Текст книги "Искатель. 1975. Выпуск №4"

Автор книги: Юрий Тупицын

Соавторы: Зиновий Юрьев,Хэл Дреснер
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)

– Мистер Гереро, – сказал я зло, – я не подозревал, что вы умеете так образно говорить. Постарайтесь лучше сосредоточиться: может быть, вы что-нибудь забыли? Какие-нибудь детали, что-нибудь? Неужели вас никто не видел в тот вечер?

Я был зол, потому что он сказал примерно то, что я испытывал сам. В меньшей, разумеется, степени.

– Нет, – покачал он головой. – Мне нечего сказать. Я рассказал вам все.

Когда тюремщик открыл дверь камеры и я встал со стула, Гереро вдруг спросил меня:

– Вы уже говорили мне давеча об измененных… А вы… сталкивались с ними?

– Да, конечно.

– Расскажите мне еще о них.

– Они люди. Даже лучше, чем мы с вами. Они добры и кротки. Они такие, какими должны были бы быть все. Но так как все не такие, они заклеймены. Добротой и кротостью.

– Вы идете, мистер Рондол? – спросил тюремщик.

– Иду.

Не прощаясь с Гереро, я вышел из камеры.

Самое страшное, когда заключенный начинает думать об измененных. Это значит, он перестает бултыхаться и собирается идти ко дну. Он уже мысленно сдался. И чем больше он думает об измененных, тем услужливее мысль расписывает их. Все зависит от точки отсчета. Здоровый, преуспевающий человек содрогается при мысли о том, что может стать измененным. Заключенный, ожидающий суда и уже потерявший надежду, смотрит на такую перспективу совсем другими глазами…

* * *

В оставшиеся до суда дни я метался как затравленный. Я несколько раз был на Индепенденс-стрит, я разговаривал со всеми, кто видел там Гереро, я еще раз разговаривал по телефону с Урсулой Файяр, добился проверки психического состояния Гереро – все было напрасно. Мы были там же, с чего начали. Мы не продвинулись ни на шаг.

Я стал злым и раздражительным. Дважды я орал на Гизелу так, что у нее наворачивались слезы на глазах. Дважды, когда я ставил в гараж машину, я задевал за край ворот. Раньше ничего подобного со мной не случалось.

В день суда я проснулся рано и долго лежал неподвижно, слушая страстное воркование голубей за окном. Когда я был маленьким, я долго думал, что это кто-то стонет, что кому-то очень плохо, что кто-то умирает. Я боялся спросить у матери, кто умирает, потому что боялся смерти и боялся говорить о ней. А умирающий продолжал стонать изо дня в день, не теряя сил, и мой детский умишко начал сомневаться. Тогда я сделал то, что мог сделать сразу, – высунул голову в окно и увидел сизых, жирных голубей на карнизе. Теперь я знаю, кто стонет за окном. Еще одной тайной меньше. Впрочем, стонать нужно было бы мне – никогда я еще не ощущал себя таким беспомощным. Я ехал не в суд, нет. Скорее в цирк, где клоун Язон Рондол будет смешить уважаемую публику.

Глава 5

Разглядывая публику, я заметил немолодую женщину, которая смотрела на Гереро со странным выражением лица. Что-то вроде жадного любопытства, смешанного со страхом.

– Вы, случайно, не знаете вот той женщины в сером костюме? – спросил я у Гереро.

– Случайно знаю. Это моя жена.

Занял свое место обвинитель. Анатоль Магнусон, помощник окружного прокурора. Неплохой парень, хотя звезд с неба не хватает. Впрочем, для нашего дела теперь не только что звезд, даже мозгов иметь не нужно. Мозги у машины. Отличные электронные мозги, не обремененные мыслями о заработке, о своей репутации, эмоциями и прочими жалкими порождениями килограмма серого вещества, что мы таскаем в своих черепных коробках. А вот и судья-контролер. Его я тоже знаю, Роджер Ивама.

– Встать, суд включен, – громким фальцетом пропел секретарь-контролер.

Щелкнули выключатели, на главной судейской машине и на трех машинах жюри вспыхнули красные лампочки.

– Народ против Ланса Гереро, обвиняемого в убийстве Джин Уишняк, – объявил судья. – Джентльмены, я как судья-контролер проверил работу главной судейской машины и машин жюри и нашел их в полном соответствии с нормой и готовыми к судебному разбирательству. Согласно процедуре электронных судов тесты проводились голосом и в письменной форме. Обвинение и защита могут провести самостоятельную проверку. Мистер Магнусон?

– Обвинение отказывается от проверки, ваша честь, – сказал Магнусон.

– Мистер Рондол?

– Защита отказывается от проверки, наша честь. – пробормотал я.

– Прекрасно. Мистер Магнусон, обвинительное заключение.

– Ваша честь, – сказал помощник прокурора, – защита знакома с обвинительным заключением. Вы тоже. Я приготовил несколько копий для главной судейской машины и для машин жюри. С вашего разрешения мы сейчас введем их.

– Вводите.

Магнусон подошел к главной машине, положил на вводный поднос несколько листков, склеенных в ленту, которая тут же быстро вползла в узкую щель ввода, похожую на стариковский беззубый рот.

Ту же операцию он проделал с тремя машинами жюри.

– Мистер Магнусон, ваши свидетели, – сказал судья-контролер.

– Обвинение вызывает сержанта полиции Ли Медину.

Сержант, высокий черноволосый человек, занял свое место.

– Свидетель, ваше имя и должность?

– Ли Медина, сержант полиции Шервуда.

– Положите правую руку ладонью вниз на регистрационную машину.

Сержант прижал ладонь к стеклу машины, и на табло вспыхнуло его имя, год рождения, номер свидетельства о рождении.

– Мистер Медина, что вы можете сообщить суду по поводу убийства Джин Уишняк?

– Девятнадцатого сентября сего года, в девять часов сорок две минуты в полицию позвонила женщина, которая назвалась миссис Марией Анджело и сообщила, что ее дочь Агнесса Анджело только что обнаружила убитой Джин Уишняк. Мы тут же выехали по указанному миссис Анджело адресу на Индепенденс-стрит, поднялись в квартиру шесть «а». Входная дверь была открыта…

– Какой замок на двери? – спросил помощник прокурора.

– Два. Замок, запирающийся только изнутри, и замок фирмы Дюрандаль, запирающийся снаружи ключом.

– Благодарю вас, сержант. Продолжайте.

Сержант был спокоен. В глазах тлела скука. Это была его работа. Будни блюстителей закона. Трупом больше, трупом меньше. Свидетельством больше, свидетельством меньше, какая разница?

– В квартире две комнаты и кухня. Мисс Уишняк лежала на полу в большой комнате. Врач, прибывший с нами, констатировал смерть от удара твердым предметом по голове.

– Не углубляйтесь в медицинские детали, сержант. Это сделает врач. Продолжайте.

– Простите, но я должен сказать об орудии убийства.

– Хорошо.

– По характеру ран врач высказал предположение, что удары были нанесены металлическим тяжелым предметом с довольно острыми краями. Наше внимание привлекли два металлических подсвечника, стоявшие на столе. Оба были отправлены на лабораторный анализ. На одном из них обнаружены следы кровавых пятен, причем группа крови соответствует группе кропи убитой. Вот результаты анализа.

– Хорошо, – сказал судья-контролер, кивнув помощнику прокурора, – можете ввести анализ в машины. Надеюсь, вы заготовили достаточное количество копий?

– Да, ваша честь, – молодцевато ответил обвинитель. – Сержант, – повернулся он к свидетелю, – обнаружил ли что-нибудь еще лабораторный анализ?

– Да, – кивнул сержант, – на том же подсвечнике, на котором были найдены пятна крови, были обнаружены отпечатки пальцев. Тот, кто держал его в руках, попытался стереть их, но сделал это недостаточно тщательно. В результате удалось получить три достаточно четких снимка. Они были введены в большую регистрационную машину шервудской полиции.

– Что показала машина? – спросил обвинитель. Как опытный режиссер, он чувствовал, когда нужно сделать паузу. Чтобы хоть как-то поддержать интерес к делу, от которого вот-вот заснут и люди, и машины. Все ведь так просто.

– Отпечатки пальцев на подсвечниках принадлежали Лансу Гереро.

– Провели ли вы контрольные сравнения после ареста мистера Гереро?

– Да, мистер Магнусон.

– И каковы же результаты?

– Отпечатки пальцев на подсвечниках принадлежат мистеру Лансу Гереро. Вот увеличенные фото отпечатков.

– Обвинение может ввести фото в машины, – кивнул судья-контролер.

– Благодарю вас, сержант. Прошу, мистер Рондол, – помощник прокурора был со мной подчеркнуто вежлив. Он жалел меня. Он знал, что я загнан в угол и стою там со связанными руками. Я даже не волновался больше. Странное оцепенение охватило меня. Я не мог защищать Гереро. Даже лучший в мире альпинист не может влезть по абсолютно вертикальной отполированной стене. А дело Гереро было именно такой стеной. Я мог только броситься на колени и просить суд, чтобы он пожалел Гереро, пробившего голову девчонке, и Язона Рондола, который на глазах у всех теряет свое профессиональное лицо. Что я мог спросить сержанта? О чем? Поставить под сомнение результаты анализа крови? Попросить объяснить мне, что такое дактилоскопический отпечаток? Я и так уже видел, что это были одни и те же отпечатки. Я даже был уверен в этом до суда.

– У защиты нет вопросов к свидетелю.

– Хорошо, – сказал судья-контролер. – Мистер Магнусон, можете вызвать вашего следующего свидетеля.

– Обвинение вызывает полицейского врача Джеймса Вандершмидта.

Мистер Вандершмидт привычно занял свое место, привычно прижал ладонь к стеклу регистрационной машины, привычно повернул голову в сторону стола обвинения. Он был абсолютно лыс. Голова его сияла, отражая свет ламп. Зато короткая бородка начинала расти от самых глаз.

– Мистер Вандершмидт, – сказал обвинитель, – вы проводили вскрытие тела мисс Уишняк?

– Да.

– Что вам удалось установить? Только, пожалуйста, не вдавайтесь в детали. У меня есть акт вскрытия, и если защита не будет настаивать, мы просто введем его в машины.

– Если, как вы говорите, не вдаваться в детали, то можно сказать, что смерть мисс Уишняк была вызвана ударом тяжелого металлического предмета с довольно тонким закругленным краем. Именно этот край способствовал тому, что из четырех нанесенных ран две оказались смертельными.

– Мистер Вандершмидт, – спросил помощник прокурора, – мог ли подсвечник быть именно тем орудием, при помощи которого были нанесены раны?

– Да, мистер Магнусон.

– Были ли обнаружены на теле убитой какие-нибудь следы борьбы?

– Нет, мистер Магнусон.

– Можно ли по характеру ран установить, были ли они нанесены спереди, сбоку, сзади?

– С абсолютной уверенностью нет, поскольку вполне вероятно, что в момент удара или перед ним жертва могла повернуть голову, но скорее всего удар был нанесен сзади.

– Благодарю вас, доктор. Защита, свидетель в вашем распоряжении.

Что я мог спросить? Тонкими вопросами вынудить доктора признать, что убийца, быть может, стоял не позади, а сбоку? Ура, колоссальная победа! Неожиданный поворот в ходе процесса! Обвинение посрамлено! Знаменитый адвокат Язон Рондол ставит в тупик обвинение, доказав, что его подзащитный раскроил голову девушке, стоя не сзади, а сбоку!

– У защиты нет вопросов.

Место доктора занял крошечный человечек с оттопыренными, как у мышки, ушами. У него была вытянутая мордочка с мигающими глазками. Я подумал, что, если в зале суда была бы кошка, она обязательно бросилась бы на эту мышку. Мышка назвалась профессором Вудбери и не без гордости сообщила суду, что заведует лабораторией звукозаписи в Шервудском университете и служит консультантом в двух фирмах, выпускающих пластинки.

Выяснилось, что согласно акту осмотра квартиры Джин Уишняк там был обнаружен магнитофон и двенадцать кассет. На одиннадцати были музыкальные записи, на двенадцатой – запись женского и мужских голосов.

– Мистер Вудбери, – сказал Магнусон, – мы просили вас сравнить два мужских голоса на двух пленках, которые мы передали вам.

– Совершенно верно.

– И каковы же результаты?

– Оба голоса принадлежат одному и тому же лицу.

– Вы в этом уверены?

Мышка снисходительно улыбнулась.

– К сожалению, – пропищал профессор, – не все отдают себе отчет в том, что голос столь же индивидуален, столь же неповторим, как и отпечатки пальцев. И подобно тому, как дактилоскопический метод практически полностью исключает возможность ошибки, поскольку она исчезающе мала, так и анализ голоса, его составных элементов: тембра, высоты и так далее – дает абсолютно точные результаты. Фонограмма голоса столь же надежна, как и дактилоскопия.

– Это можно доказать, профессор?

– Разумеется. Мы получили фонограммы двух голосов и сравнили их. Они тождественны. Вот эта фонограмма. Видите, даже неопытный глаз сразу может определить, что сходство полное. И у фонограммы «А» и у фонограммы «Б» совпадают буквально все элементы.

– А может ли суд просто послушать эти пленки? – спросил судья-контролер.

– Разумеется, разумеется, если, конечно, здесь есть магнитофон, – пискнул профессор.

– Обвинение приготовило магнитофон, – сказал Магнусон. – Вначале, ваша честь, мы поставим пленку, найденную в квартире убитой.

Раздался женский смех:

– Ну говори же, Ланс, говори… Экий ты упрямый… Если ты ничего не скажешь, я заставлю тебя проглотить микрофон.

Послышался громкий вздох и мужской голос, голос Ланса Гереро, сказал:

– Ну что мне тебе сказать, глупышка? Что я тебя люблю?

– А вот запись голоса, сделанного на предварительном следствии, – сказал Магнусон.

Тот же голос, голос Ланса Гереро, произнес:

– Нет, я не знаю никакой Джин Уишняк, никогда ее не видел и никогда с ней не разговаривал.

Нет, положительно Магнусон делает успехи. Так удачно подобрать отрывки…

Я бросил искоса взгляд на Гереро. Он сидел, не шелохнувшись, странно напряженный, замороженный… Замороженный… Для чего продолжать эту комедию? Если бы он послушал меня и сразу признал себя виновным, не нужно было бы, по крайней мере, участвовать в этом цирке. Были бы хоть эфемерные, но надежды. Была бы цель.

Было бы за что бороться. До самого конца. В конце концов покойная мисс Уишняк наверняка тоже не была ангелом. Оплоты добродетели не сдают себя напрокат немолодым бизнесменам. И скорее всего не нужно бы слишком тщательно ворошить прошлое, чтобы найти в карьере начинающей актрисы не слишком лестные для нее штришки. Но все это было бы возможно, если бы мой клиент признал себя виновным. Он же все отрицал, и его упрямство связало нас обоих по рукам и ногам, и Анатоль Магнусон, не торопясь, катил нас, подталкивая ногой, к обрыву.

Один за другим прошли оставшиеся свидетели, двоих из которых я уже знал: привратник дома, где жила Джин Уишняк, и Агнесса Анджело. Бедняжка так волновалась, что долго не могла сообразить, как ее зовут.

Да, все они видели человека, который сидит сейчас на скамье подсудимых. Он всегда приезжал вечером. Да, они видели его машину. Такую не каждый день увидишь на Индепенденс-стрит.

Когда судья-контролер объявил, что сейчас будет вынесен приговор, в зале зевали и шептались. Все было ясно. Наконец воцарилась тишина. Послышалось мелодичное позвякивание, похожее на сигнал лифта, и почти одновременно вспыхнули табло на трех машинах жюри: виновен в предумышленном убийстве. А затем и главная судейская машина вынесла приговор: лишение жизни пли полная переделка по выбору подсудимого. Срок апелляции – сорок дней.

Судья-контролер сообщил, что мистеру Гереро даются сутки для выбора наказания, и все было закончено.

* * *

– Мистер Гереро, – сказал я своему клиенту назавтра, – я должен вернуть вам чек.

Он непонимающе посмотрел на меня.

– Какой чек?

– Чек на пять тысяч НД, который вы выписали мне. К сожалению, я ничего не смог сделать. Ничего. У меня не было ни одной ниточки, ни одной зацепки… Мне очень жаль, но…

– Что? Что? О чем вы говорите, Рондол? – Гереро, казалось, действительно хотел понять, о чем я говорю, но не мог сосредоточиться.

– Я хотел бы вернуть вам чек, – сказал я.

– Оставьте, Рондол, – Гереро брезгливо поморщился. – Кому нужно ваше театральное благородство… Наоборот, я приготовил вам чек еще на такую же сумму. Вот, держите.

– Но…

– У вас есть больше месяца. Сделайте все, что можете. Я хочу, чтобы вы помнили только одну вещь – я не убивал Джин Уишняк. Вы верите мне?

– Не знаю, мистер Гереро.

– Моментами я начинаю думать, что и я не знаю. Но сейчас я знаю. – Голос его окреп, и он стал больше походить на того человека, каким он был, когда я в первый раз увидел его. – Это все чудовищная, нелепая, кошмарная ошибка. Я знаю все, что вы можете мне сказать: отпечатки, фонограммы, свидетели… Все это так, и тем не менее я невиновен…

Дверь камеры открылась.

– Мистер Гереро, пора.

Гереро повернулся, и мы вышли из камеры.

– Следуйте, пожалуйста, за мной, – скучным голосом пробормотал стражник со стертым, бледным лицом. Другой пошел за нами.

Запах дезинфекции, серый пластик под ногами, серые металлические двери. Тишина.

Наконец нас ввели в небольшую комнату. Такую же дезинфицированную, такую же пластиковую, такую же серую и тихую, Вчерашний судья-контролер попытался подняться из-за стола, но болезненно поморщился, потер поясницу, еще раз поморщился и все-таки встал.

– Вы Ланс Гереро? – спросил он.

– Да, – ответил Гереро.

– По приговору суда и согласно основам законодательства… – голос судьи становился все более монотонным, пока не превратился в жужжание, разобрать в котором отдельные слова не было ни малейшей возможности. Пожужжав с полминуты, он начал медленно тормозить. – На основании всего вышеизложенного вам предоставляется право в присутствии любых трех указанных вами лиц сделать выбор между смертной казнью и полной переделкой, каковые должны быть осуществлены в соответствии с приговором через сорок дней в случае отклонения апелляции или отказа подать ее. Вам понятно, мистер Гереро?

– Да.

– Вам сообщили, что вы имеете право пригласить трех свидетелей, которые могут присутствовать при совершении вами выбора?

– Да.

– Вы пригласили кого-нибудь?

– Нет, будет присутствовать только мой адвокат, мистер Рондол.

– Хорошо. Готовы ли вы сделать выбор?

– Да. Я его уже сделал.

– Подойдите к столу. Перед вами карточка с вашим именем. На ней вы видите два кружка. В одном написано «смертная казнь», в другом – «полная переделка». Зачеркните крестом тот кружок, который вы отвергаете. Вам понятно?

– Да.

– Пожалуйста, мистер Рондол, подойдите ближе и станьте рядом с мистером Гереро.

Я встал рядом со своим подзащитным. Гереро взял ручку и жирно зачеркнул крест-накрест левый кружок со словами «смертная казнь».

– Распишитесь, пожалуйста, внизу. И вы, мистер Гереро, и вы, мистер Рондол… Благодарю вас. Пройдите, пожалуйста, в соседнюю комнату. В вашем распоряжении, – судья-контролер взглянул на часы, – ровно десять минут. Через десять минут за вами придут.

Мы прошли в комнату, в которой стоял длинный стол-каталка, покрытый белой простыней. У изголовья холодно поблескивал хромом небольшой аппарат.

– Что это? – тихо спросил Гереро.

– Они вас сейчас усыпят, а потом перевезут в холодильное отделение.

Я почувствовал, как он опять весь сжался. Его била мелкая дрожь, на лбу выступил пот. Но он держался молодцом.

– Рондол, – прошептал он, – как вы думаете, почему я выбрал полную переделку?

Я пожал плечами. Есть вопросы, на которые не ожидают ответов.

– Я хочу узнать, что это все значит… как это случилось… Рондол, через несколько минут меня усыпят. Мне нечего скрывать от вас. Я клянусь вам, что я не убивал Джин Уишняк. Вы верите мне? Верьте мне, Рондол, верьте. Я знаю, что вы не можете верить мне, но вы должны, должны! Боже, если бы я только верил, если бы у меня была вера. Я бы бросился на колени и умолял Его открыть вам правду. Но я никогда не верил в Него, и я знаю, что Он не придет ко мне в эту последнюю минуту и не поможет мне. Как мне убедить вас, как открыть душу, чтобы вы увидели ее изнутри? Почему люди замкнуты в своей скорлупе, почему они не прозрачны? Почему мы все бредем в потемках, не видя друг друга? Почему, почему?

Что я мог ему ответить? Что можно сказать человеку за минуту до его ухода. Тем более, когда он не знает, куда уходит.

– Рондол, – сказал Гереро, – мне уже не страшно. Клянусь, это правда. Просто бесконечно чего-то жаль. Нет, не чего-то. Себя, других. Тех, мимо кого я проходил всю жизнь…

В комнату вошли оба стражника и человек в сером блескучем халате.

– Прошу вас лечь сюда, мистер Гереро, – сказал человек в халате и кивнул на стол.

– Хорошо, – сказал Гереро. – Раздеваться не нужно?

– Нет, вас переоденут потом.

Все-таки он держался молодцом. Он лег на каталку, посмотрел на меня и чуть заметно покачал головой. Наверное, он хотел еще раз сказать, что ни в чем не виноват.

Человек в халате снял с прибора выпуклую крышку, положил ее на голову Гереро и щелкнул выключателем. Послышалось ровное низкое гудение.

– Я вам верю, – сказал я, глядя в глаза Гереро, – я сделаю все.

Он благодарно опустил веки, поднял их. В зрачках уже клубился туман. Он снова опустил веки и уже не поднял их.

* * *

Первый морозец застеклил лужицы, и они с хрустом лопались под ногами. Зачем я снова приехал в Блэкфилд? Ах, да, чтобы погулять, побыть хоть немножко в тишине.

Ветер шелестел еще не опавшими сухими листьями. Пошел снег. Крошечные, еще осенние снежинки таяли, не долетая до земли.

Я ни о чем не думал. В голове прыгала лишь одна фраза: «Раздеваться не нужно?» Она то звучала медленно и торжественно, то пронзительно и крикливо. «Раздеваться не нужно?» «Раздеваться не нужно?»

Ясно было одно: надо было забыть о суде и попробовать ответить себе на простой вопрос: мог ли Гереро убить? Тот ли он человек?

Я понимал всю нелепость и эфемерность этого пути, но другого у меня не было. Тем более что оставалось всего сорок дней. Вернее тридцать девять дней и двадцать один час.