Текст книги "Крутой сюжет 1995, № 3"

Автор книги: Юрий Гаврюченков

Соавторы: Геннадий Паркин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

Пару раз Егорыча пытались выжить конкуренты, но он стойко отбил все их атаки, наняв для этой цели Драконовых опричников. Это-то меня и встревожило, когда хитрый глаз Егорыча, навылет пробив нехитрую маскировку, загорелся узнавающим огоньком.

– Ты чего задами швендаешься? – ехидно поинтересовался он. – Набедокурил, что ли?

– Иван Егорыч, ты меня не видел, – не стал я вдаваться в пояснения, – не было меня, понял?

– Понял, знамо дело, только смотри, парень, тобой тут второй день интересуются!

– Кто? – разом пересохло у меня в горле, хотя иного глупо было ожидать.

– Хрен их ведает, то одни, то другие. Штатские, – Егорыч определял, видно, этим словом всех оперов без исключения.

Я поблагодарил деда за предупреждение и двинулся, обходя оживленные аллеи, в сторону колумбария.

По случаю субботы и отличной погоды народу на кладбище было полно. Возле могилы Сергея Есенина стояла толпа поклонников, внимая хорошо поставленному голосу какого-то двухметрового дяди, проникновенно читавшего отрывок из «Анны Снегиной». Гиганта сменил поэт-шизофреник Леша, регулярно набегавший сюда на несколько минут из пивной, чтобы порадовать публику чтением своих и есенинских строк.

Я приостановился, надеясь услышать что-нибудь новенькое. Леша, как всегда, не обманул ожиданий. Прокашлявшись, он взмахнул рукавом своего рабочего халата и начал:

 
Серега, хватит спать, воскресни,
Покинь постылый мрачный гроб
И покажи всей Красной Пресне
Свой гордый величавый лоб…
 

Толпа зашумела, пережевывая услышанное, а я поспешил дальше. Сашка, по моим прикидкам, уже должен был ждать меня за колумбарием. Позади затухали бессмертные Лешины вирши:

 
Зайдешь ко мне на кружку пива,
Раздавим водки пузырек.
И ты споешь о русских нивах
Еще десяток нежных строк…
 

Обогнув белый мраморный куб колумбария, я тотчас увидел Сашку. Одной рукой он бережно прижимал к груди огромный букет белоснежных пионов, другая сжимала за горлышко большую бутылку «Московской» из тех, что мы зацепили в «Березке». Сунув водку мне, он повернулся и двинулся вдоль ниш с прахом кремированных к могиле своего друга.

Серая гранитная плита скромно укрывалась среди таких же стандартных надгробий, выделяясь, пожалуй, только молодым задорно улыбающимся лицом на вдавленном в гранит медальоне и золотистой надписью «Погиб, исполняя служебный долг».

– Вот суки, не разрешают даже на памятниках правду писать, – зло втянул Сашка воздух. – Все им должны, а они кому?

– Ты у своего папы спроси. Не вчера ж родился, сам все понимаешь. Видишь, – кивнул я на могилу неподалеку. – Цвигуна, Ленькиного шурина, и то, как кота помойного закопали. А ведь первый заместитель Андропова был, генерал КГБ, член ЦК. Даже на Новодевичьем места не дали, о Красной площади базара нет.

– Ну, этот член, даром что член, – сплюнул Сашка. – Его не то, что здесь, под забором хоронить бы следовало. По православным законам самоубийц вообще нельзя на кладбище хоронить, а его сюда, к таким хорошим людям воткнули. Пускай лежит и радуется. Ты лучше сгоняй за стаканом, Витьку поминать будем.

Я пробежался по окрестным могилам, но посуды нигде не обнаружил. Пришлось расширить круг поисков. Стакан стоял на мраморном надгробии какого-то депутата Моссовета, как значилось в эпитафии. Так прямо было и написано «горячо любимому женой и детьми депутату Моссовета». Подивившись такой странной степени родства, я хотел уже возвращаться, как вдруг вспомнил о заброшенной Драконом на могилу Цвигуна злополучной пятой пуле. Чем черт не шутит, хотя почти три месяца прошло, но попытаться-то поискать можно. Дурацкая идея заставила меня перепрыгнуть через невысокую оградку и внимательно осмотреть все вокруг.

Понимаю, насколько нереально это выглядит, но я почти сразу нашел то, что искал. Не знаю, как так получилось, может мистика, может везение, однако крохотный зеленовато-черный комочек свинца лежал в продольном желобке, выбитом вдоль цветника для стока воды. В том, что это та самая пуля я даже не сомневался, чем-то иным свинцовый катыш просто быть не мог.

Я крепко сжал его в кулаке. Бред какой-то, он и весил-то всего ничего, однако уже успел уложить в гроб Зою Федорову, упрятал под речной бережок Дракона, отправил в больницу Володю и неизвестно, сколько бед принесет впереди. Пора прекращать его неугомонную деятельность. Может, гебешникам и нужна эта улика, но их интерес тоже кому-то несчастье обеспечит, а нам оно без надобности.

Я поковырял пулю ногтем и бережно опустил ее на дно декоративной бронзовой вазочки, венчавшей угловой столбик цвигуновой оградки.

– За смертью тебя посылать, – не догадываясь, насколько сказанное близко к истине, принял у меня Сашка мутный депутатский стакан. Придирчиво его обнюхав, он плеснул на дно водки и тщательно прополоскал подозрительную посудину.

– Держи, – наполненный до краев стакан вновь оказался в моей руке, – пусть земля Витьке будем пухом.

Я выпил и зажевал липовой веточкой, закуски у нас не было. Сашка налил себе и, чокнувшись с медальоном, шумно втянул в горло водку. От веточки он отказался, уткнулся носом в рукав и с минуту сидел молча.

Остаток водки поставили на Витькину могилу и закурили.

– Знаешь, – кивнул Сашка на медальон. – У нас с ним своеобразная игра получилась. Дважды он мне жизнь спасал, раз я ему. Два – один и мне уже никогда не отыграться. Когда он в вертолете сгорел, я в Кабул ездил, за пополнением. Не знаю, может даже не Витька в гробу-то, а какой-нибудь пацан из его группы или пилот. Череп обгорелый в окошко смотрит, а чей он? Главное, не разберешься, что мы вообще там делаем. Защищаем революцию, а от кого? От ихнего же народа. Я понимаю, надо чем-то молодежь занять. Вчера БАМ, сегодня Афган. Все при деле, все довольны. Но когда-нибудь наступит конец и вся эта обстрелянная, привыкшая к крови и смерти, братва задастся вопросом, кто отнял у нее молодость? Попомни мои слова, аукнется всем нам Афган, ой как аукнется, – он опять замолчал, задумчиво ковыряя каблуком бугорок земли.

– Прополи-ка цветник, – попросил меня Сашка, выкурив еще одну сигарету, – а я водички принесу, цветы поставим. Где здесь посудину можно найти?

Я объяснил и Сашка скрылся в глубине кладбища.

* * *

Сидя на корточках и скрупулезно выдергивая все, что, по моему разумению, являлось сорняками, я как-то увлекся и не сразу обратил внимание на замершие неподалеку чьи-то шаги. Обернулся только, когда визгливый голос с чуть заметным кавказским акцентом ударил мне точно между лопаток:

– Эй, парэнь, это не ты у Володи-каменотеса работаешь?

Неимоверная тяжесть опустилась в низ живота и я с огромным трудом заставил себя повернуть голову.

Метрах в трех от Витиной могилы переминался с ноги на ногу невысокий, ладно сбитый, кавказец. Чуть поодаль замер какой-то человек-гора, на голову возвышавшийся над своим спутником и вдвое превосходивший того шириной плеч.

– Да он это, Руслик. Егорыч точно описал. Весь в джинсе, рубашка коричневая, морда круглая, – могучим басом расставил гигант все точки над «i».

Мне тотчас захотелось поменяться местами с любым из ваганьковских покойников, встреча с Драконовыми телохранителями грозила отрыгнуться чем-то очень ужасным. В том, что это Каюк и чеченец я даже не сомневался. Не поднимаясь, я зашарил по карманам в поисках кастета и вдруг осознал, что он остался в старых джинсах, заткнутых в урну примерочной кабинки «Березки». Абзац. Кажется, мой поезд окончательно прибыл к конечной станции.

– Ты встань, братан, поговорить надо, – иезуитски миролюбивым тоном пробасил Каюк.

Я приподнялся на ноги, отыскивая любой, пусть самый невозможный, но выход.

Когда я окончательно выпрямился и отряхнул руки, так и не проронив ни слова, Руслан кошачьим шагом двинулся в мою сторону.

– Ты что, боишься нас, – вглядываясь прямо в глаза, быстро заговорил он. – Не бойся, нам только узнать кое-что надо.

– Что узнать? – выдохнул я и воспользовавшись тем, что его ноги на долю секунды замерли на одной линии, резко рухнул на колени и изо всех сил рванул Руслановы лодыжки на себя и вверх. Старый борцовский фокус, когда-то показанный тренером, удался на славу. Чеченец, широко раскинув ноги, плюхнулся копчиком на бетон дорожки, а я, мгновенно выпрямившись, рыжим итальянским носком от души добавил ему точно в пах.

Руслан взвыл и откатился к стене колумбария, судорожно втягивая ртом воздух. Однако легкая победа не успела доставить мне моря радости. Гиреобразный кулак Каюка со свистом врезался в подбородок, отчего я птицей взмыл над землей и улетел на добрых пять метров в сторону. На счастье, Каюк перестарался и перебросил меня через две могилы, поэтому нас теперь разделяли остроконечные шишки оградок и массивная мраморная плита. Тем не менее, я оказался в ловушке, потому что сзади подпирали сплошные ряды оград и памятников, продраться сквозь которые возможности практически не было.

Чеченец быстро пришел в себя и, привалившись к стенке колумбария, вытаскивал из-за пояса нунчаки. Каюк же, потирая руку-кувалду, принялся убалтывать меня добровольно покинуть убежище, драть штаны на оградах ему не хотелось.

– Ты что, псих? Чего на людей бросаешься? Вылазь сам, пока мы тебя не достали. Поговорим, узнаем кое-что и вали, куда хочешь, – продолжал увещевания Каюк, постреливая глазами по сторонам.

– Спрячь палки, – вдруг повернулся он к Руслану, углядев что-то в конце дорожки.

Я вытянул шею и сердце наполнилось щенячьим восторгом. По аллейке ковылял Сашка, осторожно удерживая перед собой полный трехлитровик воды.

– В чем дело, ребята, – сразу оценил он какую-то ненормальность ситуации. – Чего они от тебя хотят? – Это уже было адресовано мне.

– Ты вали, мужик, куда идешь, не мешай друзьям общаться, – прогудел Каюк, жестом предлагая Сашке пройти.

Я раскрыл было рот, но сказать ничего не успел. Мелькнувший в руке Руслана нож побудил Сашку к открытию второго фронта. Скорее всего, резать никто никого не собирался, чеченец хотел только припугнуть не в меру любопытного прохожего. Но Сашкин мозг, сталкиваясь с угрозой жизни, переключался на автоматический режим, в действие вступали рефлексы, выявленные когда-то академиком Павловым у беззащитных собачек, над которыми академик безжалостно издевался. Правда, собачки бессмысленно дергали лапками, а каждое Сашкино движение было продумано инструкторами и выверено до миллиметра.

Увесистый трехлитровик развалился на десятки осколков, врезавшись в бычий загривок Каюка. Чеченец успел отпрыгнуть, но Сашка ступней чиркнул ему по колену и этого хватило, чтобы Руслан на пару секунд потерял способность передвигаться. Я начал протискиваться на подмогу, но, кажется, подмоги там не требовалось. Ржавый огрызок трубы-дюймовки, забытый когда-то сварщиком, превратился в спецназовских руках в мощное наступательное оружие.

Изгрызенным торцом трубы он коротко ткнул в правый бок изумленно трясшего головой Каюка, быстро перехватил трубу за конец и с размаху ахнул гиганта по переносице. Раздался чмокающий звук и Каюк плавно завалился в растекающуюся по дорожке лужицу.

Сашка развернулся и тем же концом рубанул чеченца по руке, до сих пор сжимающей нож. Руслан с воплем разжал пальцы и нож сверкнул отшлифованным лезвием, исчезая в густой траве. От повторного удара, направленного в голову, чеченец ухитрился уйти и, выхватив вновь нунчаки, умело завращал ими, рассекая со свистом воздух.

Драться Сашка действительно не умел. Даже не пытаясь блокировать трубой мельтешащие перед глазами палки, он резво присел и саданул Руслана самым кончиком трубы по голени. Того как за шиворот от земли оторвало, но даже упасть он не успел. Ржавый торец с хрустом сокрушил грудь чеченца и, взлетев чуть выше, джигит перевернулся в воздухе и затылком врезался в бетонную дорожку.

Сашка наклонился, оттянул веко поверженного противника, покачал головой и повернулся в мою сторону. Поскольку побоище длилось всего секунд десять, я еще только сумел добраться до неестественно распластавшегося Каюка. Изо рта, носа и ушей гиганта скользили алые ручейки крови, а толстые пальцы огромных рук как-то странно дергались, сам по себе каждый.

– Дела-а, – протянул Сашка, внимательно изучая свою работу. – Этот-то вроде не жилец. Чего они от тебя хотели?

– Саня, теперь не время, я тебе потом все объясню, – мне стало не по себе от мысли, что нас могут сейчас хлопнуть рядом с потенциальным покойником. – Пошли-ка скорей отсюда.

Но судьба исчерпала еще не все предназначенные нам на сегодня сюрпризы. Едва мы отошли от поля боя, на пути вырос холеный мужик с ярко выраженным ментовским взглядом холодных серых глаз.

– Что здесь происходит? – пытаясь что-то разглядеть за нашими спинами, поинтересовался он, явно нервничая.

– Ничего особенного, – я пошире раздвинул плечи, – дайте пройти, пожалуйста.

– Предъявите документы, – вдруг ухватил он меня за рукав.

– А по какому праву вы их требуете? – встрял между нами Сашка. – Вы-то кто такой?

Холеный вывернул из нагрудного кармана красную книжечку и, помахав ею у нас перед носами, хотел было спрятать назад, но я перехватил его руку. – Раскройте, пожалуйста.

Подозрения подтвердились. Выведенная черной тушью фамилия Свиридов определила все мои дальнейшие действия.

– Он с ними! – крикнул я Сашке и втер Свиридову под ребра с левой.

Подполковник отступил на два шага и, быстро сунув руку под мышку, рванул пистолет.

– Стоять! – заорал он, но Сашка опять включил свои кошмарные рефлексы. Он действовал так же уверенно, как обычно футбольная сборная Германии разыгрывает стандартное положение. Штрафной удар или, к примеру, угловой.

Левой рукой он вытолкнул с линии возможного огня меня, одновременно уходя вправо сам. Свиридов на сотую долю секунды вынужден был раздвоить внимание и этого хватило. Сашка атаковал его сбоку, одновременно задирая сжимавшую пистолет руку куда-то в небо, подсекая обе ноги подполковника и нанося хлесткий удар по печени свободной правой. Навалившись на упавшего Свиридова коленями, Сашка пару раз треснул его затылком о бетон и удовлетворенно полюбовался результатом.

Я подобрал и сунул за пояс пистолет, вытянул из кармана отключившегося мента удостоверение и поторопил приводящего в порядок одежду Сашку:

– Скорее отсюда, пока еще на кого-нибудь не нарвались.

Обежав колумбарий, мы разделились. Сашка направился через главные ворота на стоянку, а я поскакал через могилы к сараюшке генерала песчаных карьеров, намереваясь покинуть кладбище тем же путем, каким сюда и проник. Сберкнижки решил сегодня не изымать, и так приключений хватило. В крайнем случае, подумал, поручу это дело Вячику или Верке.

* * *

– Ну-с, молодой человек, доложи, кого это мы убивали, – поправляя зеркало заднего вида, поинтересовался Сашка, когда я заскочил на Звенигородке в «Волгу».

– Давай лучше сперва с Вячиком встретимся. – Мне не хотелось впутывать еще и его в темные междоусобицы советских силовых структур.

– Что-то вы, ребята, не то затеяли, – пробурчал Сашка, объезжая зазевавшегося алкаша с полной авоськой пустых бутылок. – А ствол и документики зачем у милиционера забрал?

– Милиционера, – передразнил я своего спасителя. – Это не мент, а самый натуральный мусор. Такие вот черти только жить людям мешают.

– Согласен, это непорядочно на живых людей с пистолетом бросаться, но я заинтригован. По-моему, скоро мне предстоит услышать очень занимательную историю. А ведь, кабы не я, быть бы моей бывшей женушке соломенной вдовой. – Сашка громко расхохотался, а вслед за ним смешинка посетила и меня. Возбужденные нервы резко расслабились и мы дружно ржали, поглядывая друг на друга, еще минут десять, то смолкая, то вновь захлебываясь выпирающим изнутри смехом.

Девчонки нас заждались. Правда, занимаясь стряпней, они добили все оставшееся с ночи спиртное, но стол накрыли на славу.

О Веркиных кулинарных талантах я знал и раньше, однако оказалось, что в роли шеф-повара сегодня выступала Сонечка. Должно быть общение с Сашкой разбудило в ней заглушенную Драконом тягу к ведению домашнего хозяйства, а может она вспомнила, что путь к сердцу мужчины пролегает через желудок и решила Сашкино сердце прочно завоевать. Что ж, понять можно. Одно дело, ежеминутно скользящий по лезвию бритвы Дракон, с лицом Квазимодо и сомнительными источниками доходов, а совсем другое, симпатичный, пусть временно одноглазый, генеральский сын, капитан войск особого назначения, набитый легально добытой валютой и разными интересными историями.

Едва мы, загруженные покупками, ввалились в прихожую, стены квартиры огласил такой радостный визг, что вмиг расхотелось думать обо всех своих проблемах и неурядицах. Что может быть приятнее, когда тебя с нетерпением ждут и откровенно радуются, когда ты наконец приходишь. Жаль только, что судьба не часто дарит мне возможность насладиться подобным счастьем, но кто, кроме меня самого, в этом виноват?

Сашка рассовал нашим подругам свертки с французскими чудо-плащами. Они тут же принялись их примерять, спорить о том, какой цвет кому больше подходит, раз за разом меняться обновами, предлагая нам оценить мужским глазом правильность выбора, вновь меняться и вновь спорить. В конце концов меня этот дом моделей слегка заколебал и я заставил девчонок тянуть спички, дабы избежать возможных обид.

Вячик все не появлялся, за стол пришлось усаживаться без него. Верка, углядев мою распухшую челюсть, вопросов избегала, но, догадываясь о неприятностях, вела себя исключительно ласково и внимательно. Соня, та вообще, думала только о том, как окончательно покорить Сашку и, блистая красотой и сверхглупостью, ввела его в такое расслабленное состояние, что он, кажется, напрочь позабыл о недавних приключениях.

Мы наливали и закусывали, вновь наливали и снова закусывали и уже здорово насобирались, когда наконец в прихожей раздался долгожданный звонок Вячика.

Он раненной рысью влетел в квартиру, едва не сбив с ног отворившую дверь Верку, обежал нас с Сашкой диким взглядом и облегченно вздохнул.

– Вячик, за тобой что, собаки гнались? – пьяно хихикнула Сонечка.

Вячик издал какой-то неопределенный звук и решительно заявил:

– Пойдем-ка, гаврики, на балкон, воздухом подышим.

Сашка с трудом оторвал от себя прилипшую Соньку, а я зацепил со стола бутылку коньяка, пару бокалов и мы перебрались на балкон.

Вячик до пояса перегнулся через перила, убедился, что ни наверху ни внизу посторонних ушей нет и, вырвав у меня коньяк, отпил чуть ли не треть прямо из горлышка.

– Ну вы молодцы, – с трудом переводя дух, принял он у Сашки зажженную сигарету. – Сорок минут назад объявлен общегородской розыск.

– А мы-то здесь причем? – захлопал здоровым глазом Сашка.

– При том! Фигурируют в ориентировке две очень колоритные личности. Одна, между прочим, носит черную повязку на правом глазу, а приметы второго… – он пристально уставился мне в глаза. – Ты зачем на Ваганьково поперся?

Я молча извлек из кармана свиридовский «Макаров» и краснокожую ментовскую ксиву. Вячик сокрушенно покачал головой и, раскрыв удостоверение, хмыкнул:

– Пиратский рейд, значит, проводили.

Мы с Сашкой переглянулись, Вячик явно чего-то недоговаривал, видимо, сдерживаемый Сашкиным присутствием.

– Знаешь, Вячик, – я налил понемногу в оба бокала. – По-моему, нам надо все рассказать Саше. Он случайно тоже влез в это дерьмо, так что давай уж начистоту.

– Придется, – согласился раздосадованный таким поворотом событий Вячик. – Иначе вы пол-Москвы разнесете.

Сашку посвятили почти во все подробности, за исключением казни Дракона. Преподнесли так, будто отпустили его, когда он нам поведал правду о Свиридове, на все четыре стороны. Заодно я живописал ваганьковскую баталию, особо обратив внимание на взаимодействие Каюка, чеченца и подполковника Свиридова. О найденной пуле я промолчал. Хрен гебешникам, а не подарочки.

Затем Вячик рассказал нам о визите на Петровку.

С Валерой они встретились в маленькой сосисочной на Петровском бульваре. Тот поведал Вячику, что огаревские деятели исподволь всю печенку у МУРа выели, пытаясь разобраться в истории с загадочным избиением дежурных сантехников в Краснопресненских банях, таинственным исчезновением гражданина Новикова, который вдруг срочно понадобился министерству внутренних дел, но который как сквозь землю провалился, хотя автомашина его была найдена неподалеку от вышеозначенных бань у шашлычной «Казбек». Володю они тоже втихаря разыскивали, сделав через МУР запрос во все медицинские учреждения Москвы. Пытались выяснить все о моей персоне, хотя здесь им не повезло. Я в картотеках не значился, идентифицировать мою личность возможным не представлялось, что меня очень обрадовало.

Опера из министерства замучили всех Вячиковых бывших приятелей, намекая, что им срочно необходимо с ним встретиться. Однако Валера молчал, а остальные ничем огаревскому руководству помочь не могли.

Вячик уже собрался распрощаться с приятелем, проводив того до служебной Волки, когда вдруг по рации из МУРа поступило срочное сообщение. Патрульно-постовая служба столицы получила уведомление о бандитском нападении на сотрудника милиции в районе Ваганьковского кладбища. Далее следовали приметы нападавших и Вячик едва в обморок не упал, услыхав об одноглазом супермене и его мордатом подельнике, скрывшихся в неизвестном направлении.

Валера, по настоянию Вячика, заскочил в дежурную часть городского управления и вернулся с подробностями.

Выходило, что все три наши жертвы госпитализированы, причем за жизнь одного из потерпевших врачи не ручаются. Неизвестный парень кавказской национальности тоже находится в реанимации Склифосовского, а подполковник Свиридов, хотя и очень плох, дать показания оказался в состоянии.

– Сейчас он, скорее всего, фоторобот составляет, – закончил свой рассказ Вячик. – Так что через полчаса, от силы час, из города вам не выбраться.

– Это мы еще посмотрим, – самоуверенно заявил Сашка. – Меня, например, ваши Шерлок Холмсы сроду не найдут. Сниму повязку, очки темные надену и в понедельник к Филатову в клинику. Если кто и дернется, ГРУ такой тарарам поднимет, Щелоков на коленях извиняться приползет. Зря я, конечно, этого подполковника пожалел, надо было кончать гада.

– За тебя я особо не переживаю, – согласился Вячик. – С малышом надо что-то придумать.

– Что тут думать, – беззаботно встрял я. – Деньги есть, отсижусь у Верки, потом мы с ней в Гурзуф рванем. Какие трудности?

– Нет, малыш, – Вячик моего оптимизма не разделял. – Так просто тебе не спрыгнуть. Плохо ты родную милицию знаешь. На Огарева асы работают, они не только Москву, пол-Союза перевернут, но на тебя выйдут. Надо что-то такое придумать, чтобы я за твою судьбу полностью спокоен был.

– Ты о своей судьбе лучше подумай, – не сдавался я. – Как сам-то выкручиваться станешь?

Вячик почесал затылок и ухватился за бутылку. Торжественно набулькав нам с Сашкой поровну, он, чокаясь горлышком с нашими бокалами, благодарно произнес:

– Вы, парни, меня уже вытащили. Хотя сами об этом не догадываетесь.

– Каким образом? – я одним глотком опрокинул коньяк.

– Очень просто. Гебешники ждут от Володи информации. Мы знаем, что все сходится на Свиридове, но не будь этого, – Вячик помахал свиридовской корочкой, – кроме слов исчезнувшего Дракона на него ведь ничего нет. А теперь пусть объяснит, что он делал на Ваганькове в компании с Драконовскими ребятишками, как лишился табельного оружия и удостоверения. КГБ только палец покажи, они руку зажуют, раскрутят его, как миленького. Конечно, придется мне покрутиться, объясняя, где я эти трофеи нарыл, но поверь, – похлопал он меня по плечу. – Вас, ребята, я выведу из-под удара. Саша, ты иди, займи девчонок, а то они там с тоски воют. Мы тут, извини, один маленький вопрос решим.

Когда Сашка прикрыл за собой балконную дверь, Вячик повернулся ко мне и приказал:

– Теперь давай, рассказывай, кто ты, откуда, каким ветром тебя в Москву занесло и к Ваганькову прибило?

Сознавая серьезность своего положения, я рассказал Вячику совершенно правдивую историю о том, как докатился до жизни такой. Впрочем, правды в ней было не больше, нежели в «Кратком курсе истории ВКП(б)» под редакцией товарища Сталина. Вячик все ж таки был, пусть бывшим, но милиционером, поэтому изливать душу полностью и будить в нем дремлющие легавые инстинкты особо не стоило. Тем не менее пришлось назвать себя, помянуть город-герой Минск, раскрыть кое-какие детали моей неутомимой деятельности на посту грузчика объединения «Белторгтрансавто», в простонаречии именуемого «Трансагентством», в общем тайна моя тайной частично быть перестала. Я попытался изобразить себя неким благородным жуликом, эдаким белорусским Робин Гудом, но Вячик недаром делал карьеру в МУРе и только скептически улыбался, четко просекая суть вещей.

– Значит, ты в бегах, – подвел он итог моим словоизлияниям. – Замечательно.

Я ничего замечательного в этом не видел, но на всякий случай промолчал.

– Во всесоюзный розыск тебя не подавали, ограничились местным. Это значит, никто никого не ищет, а лежит твое дело у следователя, приостановленное до поимки преступника. То есть тебя. Преступление незначительное, статья до трех лет, так что придется тебе, малыш, провести их на нарах.

Я даже не успел выразить бурный протест по поводу сказанного, только рот раскрыл, как Вячик меня успокоил:

– Не бойся, никто тебе три года не даст, от силы два, а то и полтора навалят, а там, глядишь, амнистия. В декабре 60-летие Союза, обязательно указ издадут и отправишься домой, к маме. Нам надо из Москвы тебя сплавить и спрятать понадежнее. Вот пусть само МВД этим и занимается. План такой, мой старый приятель, сейчас работает на Матросской Тишине, заместителем начальника приемника-распределителя. Туда свозят беглых химиков и всех бичей, что по Москве слоняются. По закону администрация спецприемника в течение тридцати суток выясняет, что за птица к ним залетела, делает всевозможные запросы и все такое. Туда тебя и определим. Эдик, мой приятель, запросит Минск, оттуда сразу же за тобой спецконвой отправят. Обычно посылают пару толковых оперативников из районного угрозыска. И покатишь ты домой под охраной и с комфортом, в мягком вагоне, за государственный счет. Главное, никто не догадается, что ты такое колено выкинешь, с помощью милиции, вполне официально от милиции же улизнешь. Пока суд да дело, все уляжется, я об этом позабочусь. Ну как, – довольно потер он руками, – нравится мой планчик?

Планчик-то был ничего себе, но в тюрьму не хотелось. Об этом я прямо и заявил.

– Дурью не майся, малыш, – Вячик прям-таки светился радостью, удачно разрешив проблему со мной, – тюрьма, она ненадолго, а могила навсегда. Здесь тебя сажать не станут, а просто и тихо уничтожат. И из Москвы вырваться не успеешь.

Это меня убедило и я согласно кивнул головой. Попросил только, чтобы на Матросскую Тишину Вячик отвез меня не сегодня. Хотелось провести ночь с Веркой и съездить в Боткинскую больницу к Володе.

Мы вернулись за стол, где ко мне тотчас прильнула заинтригованная нашим долгим отсутствием Верка, и продолжили трапезу. Но теперь я смотрел на все окружающее совсем другими глазами, понимая, как недолго осталось мне предаваться незатейливым житейским радостям.

Я пил и совсем не пьянел, пытался забыться, но не мог, проклиная подлую штуку жизнь, всегда ухитряющуюся подставить острый локоть там, где хочется ощутить нежное ласкающее объятие. Потом алкоголь все же взял свое и ужасное предчувствие ледяной полярной ночи отступило куда-то на второй план, сменилось знойным тропическим ливнем дружеских улыбок, веселых шуток и того тепла, каким может одарить только по-настоящему любящая женщина.

* * *

После августовских событий 1991 года о Матросской Тишине узнал весь мир. Тогда же, в августе восемьдесят второго, странное для сухопутной Москвы название неприметной улицы в Сокольниках, за исключением коренных москвичей, было мало кому известно. Разве что тем из гостей столицы, кто удосужился побывать в следственном изоляторе № 2 УВД Мосгорисполкома или находящемся здесь же приемнике-распределителе. Четырехэтажное здание спецприемника вплотную примыкало к одному из корпусов следственной тюрьмы, отличаясь лишь отсутствием на оконных решетках стальных ресничек жалюзи.

Кроме беспаспортных бродяг и беглых москвичей, не желающих по приговору суда отрабатывать условный срок на периферийных стройках народного хозяйства, здесь содержались административно-арестованные хулиганы-пятнадцатисуточники и прочий, нежелательный для Москвы мелкокриминальный элемент. Вот этот-то клоповник, по мнению Вячика, должен был стать для меня надежным укрытием от оперативников Огарева, 6 и отдушиной в плотном кольце устроенной ими облавы, способной дать мне возможность незаметно исчезнуть из столицы.

В тюрьму я собирался полдня. Верка ходила за мной по квартире хвостом, прекрасно понимая, что вряд ли когда-нибудь еще меня увидит, Вячик поехал на переговоры со своим приятелем Эдиком, а Сашка, с утра еще забросив на Ходынку Сонечку, рысачил по магазинам, закупая всякую всячину себе и мне на дорогу. К счастью, был конец месяца и, несмотря на воскресный день, все магазины работали.

Я старательно запаковал под каждую стельку по две сторублевки, растер в порошок и равномерно растарил в широком поясе вранглеровской куртки пять упаковок теофедрина, за которым Верка сгоняла в дежурную аптеку. Это средство от астмы, изготовленное на основе эфедрина, прекрасно стимулировало жизненную активность и в тюрьмах, где не шибко много радостей, помогало поднять настроение. Время от времени приходилось отвлекаться от сборов и нырять вслед за Веркой в развороченные жаркими объятиями и любовными схватками недра широкой двуспальной кровати. Скорое расставание пробудило в нас неистощимые силы и такое возбуждение, что иногда мы и до кровати-то добраться не успевали, заваливаясь прямо на ковер прихожей или располагаясь на мало подходящем для этого дела подоконнике.

Часам к трем вернулся Вячик, довольно заявив, что в семь вечера тюрьма гостеприимно распахнет передо мной свои ворота. Следом появился Сашка, приперший целую гору бутылок, блоков, банок, свертков и каких-то вкусно пахнущих пакетов. Поручив им с Веркой приготовить прощальный ужин, мы с Вячиком, прихватив блок американских сигарет, кой-каких продуктов и большую бутылку водки, поехали к Володе.

Вредной бабке-охраннице пришлось сунуть червонец, иначе она ни в какую не желала пропускать нас в Володин бокс, несмотря на наши заверения, что Викентий Павлович в курсе и наш визит санкционировал по телефону.

Володя выглядел значительно лучше, хотя мордой сильно смахивал на перезрелый баклажан с одесского Привоза и говорить начал в точности, как Леонид Ильич Брежнев, шепеляво шамкая и заставляя поднапрячь мозги, дабы угадать значение некоторых нечленораздельно исторгнутых звуков.