Текст книги "Четвертое состояние"

«Глубокоуважаемый Геннадий Александрович!

Как видите, я не забыла вашей просьбы, хотя и не уверена – все ли ваши вопросы запомнила.

1. С чего началось?

В двух словах – с изучения «эффекта Кирлиан».

Живут эти супруги в Краснодаре, увлекаются разными вещами, и вот однажды им (кому уж точно – не знаю) пришла в голову мысль сделать снимок зеленого листа в высокочастотном поле. Собрали установочку (наверное, такую же, как первая наша – конденсаторная), между пластин конденсатора поместили листок и... Представляете, на поверхности листа, самого обычного, любого зеленого, едва его подвергнешь облучению высокочастотным полем, появляются мелкие пестрые – оранжевые, красные, голубоватые – точки, которые вдруг сменяются крупными лиловыми пятнами, а еще спустя секунду-две – новая картинка, словно в калейдоскопе, когда его поворачиваешь. Представляете? А что было с нами, когда мы все это впервые увидели собственными глазами! Антон торжественно заявил: «Я перерыл всю литературу, дважды консультировался у Добродеева – полный шок. Шедеврально, а? Никаких гипотез о природе свечения – пусто. Вот так конфетку преподнесли Кирлиан... Кто «за»?»

«За» были, конечно, все. А сколько нас тогда было? Трое? Четверо? Тему разделили по специальностям. Антон, разумеется, ухватился за главное – природа свечения, а меня заставил искать зависимость между напряженностью поля и характером свечения живых клеток – к тому времени мы уже знали, что в высокочастотном поле светится практически все живое.

2. Как развивалась идея?

Начали мы с простого повторения опытов Кирлиан. Но уже через два-три месяца, убедившись, что «эффект Кирлиан» в природе действительно существует, раздвинули рамки эксперимента насколько позволяли условия и наша установка. Экспериментировали мы страшно много, ночами сидели. Антон заставил изучать свечение листьев, черешков, почек, цветов, кожи, тканей печени человека (Татьяну заставлял таскать нам препараты из морга), альпийских фиалок... Светилось все, но все по– разному. У меня сохранилась коробка со слайдами – вот тоже была морока! Цветная пленка низкочувствительная, все нужно делать в темноте (спасибо Добродееву – раздобыл для нас особую пленку).

Через полгода мы уже начали тонуть в экспериментальном материале – никакого просвета. Что может быть общего у листа герани и кусочка печени человека? Экспериментировали мы и с вытяжками, и с чисто клеточной культурой, и с чистыми белками, и с чистыми ферментами... Все светится, пестрит красками, а что именно?

Первую закономерность нам удалось выявить, как я помню, лишь к весне. В чем она заключалась. Рано или поздно, но свечение на живых тканях все же угасало, и нужно было ждать час или даже два, чтобы ткань засветилась вновь. Однако, и в этом было наше первое открытие, отнюдь не по всему полю, как раньше, а рваными областями. А между этими цветными, как прежде, областями, словно звездные туманности, – бледные светящиеся пятна. Мы их назвали пятнами электрического истощения. Самое интересное заключалось в том, что такие пятна «электрического истощения» появлялись только на живых объектах. Понимаете? Если в высокочастотном поле светится практически все живое, то вот эти «звездные туманности» появляются только на живом, которое структурно не разрушено (на коже человека они есть, а на кусочке срезанной кожи уже нет, понятно?).

Я вам еще не надоела своей лекцией? Правда, вы ведь сотрудник научно-популярного журнала, но все же... Перейду лучше сразу к сути нашей концепции.

Нам сразу же было ясно, что природу свечения живых тканей нужно искать в электрических явлениях. Но в каких именно? Антон, конечно, ждал, что спасительная идея о природе электрических разрядов в живых тканях придет в голову кому-то из нас, физиков: Вадиму Шлемову, Косте Загайнову или, наконец, мне. Увы! Разочарование Антона в своих помощниках было настолько сильным, что он, трижды обругав нас за тупость, сам засел за изучение физики. Ему-то и пришла в голову мысль, что мы своей высокочастотной установкой регистрируем излучение плазмы.

3. Как родился термин «биоплазма»?

У меня сохранился наш легендарный «манифест», который мы с помощью академика Добродеева издали в качестве учебного пособия. Вот точное название этой книжки (при желании ее можно найти в библиотеке им. Ленина): «Концепция биологической плазмы. Методическое пособие для биологов – преподавателей, аспирантов и студентов старших курсов». Цитирую:

«Сам термин «плазма» возник случайно в 1928 году и впервые введен в научный обиход американским физиком И. Ленгмюром (Бирман, 1966). Работая с дуговым газовым разрядом, Ленгмюр счел нужным применить термин для характеристики газа во внутренней, свободной от пространственного разряда области, где электроны и ионы встречаются часто и где имеет место обычное для ионизированного газа состояние. Долгое время ему не удавалось найти подходящее название. И лишь однажды, быстро войдя в лабораторию, Ленгмюр сказал своему молодому сотруднику: «Назовем-ка его плазмой». Так биологический термин укоренился в физике».

Надо сказать, что Ленгмюр, сам, конечно, того не подозревая, оказал биологам (и нам в первую очередь) явно медвежью услугу: в биологии (и в медицине тоже) теперь существует два понятия плазмы: та, что в крови, и наша – биологическая, которая на самом деле отнюдь не биологическая, а электрическая – ионно-протонно-электронная. О господи, сколько раз мы проклинали Ленгмюра за то, что он так легкомысленно перепутал биологию с физикой, а электричество с кровью! Спасибо Гринееву – изобрел новый термин, а то мы бы до сих пор чертыхались, пытаясь объяснить (особенно журналистам), в чем тут дело, почему под одним и тем же словом подразумеваются столь различные вещи.

4. И последний ваш вопрос: кого надо считать авторами концепции биоплазмы?

Я думаю (и Антон со мной согласен), что правильней всего на этот вопрос ответить списком тех, кто поставил свои имена на нашем «манифесте» – на нашей первой научной работе: А. В. Колющенко, В. С. Гринеев, В. Н. Шлемов, К. А. Загайнов, ну и я – тоже подписала. Хотя, руку положа на сердце, во-первых, я подписала «манифест» из солидарности, а во-вторых, как бы там ни упрямился Антон (опять же из солидарности), идея биоплазмы принадлежит ему одному. Ну, может, еще и В. С. Гринееву, который, собственно, к придумал этот термин – «биоплазма».

Я ответила на все ваши вопросы, Геннадий Александрович? Прошу простить, если что упустила. Да и за сами ответы: не журналист ведь я, какой уж бог дал стиль...

Счастья вам, новых книг и статей, ну и – всего остального.

Л. Коренева.

21 июля 73 г.».

«Милая Людмила Михайловна!

Ведь как было дело? Вылетел я в Ташкент – репортаж в номер о том, как выращивают, обращая на корм скоту, микроводоросль хлореллу. Репортаж в номер – одна нога здесь, другая там, а через три дня, хоть убейся, – пятнадцать страниц текста на стол ответсекретарю – такова журналистская жизнь! Что я, в принципе, и выполнил. Даже репортаж в ташкентской гостинице успел вчерне набросать – осталось раз плюнуть: сел за «Эрику», набарабанил в двух экземплярах...

Припыливаю, значит, на таксоне в Ташкентский порт, регистрируюсь... Задержка! На все столичные аэродромы: Москва грозой окуталась. Покупаю с досады пакет газет, открываю – четвертая полоса, всегда: с нее читаю, – бац! «Лазер работает на урожай». «Биофизическая лаборатория Средне-Азиатского государственного университета имени... Руководит ею... Вот уже семь лет, как лазер работает здесь на урожай... Всхожесть семян томатов и огурцов повышается на двенадцать – двадцать один процент... Опыты показали... с помощью световых излучений лазера возможны и тонкие вмешательства в наследственный аппарат растений...» Вот так груша! Такую темочку прошляпили... Да меня же наш ответсекретарь Гоша съест! Бегу в кассу: «Переадресовка – круиз через Алатау!» И мог ли я предполагать такой финал?

Но вернемся к сути. Учитывая мои векселя, мне ничего не остается делать, как завтра же включить в план работы отдела сенсационный очерк под таким, скажем, звучанием: «Биоплазма – четвертое состояние организма». Нет, плохо. Давайте так: «Четвертое состояние жизни». А? Звучит? Сам знаю – звучит. Да, наш ответсек только за один этот заглавий должен нам с вами полномера дать!

Итак, достигнуто: очерк на два номера плюс шесть-восемь фото. Сделаете сами?

Далее. Каким ваш шеф располагает научным материалом? Статьи-оттиски, отчеты (опубликованные), рефераты и пр. Надо! У нас такая редколлегия – звери. Все изучают только в подлиннике. Найдете?

Далее. Поскольку я о своем круизе вынужден был доложить по инстанции, начальство мое теперь мне Алатау черта с два подпишет. Был там? Был. Материал собрал? А материал-то я и не собрал... Так что вышеозначенный сенсационный очерк о биоплазме, как вы догадываетесь, я смогу написать только с вашей активной помощью. Понимаете, милая Людмила Михайловна? Если говорить всерьез, в жизни не приходилось писать очерки столь странным образом – по письмам от женщины. Но что прикажете делать? Только так – сами понимаете. Оцените ситуацию, взвесьте все как следует... Договорились? А для начала (для ликбеза, будем считать) еще несколько вопросиков:

1. Кто такой B. C. Гринеев? Почему у вас такое несколько прохладное к нему отношение?

2. Какая, простите, связь между пятнами «электрического истощения», которые вы мне описали так живо и увлекательно (а стихи вы, милый физик-лирик, случайно не сочиняете?), и вашей концепцией биоплазмы?

3. Что представляет собой ваш обожаемый шеф и начальник Антон? Что-то такое смутное припоминаю про лабораторию – техника там всякая у вас а ля модерн, идеи космогонические... Ну и вас, конечно, помню, моего гида: как вы меня прокатили по городу, все так мило объяснили, показали, потом привезли к этой вашей Дарье-общественнице... Мы ведь в саду первоначально сидели, память не подводит? Давно уж, отчетливо запомнил, не испытывал я такого душевного удовольствия – ощущать присутствие дамы... О, аллах всемогущий! Помню потом, как пришел ваш начальник Антон – симпатичный такой, шумный малость... Коньяк тоже помню. Ужин – уже смутно. А что дальше... Так он, ваш шеф и наставник, выходит, не физик? А кто ж тогда? Такими терминами сыпал: эмиссия, электронно-дырочная проводимость... А? И Дарья ваша... Охо-хо!

И последнее: ради аллаха, не называйте меня (умоляю!) «глубокоуважаемым...». Даже если я и удрал совершенно неприлично, даже не попрощавшись с очаровательной хозяйкой, даже если я что-то и натворил там неприличного, у Дарьи-общественницы, то я же на коленях перед вами! «Глубокоуважаемый к-дарье-заезжаемый...» Фу!

Людмила Михайловна, будьте человеком! Даже в образе мудрого физика.

Как говорили в прошлом веке – целую ваши ручки.

Ген. Лавров».

«Да, Геннадий Александрович, ваш отъезд, признаться, озадачил нас не меньше, чем ваше стремительное появление. У нас в лаборатории побывало уже немало корреспондентов, мы уже немного привыкли к их странностям, понимаем, что эти странности во многом порождаются спецификой журналистской профессии, и все же...

Знаете, когда вы (не буду описывать ваш вид – он был и довольно комичен, и вызывал жалость одновременно, да это и понятно – в июле в Алатау такая жара!..) появились в лаборатории и вместо «здравствуйте!» протянули свое красное удостоверение, на обложке которого такими большими буквами, что даже с моего места легко было прочесть, золотом вытеснено «ПРЕССА», у Антона, я это хорошо заметила, даже глаза округлились.

Дело в том, что Антон обожает ваш журнал, у него есть такое словечко. – «шедевральный». Так этот эпитет родился как раз от безмерного обожания вашего журнала. Антон нас всех заставляет читать только «Мысль и труд», стенгазету мы оформляем только вырезками из «Мысли и труда», и вдруг – словно с неба – специальный корреспондент!

Когда до Антона наконец дошло, кто вы такой, он даже не посчитал нужным скрывать счастливую улыбку. Заметили? Нет, не подумайте, что это от корысти, что Антон так жаждал публикаций о наших работах в «Мысли» (воспользуюсь вашим термином – так действительно гораздо удобнее). Нет, поверьте, внимание, которым Антон окружил вас с первой же минуты появления в лаборатории, – от чистого сердца; вот если бы вы были редактором «Вопросов биологии» – тогда да, все верно. Корысть налицо: «Вопросы биологии» еще не пропустили ни одной статьи о наших работах (и, думаю, никогда не пропустят), и тут уж дело коллективного престижа – добиться расположения, внимания и т. п. Но «Мысль»!.. Просто любовь от чистого сердца. Поэтому Антон так жаждал окружить вас заботой, вниманием, что, конечно же, перестарался. Вот только Дарья – это уж накладка (общественная): в июле в Алатау такой наплыв гостей, что без бронирования Антону не удалось бы устроить вас в самую заурядную гостиницу. Вот и пришлось «разместить» у Дарьи. И меня тревожит, хотя она сама божится-клянется, что «клиент остался доволен», – не Дарья ли причина вашего поспешного отъезда в Москву? К сожалению, мы слишком хорошо знаем нашу Дарью – она все может.

Но я, кажется, заболталась – вас интересует история нашей лаборатории, да?

Начало было, конечно, и смешным, и наивным (или это с позиций сегодняшнего дня?).

У меня на носу была курсовая, все темы от кафедры – тоска зеленая, школярство, и вдруг к нам в общежитие заявляется Антон (можете представить: косая сажень в плечах, буйная шевелюра – «сапожная метла», как выражается Татьяна, глаза – кошачьи, горят) и от порога, не задерживаясь, бухает: «Люся, одевайся, хватит дурака валять – поехали». Что тут в комнате поднялось! Девчонки повскакивали, окружили Антона, обнимают, целуют, орут, визжат... «Ура, Антон! Хвала Антону!» И так далее.

К моему немалому изумлению, Антон и меня привез на свой биофак, где он сумел отвоевать крохотную клетушку, выставив оттуда метлы и ведра уборщиц, и на площади в четыре с половиной квадратных метра сооружал теперь установку высокочастотной фотографии по методу супругов Кирлиан. О Кирлиан я уже рассказала.

Да, вы не ошиблись: Антон сейчас в физике разбирается ничуть не хуже, чем в своей родной биологии. Но знали бы вы, чего ему стоила физика! Такого упорства, такой настырности я не встречала даже у самых знаменитых спортсменов. Сколько Антон спал в те годы (именно в годы) – я не знаю. Татьяна, во всяком случае, ссорилась со мной каждую неделю, ибо главным консультантом по физике у Антона была я.

Антон был извергом – поверьте. К тому же тупым извергом. Физика ему давалась с величайшим трудом, математику он ненавидел (не сомневаюсь), и я вынуждена была одни и те же разделы физики «проходить» с ним до пяти (!) раз. Некоторые разделы физики (но вы не используете мое откровение нам во вред?) Антон, боюсь, просто зазубрил – как строфы из «Слова о полку Игореве» на древнеславянском языке. И тем удивительнее было, что пришел он однажды в лабораторию (дело было уже под вечер, жарким летом), рухнул на стул, который под ним едва не рассыпался, вытер рукавом пот с лица, обвел нас всех сияющим взглядом и изрек: «Это плазма».

Но я опять, кажется, не о том, да? Так интересно, знаете, все это вспоминать! Антон острит, что математические уравнения я всегда пытаюсь написать словами. А вообще главная его черта – драчун. Когда мы уже согласились, что действительно только плазмой можно объяснить все то многообразие явлений, которые мы наблюдаем в «эффекте Кирлиан» (этот термин, кстати, в научный оборот ввел Антон – вот вам еще одна черта его характера: Кирлиан ведь только метод высокочастотной фотографии нашли), и Иоганн Витальевич Добродеев благословил нашу экзотическую концепцию, и мы сообща (по главам) стали сочинять наш «манифест», Антон взял на себя (помимо биологической части) все преамбульные места. Я вам процитирую два его преамбульных тезиса:

«Выступая с совершенно новой концепцией существования в живом организме кроме твердого, жидкого и газообразного состояния – четвертого, или плазменного, состояния вещества, или материи, мы хотим привлечь внимание исследователей к этому мало изученному субстрату живых систем...»

Сколько мы с ним спорили – не дразни, Антоша, гусей, защиплют ведь, да и какая в этом необходимость? – нет, настоял на своем... Вот еще одна:

«Есть ли такая надобность в понятии четвертого состояния в живом организме, или, как мы его называем, биологической плазмы, или это очередная гипотеза, построенная на субъективной основе? Мы полагаем, что такая необходимость назрела и диктуется всем ходом развития биологического познания, одна из целей которого – познание внутренних причин биодинамики».

Это мы-то, студенты (правда, Антон уже был тогда аспирантом), это мы-то полагаем, что есть необходимость бросить вызов маститым профессорам-биологам, которые так и не сумели «познать внутренние причины биодинамики»?!! «Чего вы трясётесь от страха? – рычал на нас Антон. – Съедят-то меня, а не вас. А мне не страшно – пусть едят, у меня пока одни кости – никаких титулов и званий...» – «Да смеяться ведь будут, а не есть – вот что страшно», – сказал Костя Загайнов, который всегда, как выражался Антон, впереди науки двигал свое реноме. «Ну и черт с ними, пусть смеются, – отрезал Антон. – Смеются в цирке, а мы с вами занимаемся наукой, ясно?»

И убедил ведь, всех убедил, со своими преамбулами – подписали «манифест»!

А помните, о чем вы меня спросили, вручая свой блокнот? «Чем физик-женщина отличается от физика-мужчины?» Спросили, конечно, с подвохом – на что я гожусь в науке. А вопрос, по-моему, как раз очень серьезный: почему мужчины в физике предпочитают заниматься теорией, а женщины – экспериментом? Вот в такой трактовке вопрос уже имеет принципиальное значение, и мне было очень интересно ваше мнение, хотя я предполагаю, что вместо ответа от вас услышу еще один блестящий афоризм. И Антон (ох, как прав Антон!) говорил, что если бы из меня отжать «дамскую пену», то я бы «горы своротила». Не знаю, своротила ли бы я горы, но пены во мне много – знаю. сама...

Так вас интересует, кто же такой В. С. Гринеев, к которому у меня «несколько прохладное отношение»? Да, прохладное, Геннадий Александрович. Не люблю людей, которые любую мало-мальски свежую мысль начинают формулировать с местоимениями «я». А вы? Как относитесь вы к этому сакраментальному местоимению? Судя по вашим статьям и книгам, вы все же ближе к коллективистам: «я», как автора, в своих работах употребляете строго по назначению – в соответствии с грамматикой. Это приятно. И еще, что мне нравится в ваших статьях, вы объективно, без предвзятости относитесь к своим героям.

Так кто такой Гринеев? Не знаю. Я его видела дважды, и оба раза он на меня произвел впечатление весьма многозначительного человека. Сухощавый, спортивного вида – это всегда импонирует, седоватый ежик, глаза чуть навыкате, остро внимательные, умеет слушать других (тоже приятная черта), однако когда начинает говорить – все забывает, слышит только самого себя. Почему? Не знаю. Излишнее самомнение присуще, как утверждает Антон, любой потенциально творческой личности; это, по его теории (которой он, по-моему, пытается прикрыться, словно фиговым листком, от нашей критики), одно из главных условий гениальности. Вот как. Ни больше и ни меньше. А с другой стороны – все верно: Гринеев понятие «биоплазма» сформулировал (правда, скорее в философском, чем в физическом смысле слова) еще в 1944 году. В то время он был во Франции, в составе военной миссии, выкроил время и изложил свои идеи на бумаге, а французские физики пришли в восторг – немедленно напечатали, да еще дали лестные отзывы!..

Все верно; идея биоплазмы была им сформулирована первым в мире. Правда, в той первой своей брошюре, на французском языке, он называет ее «атомом-икс», понятие «биоплазма» Гринеев ввел в научный обиход спустя двадцать лет, в 1964 году, но все равно за три года до того, как до этой самой биоплазмы додумались мы! Хотите верьте, хотите смейтесь, но факт остается, фактом: взял и придумал это самое «четвертое состояние вещества в живой природе». А мы, дураки, так старались... Обидно, конечно. Один Антон цвел семиреченской розой (есть такая в нашей республике – олицетворение счастья): «Други, это же прекрасно, что мы не одни! Да вы только оцените ситуацию! Мы можем опираться на зарубежные публикации, мы, наконец, можем выступить коллективным фронтом. Я всегда считал и утверждаю, что любая идея обязательно должна спонтанным образом родиться неоднократно в разных условиях...» «Я» в Антоне иногда удивительным образом сочетается с таким выморочным коллективизмом!.. Хоть за голову хватайся. Он же, Антон, и раскопал Гринеева – через Кирлиан. Узнал адрес, вступил в переписку, пригласил к нам в Алатау... За свой счет пригласил! Ох, выдала же ему Татьяна за этот барский жест!.. И когда сочиняли «манифест», Антон ратовал, чтобы фамилию Гринеева поставили первой. Наверное, все правильно, да? Но я все же настояла, чтобы первой была фамилия Антона: Антон ведь не просто придумал понятие «биоплазма», а нашел ее как объяснение природных явлений. Понимаете, в чем разница?

Но я, кажется, опять забралась в проблемы, которые вас не интересуют совершенно. Я на все вопросы ответила? А, да, какая связь между пятнами «электрического истощения» и нашей концепцией биоплазмы? Мы считаем, что эти пятна «электрического истощения» как раз и есть проявление биоплазмы в очищенном, так сказать, от электрических явлений виде. Как вам это объяснить понятнее? Вы знаете, конечно, что неоновая реклама начинает светиться только тогда, когда получит энергетическую подкачку (когда на лампу-трубку будет подано электрическое напряжение). Вот так и с биоплазмой: согласно нашей гипотезе, она начинает светиться после того, как ее «накачают» энергией высокочастотного поля. (Кстати, и в неоновых трубках светится не сам газ, а та его часть, которая перешла в состояние плазмы. И потрогайте трубку – холодная ведь!)

Что еще? Вашу просьбу относительно статей-оттисков я Антону передала. Обещал подобрать. Мы все желаем вам успеха, моей помощью в качестве консультанта можете располагать абсолютно.

В прошлом веке действительно так говорили: «целую ваши ручки»? И правда – раньше женщинам руки целовали при каждой встрече и на прощание...

Л. Коренева,

ваш консультант.

27 июля 73 г.

А гладиолусы остались у меня в комнате. Вы нарочно их оставили? Или забыли, сбегая от Дарьи? Вот и для меня появилась загадка...»