Текст книги "Парень не промах (СИ)"
Автор книги: Юрий Гаврюченков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
Назначенный Зелёным главарь волен был набирать в свою банду всех, кого мог заманить.
8. Заединщики
Артельная промышленность сохранилась в Советской России с царских времён, благополучно пережила Гражданскую войну, расцвела при НЭПе и продолжила здравствовать, когда новую экономическую политику свернули.
По сути своей артели были пережитком средневековых цехов с поправкой на русский уклад.
Склонные к ведению определённого рода деятельности мужики собирались, договаривались об условиях, назначали над собою старшего и сообща брались за работу. Артели на Руси были известны самого разного рода: кузнечные, маслодельные, иконописные, сокольничьи, извозчичьи, рыбацкие, малярные, шерстобитные – несть им числа. Технический прогресс задвинул архаику на задний план, но даже революционная смена капиталистического строя на более прогрессивный не изжила силу народной традиции.
Граждане Страны Советов вольны были идти на государственные заводы и фабрики, в конторы и больницы, чтобы получать гарантированный оклад и работать в рамках единого трудового законодательства, но могли скооперироваться в товарищество и зарабатывать на свой страх и риск. Денег там выходило больше, однако могло не выйти вообще, если артель разваливалась, не получала заказов или её продукция не находила сбыта.
В крупном промышленном Ленинграде естественным образом возникали многочисленные артели металлистов. Они делали топоры и пилы, ключи и замки, вагонетки, банки для красок, автозапчасти, вилки и ложки, штопоры и ножи, молочные стерилизаторы, вентиляторы, фонари к тракторам, занимались ремонтом копировальных, пишущих и счётных машинок, лабораторных измерительных приборов и медицинского оборудования.
Там работали мастера на все руки. Они запросто могли снарядить стреляные гильзы.
У них были станки и самые разные подшипники. Шары из лопнувшей обоймы никто считать не будет.
В артель обычно кооперировались люди приблизительно одного возраста или земляки, у которых было много общего, чтобы вместе работалось легче. Раньше в артели бытовала круговая порука, но в производственных коммунах она сделалась объективно ненужной.
Хотя, как считал Колодей, не исчезла полностью.
Небольшой, но тесно спаянный родственными и соседскими отношениями пролетарский кооператив при определённых условиях мог превратиться в банду.
Слесари были задействованы.
Слесари точно были в деле об убийстве работников завода «Промет».
Колодей в милиции прошёл через «револьверный лай» 1920-х и знал, сколько из чернорабочих выходит преступного элемента.
Он скептично относился к версии Особого отдела о шпионах и белогвардейском подполье. Диверсанты, да и бандиты применили бы штатный боеприпас. Он надёжнее, его проще достать и не надо возиться с перезарядкой. Идея снарядить гильзу шариками от подшипника не могла придти в голову офицеру. Человек понимает только то, что находится у него перед глазами.
И хотя предположение Панова об использовании оружия кем-то из советских граждан, имеющих наградной или служебный наган, было теоретически верным, установить посредством отдела баллистической экспертизы принадлежность оружия пока не представлялось возможным на практике. Ленинградские криминалисты только начали создавать пулегильзотеку. Они могли сравнить следы с уже оставленными на месте преступления за последние годы. Для того, чтобы отстрелять всё имеющееся в Ленинграде оружие и собрать для изучения пули и гильзы, потребуются огромные складские помещения, организация отстрела и последующей обработки материала. Даже для одного города это казалось красивой сказкой. Что уж говорить о глубинке, откуда тоже мог заплыть ствол.
Когда-нибудь в СССР баллистический архив будет создан. Возможно, пенсионер Василий Васильевич Панов до этого счастливого времени доживёт, но сам Колодей думал о перспективе с иронией.
Вася фантазировал, поскольку был допущен к служебным секретам. Однако о начале работ в отделе баллистической экспертизы по созданию картотеки не могли знать посторонние. Служебное оружие в Ленинграде даже не планировали отстреливать. Бояться гипотетическому предателю было нечего.
По мнению Колодея, изготовить самодельный боеприпас можно было только от безысходности. Когда не знаешь, где его купить, имеешь сильное желание пострелять и специальные познания, как его сделать. Школьники из рабочих семей подпадали под это полностью.
В идеале, преступник должен обладать навыками, чтобы самому смастерить, и материалами – капсюлями, порохом (например, из отцовского охотничьего сундучка) и поражающими элементами. Этим условиям соответствовали ребята из школ фабрично-заводского ученичества.
Но почему шарики?
Казалось бы, чего проще – отлить из рыболовных грузил пули подходящего калибра и довести до нужного диаметра молотком или обкатать доской, если сразу начисто не получится? Однако по какой-то причине был выбран совсем другой путь. Преступник использовал одинаковые шарики диаметром 7,144-мм. Их применяли в номенклатуре из двадцати трёх наименований шарикоподшипников, которые ставили на такое разнообразное количество машин и механизмов, что учесть в крупном промышленном городе не представлялось возможным. Они были одними из самых ходовых в машиностроении. С ними могли поспорить только подшипники под шар 6,35-мм, самый оружейный диаметр, о котором Колодей тоже теперь знал, но думать чурался. Это был калибр «маузера» образца 1910 года. Доступ к ломаным подшипникам с шарами диаметром 7,144-мм был у всех желающих. Принести с завода пригоршню блестящих шариков сыну или внуку будет счастлив любой работяга.
Оказаться в хозяйстве шары могли в любом количестве у кого угодно.
Ими стреляли из рогаток и били окна, оставляя в стекле отверстия, похожие на пулевые. Об этом не заявляли в милицию, но заклеенные бумагой дырки было видно с улицы в окнах рабочей окраины.
С шариками привычно играли дети.
«А в сентябре они пошли в школу», – подумал Колодей.
Мысль, что это учащиеся, страшила больше всего. Малолетние убийцы наигрались в разбойников, испугались, занялись уроками или по какой-то иной причине утратили свой скоротечный интерес, и найти их будет невозможно.
Шайка, случайным образом сложившаяся на каникулах, распалась.
Колодей любил людей. Больше всех – любил детей.
Их-то он и искал в первую очередь.
9. Волшебный сундучок
Стреляные гильзы у Панова были. Он принёс их из тира, выбрав самые симпатичные. Похвастался перед родителями, да и бросил в сундучок с детскими сокровищами.
И сейчас, когда понадобилось для дела, Вася обратился к своему кладу.
Вася выдвинул из-под узкой железной кровати, на которой спал за шкафом от родителей, большой лакированный ящик, замок на котором не закрывался и ключ был потерян. Раскрыл и принялся раскладывать на полу чудесные произведения давно ушедшей эпохи, происхождения которых не помнил, но каждый предмет имел, судя по следам бытования, яркую и насыщенную историю.
Там была железная ступенчатая втулка с резьбой спереди и сзади. В детстве Васе кто-то сказал, что она от паровоза, и Вася неосознанно верил до сих пор, хотя теперь точно знал, что это надульник от пулемёта «Максим». Там был сломанный перочинный ножик, у которого однако сохранились шило и консервная открывашка. Там было здоровенное увеличительное стекло от неизвестного прибора, но такое толстое посередине, что зажигало лучше всякой лупы на ручке. Там лежала дирижёрская палочка с облезлым лаком, поцарапанная и обожжённая, на которой красовалась оставленная не без помощи увеличительного стекла косая и расплывшаяся буква «В». Там были анодированные болтики и полированные гайки. Там были детальки от швейной машинки. Там были грузила, и лески. Красные резинки для рогатки. Шило из гвоздя. Половинка ножниц. Поцарапанное стекло от карманных часов и циферблат от них же. Там были пружинки! Там была жестяная коробочка из-под чая, в которой лежала невиданной красоты почтовая марка.
Там была неработающая зажигалка в виде «Браунинга N 3», как теперь Вася понимал, довольно точно сделанная. Её на заре памяти Васи подарил отцов приятель, который больше не появлялся.
Там были школьные пёрышки, выпавшие из лопнувшей коробки, и старые вставочки. На самом дне царил обломок павлиньего пера с «глазом», истрёпанный, но гордый, как королева-мать.
Ещё там лежала пробка от хрустального графина, которая показывала на стене радугу, и пробочка в золотистой фольге.
Далеко не у всякого мальчика был такой сундучок.
В уголок закатились три гильзы, пули из которых стажёр Панов на первых стрельбах послал в мишень. Правда, не в яблочко, а в молоко, но кто об этом помнит?
Гильзы были безупречны. Вася выбирал.
Вот и сейчас он полюбовался ими и положил в карман.
Он бережно собрал сокровища, на самый верх опустил яростную жиганскую финку, взятую из отдела, закрыл крышку и задвинул под кровать.
Сундучок натолкнулся на большой ящик с оставленным хобби. В школе Васю научили переплетать книжки, и он так увлёкся этим, что собирал куски нитроискожи или дерматина, разводил в консервной банке брикеты вонючего клея, вызывая ропот и нарекания соседей по коммунальной кухне, резал картон, выискивал у знакомых и родственников книги без обложек, пока не переплёл их все, после чего резко бросил. Ящик с переплётным материалом, дощечками и струбцинами остался, но только занимал под кроватью место. Васе была жалко вынести его на свалку. Казалось, что с ящиком он вынесет на помойку часть своей жизни. Подспудно, но осознанно Вася думал, что переплётное дело ему ещё пригодится.
Вася оттиснул переплётный ящик, чтобы не мешал сундучку, и задвинул на место свою сокровищницу.
Сбросил с кровати край покрывала с бахромой. Встал и раздёрнул морщинки на его плюшевой поверхности.
Это было очень полезное хранилище.
10. Дело на заводе «Промет»
Подписать на криминал Шаболдина оказалось тем легче, что они вместе уже делали дела, а попался один раз и только Лабуткин.
План разработали в сарае у Зелёного. Там было просторно и в то же время уютно. В углу напротив двери до крыши были сложены дрова, кубометра два, на просушку – Зелёный не мелочился. В другом конце сарая, не видном от двери, за поленницей стояли два скамьи и корзины с картошкой, которую обрывали мать и сестра. В стене, выходящей на задворок, было прорезано оконце с ладонь высотою и шириной в локоть, забранное битым стеклом – для света. Они ещё пацанами тут резались в карты. Детали похищения подробно обсудили, рисуя на земляном полу схемы и тут же стирая, чтобы начертить новые, годные. Всех увлекло предприятие, особенно, Митьку, подогретого подгоном аккумуляторной батареи, не новой, но хорошего качества, которую приволок ему Зелёный. Митька хотел испытать свою конструкцию в деле. А если дело будет реальное и принесёт доход, тем более.
Выбрали ближайшую ночь, когда у Лабуткина выпадет перерыв. Шаболдина на пустяковое дело подпрягать не стали. Всей возни – грузовик обкатать.
Три железных бочки из-под уайт-спирта даже через забор перекидывать не потребовалось. Заводская ограда «Краснознаменца» со стороны свалки использованной тары отвалилась целой секцией. Для её восстановления не находилось ни материалов, ни начальственной инициативы. Свалка заросла крапивой, и кореша изрядно обожглись, протаскивая бочки к машине.
– Тягай.
– Толкай давай, чудило грешное.
– Да подымай же, дьявол!
Подельники пыхтели в ночи, подмолаживая друг друга добрым словом. Поставили бочки в кузов, довезли до двора Лабуткина и затащили к нему в сарай.
Договорились на ночь, когда в графике Лабуткина случится «окно», а у Кутылёва и Шаболдина выходной после пятого дня шестидневки.
Ждать посчастливилось недолго.
Ночью к ограде завода «Промет» подъехал старенький трещащий грузовичок «Форд-ТТ». С невысоких бортов наспех сколоченного кузова соскочили двое, ещё один вылез из кабины. При близком свете 40-свечовых фонарей они казались тенями.
Кладовщик встретил их у ограды, вдали от стоящего за углом здания на вышке часового. Всё было вымерено и высмотрено ушлым заводчанином. За деньги он подрядился рискнуть, хотя по жизни не особо нуждался. Он провёл до лазейки в заборе, большой, хорошей. Требовалось только сдвинуть три доски, и можно протащить бочку.
Костромской был не молод, но в кутузку не попадал, оттого он боялся тюрьмы и суетился не по делу.
– А кто это с тобой? – расспрашивал он Зелёного, с которым познакомил его инженер Тихомиров.
«Лишнее спрашиваешь», – зло подумал Лабуткин, а Зелёный только посмеивался и отвечал:
– Грузчики высокой квалификации. Вынесу всё – и широкое, ясное.
Кладовщик был нужен ещё и для того, чтобы показывать дорогу. Выйти к цистерне и не наткнуться на охрану можно было только с опытным проводником.
Рельсы вели на склад. Костромской сорвал подпечатник, отпер замок, отворил дверцу в воротах. Было хоть глаз коли, но, когда вошли и затворились, в руке Зелёного щёлкнула зажигалка.
– Дура, взорвёмся, – буркнул кладовщик. – Я сам.
Он исчез во мраке и тут же вернулся с фонарём «летучая мышь». Зажгли фитиль, надели стекло, впереди развиднелся громадный округлый контур.
– Он, – громким шёпотом сказал Костромской.
Тихо подошли, бесшумно опустили на шпалы бочку.
– Я сам, – сказал кладовщик, достал из кармана маленькие кусачки, снял пломбу, выдернул проволоку.
Зелёный и Шаболдин подвели бочку под кран, Лабуткин держал в руке пробку. Тихомиров уверенным движением повернул вентиль.
– Пошла.
Шаболдин втянул носом:
– Действительно – он!
Из крана хлестала мерзкая жидкость, не имеющая к водке ни малейшего отношения. Кантовали бочку, Лабуткин подправлял, Костромской светил.
Шипели во тьме:
– Лей! Лей!
– На руки не лей! На руки!
– Ты куда льёшь, демон?
– Сюда лей, не туда.
– Сюда.
Взяли, слили и понесли. Поставили в кузов. И так три раза.
Угашали крадунов этиловые испарения. Хорошо, что ещё кубатура была большая – никто не брякнулся. Тем не менее, когда возвернулись со склада, вид у них был ушатанный.
Кладовщик заново опломбировал цистерну, запер ангар и выбрался к похитителям.
– На, – Зелёный сунул ему в руку банковские билеты. – В расходе.
Костромской пересчитал банкноты и остался доволен.
Пока жадность пересиливала в нём страх, с вороватым кладовщиком можно было иметь дело.
Кутылёв, остававшийся неотлучно при машине, приглядывался к подельникам.
– Вы там что, пили?
– Не, Митька, – спокойно ответил Лабуткин. – Просто нанюхались.
Кутылёв покивал, но не поверил.
– Крутаните кто-нибудь, – попросил он, садясь за руль.
Шаболдин встал перед капотом фордика, энергично завертел заводной рычаг. Аккумулятору надо было помочь. Грузовичок выхлопнул газ и затарахтел.
– Шаболда, давай в кузов, бочки держи, – прошипел Зелёный. – У Саньки разгрузите, а мы догоним.
Фордик затарахтел ещё громче и затрясся как в лихорадке. Был риск, что мотор не вытянет, но он вытянул. Митька включил низшую передачу, и грузовичок покатился вперёд своим ходом, требовалось лишь немного его подтолкнуть. Шаболдин запрыгнул в кузов, «форд» заревел и поехал. Так он и скрылся, незамеченный охраной завода.
Лабуткин с Зелёным шли до дома без опасности оказаться остановленными милиционером, заинтересованным, что же за бочки везёт посреди ночи подозрительный грузовик.
– Теперь будешь сыт, пьян и нос в табаке, – веселился Зелёный, спиртные пары ещё не выветрились.
– Это в лучшем случае, – сказал Лабуткин.
– В худшем – Митьку с Шаболдой сейчас примут. Ну, или меня на сбыте потом. Ты с Машкой не при делах при любом раскладе.
«С Машкой, – злобно думал Лабуткин. – Сказать ему про наган?»
11. Контингент
С утра, поставив задачу сотрудникам, Колодей выдал Панову пять рублей на оперативные расходы и отправил на Выборгскую сторону обходить слесарные артели.
– Начни оттуда. Я чувствую, что мастерская должна находиться ближе к месту совершения преступлений, – сказал ему Колодей. – Просто чутьё.
Из центра Вася на Правый берег заехал на девятке. На Лесном, у железнодорожного моста, соскочил с трамвая и перешёл проспект к чумазым корпусам, где располагалась перспективная артель «Станкоремонт». Он не знал, что увидит и кого встретит. У Панова было заготовлено два могучих подхода – давить сверху и подныривать снизу. Оба имели свои достоинства и недостатки. Вася решил выбирать по месту, а дальше кривая вывезет.
Артель располагалась на заводе слева от путей и выглядела солидно. Панов деловито зашёл в контору при цехе – застекление за реечной обрешёткой, – из-за стола поднялся мужчина в костюме-двойке.
– Ленинградский уголовный розыск, – с удовольствием произнёс Вася, раскрывая удостоверение.
– Здравствуйте. Очень приятно.
– Кто из ваших работников, – Панов с многозначительным видом достал из кармана красивую гильзу и протянул директору. – Может этим баловаться?
Директор артели повертел гильзу, глянул на донце, вернул Васе, подмигнул.
– Ну, этим… Давно служили?
– Это образцовая гильза, – ополчился Вася, догадавшись, что директор прочёл год по клейму под капсюлем, и увидел, что гильза свежая.
– Что же вы ко мне с такой… мишурой? – укоризненно спросил директор, глядя на Панова как на мальчишку, вздумавшего пошалить, но облапошившегося.
«Опер должен быть везде атакующим, – Вася представил, как это говорит Чирков, и в нём закипела кровь. – Опер должен нападать и кусать, а не уходить в защиту».
Чирков был прав.
– А давайте я вас закрою? – деловито предложил Вася и положил гильзу в карман. – Отправим сейчас всех в кутузку на трое суток для выяснения личности? А за это время, может, чего и найдётся? Если не найдётся – тоже не беда. Сорванный график, план поставок, да и рабочие разбегутся.
Директор слушал и серел лицом. Он опустился на стул, будто из него медленно выпустили воздух.
– Чего вы хотите-то, Василий Васильевич? – спросил он совсем другим голосом.
– Ответов на вопросы хочу по существу.
Спустя минут тридцать жизни Вася понял, что из ошарашенного мужика подробностей досуга и пристрастий работяг, шурудящих в цеху, не добыть, и милосердно избавил директора артели от своего присутствия.
Артельных мастерских металлической группы Вася выписал из книги «Весь Ленинград 1932» целых шестьдесят шесть штук.
Сегодня он наметил посетить ещё одну – «Сербско-румынскую», производящую починку и лужение медной кухонной посуды. Располагалась она в прямо противоположной стороне – на Большой Охте. Там Вася планировал закончить обход адресов и переключиться на агентурную деятельность.
Вася шёл по пустым тротуарам Лесного, где город как будто вымер – все работали.
С пересадками на трамваях он доехал до улицы Васильевской и в кирпичном домике, из которого исходил стук и звон, угадал артель медянщиков. Он толкнул засаленную дощатую дверь и оказался в большом помещении, жарком и пахнущем нашатырём и припоем. Несмотря на ясный день, в мастерской было мрачновато. На вошедшего устремились блестящие белки глаз и засверкали жёлтым коронки зубов.
«Чёрт побери, одни цыгане, – Вася даже ошалел. – Почему они на Выборгской стороне, а не в Красном Селе?»
Однако теряться в «Сербско-румынской» артели было тем более нельзя, и молодой опер прошёл к прилавку, из-за которого внимательно смотрел седой цыган с длинным чёрным лицом.
В адресной книге председателем значился просто Гучан, без инициалов. Вася интуицией сотрудника уголовного розыска понимал, что этот человек не заморачивается с погонялом. Так его и надо звать. Так все зовут.
– Ты Гучан? – сходу спросил Вася.
– Я Гучан. А ты кто? – старик не удивился заходу. – Ты – мент?
– Я – мент.
Быть активным, а не пассивным государственным служащим с цыганами оказалось естественным и приятным делом. Панов услышал голос интуиции, о которой с утра говорил Колодей, и понял, что чувствовал начальник бригады. У Васи исчезли сомнения. Здесь вполне могли набить шариками от подшипников револьверную гильзу. Снарядить её капсюлем и зарядить порохом.
– Были сомнения? – криво усмехнулся Вася, достал гильзу и постучал донцем по прилавку. – Сделаешь таких шпалер зарядить, чтобы выстрелил?
Гучан взял гильзу, осмотрел опытным взглядом. Гильза была хорошая.
– Сколько тебе надо, семь? – равнодушно спросил председатель посудной мастерской.
– Надо сто. Сто сделаешь? – как-то иначе, кроме как повышать ставки, играть с цыганами было нельзя – не поймут.
– Сделаем что скажешь. Заплати за десять!
У заклёпочников и лудильщиков не могло быть шарикоподшипников, но говорил цыган так уверенно, что Вася отвечал, как загипнотизированный.
– Гильзы ты сам достанешь или принести?
– Принеси. Неси гильзы, и порох, и капсюли.
«Пули. Он не сказал про пули!» – Вася вспотел, но не был уверен, что из-за духоты.
– Возьмёшься? Вечером принесу.
Гучан равнодушно смотрел ему в глаза. Вася торопливо кивнул и спиной вперёд выкатился за порог.
«Надо доложить Яков Санычу!» – заполошно думал он, вышагивая к остановке.
После «Сербско-румынской» артели Вася чувствовал себя вышедшим из цеха термической обработки металлов.
«Хорошо, что карманы не обчистили», – ошалело думал опер, второпях ощупывая пиджак.
Удостоверение было на месте. Деньги, выданные с утра начальником бригады, тоже. Панов добрался до бывшего Главного штаба и разыскал Колодея. «Мастерская!» – думал он.
– Получается, гильзу-то он у тебя замылил? – ироничным тенорком спросил Колодей, когда Вася закончил доклад об обходе металлических артелей Выборгской стороны.
Панов покраснел, как при цыганах в цеху.
– Понимаю. Сработал хорошо, – утешил Колодей. – Только нам это не годится, – он сел на стол, покачал ногой, покивал головой, подумал: – Заказ ему сдать можно, но денег товарищ Гучан тебе не вернул бы. Процыганены были бы денежки. Ну, мы их назад забрали бы, конечно. Потом. А так бы Гучан тебя кинул. Он знает, что жаловаться ты в милицию не побежишь. И по всему, взятки с него гладки. А если мы его задержим – он над нами посмеётся. Ну, вернул бы он тебе задаток, в крайнем случае. Хотя с цыганами я бы не был столь уверен. Артель эту надо взять на заметку, так что ты сегодня не зря потрудился. Мы их потом раскрутим. Ты всё сделал правильно. Теперь отправляйся по злачным местам, ищи вечером там. А эти две артели – вычёркивай.
Было страшновато после махания корочкой угро толкаться вечером в пивной с риском наткнуться на тех, кто видел тебя днём как лицо официальное. Однако поиски мастерской по артелям не отменяли задачу найти мастера в кабаках, поэтому Вася нацелился не светиться вблизи тех мест, где проводил обход, а снова отправился на Пороховые.
Это был полноценный рабочий день. Вася окончательно умотался, пока ехал на трамваях с пересадками на Выборгскую сторону. Стемнело и зажглись фонари, когда он толкнул дверь рюмочной и зашёл в её тусклое и пока ещё чистое нутро. Работяги только-только начали возвращаться со смены, но ждать не имело смысла. В злачном месте успел скопиться тёмный элемент. И этот элемент признал Васю.
– О, малой пожаловал!
К своему неудовольствию Вася углядел старого пропойцу в компании молодых хулиганов, а те с наглым любопытством уставились на него.
«Нападай и кусай, – подумал Вася. – Я – сотрудник уголовного розыска».
Он теперь не мог включить задний ход и смыться.
Позор в сербско-румынской артели заставлял его отыграться хоть на ком-то. Вася борзо подвалил к столу, сунул Мутному Глазу руку:
– Здорово! А ты чё здесь?
Мутный Глаз даже стушевался.
– Да забрёл. Пропустить…
– Здорово, братва, – приветствовал хулиганов оперуполномоченный Панов.
«Фабрично-заводская школа, – подумал Вася. – Лесные каникулы…»
«Летние каникулы, – спохватился он. – О чём я…»
«…Или прогулы…»
Каждый из них стал подозреваемым.
Хулиганы поздоровались в ответ, предполагая свою вежливость и присматриваясь к незнакомцу. Но они ещё не решили, бить, говорить или пить, но для начала решили пропустить. Вася каждому пожал руку, сдержанно представляясь, и услышал в ответ имена и клички, которые навсегда ухватила цепкая память опера. Он не забудет установочные данные и после раскрытия уголовного дела. А когда к персональному пенсионеру МВД полковнику Панову приедет корреспондент газеты «Ленинградская правда», Василий Васильевич назовёт их поимённо, будто познакомились они вчера.
А в 1933 году молодой человек в тесноватом пиджачке вернулся за стол к гужбанящим придуркам, поставил кружку пива и стопарь водки.
– Будем здоровы, пацаны, – молвил он и отпил водоньки немного.
И все сказали: «Будем». И выпили.
«Будете», – подумал Вася.
Братва стала приглядываться и заинтересовалась:
– А ты не легаш ли, часом?
– Кто, я? – засмеялся Вася Панов.
– Например, ты, – с вызовом дополнил один.
– Сам ты легаш, – всерьёз разозлился Вася на обидное прозвище, и злость его была неподдельной.
Шантрапа почувствовала, но поняла по-своему.
Спрашивающий сбавил обороты.
– Ты откуда такой нарисовался? – он был примерно васиного возраста и старше всех остальных.
– С Рахьи, – уже спокойнее ответил Вася, который в детстве гостил там летом у бабушки, и потому отвечал не задумываясь.
– Что за место такое – Рахья?
– Возле Ладоги, не доезжая. Отец на торфах работал, – и хотя это было недолго, Вася не соврал, а собеседник заметил, что он говорит правду.
– А Лидку из кооперации знал?
– Сволочь-то эту! – возмутился Вася более чем искренне. – Это ж падла жадная была! Клещ болотный, натуральная тварь.
– А тётку Анну?
– Тётку Анну не знал, – честно сказал опер Панов. – У нас на деревенской стороне такой не было.
– А дядю Кузьму?
– Дядю Кузьму, хромого? – уточнил Вася, который приходил к дяде Кузе курить. – Сидели вместе на завалинке, которая на дорогу выходит.
– А ты говоришь, Штакет! – переглянулись хулиганы с дрищеватым шпаном, должно быть, родом из бараков торфоразработок посёлка Рахья.
«Почему я его не знаю? – подумал Вася. – Или он потом приехал?»
– А ты откуда? – спросил он Штакета.
– Со Ржевки, – ответил тот и поинтересовался в свою очередь: – Где лямку тянешь?
– Учеником переплётчика в Публичной библиотеке. На самом деле, таскаю всякий хлам туда-обратно, – безрадостно поведал Вася.
– А к нам чего забрёл?
– Надо.
– Чего надо?
– Дело у меня тут, – честно сказал Панов, подумывая, что завтра он заведёт на них дело оперативного учёта, а пока для него соберёт данные.
– Какое дело? – не унимался Штакет.
– Ты сколько получаешь?
Этим он глубоко задел пацана. Штакет потупился, зашмыгал носом.
– Нисколько, – пробурчал он. – На «фазанке» много не заработаешь.
– Да я тоже не богат, – сказал Вася. – Вот, хочу гильзы зарядить, чтобы не дорого.
– Какие гильзы? – заинтересовались пацаны.
– Да вот.
– Опять ты за своё, – сказал Мутный Глаз. – Говорю же, на рынке купи.
– Нет у меня денег на рынке покупать, – со сдержанной досадой ответил Вася.
– А сколько тебе надо? – спросил самый крепкий из пацанов, высокий, с чёлкой и быстрыми глазами налётчика, которого хулиганы помладше с опасливым уважением звали Виталиком, хулиганы постарше – Захаром, из чего Вася сделал вывод, что он, скорее всего, Виталий Захаров.
– Семь штук.
– Шпалер есть?
– Допустим.
– Продай.
– Нет, – категорично, словно перед ним и в самом деле стоял вопрос продажи табельного оружия, отрезал Вася. – Мне самому нужен.
– Червонцев поднимешь.
– Хрустов я сам добуду, – впервые у опера Панова на лице появилась совершенно волчья улыбочка, и это умение закрепилось в его мимических мышцах, слегка изменив выражение лица. – Мне шпалер зарядить надо.
– Ну, малой! – только и сказал Мутный Глаз.
С пива пацанов забрало и они наперебой начали хвастать друг перед другом сплетнями и выдуманными подвигами, спеша выговориться, видать, собирались нечасто, а когда находились деньги на выпивку. Вася слушал и мотал на ус. Про стрельбу в Пундоловском лесу не упоминали, но всё равно было познавательно.
Когда пиво кончилось, хулиганы повалили из рюмочной, и Вася вместе с ними, оставив Мутного Глаза дожидаться нового мецената.
Шатались по улицам, орали дикими голосами, задирали прохожих. Вывернуть карманы никому не решились, но к тому шло.
Случайно компания оказалась на остановке, когда подъезжал 30-й трамвай.
– А вот и мой, – соврал Вася. – Я на нём до дома доеду.
– Не прощаемся!
– Ты давай заходи ещё, – загалдели гопники.
Захар, он же Виталик, отошёл от гоп-компании к рельсам, на которые накатывал звенящий вагон.
– Ты если надумаешь, заходи в шалман, я со старшими переговорю насчёт семи штук. Вообще, дело может быть. Ты как?
– Если нормальное, я – за, – сказал Вася. – Мне деньгу зашибить надо в край, а то жизнь летит.
Трамвай сбавил ход и задребезжал всеми стёклами. Времени не осталось. Виталик решился.
– Заходи ко мне, я на Исаковке живу, Панфилова десять. Запомнишь?
– Запомню, – сказал опер Панов и пожал на прощание руку. – Я обязательно зайду.
12. Настоящий пристрельщик
Денег с шестисот литров этилового спирта-ректификата I сорта пришло столько, что Лабуткин забыл о продуктовых карточках и отсылал мать на рынок за парной говядиной и в коммерческий магазин за белым хлебом.
Бочки поставили к нему в сарай. У Зелёного было опасно, к нему мог зайти участковый, а Лабуткин был на хорошем счету. Ни мать, ни жена не задавали вопросов, откуда взялся спирт и что с ним будут делать. Домашние знали, что пацаны знают, и этого было достаточно. Знали также и то, что Саша не притронется к спирту.
– Герасимову не показывай, а то он всё выжрет, – ворчала мать.
– А ты его не зови, – отговаривался Лабуткин.
Зелёный приезжал на розвальнях с одним и тем же мужиком, лет на десять постарше. По виду, из красной бедноты, но насупленный и осторожный. Звали его Алексей Перов, как втихаря поведал Зелёный. Сам мужик знакомиться не лез, а сидел на телеге и помалкивал, видом своим не выказывая интереса к постороннему.
Наливали через шланг в металлические сорокалитровые бидоны. Зелёный увозил товар по своим барыгам, а потом возвращался с толстой пачкой червонцев.
Сразу как завелись деньги, Лабуткин купил посредничеством Зелёного отрез синей саржи и серого габардина у тех же скупщиков краденого и пошил у портнихи с Охты два костюма. На его теперешнюю фигуру надо было снимать особую мерку. Жизнь изменилась необратимо и продолжала меняться дальше.
– Ох, запалимся, – притворно вздыхала Маша, примеряя новое платье.
– Не гони, мы всегда прилично жили, – отмахивался Лабуткин. – И будем жить. Как люди. Я – лучший!
В обновке он почувствовал себя веселей. Хороший костюм – залог здорового духа и высокого морального облика. Лабуткин вспомнил, что знал это раньше, но в больнице всё куда-то улетучилось. Из него много чего улетучилось за месяцы новой жизни. Многое теперь предстояло обретать заново, быть может, слегка иначе, но ведь и он стал другим. Вёл себя иначе, ходил иначе, он это чувствовал, но вернуть обратно было выше его сил. Одно он знал твёрдо – хорошая одежда помогает. Лабуткин решил заказать у армян новые ботинки, по мерке и без талонов.
