставив Клима и Алексея маяться догадками, Лобов прошел в рубку лонгсвязи, включил линию и увидел на экране озабоченное лицо своего старого товарища – начальника базы галактических исследований Всеволода Снегина.

– Иван, только что с Перл получен сигнал бедствия. «Торнадо» ближе других кораблей к этой планете. – Снегин сощурил в легкой улыбке свои холодноватые синие глаза. – Дойдете без капитального ремонта?

– Дойдем, – задумчиво проговорил Лобов, недоумение вдруг отразилось на его лице. – Но, Всеволод, на Перл же никого нет. Станция законсервирована!

– Да, – хладнокровно подтвердил Снегин, – и все-таки сигнал бедствия оттуда получен.

Иван кивнул головой в знак понимания и снова задумался, потирая лоб.

– Подробности?

– Никаких подробностей. Одиночный сигнал бедствия, вот и все. На запросы станция не отвечает. Скорее всего это неисправность связной аппаратуры. Может быть, и какая-то другая случайная причина. Но сигнал есть сигнал, надо выяснить, в чем дело. А вдруг?..

– Понимаю, – серьезно сказал Лобов, – в нашем деле нельзя без этого «а вдруг».

Перл, жемчужиной, назвал планету начальник экспедиции «Кентавр» Жан Верней, француз по происхождению. Для такого имени были основания. Перл была планетой-архипелагом, если не родной, то двоюродной сестрой Земли. Суша ее не образовывала мощных континентальных платформ, а состояла из бесчисленного множества больших и малых островов, рассеянных по глобальному океану. Собственно, не было и глобального океана, были большие и малые моря, на которые этот океан был рассечен ветвями и цепочками островов. Потому на Перл не было ни жестоких штормов, ни опустошительных ураганов, повсюду, кроме самых высоких широт и узкой экваториальной полосы, царил мягкий теплый климат.

Биологический закон, согласно которому островная флора и фауна представляют собой миниатюризованную копию континентальной, проявлял себя на Перл в полной мере. Самым высоким деревом здесь была десятиметровая пальма, очень похожая на кокосовую. Самый грозный хищник – гигантский горностай – не превышал ростом крупную кошку, а великан среди растительноядных – меченосная антилопа – был с земного сайгака величиной. В общем, с точки зрения человечества, как объект последующего заселения Перл была действительно настоящей жемчужиной Галактики.

Вскоре, однако, Перл показала, что у нее, как и у многих других красавиц, крутой и коварный характер: в одну из лунных ночей бесследно исчезла гидролог экспедиции, жена Жана Вернея – Майя. Отличная пловчиха и ныряльщица, чемпионка Олимпийских игр по подводному спорту, Майя стала инициатором не только дневных, но и ночных исследований морской лагуны. В одну из лунных ночей она в одиночку покинула корабль и не вернулась. Больше того, во время ее поисков столь же загадочно и бесследно исчез и начальник экспедиции – муж Майи, Жан Верней.

Обсудив эти трагические происшествия, совет космонавтики пришел к выводу, что индекс безопасности Перл установили с крупной ошибкой. Он постановил: вернуть экспедицию «Кентавр» на Землю, научную станцию законсервировать, а планету дополнительно обследовать патрульными кораблями.

Эти обследования, с перерывами продолжавшиеся целых четыре года, не прибавили к знаниям о Перл ничего нового. Не было найдено никаких следов и пропавших супругов Верней.

3

Алексей Кронин нашел аборигена, когда вместе с Климом прочесывал лес в северном углу острова. Под ногами инженера обвалился склон неглубокого оврага, и он благополучно съехал по откосу вместе с пластом рыхлой земли и рыженьким мелколистным деревцем, увешанным круглыми ядовито-зелеными плодами. На дне оврага деревце медленно, точно нехотя, повалилось на Алексея, задирая к опаловому небу черные, сведенные судорогами корни. Ядовито-зеленый плод, коснувшись плеча инженера, глухо взорвался, осыпав его розоватым облачком пыльцы, пахнущей фиалками и навозом. Тотчас же нестройной серией взорвалось еще несколько плодов. Клубившееся розоватое облако пыльцы сделало золотисто-зеленое солнце ртутным. Над оврагом с тревожным звоном заметались стремительные тени золотистоглазых птиц.

Выбираясь из завала – инженера по колено засыпало рыхлой землей, – он и ругался и посмеивался, отряхивая с себя землю и пахучую – не поймешь, приятную или противную, – пыльцу.

– Что случилось? – послышался в пикофонах голос Клима, который двигался параллельным маршрутом метрах в пятидесяти и, конечно же, слышал поднявшийся переполох.

– Ничего, стреляющее дерево, – ответил Алексей, не вдаваясь в подробности. Ему не хотелось, чтобы Клим видел его в этой смешной ситуации, а стреляющее дерево не было дивом – с ним они уже встречались несколько раз. Хорошенько отряхнувшись, Алексей оглядел обнажившийся склон холма и заметил наверху, с самого края оползня, белый, отлично сохранившийся скелет с ярко выраженными антропоидными чертами.

Сначала инженер просто удивился, как он удивился бы такой неожиданной находке и на Земле: скелет, любопытно. Откуда он здесь? И только потом Алексея будто ожгло: ведь он на чужой планете! Инженер огляделся вокруг: перезвон встревоженных птиц, опаловое небо, тающее облако розоватой пыльцы – и скелет, удивительно, пугающе похожий на человеческий. Находка, которая разом могла прояснить все тайны этой планеты. Сдерживая волнение, Алексей взобрался наверх и, осторожно действуя карманным виброманипулятором, очистил скелет от остатков земли. Человеческие черты находки проступили при этом так ярко, что Алексею стало жутковато. Никак не верилось в реальность происходящего. Зеленое солнце и хрупкий человекоподобный сапиенс не хотели увязываться друг с другом. Наваждение?

Кронин отошел в сторонку, присел на пенек и снова взглянул на обвалившийся склон оврага. Скелет был на месте. Пожалуй, абориген-антропоид дальше и выше человека продвинулся по пути сапиенсации. Его череп по сравнению с недоразвитым хилым тельцем был огромен, крутой выпуклый лоб тяжело нависал над малюсеньким лицом. Единственно, что сглаживало впечатление интеллектуальной мощи, так это рост – абориген был не больше метра высотой, лилипут, карлик по сравнению с человеком. Но что значит рост, когда речь идет о разуме, о духовном величии расы? Вряд ли можно было сомневаться – склон оврага хранил останки подлинного хозяина планеты, погибшего, кстати, совсем недавно.

Возле скелета села черная золотоглазая птичка, выбила звонкую трель своим колокольным голосом и принялась разглядывать Алексея, и так и этак поворачивая головку. Инженеру стало не по себе в этом вечернем, понемногу тонущем в сумерках лесу. Он подобрал синюю шишку, слабо пахнущую мятой, швырнул ее в любопытную птицу. А потом вызвал Ивана.

4

Посадка «Торнадо» на планету по странному сигналу бедствия не только не прояснила, но еще больше запутала ситуацию. Научная станция оказалась законсервированной и нетронутой. За одним-единственным исключением: окно в рубку связи было выжжено лучевым пистолетом. Контрольные приборы бесстрастно зафиксировали, что гравитостанция по команде ручного манипулятора послала в космос один-единственный всенаправленный сигнал бедствия.

Инженер, который по просьбе Лобова со всей возможной тщательностью обследовал выжженный проем окна, уверенно комментировал:

– Операция произведена стандартным лучевым пистолетом. Тот, кто проводил ее, нервничал или торопился – смотри, какой неровный след.

На секунду задумавшись, он обернулся к командиру:

– Ты хорошо знал Вернея?

– Встречаться приходилось, не более того.

– Он не был левшой?

– А что такое? – заинтересовался Иван.

– Да я могу гарантировать, что здесь орудовали левой рукой.

Лобов грустно улыбнулся:

– А если левым щупальцем?

– Может быть, – согласился спокойно инженер, – но луч бил под некоторым углом, слева направо.

Кронин недоуменно пожал плечами, проводя по оплавленному следу пальцем.

– Зачем Майе и Жану надо было выжигать окно?

– Ума не приложу! Они спокойно могли воспользоваться дверью.

Лобов оглядел здание.

– Дверь далеко. А они могли спешить, отчаянно спешить.

– Почему?

– Этого я не знаю.

– Да не могли они настолько спешить, чтобы не оставить здесь записки или диктофона!

– Кто же тогда выжег окно?

Инженер только вздохнул в ответ. В самом деле, за четыре года детальных исследований на Перл не было обнаружено никаких признаков живых существ, которые оказались бы способными воспользоваться трофейным лучевым пистолетом и включить гравитостанцию. Да и зачем?

Когда Лобов доложил по лонглинии обстановку Всеволоду Онегину, тот после небольшого раздумья решил:

– Сегодня же вынесу на совет вопрос о посылке на Перл большого исследовательского корабля. А вы свою миссию можете считать законченной. Стартуйте – и счастливой звездной дороги к Земле.

– Один вопрос, – просительно сказал Иван, – ты не знаешь, не был ли кто-нибудь из Вернеев – Жан или Майя – левшой?

– Не скажу о Майе, – Снегин смотрел на Ивана со сдержанным интересом, – но Жан был левшой, это точно.

– Вот как, – довольным тоном констатировал Лобов, – тогда разреши нам задержаться на Перл еще на недельку.

– Зачем?

В серых глазах Лобова мелькнула и пропала искра улыбки.

– Мы подождем полнолуния.

Снегин шевельнул бровью, присматриваясь к Ивану.

– А почему именно полнолуния? Почему не грозы или землетрясения?

– Видишь ли, Всеволод, и Майя, и Жан пропали не в грозу, а в полнолуние. В самое полнолуние.

– Любопытно, – Снегин вдруг улыбнулся, – до чего же вы дотошные и скрытные люди. Ну да ладно, пусть будет по-вашему. Жду доклада в полнолуние.

Шагая по медной, с малахитовыми прожилками траве на тревожный рубиновый огонь «Торнадо», Лобов думал о странной находке товарищей, которая вдруг перечеркнула все его предположения. А еще о том, что полнолуние наступало послезавтра.

5

Зеленые лучи заходящего солнца уже не достигали земли. Они падали на вершины деревьев, с трудом пробивались сквозь густую медную листву и тянулись полосами почти параллельно уже посеревшей, покрытой редкой травой лесной почве. В теплом сумраке леса было так тихо, что отчетливо был слышен каждый звук: редкий звон птицы, шорох травы под ногами, удар тяжелой шишки о землю.

– Не возьму в толк, – вполголоса, но сердито сказал Клим, поправляя рюкзак за плечами, – причуды этой цивилизации. За счет чего существуют эти человекоподобные лилипутики? Почему они прячутся от нас, словно от прокаженных?

– Может быть, они невидимы, бестелесны и становятся сами собой лишь после смерти или глубокой ночью, когда на небе полная луна.

Клим покосился на серьезное лицо Кронина и засмеялся.

– Причем по крику петуха, как нечистая сила, материализуются и тащат за собой в колдовские подземелья все живое, что только попадается. Так, что ли?

– Может быть, и так, – инженер был непробиваемо серьезен, – а может быть, они просто боятся.

– Чего?

– Нас. Нашей активности. Шума. Всех этих вездеходов, глайдеров и униходов. Нашей дотошности и холодной рациональности, нашего утилитаризма.

– Не проще ли вышвырнуть таких неприятных гостей с планеты?

– Может быть, они и вышвыривают, когда им сильно докучают. Недаром же нет никаких следов ни Майи, ни Жана.

Клим усмехнулся:

– Выходит, что здесь нечто вроде глобального дома отдыха, куда крутолобые лилипуты прилетают отдохнуть от трудов праведных, а может, и от разбойных дел?

– Не исключено. Присмотрись, – Кронин приостановился, вздохнул полной грудью, оглядываясь по сторонам. – Не чувствуется здесь первозданной дикости. Это не джунгли, не сельва и даже не тайга. Нет тут ни муравьев, ни гнуса, ни москитов. Нет ядовитых змей и пауков. Я уж не говорю о львах и леопардах. Полудикий парк, где можно наслаждаться природой, гулять и развлекаться.

– Целая планета для игр и развлечений? Не слишком ли расточительно?

– Отнюдь, давай-ка теперь я. – Инженер забрал у Клима увесистый рюкзак, куда была уложена находка вместе с многочисленными образцами и пробами окружающей почвы, флоры и фауны, и продолжил: – Человек боготворит труд только до тех пор, пока он голоден, наг и неустроен. А когда первичные биологические инстинкты удовлетворены, ему становится ужасно скучно. И на смену труду приходит другое божество – развлечение, игра. Да что человек – играет все живое! Кошки, собаки, птицы, дельфины, рыбы. Наверное, амебы и медузы тоже играют, только они так далеки от нас, что мы не понимаем этих игр. А что такое величайшие открытия науки, как не результат азартной игры с темными и тайными силами природы?

– Долой труд, и да здравствует игра! – засмеялся Клим.

– Ну зачем же так легкомысленно, – сказал Кронин. – Без труда не вытащишь и рыбку из пруда. Но я убежден, что чем дальше мы будем восходить по дороге разума, тем все больше тяжкий осмысленный труд и бездумная радостная игра будут сливаться в некое сияющее целое, о котором мы пока и понятия не имеем.

– А мы не ослепнем от этого сияния?

– В крайнем случае можно будет надеть очки.

– Игра, – в раздумье повторил штурман, – может быть, и игра. Но игры редко кончаются смертью, Алексей. А в этих лесах каким-то загадочным образом погибло три сапиенса: Майя, Жан и вот этот товарищ, наиболее прочные детали которого лежат у тебя за спиной. Жан и Майя были космонавтами, людьми, которых специально готовят для встречи с неожиданным. Какая уж тут игра! Жестокость!

– Мне надоели разговоры о жестокости разума.

– Почему обязательно разума? – возмутился Клим.

– А разве нет? У меня из памяти не выходит мощный, могучий лоб, – Кронин встряхнул рюкзак, – этого существа.

– Дался тебе этот лоб! А может быть, под ним пустота. Может быть, этим лбом лилипутики разбивают пальмовые орехи, а не мыслят.

– Ну ты все-таки ерник, Клим.

– А может быть, такие могучие лбы нужны этим типам для брачных схваток. Разбегаются и, как бараны, лоб в лоб. У кого лоб массивнее, тот и победитель!

Кронин не сдержал улыбки, но тут же посерьезнел и приостановился.

– Глайдер.

Крылатая машина была почти незаметна в сгустившемся сумраке. Но ее чуткие приборы уже уловили приближение людей, и они приветливо замигали бортовыми огнями: зеленым на правой плоскости и красным на левой.

6

Лобову не спалось. Его усталый мозг механически снова и снова перебирал факты, на которых он останавливал днем свое сознательное внимание. Этот пестрый хоровод, лишенный логики и цельности, начинал крутиться то с начала, то с конца, то с середины, оставляя чувство неудовлетворенности и смутного беспокойства.

Как бы то ни было, все говорит за то, что именно Жан Верней побывал на научной станции – окно выжжено левой рукой, а Жан был левшой. Жан добрался до гравитостанции, а дальше принялся действовать явно в противоречии с логикой и здравым смыслом. Ведь, казалось бы, самое разумное – вступить с базой в двустороннюю связь, но Верней этого не сделал. Он ограничился нажатием аварийной кнопки и снова исчез. Почему? Его могли заставить уйти, но это было ох как непросто сделать – у Жана был лучевой пистолет. Он бы не сдался так просто, остались был следы борьбы и лучевого оружия. Следовательно, заставить – отпадает. Жан Верней ушел сам. Видимо, он очень спешил, экономил буквально каждую секунду: он выжег окно, а не воспользовался дверью, он не стал говорить, ограничившись однократным нажатием аварийной кнопки. Жан отчаянно спешил, для него или для Майи это был вопрос жизни и смерти. Но тогда он должен, обязан был воспользоваться каким-то транспортом. Между тем в ангаре научной станции спокойно стоят законсервированный униход, два глайдера и катер – эти традиционные средства исследования планет.

Сон отлетел неслышно, как летучая мышь. Хоровод фактов распался, голова стала ясной и холодной. Традиционные, стандартные средства! Иван сел на постели. Может, дело в том, что, осуществляя поиск, они обращали внимание лишь на стандартное? А дороги к истине часто лежат через исключения.

Лобов встал, включил свет и принялся неторопливо одеваться. Не было ли в распоряжении экспедиции «Кентавр» нестандартных транспортных средств? Ведь это была целая экспедиция, а не патрульный корабль! Скажем, аппаратов для высотных, глубоководных или подземных исследований.

Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить товарищей, Иван прошел в ходовую рубку корабля и достал из сейфа документы, относящиеся к снаряжению экспедиции «Кентавр». В списке транспортных средств он без труда обнаружил то, что искал, – геологический бот для подземных исследований.

Закрыв сейф, Иван заколебался – разбудить товарищей или обследовать ангар одному? Ангар располагался рядом со стоянкой «Торнадо» в зоне защитной сигнализации, так что опасности практически не было никакой. А тревожить товарищей из-за своих более чем проблематичных предположений Ивану не хотелось. Наконец решившись, Лобов прошел в шлюзовую камеру, надел легкий защитный костюм, вооружился лучевым пистолетом и мощным карманным фонарем. Распахнув наружную дверь шлюза, Лобов невольно приостановился. Прохладный колючий воздух пахнул в лицо, погладил кисти рук. Совсем низко над лесом висела огромная рыжая луна, пронзенная вершиной старой ели. К кораблю из сиреневой темноты неслышно подбиралась целая армия остроголовых призраков-елей: впереди малыши, жавшиеся к самой земле, за ними любопытные подростки, а позади темные исполины, тянувшие строгие головы к звездам. Странно, но Ивану почудилось, что вот сейчас из сиреневого сумрака, взявшись за руки, выйдут Жан и Майя, выйдут и окликнут его. И этот момент никак нельзя упустить, потому что они снова исчезнут, и тогда уже навсегда. Не чувствуя, как за ворот защитной куртки ползут колючие струйки холодного воздуха, Лобов до боли в глазах вглядывался в темноту, но вокруг были молчаливые, неподвижные ели, одни ели. Ни шороха, ни звука, ни движения воздуха. Испуганный, затаившийся, зачарованный кем-то мир.

Слегка досадуя на себя, Лобов стряхнул наваждение чужой лунной ночи, спустился по трапу на землю и дорожкой, которая обозначилась синими светляками фонариков, направился к ангару. Фонарики зажигались впереди и сразу же гасли, едва Иван проходил мимо них. В ночной тишине звуки шагов казались неестественно громкими.

Лобов не стал открывать центральную дверь, через которую выводили машины, а прошел в ангар малой боковой дверцей. В помещении вспыхнул рассеянный дежурный свет. Он упал на крылатые глайдеры, на униход, похожий на большого черного жука, на стремительное серебристое тело морского катера.

Оглянувшись, Иван в гулкой ангарной тишине прошел вперед и там за временной переборкой увидел то, что искал, – тяжелую отливающую синевой сигару геологического бота. Достав карманный фонарик, Лобов осветил его острым слепящим лучом.

На синеватом корпусе машины заиграли тусклые блики, зеркалами вспыхнули, погасли и снова вспыхнули, повинуясь движению светового луча, овальные иллюминаторы кабины. В монолитном корпусе, рассчитанном на тысячетонные нагрузки, Лобову почудилась тонкая черная щель. Сразу насторожившись, он подошел к боту вплотную, и сердце у него екнуло: входной люк кабины не был загерметизирован; между краями крышки и корпусом оставалась тонкая миллиметровая щель. Ее не было заметно ни днем, ни при ангарном освещении, она проявилась лишь в узком, косо падавшем луче карманного фонаря.

Иван нажал кнопку подъемного механизма и, пока тяжелая крышка торжественно и бесшумно поднималась, открывая в синеватом металле черный провал, ногой пододвинул к кабине стремянку, поднялся на три ступени и заглянул внутрь.

На месте водителя, уронив голову и руки на пульт управления, сидел Жан Верней. Ему хватило сил только на то, чтобы добраться от связной рубки до бота и умереть.