355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юрий Стрехнин » Легенда о флаге » Текст книги (страница 3)
Легенда о флаге
  • Текст добавлен: 19 мая 2019, 07:00

Текст книги "Легенда о флаге"


Автор книги: Юрий Стрехнин



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)


«БУДЬТЕ ЛАСКА, ПРОШУ ДО ХАТЫ»

Под вечер, пройдя один из многих попутных лесков, спустились в овражек, сплошь заросший смородинником. Подгоняемые голодом, походили по кустам в поисках ягод. Но лишь кое-где на полуобнаженных уже ветвях виднелись они – сморщенные, засохшие.

Поёживаясь, лежали на примятых пахучих смородинных ветках. Снова – в который уже раз! – вспомнили о сгоревшей в костре картошке. Где раздобыть какой-нибудь еды?

Где-то не очень далеко хрипловато пропел петух. Замолчали, вслушиваясь. Петух прокукарекал еще раз.

– Деревня! – поднялись, как по команде. Их командиром был сейчас голод.

– А если немцы там? – все же напомнил Шкаранда.

– Нет их в деревне! – уверенно заявил Трында. – Они всех пивней[11]11
  Пивней (укр.) – петух.


[Закрыть]
уже пожрали бы.

– Пожалуй, так… – еще не решался Иванов.

– Да что! – Голос Трынды был полон решимости. – Пойдемте, хлопцы, на петушиный крик, попытаем счастья!

Колебания были недолги. Предложение Трынды приняли.

Выбравшись на противоположную лесу сторону овражка, увидели за полосой кустарника серые соломенные крыши.

Осторожно пробрались кустами до крайней усадьбы, присели под плетнем. Сквозь щели в плетне осмотрели двор. По нему бродило с пяток кур, предводительствуемых огненно-рыжим петухом. Они спокойно и деловито перекликались. Безмятежно чирикали в саду воробьи.

Скрипнула, открываясь, дверь хаты. На пороге показался щупленький старичок с реденькой седой бородкой. Собственно, ее даже нельзя было назвать бородкой – так, торчали вразброс несколько белых тонких волосинок. И вокруг его лысоватой головы волосы пушились белые, слегка серебристые. И рубашка на нем, надетая внапуск, длинная, тоже была белая – словом, весь он был какой– то серебристый, светленький, глядел улыбчиво – видно, радовался чему-то, может быть, просто тихому прохладному вечеру. Напевая под нос что-то протяжное, он не спеша перешагнул порог хаты, постоял, посмотрел на небо, на котором лежали чуть тронутые предзакатным золотом пухлые облака. Перекрестился и вернулся в хату. Однако вскоре снова показался оттуда. На этот раз на нем поверх рубахи была надета черная стеганка-безрукавка, а на голове – старинного фасона картуз. В руках старичок держал короткий обрезок доски, нож, пачку коричневых табачных листьев. Усевшись на порожек хаты, он положил себе на колени доску, на нее – листья и начал аккуратно, неторопливо нарезать табак, напевая себе под нос.

– Божественное исполняет! – шепнул Трында сидевшему рядом с ним Иванову.

Тот понимающе кивнул головой:

– Душевный дед, видать!..

– А ну, попробуем… – Василь приподнялся, не показываясь над плетнем. Приблизив губы к щели меж прутьями, позвал негромко: – Эй, дидусь!

Старик вздрогнул, повел головой, взглядом ища, откуда его зовут. Даже вверх глянул – уж не с неба ли голос?

– Дидусь! – снова позвал Трында и поднялся из-за плетня.

Старик вскочил, едва успев придержать посыпавшиеся с доски табачные листья. Лицо его сразу сделалось испуганным. Рысцой подбежал к плетню, остановился шагах в пяти от него:

– Господи Сусе! Та вы якие будете?

– Бачь – военные! – Василь показал на своих спутников, тоже показавшихся над плетнем, ткнул пальцем в звездочку на своей бескозырке. – Розумиешь?

– Морские? – воззрился старик на черные бушлаты. – Та як же вы сюда… И со зброей…

– Как все, папаша, – вступил в разговор Шкаранда, поднявшийся из-за плетня последним. – Наши тут не проходили?

– Ваши-то? – замялся старик, почтительно поглядывая на его командирскую фуражку и нашивки главстаршины на рукавах бушлата.

– Ну, которые из окружения.

– Ни, не бачил… – Старик растерянно поморгал глазами. – Не бачил, товарищ начальник.

– А немцы тут есть?

Старик посмотрел на Шкаранду так, словно бы и не понял вопроса или не сообразил, как ответить.

– Немцы, говорю, в селе у вас есть? – повторил Шкаранда.

– Нимцы? – словно встрепенулся старик. – Ни, ни, не бачил ни единого! А вы здесь будете чи дальше пойдете?

– Харча бы нам какого… – вместо Шкаранды ответил Василь, поворачивая разговор на главное, – а то уж второй день голодуем.

– Та чого ж! – засуетился старик, зазывающе взмахнув руками. – Та заходьте, сынки! Зараз напитаю! И на дорогу дам, а як же!

– Ты, диду, лучше вынеси нам сюда, мы подождем, – осмотрительно сказал Шкаранда.

– Та заходьте до хаты, зараз борщ разогрею, со вчора остался, поснидаете, пока вам соберу!

– Один, что ли, хозяйнуешь?

– Один, один як перст, – вздохнул старик. – За коровой сосидка доглядае, ну и постирать тож, а все остальное – сам. Старую мою господь ще до пасхи прибрал. Будьте ласка, прошу до хаты!

Видя, что Иванов и Шкаранда еще не решили, как поступить, Василь нетерпеливо махнул рукой, позвал молчаливо стоявшего позади всех Ерикеева:

– Пошли!

– А бильш никого, кроме вас? – спросил старик. – А то давайте усих.

– Нет, все здесь, – ответил Шкаранда.

Через калитку вошли во двор. На них тявкнула привязанная возле сарая собака, но старик прикрикнул на нее, и она тотчас же замолкла.

В хате старик усадил всех за стол, юркнул за ситцевую занавеску, где стояла печурка и находилось, видимо, что-то вроде кухни. Слышно было, как он торопливо ломает там лучину, чиркает спичками, двигает чугунами.

– А ведь шибко верующий дед! – шепнул Иванов, взглядом показывая товарищам на угол над головой – там было целое скопище икон, старательно обвешанных расшитыми, узористыми рушниками.

– Живет чисто, даром что без бабки, – одобрительно отозвался Шкаранда.

Действительно, хата была добротно выбелена, на окнах просвечивали занавески тонкого полотна, глиняный пол был аккуратно подмазан, широкая деревянная кровать в углу тщательно прибрана, на ней, на пестром одеяле, горкой лежали пышно взбитые подушки. Но на всем чувствовался отпечаток одинокой, холостяцкой жизни: ни зеркальца в простенке, ни цветочных горшков на подоконнике, ни семейных фотографий, какие обычно висят в хатах на стенах.

Резво, прямо-таки колобком, старик выкатился из-за занавески, таща в руках прихваченный тряпкой черный от копоти чугунок. Из чугунка валил пар, распространяя вокруг аппетитно щекочущий ноздри аромат разогретого борща.

– Я в меньший чугунок перелил, шоб разогрелся пошвыдче. – Старик суетливо поставил чугунок на стол, предварительно подсунув снизу тряпку, кинулся к шкафчику, загремел там посудой. Выложил ложки, выставил разномастные миски, кружки. Сбегал куда-то в сенцы, притащил початую буханку хлеба, большой глиняный кувшин молока. – Снидайте, товаришки, снидайте. – Старик пробежал взглядом по карабинам, по автомату Шкаранды. – Да зброю свою снимите, а то же несподручно. Кушайте на здоровьичко! А я зараз вам на дорогу трохи соберу. Хлиба ще, та сальца у меня у двори заховано, та ще кой-чего. Вам же далекий путь держать!

Старик живчиком, как он делал все, выкатился из хаты. А нежданные гости ретиво взялись за ложки.

Теперь уже было не до разговоров. Дружно ходили ложки, быстро опустошались миски с борщом. Расправившись с ним, взялись за молоко. Буханка таяла прямо на глазах – от нее осталась уже небольшая краюха. От борща всем стало жарко, расстегнули бушлаты.

Иванов поднес ко рту кружку с молоком. Но глотнуть не успел – в его пальцах осталась только обломанная глиняная ручка. Это было так неожиданно, что на какую– то неисчислимо малую долю секунды он оцепенел. Но в следующее мгновенье выскочил из-за стола, припал к полу. Яростно звенели стекла, трещало расщепливаемое пулями сухое дерево косяков, потолка. Снаружи сухо, дробно сыпались выстрелы – стреляло сразу несколько автоматов.

Что-то горячее плеснуло по щеке Иванова. Жирный запах борща: миску сбило! Под руку подвернулся ремень карабина. Схватил. А тело, словно бы действуя самостоятельно, уже несло его. Двери в сени. Вплотную – побледневшие, с расширенными глазами лица Шкаранды, Мансура, Василя, как отражение своего лица. Что делать?

Дверь из сеней на улицу была заперта, в ней странным узором светились аккуратные круглые дырочки. Ее только что прострочили из автомата.

Как обрубленная, упала тишина. Снаружи заговорили непонятные, чужие голоса, среди них выделялся один – резкий, требовательный:

– Виходит бийстро! Все четыре! Ваффен[12]12
  Оружие (нем.).


[Закрыть]
, винтовка бросайт! Руки верк!

– На чердак! – подтолкнул Иванов замершего рядом Ерикеева.

Тот медвежевато, но резво протопал в угол сеней, где стояла лестница. Ерикеев с неожиданной для него легкостью прямо-таки взлетел по ней, за ним – Шкаранда, Трында. Пропуская товарищей, Иванов ухватился за перекладины лестницы последним, кинув ремень карабина на плечо. В момент, когда он, чуть не ударившись головой о каблук Трынды, вбросил свое тело в квадратную дыру чердачного лаза, внизу гулко бабахнуло. Наверное, в сени бросили гранату.

На чердаке было темно, пахло дымом. Над головами, там, где плотная соломенная кровля, потрескивало, шуршало.

Товарищи подхватили Иванова, оттянули от лаза.

– Быстрей! – услышал он хрип Шкаранды. Его раскосмаченные черные волосы падали на лоб, закрывали глаза. Отмахнув их, Шкаранда крикнул: – Хана, если не успеем! – и, надернув на лоб козырек фуражки, нагнув голову, бросился в дым, куда-то под низ кровли.

Иванов понял: единственный шанс – проломить соломенную крышу, пока не вспыхнула, спрыгнуть вниз.

Задыхаясь в дыму, который заполнил уже весь чердак, они, сталкиваясь руками, бешено орудовали, спеша хоть немного, в одном месте, раздвинуть жерди, на которых держалась кровля. А жерди, как назло, не поддавались – видно, крепко ладил хозяин когда-то крышу. Дым грыз изнутри горло, не давал дышать, темнил все в глазах. Он валил уже и снизу, из сеней, в отверстие лаза.

Наконец одна из жердей подалась…

С шумом выдохнув едкий продымленный воздух, Иванов стволом карабина несколько раз ударил в слежавшуюся, тугую солому. Она уже горела снаружи, его руки жестким жарким языком прихватывал огонь. «Сгорим!» В лицо полыхнуло невыносимым жаром, он зажмурился. Кто-то рядом хватанул сапогом в кровлю. Роем метнулись красные искры. Пробиться! Нагнув голову, бросился в рвущийся навстречу огонь.

Упал на что-то упругое, жаркое. Бросился прочь, не разбирая куда, плохо видя воспаленными от жара глазами. Он бежал, а дым оставался с ним. «Горю! Горю!» По лицу хлестнуло веткой. «А где же ребята?» – оглянулся на бегу. Кругом был орешник, справа и впереди метались ветки – кто-то бежит… Окликнул:

– Ребята! Ребята!

Ему отозвался хриплый, задыхающийся голос Шкаранды. Рядом с главстаршиной бежал кто-то еще: Мансур!

– А Василь? – крикнул, догоняя, Иванов.

– Он после тебя прыгал! – ответил Шкаранда.

Под ногами зачавкало. Высокие раскидистые кусты орешника стеной смыкались вокруг.

Остановились, послушали. Похоже, погони нет. Там, где осталась хата, пучились густые, крупные клубы пепельно-серого дыма. Он валил больше вширь, чем ввысь, небо с низко нависшими, потемневшими облаками словно придавливало его.

Но где же Василь?

– Подождем! – предложил Иванов. – Кроме как сюда, некуда ему податься. В деревню не побежит.

Стояли молча, прислушивались: не прошуршат ли кусты? Шкаранда расстегнул бушлат, весь в рыжих подпалинах, озабоченно пощупал у себя под форменкой.

– Цел флаг? – спросил Иванов.

– Цел. – Шкаранда застегнулся.

И снова воцарилось молчание… Василь, Василь! Где же ты?

– Бушлат твой горит! – показал Шкаранда.

– А, где?.. – Иванов хлопнул ладонью по рукаву: на локте сукно тлело.

– Землей потри! – посоветовал Шкаранда. – Я так тушил.

Нагнувшись, Иванов запустил пальцы в холодную, вязкую почву и, выдрав оттуда ком перемешанной с корешками и травинками земли, стал натирать ею места на одежде, где тлело. И только сейчас обратил внимание на го, как выглядят его товарищи. У Шкаранды его драгоценная фуражка отсутствовала, черные волосы, крепко припаленные, казались рыжеватыми, а с правой стороны почти до корней сгорели, отчего голова казалась еще круглее. Огонь начисто смахнул и широкие темные брови Шкаранды, и глаза его теперь казались еще более выпуклыми, большой ожог алел во всю щеку. Шкаранда водил по ней ладонью, меж пальцами проступали черные потеки грязи – он лечился единственно доступным сейчас способом.

Мансур Ерикеев пострадал меньше – огонь не затронул ни волос, ни бровей, но зато от его бескозырки уцелел только околыш, от верха остались лишь побуревшие клочья. Мансур был в одной фланелевке – охваченный огнем бушлат он сбросил, когда вывалился через крышу.

– Сам себе не верю, что цел остался. – Иванов оглядел себя и товарищей. – Видик! Чем на погорельцев не похожи?

– Личным оружием! – Шкаранда взглядом показал на автомат, висящий под рукой.

Иванов и Ерикеев тоже сумели сберечь свои карабины.

– Ну проявил ваш дружок инициативу – подхарчиться! – Шкаранда продолжал размазывать по щеке целительную грязь. – Ладно, что повезло нам. Солома от дождей сырая, дыму много. И хата самая крайняя. А то перещелкали б нас фрицы. Счастье, что не оцепили всю хату кругом. Может, их немного и было? И как это они нас нащупали? – все не мог успокоиться Шкаранда. – Не иначе – дед этот благолепный навел. У, старичок божий, попадись ты мне!

Шкаранда осторожно снял ребром ладони грязь с обожженной щеки:

– Чего стоишь? Пошли!

– А Василь? – одновременно спросили Иванов и Ерикеев.

– Сховаемся – помозгуем.

Они забрались в самую гущу кустов и там стали держать совет.

– Ждать Василя надо! – заявил Мансур, на этот раз, против обыкновения, высказав свое мнение первым.

– Немцев скорее дождемся, – ответил на это Шкаранда.

– Василь – пропадай, а мы – пошли, да?

Шкаранда обиделся:

– За кого меня принимаешь, Ерикей?

– Не Ерикей!

– Ну, Ерикеев. Учитывая ситуацию…

– Вот именно! – перебил Иванов. – Немцы, коль сразу не погнались, на ночь глядя в лес не полезут.

– И что ты предлагаешь?

– Кому-то здесь оставаться, как Мансур говорит. А кому-то осторожненько в деревне разузнать про Василя.

– Пожалуйста! – с неожиданной готовностью согласился Шкаранда.

Иванов не без удивления посмотрел на него: не вместе ли с командирской фуражкой исчезли у Шкаранды начальственные нотки в голосе? Иванов уже успел приметить: при всей любви Шкаранды изображать из себя начальника он, когда приходится туго, предпочитает не отдавать распоряжения, а исполнять их, отвечать не за других, а только за себя. Впрочем, это не значит, что он трус. В этом его не упрекнешь.

– Я один схожу – меньше риск. – Иванов открыл затвор карабина, посмотрел: – Эх, патронов у меня только два.

– Дай ему! – показал Мансур Шкаранде на автомат. – Поменяйся!

Шкаранда, явно смущенный этой неожиданной просьбой или, вернее, требованием, отвел глаза, но, совладав с собой, буркнул:

– Лучше тогда сам пойду.

– Не надо! – поморщился Иванов. – Мансур, у тебя сколько патронов?

– Семь. Возьми пять.

– Трех хватит. – Получив патроны, Иванов дозарядил карабин. – Ждите здесь.

– Пойду с тобой, а? – попросился Мансур.

– Нет. Одному сподручнее.

– Смотри, пожалуйста, не попадись!

Мучительно тянулось время. Словно длиннее стали минуты, после того как ушел Иванов. Кустарник совсем затянуло синеватыми сумерками, повеяло сыростью. Шкаранда и Ерикеев молча прислушивались. «Зачем я Ивана одного отпустил?» – все сильнее упрекал себя Ерикеев.

Из деревни по-прежнему не доносилось ни звука. Но там немцы…

Уже совсем стемнело. Где же Иван? Как тихо…

В стороне чуть слышно прошуршали кусты. Кто-то идет? Или только дуновение ветерка? Нет, не ветерок!

– Гляди! – шепнул Ерикееву Шкаранда.

Меж кустами мелькнула едва приметная во тьме фигура осторожно пробирающегося человека.

– Василь! – бросился к нему Ерикеев.

– Мансур!

Друзья порывисто обнялись.

– А я с ног сбился, вас ищу. – Трында ощупывал плечи товарища, словно все еще не мог убедиться, что перед ним именно Мансур Ерикеев. – Как стемнело, так и хожу тут вокруг, блукаю… Я ж догадался – не покинете меня, будете ждать. – Василь поискал взглядом: – А Ваня где?

– Тебя ищет.

В разговор вмешался Шкаранда:

– Ты как уберегся-то?

– И сам не пойму, – улыбнулся Василь. – Вывалился с крыши в дым. Хлевушок какой-то. Я – туда. Куда еще ховаться? Солома прелая там, забился. Слышу, кто– то в хлевушок заходит. Немец! Чем я его? Карабин из рук вышибло, когда прыгал. Но две гранаты в бушлате. Вынул одну: за так не дамся. А немец только гавкнул что-то, соломы не копнул… Там я и ховался, пока не стемнело…

– Василь, пропащий! – из кустов выбежал Иванов, бросил под ноги какой-то узелок. Словно не веря своим глазам, ощупал друга за плечи: – Живой, только паленый! – хлопнул по карману его бушлата, засмеялся: – И наушники не сгорели? Добро!

Тем временем Василь обратил внимание на узел, брошенный Ивановым на траву:

– Харч?

– Харч ты сразу приметишь! – рассмеялся Иванов, – Это дядька один, колхозник, расщедрился. И знаете? Немцы считают – все мы в хате сгорели. Про этого старичка я узнал – куркуль[13]13
  Куркуль (укр.) – кулак.


[Закрыть]
он бывший. Двух своих деревенских, партийных, немцам выдал. Тот дядька, который хлеба дал, рассказывал: старичок, хозяин наш любезный, всех соседей молил хату тушить, «рятуйте» кричал. Да никто не взялся. На деревне говорят – не уйти ему от людского суда.

– За немцев прячется! – заметил Шкаранда.

– Да их в деревне всего пятеро, пост связи.

– Значит, можем спокойно подхарчиться, – по-своему откликнулся Трында на эти слова и нетерпеливо нагнулся к принесенному Ивановым узлу. Видно было, что и без того всегда завидный аппетит Василя сейчас, после всех треволнений, еще больше возрос.

Ловко действуя на ощупь в темноте, Василь быстро исследовал содержимое узла. В нем оказались две ковриги, добрый кус крепко посоленного сала, несколько вареных картошек.

Все навалились на еду. Управились быстро. Насытившись, Шкаранда поправил пятерней волосы на голове, вздохнул огорченно:

– Из-за деда этого вредного фуражки лишился. В чем я теперь? Где такую достану? В Киеве в ателье на заказ шил!

– Сохранивши голову, по фуражке не плачь! – посоветовал Иванов и добавил: – Возьмем Киев обратно – новую сошьешь. – Оглядел всех: – Топаем! Ночью идти безопаснее. Полный ход, курс – ост!



НЕОЖИДАННАЯ ЗАДАЧА

Было, наверное, уже около полуночи. Пройдя бесконечно длинным полем, на котором под ногами шуршало упругое жнивье, Иванов, Трында, Ерикеев и Шкаранда спустились по травянистому склону и вошли в заросли, пахнущие влажным листом и прелью.

Почва становилась более податливой, корни под ногами с каждым шагом прощупывались явственнее. Впереди тихо журчала вода.

– Стой! Кто идет?

Разом присели. Но тотчас же Иванов подал голос:

– А кто спрашивает?

Куст впереди мокро прошелестел.

– Эй, друг! – снова окликнул Иванов. – Не из-под Борисполя топаете?

– Кто тут из-под Борисполя? – раздался другой, строгий, похоже – командирский голос.

– Монитор «Верный»! – резко шагнул вперед, обгоняя всех, Шкаранда. – Днепровская флотилия!

Из кустов навстречу вышел красноармеец в плащ– палатке и вслед за ним еще один человек, в фуражке, невысокий. Лица его в темноте нельзя было разглядеть, но по низковатому, с хрипотцой голосу можно было понять, что он не молод.

– В самом деле моряки? – присмотрелся он, насколько позволяла темнота. – Со светлыми пуговками гуляете? Ну, топайте со мной. А ты, – обернулся он к бойцу в плащ-палатке, – оставайся на посту.

– Есть, товарищ старшина! – отчеканил тот и, повернувшись, словно растворился в темноте.

Старшина привел на небольшую прогалину. На ней было немножко светлее, чем в гуще зарослей, и можно было разглядеть, что на траве сидят и лежат люди.

– Кто с «Верного»? – окликнул Шкаранда. – С мониторов есть?

– А кто с бронекатеров? – спросил Иванов.

– Флотские! – изумленно-радостно отозвался чей-то голос.

Увы, ни с «Верного», ни с бронекатеров никого не оказалось. Однако нашлись служившие на других кораблях.

Начались торопливые расспросы. Но разговор оборвал старшина:

– Эй, морячки! Хватит! Отдыхать всем, пока Джафаров не вернулся.

– Кто это – Джафаров? – спросил Иванов матроса, к которому подсели все четверо.

– Сержант, – пояснил матрос. – С двумя бойцами в село пошел узнать, нельзя ли на всех поесть раздобыть. Старшина послал.

Матрос рассказал, что он и еще несколько днепровцев после прорыва присоединились к артиллеристам, которых, тоже из окружения, вел старшина их батареи. Командир старшина, по всему видать, толковый, и моряки не жалеют, что встали пока под его начало.

– Ну что ж, при таком старшине можно спать спокойно, – заключил Шкаранда. – Отбой!

Иванов предложил Ерикееву:

– Давай, Мансур, садись в середину. А то проберет тебя без бушлата.

Сбились в тесную кучку, затихли.

Но вскоре прошуршали кусты, зазвучали приглушенные голоса. Было слышно, как кто-то спросил:

– Разведал насчет довольствия?

– Насчет немцев разведал! – ответил молодой голос с кавказским акцентом.

Не тревожа успевших заснуть Василя и Мансура, Иванов поднялся. От него не отстал Шкаранда. Они присоединились к тем, кто обступил вернувшихся разведчиков.

Тонкий, похожий на мальчишку Джафаров, с черными усиками, заметными даже в темноте, стоя против старшины, рассказывал:

– В крайнем доме женщина сказала: немцев много, патрули. Скорей уходи, сказала. И еще – немцы на ферме, у речки, отсюда близко. Наших пленных, двести, на ночь в коровнике заперли. С фронта гонят.

– Выпустить бы их, – шепнул Шкаранде Иванов. – Нас здесь вон сколько, и с оружием…

– Ситуация! – Шкаранда быстро протиснулся к старшине: – Предложение имею!

– Какое?

– Пленных освободить!

– Правильно предлагаешь, морячок! – одобрил старшина, – А то идем, только самих себя спасаем.

– Верно! – откликнулось несколько голосов. – Надо выручить.

– Опасно ввязываться, – нашелся некто осторожный, – самим бы выбраться.

Но его пристыдили:

– Только о своей шкуре думаешь!

Все воевали не первый день, а четвертый месяц и знали, что за враг фашист. Каждый понимал: нет ничего горше неволи. Каждый представлял, как это тяжко, когда тебя, обезоруженного, униженного, гонят на злую чужбину по родной земле, через села и города, которые ты должен был бы защитить…

Кому из тех, кто вырвался из кольца под Борисполем, не угрожало все то, что стало уже горькой долей неизвестных им товарищей? Запертые, как скот, в хлевах, томятся они сейчас совсем неподалеку в ожидании утра, когда вновь выведут их на дорогу и погонят, понукая…

Старшина предложил действовать без промедления. Но действовать осмотрительно.

– Ночь долгая, успеем, – сказал он. – Сначала разведаем. Сам пойду. Джафаров, со мной!

Старшина и Джафаров ушли.

– Порядок! – сказал Трында. – Пускай выполняют, товарищ Шкаранда идею подал. В данной ситуации…

Не дослушав, Шкаранда рванулся с места. Было слышно, как, догнав старшину, он на ходу горячо доказывает ему что-то. Вместе со старшиной и Джафаровым Шкаранду скрыли кусты.

Но вскоре главстаршина вернулся. Он не отвечал на расспросы, молчал с многозначительным видом. Только сказал Ерикееву:

– Ты человек серьезный. В случае чего – возьмешь. – И показал себе на грудь, туда, где у него под бушлатом был запрятан флаг.

– Что, особое задание получил? – поинтересовался Иванов.

Но Шкаранда промолчал – то ли таил обиду, то ли хранил тайну.

Старшина и Джафаров вернулись не скоро – минуло, пожалуй, больше часа. Едва послышались их шаги, Шкаранда тотчас же подбежал к старшине, и они о чем-то заговорили вполголоса.

Старшина собрал всех потеснее вокруг себя!

– Действовать будем по возможности без выстрела. Слушайте задачу.

…Иванов и Ерикеев с карабинами, Трында с двумя гранатами лежали возле мостика в густом лозняке, за которым позади тихо журчала речка. Это место им определил старшина.

Впереди, на фоне иссиня-черного беззвездного неба, едва заметна была длинная крыша коровника.

Где-то там сейчас к нему, чтобы без шума снять часового, крадется вместе с Джафаровым Шкаранда. Признаться, не ожидали друзья, что он проявит такую прыть и сам вызовется на опасное дело. Трында уже жалел, что подтрунивал над Шкарандой. Но, может быть, если бы он не подшучивал, Шкаранда и не пошел бы с Джафаровым?

Тишина… Слышно только, как поерзывает Мансур. В одной фланелевке ему, наверное, зябко. «Прижмись ко мне боком!» – хотел сказать ему Иванов. Но впереди, чуть правее, зачастили шаги. Кто-то быстро шел, уже бежал от коровника к мосту.

Уже топочут справа за кустом, по доскам моста, ноги, ноги, ноги – мягко хлопают босые, гулко бухают сапогами, шаркают неизвестно какой обувкой. Удалось! Освободили!

«Сейчас все переберутся за речку…» – весь напрягшись, ждал Иванов. Когда Шкаранда даст знать – можно вслед за всеми. А до этого оставаться на случай, если немцы сунутся к мосту. Прикрыть всех – такую задачу поставил старшина троим друзьям, дав им несколько винтовочных обойм.

Словно швырнуло на пол горсть горошин – где-то близ коровника полоснула очередь немецкого автомата. Ей вмиг откликнулось несколько хлестких, как удар бича, винтовочных выстрелов… «Эх, не удалось без шума!» – Иванов вскинул карабин наизготовку. Еще быстрее затопали по дощатому настилу моста ноги. Скорее, скорее!

– Вань! Не пора ли нам? – толкнул Иванова локтем Василь.

– Жди Шкаранду… – И, не успев договорить, Иванов пригнул голову: над ними совсем низко, бросая суетливый свет на вытолченную копытами землю, понеслись немецкие светящиеся пули.

Возле уха Иванова бахнул выстрел ерикеевского карабина. Он тоже дважды выстрелил туда, откуда летели зловещие светляки пуль. Рядом ругнулся Василь:

– Эх, было бы мне чем их отсюда достать!..

Его слова заглушили новые выстрелы карабинов Иванова и Ерикеева. С той стороны, куда стреляли они, донесся протяжный и испуганный крик: «О-оо! Хильфе! Хильфе!»[14]14
  Помогите! (нем.).


[Закрыть]
– должно быть, кого-то из немцев ранило.

– Уходим? – заторопил Трында. – Пока не поздно!..

– Команды нет! – бросил в ответ Иванов, передергивая затвор.

«Может быть Шкаранда уже за речкой?» – хотел сказать Трында, но сдержался: неужели главстаршина подведет?

Вблизи, над кустом, промелькнула чья-то тень. Хриплый, задыхающийся голос Шкаранды:

– Ребята, дуйте и вы!

– Есть! – откликнулся Иванов и обернулся к Ерикееву: – Давай!

– А вы?

– Жми первым! Отходим по одному… Ну?! – вскипел он, видя, что Мансур медлит.

Недовольно бормотнув, Ерикеев, не подымаясь, сунулся назад, и полная влаги прибрежная земля прочавкала под его ногами.

Немцы уже не стреляли. Только перекликались встревоженно. Видно, не рисковали лезть к мосту, под огонь из темноты.

«Порядок! – Иванов решил: – Теперь мы с Василем сразу!.. Но куда он делся? Ведь только что был рядом…»

Позвал:

– Василь!

И как бы в ответ спереди вновь полетели, пронизывая тьму, злые иглы пулевого пламени. И там же негромко бухнула граната, вторая.

Рядом прошумела листва, знакомый голос позвал:

– Вань! Вань!

– Что ж ты?.. – в сердцах выругался Иванов. – Ждать тебя!

– Они ж прут. Трахнул им обе напоследок.

– Уходим, быстро! Вали через мост, я прикрою.

– Бьют же по нему. Я видел.

– Тогда – вдоль берега, влево.

– Только вместе, Вань!

– Ладно.

Сбежав почти к воде, повернули влево. Ноги вязли в холодной разжиженной почве, сырая листва хлестала по лицу.

Пройдя немного, остановились. Опасно забираться дальше. В той стороне село. Пройти еще немного. Отыскать какую-нибудь переправу?

Как-то сразу смолкла стрельба.

Пробирались, осторожно раздвигая невидимые во тьме упругие сырые ветви. Вода журчала совсем рядом. Оступившись, Иванов до колен ухнул в нее, схватился за подвернувшуюся ветку, она с треском сломалась.

– Хальт!

Оба шарахнулись назад.

– Хальт!

Оглушающий грохот автоматов. Треск сбитых пулями ветвей. Иванов вдавился грудью в холодную, вязкую жижу. В щеку врезался острый жесткий лист какой-то водяной травы. Правой рукой наткнулся на плечо Василя, с силой давнул вниз.

Автоматы смолкли вдруг, как оборвало.

За лозняком, выше по берегу, слышались переговаривающиеся голоса – громкие, не таящиеся, спокойно-деловитые. Немцы…

Ищут сбежавших пленных?

«Эх, было бы чем, дал бы вам чёсу!» – Иванов пожалел, что в карабине осталась неполная обойма, а больше патронов нет.

Шелестели кусты, громко хлюпала вода под тяжелыми сапогами, перекликались чужие голоса.

Идут… Ближе… Мимо… Прошли.

– Двигаем! – чуть слышно шепнул Иванов товарищу.

По-прежнему держа направление вдоль речки, они побрели через лозняк, с трудом вытягивая ноги из тягучей жижи. Набухшие водой бушлаты отяжелели. Бил озноб: промокли насквозь, пока лежали. Да и ночь была по– осеннему холодна.

– Стой! – шепнул Иванов.

Впереди вновь послышались голоса. Немцы навстречу. Ни вправо, ни влево по берегу хода нет. Куда деваться?.. Запрятав комсомольский билет и краснофлотскую книжку под бескозырку, потуже натянул ее на голову. То же посоветовал сделать и Василю.

– Пошли! – и решительно шагнул в воду.

Иванов и Трында надеялись, что переправа займет всего минуту-другую и за это время они не успеют закоченеть. Но зыбкое, илистое дно не давало шагать быстро. Ноги вязли чуть ли не по колено, того и гляди, сдернет сапог. Сделав всего несколько шагов, друзья почувствовали, как ноги охватывает ледяная стынь, которой дышит дно. А они не достигли еще и середины речки.

Надеялись: удастся перейти вброд. Но дно уходило все глубже. Пришлось поплыть.

Держались друг с другом рядом; не быстрое, но сильное течение несло их. Коченели руки. Поглядывая на товарища, Иванов в темноте различал, что Василь плывет тяжелее, едва двигая окоченевшими руками, раза два уже окунулся с головой.

Подплыл к Василю вплотную.

– Можешь еще?

– Руки свело… – просипел Василь, сплевывая воду.

– Держись за меня!

Василь ухватился за плечо Иванова, и он погрузился почти с головой, с другого плеча соскользнул ремень карабина. Набухшие рукава бушлата сковывали руки. Изловчившись, Иванов сбросил бушлат, снова подставил плечо товарищу.

Но вот ноги почувствовали дно. Закоченевшие, без бушлатов – когда плыли, Трында сбросил и свой – выбрались на противоположный берег.

– Бегом! – скомандовал Иванов. – А то застынем!

Остановились уже далеко от берега, на лугу. Влажная обмундировка стала теплой. Выжали воду, переобулись. И только тогда снова почувствовали озноб – холодна осенняя ночь.

– Теперь нас проберет, – поежился Иванов. – Одна бескозырка не согреет.

– И оружия никакого…

– Да, не повоюешь. Ты, Василь, и наушники утопил? Как же без них? Не примут тебя в радисты обратно.

– Ой, Вань, не шуткуй! Что будем делать одни, без наших, безо всего?

Постояли, размышляя.

Нет, они не рассчитывали, что их будут ждать, и не были в обиде: всеми нельзя рисковать ради двух, а немцы, может быть, ищут уже и по эту сторону речки. Но, чтобы догнать товарищей, надо идти их путем.

Как определить направление на восток, если нет компаса, в затянутом тучами небе не видно звезд? Пошли наугад…

Торопливо пересекли сырой, кочковатый луг, какой-то лесок… На ходу прислушивались, надеялись: может быть, впереди – голоса, может быть – шаги? Ведь от фермы уходит более двухсот человек. Но молчала ночь…


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю