Текст книги "Парень не промах (СИ)"
Автор книги: Юрий Гаврюченков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
По другую сторону проспекта, на улице Шпалерной располагался дом предварительного заключения, где сидел сам Ленин. Словом, место было насиженное.
На улице Шпалерной
Стоит волшебный дом.
Войдёшь туда ребёнком,
А выйдешь стариком,
– оглядывая спутников, промычал Вася.
Песенка была встречена с большим одобрением малолетними идиотами. Всем хотелось туда.
К тому же. Вася спел её слегка назидательным тоном, непроизвольно подражая Колодею.
Назидательность эта шпане понравилась. Она придавала старшему авторитетности.
Как будто они была позаимствована у Колодея. Начальник Первой бригады уголовного розыска одним своим присутствием производил впечатление на уркаганов. Но Вася поймал себя на том, что сейчас из него проглядывает опер, и прикрылся личиной простачка.
Песенка не осталась не услышанной и другими.
Вася поймал скользнувший по нему взгляд пассажира от передних дверей и с удивлением узнал Эриха. Вася не видел его на кольце и не заметил, когда Берг оказался в трамвае. Опер ехал с ними всё это время, но заметить себя не давал. Эрих был хорош в наружке. Вася только сегодня стал объектом наблюдения, да и то обнаружил Берга только потому, что был предупреждён и знал, кто станет его вести.
Узнать то же самое гопникам было решительно невозможно.
На углу улицы Некрасова сошли, трамвай там заворачивал и ехал на Пески, где водилась своя шпана.
Пошли в центр. Не на проспект 25-го Октября, там было полно милиции, а в окружающие его переулки и дворы. Вечером пятого дня шестидневки, получив аванс, рабочие и служащие гуляли, зная, что в выходной можно отоспаться. Похмелиться, кому позволит семья, и в день первый заступить на трудовую вахту. А пока у пьяных водились деньги, можно было помочь им облегчить карманы.
Раньше Вася знал, как грабят, только по описанию потерпевших. Или по показаниям свидетелей. Преступников он и сам задерживал, в том числе, ночью. Но теперь он сам грабил.
Он стал соучастником.
Грабить с уголовниками оказалось совершенно иным делом, чем проводить задержание, чувствуя себя представителем власти.
Сейчас не было такой наглости. Вася не чувствовал за собой поддержки государства. И хотя думал, что действует от его имени, шуровал он сейчас руками, не уполномоченными к обыску и изъятию вещей.
И знал, что подельники подлежат наказанию, хотя их действия ничем не отличались от поведения сотрудников уголовного розыска.
Оказавшись в шкуре грабителя, Вася Панов ощутил себя вне прикрытия Закона. Это было азартное чувство. Даже более острое, чем на работе. Вася чуял не только страх, исходящий от жертвы, но и возможную опасность, если вдруг появится милиционер или вооружённый сотрудник угро.
В то же время, трясти граждан в тёмном переулке оказалось гораздо проще, чем представлял опер Панов.
Это при виде милиции трудящиеся начинали хорохориться и вспоминать о своих правах. При виде шоблы о правах забывали и безропотно позволяли обшаривать карманы.
Чего вряд ли допустили бы, если для начала им вежливо представились: «Уголовной розыск».
В присутствии гопников бухтеть не полагалось.
Вася стал понимать Чиркова, которого не любил за наглость, но сейчас видел его правоту.
Право сильного.
Без объяснения причин.
Напасть и делать по-своему.
Потому что можешь.
Так работает кулачное право.
В котором одна сторона всегда бандит, а другая – терпила, особенно, если дело касается государственных интересов.
Панов не так долго работал в уголовке, чтобы принять эту постанову как данность, но постепенно свыкался.
Если трудящийся открывал рот, два-три удара по бокам вмиг ломали волю к сопротивлению. При этом его держали за руки. Никто не рыпался, только хрипло бормотал проклятия, да и то вслед, чтобы не расслышали.
Вася потерял из виду Эриха Берга. Он вышел из трамвая вместе с ними, но потом исчез. Попытки оглядываться на ходу результата не дали.
Они вывернули на улицу Марата, освещённую лишь возле проспекта, а далее погружённую в полумрак. Подсвеченная окошками улица показывала неясные силуэты. Черты лица разобрать не представлялось возможным.
– Тварь я дрожащая или право имею? – спросил Вася в темноту и взвёл курок.
– Тварь.
– Не с-сы.
– Погнали, – ответила тьма множеством голосов.
Впоследствии опер Панов мог определить все эти голоса, кому они принадлежат и кто где стоял, но сейчас они слились воедино, и он доверился тьме.
Тьма не подвела и вытолкнула им навстречу немолодого работягу, изрядно пьяного.
– Погодь!
Банда объяла его, при полном отсутствии сопротивления сняла пиджак и вывернула карманы.
«А они тренированные, – отметил Панов. – Таких бы в уголовный розыск, но сейчас только сажать и не выпускать».
– Вы ответите потом, – спокойно промолвил работяга, который при ближайшем рассмотрении оказался сильно пожившим. – Знаете это?
«Перед судом», – мысленно дополнил Вася.
– Перед кем? – с издевкой спросил Захар.
– Перед людьми, – пояснил старик, и всем стало ясно, что в милицию он обращаться не будет, грабителей могут найти, а могут не найти. В любом случае, включать заднюю стало поздно.
– Тогда отыщите и предъявите, – улыбнулся ему в лицо Захар, казалось, он был сегодня неуязвим.
Веря в удачу главшпана, Дёма нацепил пиджак, ничуть не опасаясь угроз приблатнённого деда, и они поспешили к двоим молодым рабочим вдалеке, которые подтягивали отставшего шкета с гитарой:
– Сашка, чё застрял? Сбацай нашу…
Мелкий, но уже плешивый Сашка ударил по струнам и ублажил дружков:
– На улице Марата я счастлив был когда-то…
– Сейчас будете, – заверил Захар, набирая ход и мотнул ладонью, дескать, не свети шпалер, сами справимся, а Вася приотстал и поглубже засунул за ремень револьвер. – Айда, бандиты!
С разбегу он налетел на пролетариев, которые заметили движение и начали разворачиваться, но спьяну пропустили атаку. Кулак Захара влетел в ухо стоящему справа. Парень отшагнул, но устоял. В тот же миг Ситный, подпрыгнув, обрушил кулак сверху вниз на живот второго и как-то так удачно попал, что тот сложился, как складной метр, и брякнулся лицом вниз. Дёма добежал до стоявшего и начал месить его длинными ручищами. Парень пробовал отбиваться, но достать не достал, потерял дыхание и согнулся. Двойка в голову погрузила его в сон.
Штакет занялся Сашкой, который закрывался гитарой, и, отпихиваясь, отступал к подворотне. Он бы, наверное, развернулся и утёк, если бы не Захар, который перекрыл дорогу и удачно приложил по горбу и почкам. Сашка опустил руки, и по голове замолотили слабые кулачки Штакета.
Дёма и Ситный были заняты шмоном.
Опер Вася наблюдал за избиением с чувством глубокого оцепенения.
Сашка упал. С жалобным стоном отлетела гитара. Штакет склонился над ним, проворно обшаривая карманы извивающейся от боли жертвы. Когда он кончил, Сашка очухался и попытался хватать его за руки, но несколько пинков возвратили его в первобытное состояние.
– Без копья, – пожаловался Штакет, разгибаясь. – Папиросы в труху и марочка засморканная. Даже спичек нет.
– А у нас получка! – их догоняли Ситный с Дёмой.
– Похряли дальше, – приказал главшпан, и они порысили вдаль по тёмной улице, которая всё не кончалась и не кончалась. Это было хорошее место. Через квартал параллельно Марата тянулся Лиговский проспект, а вот туда соваться было опасно.
В подворотне плешивый Сашка поднял голову и пополз к разбитой гитаре.
– Но помнят все ребята на улице Марата, что я имел большой авторитет, – из последних сил убеждая сам себя, просипел он.
Шайка торопилась от места драки, выглядывая перспективных, но встречались одни только старушенции. Наконец, на углу с улицей Социалистической им основательно повезло.
– Вот кто нам нужен, – плотоядно заметил Захар. – Делаем и возвращаемся.
Это был представительный мужчина в светлом клетчатом пальто, шедший неуверенной походкой.
Шпана окружила его.
– Аля-улю!
– Стой, дядя.
– Четыре сбоку, ваших нет.
Перед ним стоял, нагло глядя в лицо, Захаров. И действительно, ещё четыре гопника были сбоку и чуть позади незнакомца, а у него никого не было.
В спину ему упёрся ободряющий ствол нагана. Шайка обступила растерянного прохожего, который не пробовал упрямиться.
– Не рыпайся.
– Сблочивай клифт.
– Ого, какие котлы!
Когда потерпевший остался стоять раздетый, шайка растворилась в проходном дворе. На сегодня все были сыты.
Надо уносить ноги, пока менты не покрутили руки.
Вася утвердился во мнении завтра же доложить Колодею, сдать награбленное и арестовать банду.
* * *
По примеру Дёмы, Вася сразу надел пальто и ехал в нём до самой Охты.
– Оставлю, – сказал он. – Мне в нём тепло.
– Валяй, – согласился Захар. – Нам больше достанется.
И все засмеялись. Карманы давно проверили. В них были кожаные перчатки, которые немедленно примерил для себя Штакет, и бумажник с червонцем, серебряным полтинником и гривенником.
Хулиганы возбуждённо обсуждали подробности, фильтруя однако же базар до чистоты, достойной чужих ушей. Несмотря на юность, они были конченными уголовниками.
«Всех надо сажать, – думал Вася. – Сажать и не выпускать».
Он всё дальше отклонялся от поисков патронной мастерской. Увязая во внедрении в бесперспективную в этом отношении шайку грабителей, опер Панов утверждался, что занят не своим делом.
Это была просто кучка хулиганов. Никто из них близко не подходил к огнестрельному оружия. Рассчитывать, что у кого-то окажется старший брат, завязанный на Пундоловское дело, не имело смысла.
– А вы слышали, как в Пундоловском лесу грибников постреляли? – спросил Вася. – Мне тётка рассказывала, что там семерых или восьмерых положили. Есть раненые.
– Знаю, конечно! – кивнул Дёма.
– Давно говорят, – подтвердил Ситный. – Мать пришла их лесу сама не своя. Везде, говорит, стреляют, так и палят. А когда про убитых услышала, вообще с дуба рухнула. Из дома перестала выходить.
– Сначала троих убили, – уверенным тоном поведал всем тайну Штакет. – А потом шестерых. Всех в морг свезли. Спрятали. Режут там.
«О чём с вами говорить, дефективные?» – подумал Вася.
Захаров ничего не сказал, только слушал.
Вася кивал и грустил. Похоже, он зря марался. Если бы кто-нибудь из этой шантрапы был при деле, то вёл бы себя иначе. Это даже молодой опер понимал.
Если бы у них были знакомые, связанные с убийцей, они отвечали бы содержательнее. Предметнее, что ли. Но юноши гнали сущую ерунду, сравни болтовне на толкучем рынке, где барыги хвастаются друг перед другом, кто кого переврёт, и откуда расползаются по городу слухи.
«На рынке надо тяги искать, – думал Вася Панов. – Если убийца снимал с трупов вещи, он должен отнести их на толкучку. Там у него все знакомые. Там и надо рыть!»
Отошли к краю света от фонаря за диспетчерскую. Вася заметил чёрную тень на пределе видимости. Это был Эрих Берг.
На кольце поделили награбленное.
– Будешь носить? – спросил Захаров.
– Да ты что! – искренне возмутился Панов. – Дурак я – таскать краденное? Бодану своим, они перелицуют и продадут с рук. Дай мне часы евонные, я тоже сдам.
– Эк ты навариться хочешь, – встрял Штакет. – А может я котлы сплавлю дороже? Давай, гуляй.
– Так сделаем, – постановил Захар. – Клифт с деда – Дёме, перчатки – Штакету, котлы – мне, пальто – тебе. Трудовые мы сейчас поделим, решим, кому сколько, и долю на общак отстегнём, я старшакам сам занесу.
На прощание Захар крепко пожал руку.
– Будет разговор, – сказал он. – Я зайду к тебе на работу.
17. Убийца
Мать забеспокоилась – сын пришёл из леса сам не свой. Зашуганный какой-то, притихший. Спросила, чего набрал, а он даже не оглянулся. Ушёл в сарай и вернулся без кузова.
Умылся, переоделся и долго слонялся по двору, не находя места. Даже с Машей не говорил. Проснулся Дениска, он долго играл с ним, не выпускал и носился с сыном до вечера.
Как утешался.
Что он в лесу натворил?
Не подначил ли на какую поганку Зелёный?
Больше всего мать опасалась, как бы Сашка после больницы не повредился рассудком или не начал пить, чтобы стать как Лёнька Герасимов.
– Чего смотришь? – спросила Маша.
Раньше муж не разглядывал себя в зеркало, разве что когда брился или причёсывался, а сейчас уставился и замер.
Что-то пристально изучал в себе, колебался, собирался с мыслями, решался на что-то. Маша насторожилась.
– Не отпустить ли усы? – сказал он.
– И патлы до плеч, – Маша пробовала развеселить его, но тщетно.
Муж полдня ходил примороженный. Что они в лесу с Зелёным учудили?
– Патлы… – он сосредоточенно огладил себя по стриженному затылку и подбритым вискам. – Патлы бы мне пошли.
– Тебя Зелёный покусал? – рассердилась от отчаяния Маша.
Убивать людей было нетрудно. Даже обыскивать и раздевать трупы. Лабуткин держался, пока шёл домой, но как расстался с Зелёным, так бодрость схлынула. Куда девалась собранность? Дома он ощущал себя как в лодке без вёсел, несущейся по реке. Можно лишь наблюдать и ждать. И отращивать волосы.
– Волосы… – пробормотал он. – Зелёный?
– Да что с тобой такое, Лабуткин?
– Не лезь.
Сказал как отрезал. Учуяв ссору родителей, заплакал Денис. Лабуткин нырнул в открывшийся лаз. Достал сына из кроватки, принялся укачивать. Маша не вмешивалась. Так и ходил весь день, разговаривая с ним. Культя стала кровоточить.
Маша задумала сама расспросить Зелёного. Была уверена, что не отвертится, но нетерпение толкнуло в сарай. Не за грибами же они ходили!
Кузов оказался тяжёлым и был плотно набит. Маша не удивилась. Откинула крышку и увидела тряпичный ком.
Она испытала облегчение. Друзья ходили воровать. Она думала об этом. Это была одна из догадок, и сейчас она подтвердилась.
Маша потянула ком и вытряхнула поношенный жакет с меховым воротником. На дне кузова лежала пара мужских ботинок.
– Прибарахлился слегка, – прозвучал из-за спины глухой голос.
Маша обернулась и увидела мужа с сыном на согнутой левой руке. Дениска теребил рубашку и помалкивал.
– Что это ты по бабьим лантухам загулял?
Она спрашивала для проформы, потому что удача вора могла коснуться чего угодно. Бывало, Сашка притаскивал совсем нелепые вещи, да и она сама не упускала случая прибрать что плохо лежит.
– Подвернулись, – Лабуткин улыбнулся как прежде. – Воротник отпороть и малому на пальтишко пришить.
Маша посмотрела на жакет и тоже улыбнулась.
– А чоботы?
– Мой размер. Буду теплотрассу обходить. Они разношенные.
Маша успокоилась.
– Ты их прибери, в дом не тащи пока. Кузов в сени поставь. Мы завтра опять по грибы пойдём.
Маша так и поступила. Спросила только с напускной сварливостью:
– Что это вы с Зелёным раздухарились? Деньги же есть.
– Вожжа под хвост попала, – объяснил муж. – Пока погода хорошая, погуляем. Завтра в ночь на смену, потом дожди зарядят, будет не до грибов.
В уборной он протёр промасленной ветошкой ствол нагана.
Как следует чистить оружие имело смысл завтра, когда грибная пора закончится.
* * *
Лабуткин не предполагал такого урожая. Кто же знал, что инженер притащит с собой двух баб?
Они что, моду взяли?
– Ты же говорил, что он тёртый мужик. Чего же он под юбками прячется?
– Непростой, вот и привёл свидетельниц для подстраховки, – оправдывался Зелёный. – Кладовщик тоже из осторожности бабку приволок.
– Водят соглядатаев в лес и думают, что мы ничего им не сделаем? – огрызался Лабуткин, которому было страшно.
Убив за сутки пять человек, он перестал притворяться. Да и Зелёный чувствовал себя не лучше. Они быстрым шагом уходили от поляны, над которой висел запах пороха и крови.
– Что мы натворили…
– Вчера от тюрьмы отмазывались, сегодня спасаемся от расстрела.
Карточный шулер нервно хихикнул.
– Уж как умеем.
Лабуткин всю ночь ворочался. Вид у него был невыспавшийся и угрюмый.
В лес он шёл, как на службу – делать оговоренную работу, нежеланную, но привычную. Зелёный начал его побаиваться. Сам он со вчерашнего струхнул, но с Тихомировым договорился. И вот результат.
– Ты ни секунды не колебался.
– Как по мишеням стрелял.
Спокойствие Лабуткина было напускным. Его основательно придавило, хотя вида он не показывал. Тяжесть убийства оказалась гнетущей, хоть пойди да покайся попу или следователю. Но, подумав, Лабуткин заметил, что тяжесть убийства второго человека, пусть совершенно невинного, входит в тяжесть убийства первого, пусть и тот ничего ему плохого не успел сделать, да и вряд ли хотел. Лабуткин оправдывался перед самим собой, и один за другим начал находить доводы. Он облегчал себя ими, и так держался дальше.
Пока Лабуткин думал о других, его спутник думал о себе.
– Ты и меня кокнешь, если что? – с тоскою спросил Зелёный.
– Да ты чего! Мы с тобой кореша, знаем друг друга с пелёнок, – горячо забожился Лабуткин.
Подельник молчал, пока не дошли до дома.
– Не прощаемся, – сказал у калитки Зелёный.
– Соскакивать некуда, – постановил обременённый тремя иждивенцами легкотрудник, за спиной которого лежали женские ботинки и макинтош инженера, а в кармане часы и немножко собранных с трупов денег. – Только продолжать.
К этому решению Лабуткин пришёл скорее после устройства на Химкомбинат. Сразу, как подобрал на дороге монетку.
18. Королева Марго
Тётке на работу Вася никогда не звонил, но номер занёс в особую книжицу.
Когда он поступил на службу в милицию, с первой получки купил записную книжку с твёрдыми крышками в чёрном лаке и серебристым тиснением «Ленинград». Правильно закруглённые уголки помогали книжке легко проскальзывать во внутренний карман, а жёсткая обложка – не мяться и не трепаться. У опера Панова накопилось много номеров, на все случаи жизни. После блокады Василию Васильевичу пришлось заводить новую телефонную книгу.
– Позовите, пожалуйста, Аглаю Ивановну, – Вася примостился за столом опера Рянгина, где стоял общий на их комнату аппарат, дождался и заговорил совсем иным голосом: – Здравствуй, тётя Глаша! Это Вася. Я что звоню… Вот по делу. Да всё в полном порядке! Я вот что хочу… Если меня будут спрашивать какие-нибудь ребята, ты скажи, что я убыл в местную командировку. Ну, там… грузить что-нибудь. Я сказал, что помощником переплётчика у вас работаю. Да, для дела надо. Всё хорошо! Я потом объясню. Да, по служ… У меня всё шикарно. Не волнуйся. Обязательно. Или я сам зайду. Спасибо! Ага… Да… Да свидания.
Вася положил трубку и только тогда шумно выдохнул.
Он вернулся на своё место и углубился в рапорт, вспоминая, что и от кого слышал. Если анализировать болтовню малолетних уголовников, далеко не всё оказывалось переливанием из пустого в порожнее, как выглядело на первый взгляд. Один вечер, проведённый в компании доверившихся тебе урок, был плодотворнее десяти встреч с завербованным блатарём, который будет выдавать сведения маленькими порциями, чтобы только доказать свою полезность на воле.
– Ну и почерк у вас, – вздохнул Колодей, дочитав рапорт.
– Не каллиграфический, – признал Вася.
Он понуро рассматривал измазанные пальцы. Чернил было мало, приходилось глубоко засовывать вставочку, всякий раз задевая за грязные края.
– Нормально сработали, товарищ Панов, – утешил начальник Первой бригады.
«С прохожих пальто снимать – вот твой фарт», – невысоко заценил себя Вася.
– Что делать с крадеными вещами? – спросил он. – Куда сдавать?
– Сейчас уточним в дежурной части, какие поступали заявления от граждан. Пусть оттуда сами забирают.
Он позвонил и, действительно, заявление с подробным описанием клетчатого пальто поступило от потерпевшего в тот же вечер.
Вася уточнил адрес.
– Переживаете за потерпевшего? – удивился Колодей, впрочем, доброжелательно.
– После работы заеду. До него от дома полчаса.
– Не опознает?
– Я за спиной стоял и ничего не говорил.
«Хороший парень», – подумал Колодей, но сказал только:
– Расписку в получении с него возьмите. Можете показания снять для проформы. Пригодится, когда будет судить ваших ухарей.
– Чего сразу моих-то? – зарделся от гордости за присвоение ему банды грабителей Панов.
– Вы оперативное дело не завели? – удивился начальник Первой бригады. – А ну, быстро упражняться в чистописании!
* * *
Пётр Петрович Зимушкин жил рядом с III Государственным музыкальным техникумом, в доме номер 11 на Колокольной улице.
«Вот почему мы встретились», – Вася доехал на трамвае до проспекта 25-го Октября и остаток пути двигался в обход, уклоняясь от улицы Марата, чтобы ненароком не наткнуться на вчерашних терпил. Риск был – Колокольная выходила прямо на неё.
Дом оказался подстать респектабельному гражданину. Построенный для купцов, он был от тротуара до кровли сплошь украшен мозаикой и смахивал на шикарную конфетную коробку. Многоэтажный эркер в виде шатра напомнил Васе картинки из сказки Пушкина о золотом петушке. Когда Панов подошёл к воротам и задрал голову, то увидел настоящий средневековый замок с круглой башней и острой крышей. Впрочем, долго стоять с задранной башкой было небезопасно. Вася на собственном опыте знал, что случается тут с раззявами. Он сам меньше суток назад с ними и случался.
К одному из раззяв он в данный момент шёл.
Парадное было заколочено с Революции. Вася поднялся по лестнице чёрного хода на пятый этаж и долго искал глазами список, кому и сколько звонить. Не нашёл. В квартире действительно жили ротозеи. И тогда Вася громко постучал.
– Кто там? – быстро спросил мужской голос.
– Милиция, – Вася обрадовался, что не надо объясняться с домочадцами, а можно сразу поговорить с терпилой, который вернулся с работы, и быстро искупить вину.
Щёлкнул замок. Лязгнул крюк.
«Запирается, – подумал опер Панов. – Теперь боится».
Дверь приоткрылась на длину цепочки. Молодой человек с большим газетным свёртком подмышкой и портфелем в другой руке видом своим вызывал доверие. Дверь тут же закрылась, зазвенела цепь, и отворилась теперь уже полностью.
– Прошу вас.
Вася шагнул через порог на кухню.
– Оперуполномоченный Панов, – представился он. – А вы?
– Зимушкин, – мужчина был в брюках, голубой рубашке и галстуке, видимо, сам недавно пришёл.
– Пётр…
– Петрович.
– Вы подавали вчера заявление об уличном ограблении.
– Да, – закивал мужчина. – Пальто сняли, отняли часы, перчатки и портмоне.
«Перчатки мы в кармане нашли», – подумал Вася, но уточнять не стал.
– Вот ваше пальто, – сказал он.
Не веря своим глазам, мужчина взял протянутый свёрток, положил на кухонный стол, дёрнул за хвостик бечёвочку, которую Вася только что аккуратно завязал бантиком, и обнаружил знакомый светлый клетчатый бок.
– Спасибо, – теперь он был уверен, что к нему пришла милиция, родная вещь была лучше всякого удостоверения личности. – Спасибо, – искренне повторил он.
Состроив мужественное лицо, Вася кивнул, с чувством выполненного долга наблюдая, как потерпевший развернул и встряхнул возвращённую вещь.
– По горячим следам, – отчеканил он, главным образом, чтобы не молчать.
– А часы? – спросил мужчина. – Они забрали карманные часы и деньги.
– Этого нет, – Вася категорично покачал головой. – Грабителей мы пока не нашли. Пальто на рынке по приметам опознали.
– Найдёте?
– Найдём, – с оптимизмом заверил Вася, ощущая себя грабителем, который сам и нашёл терпилу.
Тем более, что сам и тыкал ему в спину револьвером.
– Папа, кто там? – раздался из коридора девичий голос.
– Товарищ из уголовного розыска. Пальто принёс.
– Я должен взять у вас расписку за пальто, – сказал Вася. – И снять показания – как, где происходило преступление. Описание внешности преступников. Возможно, вы что-нибудь ещё вспомните к заявленному в отделении. Может быть, сможете потом опознать на очной ставке.
– Проходите, займёмся писаниной в гостиной, – сразу оживился мужчина. – Маргарита, сделай чаю!
– Виолетта!
– Иди, Ариадна, ставь чайник, – Зимушкин перекинул пальто через руку и указал Панову на коридор. – Раздевайтесь вон там, тапочки берите.
Он запер дверь и, пока Вася надевал на крюк суконную кацавейку и развязывал шнурки, повесил рядом своё шикарное пальто.
Свет, падавший в коридор из комнаты, заслонила фигура, и опер Панов растерялся.
К нему вышла девушка, каких он не встречал никогда. Золотистые кудрявые волосы, скуластая, как отец, и с карими, как у него, глазами, но маленьким ртом и с узким подбородком. Она была чуть ниже Васи, стройная и лёгкая в движениях.
«Какая удивительная», – поразился он.
– Добрый вечер, – сказала она.
– Оперуполномоченный ленинградского уголовного розыска Василий Васильевич Панов, – не нашёлся больше ничего сказать Вася.
– Виолетта, – она протянула ручку.
Вася взял её в ладонь и понял только, что она очень маленькая и нежная.
– Вот и познакомились, – с тёплой иронией высказал из-за спины Пётр Петрович.
Вася неуклюже посторонился и смотрел, как стремительно и бесшумно девушка летит по коридору. Он заметил отеческую улыбку на лице потерпевшего, и осознание, что он вчера его грабил, а сегодня будет составлять протокол, придало уверенности. Панов снова, хоть и в меньшей степени, почувствовал себя сотрудником угро.
– Проходите в столовую, – Зимушкин указал на застеклённую дверь в конце коридора, следуя за Васей, учтиво её отворил и щёлкнул выключателем.
Кроме комнаты, из которой вышла Виолетта, Маргарита или Ариадна, Вася заметил ещё одну дверь, неплотно прикрытую, за которой была темнота.
«Двое в трёхкомнатной квартире?!» – не поверил Вася.
На кухне что-то позвякивало, да были едва слышны шаги. Судя по звукам, квартира пустовала, верь-не-верь.
Из-под пиджака высовывалась кобура с наганом, оттопыривая полу. Собираясь в гости, Вася её надел, чтобы выглядеть прилично. Без оружия в краю подгулявших с вечера работяг, возможных гопников с Лиговки и давешних ограбленных, опер не чувствовал себя в своей тарелке.
Пиджачок был тесноват. Вася его расстегнул и уселся, стуча кобурой по стулу.
Стол был накрыт белой скатертью. Вася не решился положить на неё портфель, а достал бумаги и приткнул его к ножке.
– Может быть, сначала чаю? – робко предложил Зимушкин. – Или сначала покончим с формальностями?
– Сначала дело, – до сего дня Панову и в голову не могло придти угощаться у потерпевших, но сейчас ему хотелось задержаться подольше, пусть даже ценой измены принципам.
Вася достал химический карандаш. Для снятия первичных показаний сгодится.
– Возьмите, если вам удобно, – Зимушкин протянул вечное перо.
У Васи таких отродясь не водилось.
– Скатерть запачкаю, – стал оправдываться он. – Насчёт протокола не беспокойтесь. Ализариновый стержень, даже сухой, въедался в бумагу намертво. Его потом ничем не сотрёшь.
Ему стало неловко отнекиваться, и он взял ручку, снял колпачок, заполнил шапку протокола.
– Давайте приступать. Присаживайтесь. Ваши фамилия, имя и отчество.
Пётр Петрович назвал, не удивляясь. Привык к бюрократии?
– Год рождения?
– Тысяча восемьсот девяносто первый.
– Место рождения?
– Санкт-Петербург.
– Ваше происхождение?
– Из рабочих и дворян, – усмехнулся Пётр Петрович. – Батюшка выслужил четырнадцатый чин, а я после гимназии пошёл было в кондитеры, с чем не заладилось… Но, так или иначе, заделался пищевиком.
– Участвовали в войнах? – поинтересовался не для протокола Панов.
– Нет, я в ссылке был, – просто сказал Зимушкин. – Числился неблагонадёжным.
– Ваша партийная принадлежность?
– Член ВКП(б) с тысяча девятьсот двадцать первого года.
– Ваша занимаемая должность?
– Директор Третьей государственной конфетно-шоколадной фабрики.
«Ого, какого гуся мы с пацанами обули! – обалдел Вася. – Вот почему он живёт в отдельной квартире».
«И в пряничном доме», – догнала запоздалая мысль.
Он продолжал расспрашивать Зимушкина об обстоятельствах ограбления, думая, что за директора ему могут и голову свинтить, если вскроется участие в налёте. Что надо замять дело и уговорить забрать заявление. А для этого лучше принести часы. Завтра найти Захара и выманить или выкупить их. Или со временем всё уляжется?
Или он напрасно переживает?
Вася ничего не придумал и решил, что утро вечера мудренее.
Тем более, что Виолетта стала носить блюдца, чашки, ложки. Принесла заварочный чайник, накрытый ватной купчихой, сахарницу со щипцами и чайник с кипятком.
Он быстро дописал протокол и двинул к Петру Петровичу.
– Прочтите, – официальным тоном сказал он. – Если всё вас устроит, напишите внизу: «С моих слов записано верно, замечаний и дополнений не имею» и распишитесь.
Виолетта сидела за столом, положив локти на скатерть, и во все глаза смотрела на настоящего сотрудника уголовного розыска. А Вася смотрел на неё и думал, какая она необычная.
Зимушкин прочёл и расписался. На васин почерк не сетовал, а было видно, что читает внимательно.
– Готово дело, – Вася поставил на колени портфель (штаны не испачкаются, а скатерть запросто) и засунул в него бумаги.
– Теперь давайте чай пить. Марго…
– Папа!
– Виолетта, поухаживай за гостем. Товарищ оказал нам добрую услугу. Василий… простите?
– Просто Василий, – улыбнулся опер Панов, чтобы показать окончание процедурной части и расположить к себе Зимушкина. – Сейчас я уже не на службе.
«Директор фабрики», – думал он.
Девушка налила чаю, сняла крышку с сахарницы.
– Конфет у нас нет? – спросил Пётр Петрович.
– Нет, – сказала Виолетта, но всё же подошла к буфету, стала открывать дверцы и заглядывать. – О, печенье есть.
Она достала круглую жестяную коробку и сняла крышку. Жестянка оказалась до половины полна сахарным печеньем.
– Простите, – сказала девушка. – Мы сладкого не держим. Не едим.
«Зажрались», – подумал Вася. Что-то такое о работниках кондитерских предприятий он слышал.
– Вы давно в уголовном розыске работаете?
– Второй год. После армии по комсомольской линии призвали.
– И как у нас? В смысле, с обстановкой в Ленинграде… – Зимушкин замялся и переключился: – Ловите преступников?
– Найдём, Пётр Петрович, найдём! – энергично заверил Панов.
Он отхлебнул горячего чая и обжёгся. Спрашивать у директора фабрики было нечего. Приходилось ждать его вопросов, и они не замедлили явиться.
– Много бандитов задерживаете?
– Постоянно кого-нибудь ловим. Иногда вся дежурка набита, особенно, если по малинам облава. Большинство отпускаем, конечно. Опросим и отпустим, зачем они нам, если перед законом чисты, а просто рядом оказались, но крупная рыба от нас не уйдёт.
Вася, который крайний раз поел жидкого супчика в служебной столовой в середине дня, уминал печенье и думал, какое оно вкусное.
– В вас стреляли?
– Стреляли, – многозначительно кивнул Вася, и притом не соврал. – Но обычно ножом тыкали. Шпалер ещё поди найди, а нож всегда под рукой. Вот у вас на кухне сколько ножей?
– Много, – кивнул Зимушкин и улыбнулся дочери. – Даже в буфете хватает.
– Как и везде. Вы думаете, чем людей режут? Финки есть, конечно, у жиганов, но большинство преступлений с использованием колюще-режущих предметов производится хозяйственными и кухонными ножами. В основном, кухонными.
– Правда? – удивилась Виолетта.
