Текст книги "Легенда о флаге"

Автор книги: Юрий Стрехнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

Разгоряченные, задыхаясь от поспешной ходьбы, остановились перевести дух в темном поле. Нет, не догнать.

Где же вы, товарищи?..

ТЫСЯЧА КИЛОМЕТРОВ РИСКА

В конце марта сорок второго года под Севастополем, когда там стояло временное затишье, на северном участке нашей обороны по берегу речки Бельбек, где держала позиции одна из частей морской пехоты, случилось неожиданное происшествие. В середине ночи командиру части позвонили с переднего края и доложили, что задержаны двое неизвестных, пробиравшихся со стороны противника. Командир приказал доставить их к нему.

Вскоре в блиндаж командира матросы с винтовками ввели двоих. Один из них, повыше, был одет в потертую, измятую черную шинель железнодорожника. Другой, щуплый, чернявый, с оттопыренными ушами, в ватник. Головы обоих были обнажены, кудлатились давно не стриженные волосы. По изрядно заросшим лицам трудно было определить их возраст, но осанка говорила о том, что они молоды.

– Пойманные шпионы доставлены! – доложил старший из конвоиров.

– Не пойманные, и не шпионы! – с обидой заявил чернявый, тот, что в ватнике. – Мы сами пришли!

Но второй, в шинели, стоял спокойно.

– Вот, документы у них отобраны! – Конвоир протянул командиру две покоробленные книжечки с якорями на серых обложках.

– Не отобраны! Сами предъявили! – снова с горячностью поправил чернявый.

– Помолчите пока! – строго глянул командир. – Разберемся.

Взяв книжечки, командир стал их разглядывать. Краснофлотские книжки по всей форме, выданные еще до войны. Правда, записи трудновато прочесть: похоже, документы побывали в воде, чернила расплылись…

– Вот еще у них взято! – Конвоир положил на стол две черные ленты. При неярком свете коптилки, стоявшей на столе, тускло блеснуло на лентах золото букв.

– Не взято, а сами показали! – рванулся к столу чернявый.

Но товарищ удержал его, положив руку ему на плечо. Этот человек в железнодорожной шинели, видно, умел владеть собой.

Что это за люди? Командир не знал, верить или нет. Краснофлотские книжки, ленточки от бескозырок – еще не доказательство. Бывали случаи, когда фашистские лазутчики пытались проникнуть в Севастополь с безупречными на вид документами – сфабрикованными либо взятыми у пленных или убитых. Биографии лазутчиков, придуманные для них в фашистской разведке, выглядели правдоподобными. Всячески рядится враг. Может, и эти двое тоже ряженые?

– Фамилия? – спросил командир высокого, в шинели.

– Старший матрос Иванов.

Командир посмотрел в две краснофлотские книжки, лежавшие перед ним, выбрал нужную:

– Иван Семенович, год рождения девятьсот двадцатый? Из города Златоуста? Где это такой город?

– На Урале.

– Где служил?

– На Днепровской. Дивизион бронекатеров…

– Так и записано… Беспартийный?

– Комсомолец.

– А где комсомольский билет?

– Разрешите?

Человек в шинели расстегнул ее, засунул руки куда-то под одежду, долго шарил там, вытащил книжечку с ленинским силуэтом.

– Вот.

– Далеконько прятал.

– А чтоб не пропал.

Командир внимательно вглядывался в фотографию на комсомольском билете. Она тоже была, видать, тронута в свое время водой: потрескалась, чуть обшелушилась. Да если бы даже и сохранилась нетронутой… Как непохож был изображенный на ней круглолицый парнишка в рубашке с распахнутым воротом – наверное, в комсомол вступал еще до призыва – на того, что сейчас стоял перед командиром – небритый, с усталым лицом немало испытавшего человека.

– Да что нас проверять! – нарушил раздумье командира второй, пониже ростом, все время порывавшийся что-то сказать. – Мы ж с Черноморского. – Он не утерпел, порывисто шагнул с места. – Мы в Севастополь шли! Сколько месяцев, сквозь все немецкие тылы! Разрешите доложить, я – старший матрос Трында. А это – корешок мой. С тридцать восьмого служим. Можете проверить! У нас в Севастополе полно, с кем служили. И с учебного отряда, и с кораблей… Мы вам фамилии назовем. И командиры подтвердят. Наведите справки!

– Наведем, – пообещал командир. Не сказал того, что подумал: «Если даже и так, много ли ваших дружков уцелело?»

Сначала он хотел только взглянуть на задержанных и сразу же отправить их на проверку, как это всегда делалось в подобных случаях. Но что-то заинтересовало его в этих людях. Уж больно прям и открыт их взгляд… Командир давно служил и воевал, знавал многих людей, их судьбы и не однажды убедился в справедливости изречения, что глаза – зеркало души. Опыт подсказывал ему, что в данном случае это зеркало вряд ли обманывает.

– Ну, если это действительно ваши документы… – Командир еще раз посмотрел на фотокарточки и на лица. – Садитесь, рассказывайте, как вы к нам пробрались.

Он долго слушал их, благо в этот ночной час на переднем крае стояла тишина и ничто не отвлекало его.

Выслушав до конца, сдержанно улыбнулся:

– Настойчивые вы парни! Сколько протопали. И через что!

– Так в Севастополь же! – в один голос ответили оба.

Командир, пожалуй, готов был поверить этим двум. Однако война научила его не только верить людям, но и проверять даже то, в чем, казалось бы, и нет оснований сомневаться.

– На проверку пойдете, – сказал он мягко. – А я потом поинтересуюсь. – Взгляд его упал на две ленточки, лежавшие перед ним на столе. Задумчиво потрогал их, улыбнулся: – Вместо корабельного флага вам служили? – Подвинул ленточки от себя на край стола: – Возьмите. Понадобятся.

На следующий день командиру позвонили: двое присланных – действительно те, кем себя называют.

– Направьте их ко мне, – попросил командир. – Пусть за Севастополь повоюют. За тем и шли тысячу километров.

Как же она была пройдена, эта тысяча?

В ту ночь, когда при освобождении пленных Иванов и Трында ушли от моста последними, прикрывая отход товарищей, они так и не смогли присоединиться к ним. Уже только вдвоем продолжили путь на восток. В попутных селах, где не было немцев, добывали еду. Старыми ватниками заменили утопленные при переправе бушлаты. Пришлось распроститься и с бескозырками. Но ленточки сохранили, зашив в одежду. Не расстались и с тельняшками – на каждом осталась его «морская душа».

К началу ноября Иванов и Трында прошли по захваченной врагом земле, если считать от Киева, добрых четыре сотни километров. Как и прежде, они предпочитали двигаться ночами.

Однажды под утро, выйдя к железной дороге и приметив в пустынном поле путевую будку, решили заглянуть в нее: по всем признакам немцев вблизи не было, и друзья надеялись, что в будке им удастся поесть и поспать. Их встретил пожилой обходчик с женой. Вначале хозяева не очень приветливо глядели на двух, невесть откуда взявшихся, незнакомых парней. Да и те открылись им не сразу: оба крепко помнили урок, полученный от благолепного старичка. Но постепенно в разговоре все прояснилось. «Эх, ребята! – посочувствовал обходчик. – Пешком – дальше, риску – больше. Вам бы на каком попутном товарняке к фронту подкинуться… Вот что! Отсюда семь километров – станция. Там брат мой, Юхим, стрелочником. Скажете, что я послал. Глядишь, поможет».

Побыв у обходчика до вечера, они отправились на станцию, отыскали хатку Юхима. Тот принял их хотя и с опаской, но приветливо. Выслушав, задумался: «Если б на порожняке – запросто. Бабы с мешками ездят. Только к фронту порожняка не бывает. Груженые составы идут под охраной. Но уж коли хотите испытать счастья – попробуем».

Попозже вечером Юхим выдал им пару старых замасленных железнодорожных фуражек и повел с собой. Он провел их на станцию и до поры спрятал в будке, стоявшей на путях. Через некоторое время вернулся:

– Есть подходящий состав! На Лозовую, воду набирает! Швыдче, хлопцы!

Это был поезд из товарных вагонов и груженых платформ, прикрытых брезентом. Кое-где на тормозных площадках маячили фигуры немцев-часовых, зябко ежившихся в своих тонких шинелях. Никто из них не обратил особого внимания на шедших вдоль состава трех железнодорожников, один из которых нес фонарь, притемненный, как полагается при светомаскировке, а двое – инструменты.

Двое с инструментами присоединились к нескольким ремонтникам, которые возились возле колесной тележки одного из вагонов, починяя что-то. За ними лениво наблюдал ефрейтор из станционной охраны, Тот железнодорожник, что с фонарем, прошел дальше.

Через несколько минут паровоз кончил набирать воду, ремонтники завершили свою работу, собрали инструменты и ушли. Эшелон тронулся в путь. На одной из платформ, на которой не было часового, в ее переднем конце, где имелось небольшое свободное пространство, под брезентом, прикрывающим ящики, съежась, лежали рядом двое в железнодорожных фуражках. Это были Иванов и Трында.

Эшелон летел на полной скорости. Из-под брезента не было видно ничего. Да если бы и приподнять его – вдоль пути только темь да редкие искры, летящие от паровоза. Станции были по-военному затемнены. Лишь изредка мелькал еле приметный синий огонек.

…Колеса в который уже раз звонко простучали по стыкам на стрелках.

– Во рвет! – жарко дыхнул Василь в ухо товарищу. – Еще одну станцию проскочим!

Василь уже не сомневался, что теперь все пойдет отлично:

– Скоро – Лозовая! А там – поворот на Славянск, на восток. Там будем жать – утром к фронту подкатим. Как в салон-вагоне.

– Салон! – Иванов поворочался. – Ух, как задувает!

– Давай, Вань, теснее ко мне. Ой!.. – Трында, подвигаясь, ударился рукой об окованный железом угол ящика. – Вань, как думаешь – что в этих ящиках?

– Мечтаешь – консервы?

– Не худо бы.

– Напрасные мечты. Снаряды там.

– Не пожуешь…

Леденящий ветер то и дело врывался под брезент. Тесно прижимались друг к другу, пытаясь согреться. Кажется, им это удалось. Не заметили, как заснули.

Когда проснулись, поезд все еще шел. Выглянули. Уже светает. Мимо проносится присыпанная первым снегом пустынная степь. Но какие это места?

– Не туда едем! – чуть не крикнул Иванов.

– А куда ж? – Василь едва не выскочил из-под брезента.

– Гляди! Небо светлее слева по ходу. Значит, не на восток едем. Не к фронту!

– Может, только закругление, поворот?

– В голове у тебя, Василь, закругление! На юг эшелон идет. На юг! Понял? Юхим как объяснял? Дорога к фронту через Лозовую на Славянск. А нас ночью на Павлоград повернули.

– А знаешь, Вань? От Павлограда дорога на Запорожье, а оттуда на Крым.

– Кругаля через Лозовую?

– А что? Мосты везде порваны, вот и гонят составы в объезд! – Глаза Василя вспыхнули. – А вдруг этот эшелон – на Севастополь? Там, говорят, давно большие бои. Туда, наверное, снаряды везут. И мы доедем! Как с плацкартным билетом.

– Как бы немцы нам на этот билет свинцовый компостер не поставили.

– Нас же никто не видит, Вань. Глядишь, до Крыма докатим! Хотим фронт переходить? Так уж лучше – прямо в Севастополь.

– Лих ты, Василь! – Иванов помолчал, вслушиваясь в громыханье летящего состава. – Только у меня другое предложение: убраться из этого салона, пока нас в сторону от фронта еще дальше не увезли…

Иванов не договорил. Что увидел Василь в другом конце платформы? Почему такой испуг на его лице? Иванов глянул тоже – и замер: из-за ящиков виден край плеча с погоном, поднятый воротник шинели, макушка пилотки, торчит ствол винтовки. Спиной к ним, прислонясь к брезенту, сидит немец, часовой! Откуда он взялся? Перешел с соседней платформы? Или поставлен на пост во время остановки, которая, может быть, была, когда они спали? Незаметно с платформы теперь не выбраться. Спереди – глухая стена товарного вагона. Сзади – другая платформа. На пути к ней – этот немец. Что делать?

Ответ на это последовал быстрее, чем они предполагали. Часовой, которого, наверное, порядком-таки прохватывало ветром, направился в их сторону вдоль края платформы, прижимаясь к штабелю ящиков. Нет, кажется, он еще не видит их!.. Но как только дойдет до этого края платформы…

– Он – сюда, а мы – туда! – шепнул Трында Иванову. Тот юркнул к борту, противоположному тому, вдоль которого шел к ним немец.

Но Трында не успел…

– Хальт! – заметив его, испуганно рявкнул немец, откачнувшись спиной к ящикам, рванул винтовку с плеча:

– Лигст ду![15]15
  Ложись! (нем.).


[Закрыть] – Он целился в Трынду.

Тот, показывая на свою железнодорожную форму, заговорил громко, чтобы немец услышал его в грохоте движения:

– Я домой, понимаешь? Бригада, паровоз. Домой. К матка…

Не слушая, немец проорал что-то и вскинул ствол винтовки, чтобы дать сигнальный выстрел. Но выстрелить не успел. На него навалился, подбежав сбоку, Иванов.

Часовой яростно пытался вырваться. Но вдвоем они одолели его, выхватили винтовку, в которую он вцепился мертвой хваткой.

Уже обезоруженный, поверженный, немец не смирялся. Вырывался, пытался кричать. Затих только тогда, когда его голову прижали к полу, и он понял, что ему свернут шею, если он не замолчит.

Теперь он смирно сидел в конце платформы, подогнув ноги и упершись спиной в ящики. Пилотка с него слетела, ветер трепал рыжеватые волосы. Опасливо поглядывая на винтовку, ствол которой Трында упирал ему в бок, немец твердил, тыча себя в грудь:

– Пролетариат! Пролетариат!..

– Да замолчи ты! – прикрикнул Трында. – Что с ним делать?

– А черт его знает! – Иванов растерянно глянул на товарища.

Немец был ни молодой, ни старый, с тощим продолговатым лицом, на котором каждая жилочка дергалась. Он заискивающе улыбался, всем видом и жестами показывая, что если и был строг, то только потому, что того требовал долг службы, а была бы его воля – пожалуйста, можете ездить на составах с военными грузами.

– Держи его под прицелом!

Иванов нагнулся к немцу, снял с него ремень со штыком в ножнах и подсумками, извлек из карманов блестящую зажигалку, губную гармошку, бумажник и плотный пакетик с фотографиями. Губную гармошку бросил, зажигалку спрятал – пригодится, спичек нет, а заглянув в бумажник, засунул под ватник и его – там деньги и документы. Пакетик с фотографиями тоже хотел выбросить, но на всякий случай заглянул в него: а может быть, там что нибудь еще. Вдруг посуровел, показал один из снимков немцу:

– Ты?

– Найн! Найн! – прижал немец ладони к груди.

– Глянь! – показал Иванов карточку товарищу.

На снимке был изображен, похоже, тот самый немец, который сидел перед ними. Он был сфотографирован вдвоем с каким-то приятелем: засученные рукава мундиров, ухмыляющиеся физиономии, пилотки набекрень, в каждой руке – ухваченный за шею гусь, позади – окно с разбитыми стеклами, беленая стена хаты с полосами копоти.

– У, гад фашистский! Может, они мою хату тоже так! – Трында недобро взглянул на немца.

– Их бин арбайтер! – выкрикнул немец. – Драй киндер! Их хабе драй киндер!

– Киндеров вспомнил! – Трында шевельнул винтовкой. – А сколько ты наших ребятишек обездолил?

«Нет! – взглядом остановил товарища Иванов. – Стрелять нельзя. Услышат».

«Время не терпит. В любой момент немец может закричать…» – Иванов нерешительно сжал рукоятку штыка, отобранного у немца. Противно… Если б в бою. А так – противно. Но как иначе?

Пересилив себя, Иванов потянул штык из ножен, немец заметил это, его глаза сразу остекленели от ужаса.

И вдруг немец махнул через невысокий борт платформы.

– Ты что?! – перехватил Иванов винтовку, приклад которой Василь уже вскинул к плечу. – Вместо часового тревогу поднять хочешь?

– А ты – что? – в свою очередь напустился на него Василь. – Фотокарточки! Их сразу надо кончать, фотографов этих!

– Не шуми! – Иванов толкнул Трынду с винтовкой под брезент и сам залез туда же. – Если этого пролетария другие такие же увидели…

– Шоб он соби шию поломав! – Трында в сердцах перешел на родной язык. – Як он нас окрутыв! Як окрутыв!..

– Тихо! – остановил его Иванов. – Прислушивайся. Как бы прыгать не пришлось…

А эшелон шел, не сбавляя хода.

Из-под брезента было видно – в сером полусвете только начинающегося дня убегают назад столбы, редкие черные, присыпанные снегом кустики под невысокой насыпью, тянется мимо ровная, пустынная беловатая степь.

– Видишь! – показал туда Трында. – На юг катим! К ночи будем в Крыму.

– Если не в раю! – хмуро пошутил Иванов. – Не хватились немцы часового сейчас, так на остановке хватятся. Мотать нам отсюда надо, пока эшелон не остановился.

– Ладно! – не стал долго спорить Василь. – Только заплатим за проезд. – Он показал рукой на ящики позади себя. – Рванем – нашим в Севастополе меньше достанется.

– Да ведь надо запалы, шнур…

– Придумаем, Вань!

Остерегаясь, чтобы их не заметили, принялись за дело. Выдвинули из-под брезента один из ящиков, отодрали штыком крышку. В ящике лежали снаряды – пять штук в деревянных гнездах сверху, пять – внизу. Один из снарядов сдвинули так, чтобы дно его местом, где взрыватель, неплотно прилегало к стенке. Затем открыли патронташ немца, выворотили из патронов пули и высыпали порох в кусок брезента. Получившийся сверток с порохом заткнули между дном снаряда и стенкой ящика. Еще один большой кусок брезента располосовали штыком на ветошь и положили сверху вместе с клочьями ваты, надерганной из ватников.

Пока занимались всем этим, уже совсем рассвело. По сторонам все чаще мелькали поселки, линии столбов с проводами. Чувствовалось приближение какого-то города. Степь вокруг была уже не вся белая от первого снега, а чуть припорошенная им, грязновато-серая – здесь, поюжнее, снега выпало меньше.

Состав замедлил ход, одолевая подъем. По сторонам потянулись ряды уже давно потерявших листья деревьев путезащитной полосы. За ними по обеим сторонам мелькали какие-то невысокие крыши, все чаще.

– Пора! – Иванов выкрутил пробку зажигалки немца, вылил почти весь бензин на завернутую в брезент вату, торчащую из ящика. – Прыгай, Василь! – Чиркнул зажигалкой и прыгнул сам.

Перевернуло на лету. С размаху врезался в тугие, пружинящие ветви. Удар всем телом о мерзлую землю.

Мимо прогромыхали последние вагоны. Огляделся: не видно ли немцев? Нет… А Василь?

Хоронясь за деревьями, пошел вдоль полотна назад, навстречу Василю. Интересно, как теперь там, на платформе? Огонь так и фукнул. Дерево сухое, да и ветер. Загорится ящик, а там, глядишь, и рванет. Должно рвануть. Чтобы не доехали снаряды до Севастополя. Хотя бы услышать, как бабахнет.

Впереди, меж тонкими черными стволами деревьев, что-то мелькнуло. А если вдоль путей патрулируют немцы? Присел за дерево. Но сразу же вскочил:

– Василь! Кости целы?

– Я не костями, чем помягче приземлялся.

Постояли, ожидая: не услышат ли взрыв? Но состав уже далеко…

– Ходу, ходу! – спохватившись, заторопил Иванов – Как бы тут, возле линии, на патруль не напороться.

В стороне сквозь деревья примыкавшей к пути рощицы – реденькой, по-зимнему прозрачной – белели какие-то хатки. Решили пойти туда – поразведать обстановку.

Шли от дерева к дереву, внимательно поглядывая по сторонам. За два месяца пути по захваченной врагом земле привыкли ходить так – каждый миг начеку.

Поселочек казался безлюдным. Может быть, просто потому, что было еще очень рано. Задворками подойдя к стоявшей на отшибе хатенке, постучали в окно. Качнулась занавеска, мелькнуло испуганное женское лицо. Вид железнодорожных фуражек, очевидно, как-то умерил страх женщины. Она крикнула из-за стекла:

– Нема! Ничого нема на менку, ни пшена, ни хлиба! Сами голодуем!

– А, часом, не слыхали, у кого в поселке е? – сразу же вошел в неожиданно предложенную ему роль Трында.

– Та у кого ж? Мы ж своего не сияли… А що у вас на менку?

– Спички.

– Сирники? Ой, хлопци! – оживилась женщина. – Мабудь продадите мени хучь один коробок? Та вы заходьте, заходьте у хату!

Через несколько секунд брякнул засов открываемой двери.

Войдя, они увидели на лавке у стены сутуловатого человека в нижней рубахе. Сосредоточенно нагнув голову, он наматывал на ногу портянку. Подняв склоненное лицо, заросшее седоватой с чернью порослью, он внимательно посмотрел на вошедших. От этого словно проникающего в душу взгляда Иванову стало немножко не по себе. А когда хозяин спросил спокойно:

– Военные? – Иванов и вовсе насторожился. Снова припомнился благолепный старичок, из-за которого они чуть не погибли. Потихоньку, предупреждая Трынду, толкнул его локтем в бок и ответил:

– Что вы, папаша! Какие мы военные? Мы – ремонтники.

– Ни! – Хозяин хитровато шевельнул седой бровью. – Мой глаз верный. Военные вы. Сам сколько служил, разбираюсь. Да вы, хлопцы, нас не бойтесь. – Голос хозяина зазвучал глуше. – Наш сынок, коли голову не сложил, тоже, может, как вы, блукает, до добрых людей стучится.

– Ой, лышенько… – вздохнула при этом хозяйка и поднесла к глазам конец платка.

«Не выдадут!» – успокоил себя Иванов. А вслух сказал:

– Насчет спичек – извините, нету. – Вытащил зажигалку: – Только вот…

– Ни, ни! – заспешила хозяйка. – Вам самим треба!.. Скажить… – В ее глазах блеснула надежда. – Вы с окружения, або с плена? Часом не бачили Онищенко Петра?

– Побачишь там! – невесело усмехнулся хозяин. – Народу тыщи… Ты, Мария, собери-ка лучше чего на стол. Хлопцы ж по аттестату не получают.

На покрытом старенькой клеенкой столе быстро появились чугунок с картошкой, сваренной в кожуре, миска квашеной капусты, а вместо хлеба – темные, невесть из чего испеченные лепешки. Но гости были рады и такому угощению и без стеснения принялись за еду. Хозяин молча смотрел на них, положив на столешницу темные морщинистые руки. Потом заговорил медленно, задумчиво, словно бы сам с собой:

– Октябрьская завтра. Был праздник…

– Почему – был? – оторвался от еды Трында. – И есть!

– Какой уж под немцем праздник! – хмуро свел седые брови хозяин. – Лихо одно.

– Нимцы кажут, они вже в Москве. В Кремле на карточки сымаются… – вздохнула хозяйка.

– Брешут! – не стерпел Трында. – А вы, тетю, разносите!

– Не кипи! – вмешался Иванов. – Нашел виноватую!

Но и ему от услышанного стало не по себе. То, что фронт близко к Москве, они слыхали и раньше. Но немцы в Кремле? Это не укладывалось в голове.

– Вы что ж, верите? – спросил Иванов хозяйку.

– Не можно в такое поверить! – ответил за нее хозяин. – Не можно, чтобы державе нашей – конец! – И коричневые, узловатые пальцы его, лежавшие на столешнице, сжались в кулаки. – И ты ж не веришь! – шевельнул он бровью, глянув на жену.

– А я что ж… Як вси… – Хозяйка скорбно поджала губы. Но вскоре бросила взгляд на ходики, тикающие в простенке между окон: – Ой, времечко ж! – и стала торопливо надевать ватник.

Очевидно заметив, как переглянулись гости, хозяин поспешил объяснить:

– На работу она. В госхоз. Хозяйство немецкого государства. Раньше совхоз был. А теперь мы откармливаем свиней, немцы жрут.

– Есть они здесь, в поселке?

– Нету. Управляющий с помощником – немцы, так они в городе живут. Только наезжают.

– А город – близко?

– Запорожье-то? Километров десять. А вы в какие места путь держите?

– До дому! – опередив товарища, ответил Трында, не переставая усердно жевать. – В Крым!

– В Крым? – протянул хозяин изумленно. – Дуже далеко. Аусвайсы[16]16
  Удостоверения (нем.).


[Закрыть] надо. Проверка дуже строгая.

– И без аусвайсов сколько прошли-проехали! – Трында горделиво вскинул нос. – Да мы…

Иванов перебил:

– А ты слушай, что человек говорит! Может, не ехать пока?

– Вам, ребята, здесь оставаться негоже! – забеспокоился хозяин. – У нас в поселке каждый на виду. И немцы могут наскочить. Себя загубите и нас.

– Боитесь? – Трында положил недоеденную картофелину на стол. – Враз уйдем!

– Не гомонись. Ешь, ешь! – Хозяин дождался, пока Василь снова взялся за картошку. – Я за вас страх имею. Чтоб не попали обратно туда, где были. А то и дальше.

Хозяин, очевидно, был уверен, что они бегут из плена.

– Я в ту войну в Германии сам побывал, знаю. Пригнали нас в город Пиллау, возле Балтийского моря. Заставили котлованы рыть. Лопат нехватка – выгребай землю шапкой. Чуть не так – палка! И паек плохой, сырость морская, простуда у всех. Сколько мы там своих позарывали! А нынче немец еще зверистее. Фашист. За вас, хлопцы, болею. А вы…

– Не обижайтесь, папаша! Мы ж понимаем. – Иванов встал. – Спасибо вам…

– Обожди! – Хозяин задумчиво потер большим пальцем щетинистую щеку. – Лучше я сперва схожу тут к одному человеку, распытаю. Может, чем поможет вам. Побудьте здесь, пока мы с Марией с работы не вернемся. Чтоб никто не прознал, я с улицы замок навешу. Да вы не сомневайтесь! Замок слабенький, для вида. И в любое окошко вам выход, в случае чего.

– Не продадут? – забеспокоился Трында, когда за хозяином закрылась дверь.

– Научил тебя бдительности святой старичок, – не удержался от улыбки Иванов. – То-то, я гляжу, сидел ты тут за столом, как на гвоздиках. А я этим людям, Василь, верю.

– А я проверю, открывается ли окно, если тикать… – Трында потрогал оконные шпингалеты. – Ты, Вань, в то окно смотри, на улицу, а я в это, в сад. А вдруг да…

– Ладно, встанем на вахту, – согласился Иванов.

Хозяева вернулись, когда уже густо легли сумерки. Вместе с ними пришел паренек лет пятнадцати в замызганном кожухе с подвернутыми рукавами – они ему были явно длинны. Паренек был молчалив, не говорил ни слова, стоял у порога, ждал. Хозяин показал на него:

– Хлопчик проведет.

В тот же вечер они были на окраине Запорожья, на фуражной базе местной городской управы, в сторожке. Там их встретил сторож – маленький, щуплый, с бесформенной, видимо недавно отпущенной бороденкой. Внимательно глядя острыми прищуренными глазами, он подробно расспросил их, кто они такие.

Когда они признались, что их мечта – попасть в Севастополь, он усмехнулся:

– Не попадете, а попадетесь. Лучше оставайтесь пока. Оформим законно. Дело найдем. Такие ребята, как вы, нам нужны.

Кому «нам» и зачем нужны – нетрудно было догадаться.

Иванов и Трында были зачислены в ремонтную команду, которая должна была поддерживать в исправности линии связи, идущие вдоль железной дороги.

Работали старательно. Немецкий унтер, под начальством которого находилась бригада, не раз отмечал усердие двух парней. Им было ради чего усердствовать: чем с большим рвением они работали, тем хуже действовала у немцев связь и тем труднее было им доискаться до причин. Укладывали, например, вполне правильный кабель, а действовал он так, что все передаваемое безнадежно искажалось. Поднимали кабель для проверки – немцы не обнаруживали в нем никаких видимых повреждений. Где было им догадаться, что все дело в гвоздях, загнанных в кабель без шляпок. Обнаружить эти гвозди было почти невозможно.

Так продолжали Иванов и Трында воевать с фашистами, пусть в незримой войне. Но не расставались с надеждой, что им в конце концов удастся снова надеть полную матросскую форму, бить врага под флотским флагом.

Под флотским флагом… Сколько раз вспоминали они свой бронекатер, лежащий на дне Десны, товарищей, вместе с которыми воевали на нем, а потом пробирались по захваченной врагом земле. Особенно часто вспоминали Мансура. Дошел ли с остальными до своих? И где теперь он, и Шкаранда, и мичман с дочкиной панамкой, спрятанной под кителем… Где все, с кем шли от Борисполя? Может быть, сбереженный ими флаг развевается теперь над их головами на гафеле другого корабля? Но где? На Балтике? На Севере? А может быть, на родном Черном море? Добраться бы до Севастополя!..

В середине зимы, когда бригада работала в Крыму, на линиях джанкойского железнодорожного узла, гестаповцы арестовали трех ремонтников, с которыми Иванов и Трында вместе делали свою тайную работу. Оба друга получили приказ скрыться. Их переправили в горы, в партизанский отряд.

В начале марта, когда в горах растаял последний снег, немцы, выслеживая партизан, обнаружили их базу в лесном овраге, окружили ее. Пришлось пробиваться. Суматоха боя и ночь разлучили Иванова и Трынду с остальными. Как, куда идти?

Решили посоветоваться с картой. Да, у них была карта – они приберегали ее давно, немецкую карту Крыма, найденную у офицера, убитого во время одного из налетов на машины на шоссе. Странно было читать на этой карте знакомые названия, написанные чужими колючими буквами: «Simferopol», «Schaitan-Koba», «Katscha», «Bahtschisarai» – как будто бы все эти места немцы уже насовсем считают своими. Нельзя было принять сердцем, что Крым – это «Krim», Севастополь – «Sewastopol», а Черное море – «Schwarzen See».

Вытащив карту, долго рассматривали ее. И раньше, коль выпадал спокойный час, они любили по ней прикинуть, как бы пройти в Севастополь. Теперь выходило, что, если углубиться в горы дальше на запад, можно выйти к речке Каче. За нею большой лес, почти до реки Бель– бек. А по Бельбеку – фронт. Там рядом с немцами румыны. У тех дисциплина послабее, не очень ретиво за Гитлера воюют. Их легче обвести – вот и пробраться через передовые позиции там, где румыны!

Нелегкую задачу поставили они себе. Но разве проще и безопаснее оставаться? Фашисты рыщут по лесу всюду, выслеживая партизан.

В непролазной чаще переждав до ночи, Иванов и Трында начали путь в Севастополь. Вернее, продолжили. Ведь начали они его значительно раньше – в тот сентябрьский день, когда с флагом, снятым со своего ушедшего на дно, но не сдавшегося корабля, пошли на восток.

Через несколько дней на участке обороны Севастополя, близ Бельбека, на переднем крае ночью и были задержаны двое неизвестных, которые оказались матросами.