Текст книги "Корабль идет дальше"

Автор книги: Юрий Клименченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)

На Дальний Восток

Когда я вспоминаю эти двадцать лет, которые проработал в «Экспедиции», в памяти встает вереница различных судов и человеческих лиц. Каждый год я получал новый теплоход, и на судно приходили новые люди. Одни были лучше, другие хуже. Одних я вспоминаю с благодарностью, с хорошим чувством и всегда рад встрече с ними. О других я стараюсь не вспоминать. Но помню я всех.

Иногда так не хотелось расставаться со своим экипажем, мы так «сплавывались» за полгода, так понимали друг друга, что могли бы работать вместе годами. Но такое исключалось. Мы знали – сдадим теплоход и разлетимся на будущий год по разным судам. И рейсы были не похожими один на другой. Всегда возникали новые обстоятельства и трудности. А что трудности бывали всегда, объяснять не надо. Все, наверное, понимают, что значит слабенькое речное судно в океане. Да еще в Северном Ледовитом, где тебя постоянно подстерегают льды, штормы и туманы.

Рейсы, рейсы… Сколько их было! Но об одном плавании из Ленинграда на Дальний Восток мне хотелось бы рассказать.

Попрощавшись с «Малыгиным», я приехал в Ленинград с Черного моря. «Менделеев» – финский морской буксировщик – уже ждал меня, стоя на якоре у Володарского моста. На этот раз мне повезло. Во-первых, мне удалось увезти с собой с «Малыгина» старшего помощника Рубцова и старшего механика Волосевича – Полковника. На этих двух «китах» строится вся судовая жизнь. Во-вторых, «Менделеев» был надежным, многократно проверенным морским типом буксировщика. Таких для Советского Союза финны построили множество. Плавание на нем легче, чем на хлипких «речниках»… Одно слово – морское судно. Однако имело оно и существенный недостаток: запас топлива всего на десять дней. Значит, по пути надо будет часто принимать бункер, заходить в Пе-век, а там всегда очередь за углем. Да и вообще для Арктики это не запас, а горе. Надо было что-то придумать.

На ходовых испытаниях выявился еще один серьезный дефект. Ко мне пришел Полковник и, вытирая ветошью промасленные руки, сказал:

– Парораспределение ни к черту.

– Так надо сделать. Знаешь ведь, куда идем.

– Займет много времени. На завод надо вставать. Ладно, как-нибудь дойдем.

Меня не очень устраивало это «как-нибудь», но нас торопили, мы отстали от каравана дней на двенадцать, и начальник приказал срочно продвигаться на Диксон, где «Менделеева» будут ждать. Ремонтироваться на заводе мы не имели времени.

– В общем, не волнуйся. Если Волосевич сказал, что дойдем, – значит, дойдем, – высокомерно проговорил Полковник, глядя на мое кислое лицо. – Все будет в порядке.

– Да я не волнуюсь. А как с бункером?

– Ящик построим позади твоей каюты. Еще тонн тридцать возьмем.

– Этого достаточно? Полковник пожал плечами.

– Можно положить еще несколько тонн к тебе в каюту.

– Оставь свое остроумие при себе, – рассердился я. – Посмотрю, как ты будешь острить, когда у тебя в море не хватит угля.

Полковник лязгнул своей квадратной «волевой» челюстью и, не удостоив меня ответом, встал:

– Могу идти?

Он хорошо знал морской этикет. – Можешь.

Я всегда поражался худобе своего стармеха. Он был так худ и высок, что его тонкие ноги торчали из комбинезона сантиметров на тридцать, а в команде ходила шутка: если на трапе слышится стук, значит, это идет стармех и стучит костями. Несмотря на это, Полковник был жилист, крепок, а «волевая» челюсть придавала ему грозный вид, хотя на самом деле он был добрым человеком.

Старпом Александр Яковлевич Рубцов, имел диплом капитана дальнего плавания, был моим старым приятелем по Балтийскому пароходству, одногодком, опытным и хорошим моряком. Ему я должен был передать «Менделеев» на Дальнем Востоке, где Рубцов собирался остаться работать. Всегда веселый, жизнерадостный, пышущий здоровьем, с каким-то особенным красным цветом лица, за который еще в молодости Саша получил прозвище «Помидор», он сразу завоевал симпатии экипажа и двух других помощников. С ними я встретился впервые, их прислали из отдела кадров «Экспедиции», но я не пожалел об этом знакомстве. Оба оказались отличными парнями.

Второй помощник, Володя Бондарь, с шапкой черных курчавых волос, с усиками, с чуть раскосыми восточными глазами, смуглой кожей, походил на цыгана. В рейсе Володя проявил себя как способный штурман. Он все легко схватывал, но, как мне показалось, относился к морскому делу равнодушно. Правда, он относился равнодушно ко всему. Что-то лежало у него на душе и мешало выйти из этого безразличного состояния.

Зато третий помощник, Игорь Есипович, был полной противоположностью Володе Бондарю. Энтузиаст, мечтающий стать хорошим штурманом, Игорь брался за любую работу и делал ее с удовольствием.

Долго нам в Ленинграде стоять не дали. Погрузили снабжение, скомплектовали кое-как команду, посадили на борт в помощь Полковнику бригаду механиков для ремонта «парораспределения на ходу», и в один из августовских вечеров мы снялись на Архангельск.

Меня беспокоила команда, набранная за несколько часов. Знакомых людей среди нее не оказалось, а узнать, что они из себя представляют, за день-два не было никакой возможности. Больше всех меня интересовал боцман, хозяин палубы, правая рука старпома. В плавании на него ложилось много ответственных обязанностей. Я вызвал боцмана к себе. Познакомиться. Через несколько минут в каюте стоял молодой, чернявый, длинноносый парень в высоких рыбацких сапогах, рукавицах и в желтой промасленной штормовке, покрытой капельками воды.

– Я дальше не пойду, товарищ капитан. Сапоги мокрые. Наслежу вам. Ха-ха-ха! – ни к селу ни к городу расхохотался боцман. Смех у него был оглушительный, басовитый.

– Чего это вы смеетесь? – спросил я.

– У меня такая привычка, товарищ капитан. Вы уж извините.

– Значит, ваша фамилия Агафонов, – начал я обычные вопросы. – Где плавали раньше? На буксирах плавали?

– Два года боцманом на «Таллине». Знаете? Баржи из Германии трофейные таскали.

– Знаю. А вы случайно не пьете? – с опаской спросил я, заметив под глазами у боцмана синие подпухшие круги.

– Пью. Ха-ха-ха! – опять захохотал боцман. – Молоко пью. Мой любимый напиток.

– Я вас серьезно спрашиваю, Агафонов, – строго сказал я. – Ваши шутки сейчас неуместны.

Боцман обиделся:

– А я вам серьезно и отвечаю, товарищ капитан. Никто не верит, видите ли, что человек может пить молоко. Ха-ха-ха!

– Нет, правда? – обрадовался я. – Любите молоко? А к водке как относитесь?

– К водке? Нормально. Употребляю очень редко. Когда можно. А вообще предпочитаю сгущенку и смех…

– И что?

– Смех. Ха-ха-ха! Сгущенки баночки две навернешь, посмеешься вдоволь – и жить на свете становится легче.

– А под глазами у вас такие синяки почему? – не унимался я, не веря своему счастью и желая показать боцману, что я очень проницательный человек.

– Это от почек, товарищ капитан. Вот поэтому водка и не рекомендуется.

– Мы с вами сплаваемся, боцман, – уверенно сказал я. – Наши взгляды на выпивку сходятся. Ха-ха-ха!

– Ха-ха-ха! – загоготал Агафонов. – Вы тоже, оказывается, любитель смеха?

– Большой, когда он звучит к месту. Премию буду выдавать вам сгущенным молоком. Идет?

– Идет.

– Как матросы, на ваш взгляд? Подходящие?

– Пока трудно сказать. Думаю, что подойдут.

Я отпустил этого любителя молока и смеха. Видно, мне опять повезло, если к этим ценнейшим для боцмана качествам у Агафонова обнаружится еще опыт, твердая хватка руководителя палубной команды и уменье ладить с людьми.

«Менделеев» шел знакомым путем. Через Ладожское, Онежское озера и Беломорско-Балтийский канал выбирался в Белое море. На Свири нас немного протащили на понтонах – была велика осадка, а дальше мы снова пошли самостоятельно. Какое удовольствие, я вам должен признаться, идти на буксире без «хвоста», «легкачом», как называют такое плавание речники. Что это значит? Значит, что вы ничего не буксируете, за вами не тащатся какие-то баржи, шаланды и всякая другая несамоходная посуда. Вы можете не смотреть назад каждую минуту, не выяснять, как чувствуют себя ваши подопечные, не думать о том, хватит ли длины буксирного троса, если поднимется шторм. Стой себе на мостике, определяй место судна, гляди вперед, любуйся природой.

Очевидно, такие чувства испытывали и все мои помощники. Им было так хорошо и привольно, что, кончив свою вахту, они еще долго толкались на мостике, отвлекая рулевого разговорами от его прямого дела. Их общую тайную мысль высказал мне как-то старпом, когда мы уже миновали последний шлюз канала и плыли в Белом море.

– Замечательно прошли, правда? Неужели так всю дорогу и пойдем балластом? И ход у нас хороший… Как вы думаете?

– Наверное, так и пойдем, – ответил я. – Ведь нам торопиться надо. Караван долго ждать не будет.

В глубине души я тоже надеялся, что мы весь путь пройдем «балластом». Если подвяжут «хвост», наша скорость уменьшится и мы никогда не догоним караван. Но в Архангельске меня разочаровали.

– Возьмете на Тикси два лихтера. Один двухтысячный с углем, другой тысячный с бензином. Не жирно ли будет такому мощняге идти порожним. А Тикси задыхается без топлива, – сразу же огорошил меня меланхоличный командир экспедиционного отряда Лазарев.

До чего же не хотелось тащить лихтера! Я прекрасно понимал, сколько беспокойства принесут они в Арктике, где непременно встретится лед.

– Наша скорость снизится наполовину, – попробовал возразить я. – Так мы никогда не догоним караван.

– Вы его и так никогда не догоните. Он приказал вам кланяться.

– Как?

– А вот так. Караван вчера ушел с Диксона. Понятно? Пойдете всю дорогу одни. Иди, действуй, не задерживайся.

Откровенно говоря, сообщение Лазарева меня сильно обеспокоило. Пройти весь Великий Северный Морской путь на маленьком буксиришке, да еще с двумя лихтерами, – путь, который часто оказывался не под силу океанским гигантам, и они возвращались из Арктики с поломанными рулями и винтами, – трудная задача. Надо надеяться только на благоприятную ледовую обстановку.

Конечно, если нам придется плохо, то в беде нас не оставят. Все будет брошено на то, чтобы помочь.

И ледоколы, и самолеты, и радиосвязь. Эти мысли меня несколько успокоили. К моему удивлению, в команде сообщение о лихтерах не вызвало огорчения.

– Три тысячи тонн нам, как выполнение плана. Живем! Ха-ха-ха! – загоготал Агафонов. – Пару копеек заработаем.

Зато помощники и механики поникли головами.

– Намучаемся, – сказал старпом, – я-то уж знаю. Водил здесь лихтера.

Поднявшись к себе в каюту, я увидел у дымовой трубы огромный деревянный ящик, построенный для приемки дополнительного угля. «Молодцы! – подумал я. – Времени в мое отсутствие не теряли» – и попытался протиснуться в каюту. Не тут-то было! Угольный ящик мешал открыть дверь. Получалась только узкая щель.

– Агафонов! Быстро сюда! – заорал я.

Боцман прибежал немедленно. Я с насмешками продемонстрировал ему дверь. Он нисколько не смутился:

– Старший механик давал размеры. Я ему говорил…

– Давай его ко мне.

Пришел «дед». Поглядев на меня, он спросил:

– Ну что, хорошо?

– Отлично, если вы предполагаете, что я превратился в мальчика с пальчик. Посмотрите на дверь, посмотрите!..

– А чего мне смотреть? Всякий нормальный человек проходит в нее свободно. Пожалуйста. – И Полковник легко просунул свое тощее тело в каюту. – Зато на пять тонн угля больше возьмем.

– Так это вы себя считаете нормальным? Боцман, сделайте так, чтобы дверь открывалась свободно. А угля вам все равно не хватит. Идем с двумя лихтерами, ход будет маленький.

– Знаю. Я все рассчитал. Уменьшим расход топлива за счет некоторых усовершенствований. Кстати, бригаду механиков я отправил к Лазареву. Ничего не сделали. Так все и осталось.

– Идти-то можно?

– Я же вам говорил. Дойдем. А за уголь я ручаюсь.

Вокруг «Менделеева» крутились катера и буксиры. Это срочно доставляли на борт всякое снабжение и продукты. Лазареву хотелось как можно скорее выпихнуть нас в море: в Арктике стояла хорошая погода.

Вечером мы пошли под бункер. Все судно засыпало угольной пылью. У моей каюты громоздилась гора. Грейфер промахнулся и высыпал часть угля на палубу. Даже в самой каюте все покрылось толстым слоем угольной пыли.

Когда боцман с матросами скатили палубу и надстройки и судно приняло свой обычный щеголеватый вид. я поднялся на мостик. Надо было идти к лихтерам, осмотреть их, завести буксиры. Тогда можно сниматься в море.

– Уходим, – сказал я, увидя на мостике Полковника. – Все в порядке?

– Три кочегара не вернулись с берега… пока, – смущенно промямлил Полковник. – Надо бы подождать немного…

– Серьезно? Отдавайте швартовы! – крикнул я на бак старпому. – Научите своих кочегаров смотреть на часы…

Я знал, что без трех кочегаров в море не уйдешь, но ждать пьянчужек было свыше моих сил. Я решил доставить им тоже несколько неприятных минут. Скверно, когда ты подходишь к причалу, а твоего судна нет. А вдруг все же оно ушло в море? Пусть поищут свой «Менделеев».

Ранним, холодным и ясным утром «Менделеев» спустился вниз по Северной Двине до контрольно-пропускного пункта Чижевка. Здесь ожидали нас приведенные из порта груженые, готовые к отходу лихтера. Мы ошвартовались у большого, напоминающего морской теплоход двухтысячного лихтера.

Взаимоотношения между буксировщиком и буксируемым судном, или, вернее, между капитаном и шкипером, сложились давно и совершенно определенно. Капитан – хозяин положения. Он поднимается на борт своего «объекта», не смотрит на шкипера и трех человек его экипажа, недовольно цедит сквозь зубы ядовитые замечания, все ему не нравится, все надо переделать по его указаниям, он требует от шкипера знания сигналов связи наизусть. Шкипер следует позади капитана-буксировщика и канючит: «Дак все сделано, товарищ капитан, как надо. Если что не так, скажите…» Капитан-буксировщик машет рукой и посылает свою команду сделать как полагается. Команда лихтера помогает с виноватым видом. Так бывает всегда. Ведь капитан-буксировщик отвечает за все: за благополучную буксировку, за лихтер, за шкипера и его команду. Как только подан буксир, команда лихтера переходит в полное подчинение к капитану буксира и должна беспрекословно выполнять его распоряжения.

…Помню, как однажды я оказался в роли шкипера. Такое положение было мне внове, и я благодаря своей неопытности все еще продолжал чувствовать себя человеком, полноправным участником буксировочной операции. К нашему борту подошел красавец буксир, такой же точно, как «Менделеев», на палубу выскочило несколько матросов в высоких сапогах, зюйдвестках и штормовках, поднялся хмурый капитан и заворчал:

– Шляпы! Даже кнехты не освободили для буксира. А ну быстро давай людей! Скидывайте ваши швартовы, они не потребуются.

Я хотел обидеться. В кармане у меня лежал диплом капитана, а тут такое обращение… Но времени на обиды не осталось. Надо было крепить буксирный трос. А позже, когда нас выводили из порта, я побежал на бак, опасаясь, чтобы буксир не ахнул мое судно об узкие ворота выхода. В маленький жалкий мегафончик я орал свои советы. Капитан буксировщика долго не обращал внимания на мой писк. Наконец он снизошел до ответа, и я услышал громоподобный голос, усиленный радиорепродуктором:

– Ну, что ты там авралишь? Иди отдыхай! Я, понимаешь ты, я отвечаю за твое судно, дуралей.

Поверженный, я отправился в свою каюту. С тех пор я твердо усвоил разницу между капитаном-буксировщиком и шкипером несамоходного судна…

«Менделеев» мягко стукнулся носовым кранцем в борт лихтера. Подали швартовы. К моему удивлению, нас никто не встретил. Обычно вся команда буксируемого судна встречает свой буксир. Я отправился сам в кают-компанию лихтера. Мне не понравилось такое нарушение морских традиций. В просторной, теплой, залитой электрическим светом кают-компании в новеньком форменном пиджаке с тремя золотыми нашивками сидел за столом мой старый знакомый, штурман Андрей Филиппович Ерохов. Он сосредоточенно глядел в свои ладони, в которых по три штуки были зажаты кости домино.

– Привет. Кто здесь шкипер? – спросил, я полагая, что сейчас все играющие вскочат и займутся вопросами буксировки.

Ничуть не бывало! Ерохов спокойно взглянул на меня и важно ответил:

– Привет. Я здесь капитан, – и, обернувшись к своему партнеру, закричал: – Ставь дупеля, Пашка, не то засушишь!

Такое отношение к моему появлению меня возмутило, и я прошипел:

– Пока придется закончить. Буксир надо принимать. Или вы думаете, что мы с вами до утра чухаться будем, пока вы «козла» не закончите?

– А что его принимать? – нахально сказал Ерохов. – Возьмете нас за среднюю ноздрю, положите на буксирный кнехт, и всего дела. Ставь шесть и шесть, – скомандовал он партнеру.

Наверное, Ерохов, как когда-то я, считал себя еще «человеком», а величина его грандиозного судна внушала ему уверенность, что он не шкипер а капитан, настоящий капитан, а не какой-то капитанишка с буксира. На его судне было все за исключением машины и гребного винта. Стоит ли помнить о таких мелочах?

– Вот что, – угрожающе сказал я, – если ваши люди немедленно не пойдут принимать буксир, то я ухожу обратно в город и заявляю Лазареву, что вы не готовы к буксировке. Ясно? Почему между вами и вторым лихтером не заведен буксирный трос?

– Ваш лихтер, вы и заводите, – еще пытался сохранить престиж «человека» Ерохов, но прежней бодрости в его голосе уже не было. Он взял рукавицы, лежавшие на грелке парового отопления, и, не глядя на меня, сказал:

– Пошли, ребята. Сначала на корму.

Я понял, что беспокоиться мне больше не о чем! Андрей Филиппович «пришел в меридиан».

Не успели мы закрепить как следует буксиры, на реке послышалось пение. За то, что это пели не участники хора Александрова, можно было ручаться. В утлой самодельной лодчонке, которой управлял какой-то древний дед, сидели три наших кочегара и довольно противно пели «Из-за острова на стрежень». Настроение у них еще было хорошим. Я перешел на другое крыло мостика, чтобы не видеть их лиц и выгрузку со шлюпки. Завтра предстоял серьезный разговор, от которого, по всей вероятности, настроение у кочегаров испортится. Кому приятно потерять премию?

Наконец вся команда была на борту, буксиры поданы, документы оформлены, все проверено. Можно уходить в море. Сдав лоцмана у красно-белого, старого знакомого, Северодвинского плавучего маяка, прогудев ему три прощальных, «Менделеев» распустил буксирные тросы на всю длину и, врубив полный ход, пошел на Дальний Восток.

Как мы и ожидали, ход у нас снизился чуть ли не наполовину. Лихтера тормозили, да, на наше несчастье, ветер дул всю дорогу в лоб. В голове шевелились нехорошие мысли об угле. Вообще-то я верил Полковнику, и его знаменитая фраза: «Если Волосевич сказал, можешь спать спокойно…» – иногда оправдывалась, но в жизни бывает всякое. Даже гениев постигают неудачи. После тягостных раздумий я нашел выход, если нас «прижмет» с углем. О нем я пока решил никому не говорить и успокоился.

Теперь все мы смотрели назад: не выскакивает ли буксир из воды, не оборвался ли какой-нибудь из лихтеров. Мы вытравили буксир на пятьсот метров, и лихтера болтались далеко позади двумя черными точками. От бинокля болели глаза, но пока все было нормально.

На траверзе Канина Носа мы повернули, ветер усилился до шторма и принял направление нам в борт. Сильное приливное течение работало вместе с ветром, и плетущийся со скоростью шести миль «Менделеев» потихоньку сносило к страшному мысу. Если тебя вынесет штормом к Канину Носу, дело «табак». Там сплошные камни. Но у моряков много друзей, в том числе и лоция. Только не забывай своевременно почитать ее. После моего плавания в океане на «Щорсе» я никогда не забывал этого делать и потому проложил курс от Канина Носа в двенадцати милях, как рекомендовала лоция. Это расстояние было безопасные даже при таком ходе и ветре.

Так мы качались около шести суток. «Менделеев» оказался очень качливым судном, бросался с борта на борт, дрожал, кланялся каждой волне и порядком вымотал нас. А лихтера шли прекрасно, ровненько, переваливались, как уточки, и, по-видимому, не испытывали никаких неудобств.

Когда на горизонте появились темные полоски – это открылись берега острова Вайгач, – на мостик пришел стармех. По тому, как были сжаты челюсти, по всему его виду я понял, что Полковник очень взволнован. Он делал мне страшные глаза и жестом приглашал перейти на другое крыло. Вероятно, разговор предполагался конфиденциальный.

– Иди сюда, – шептал стармех, приложив палец к губам. – Никому не говори. Понял?

– Пока нет. Что вы хотели мне сообщить?

– Я произвел точные подсчеты. Нам может не хватить угля до Диксона.

– Здрасте… пожалуйста. «Волосевич сказал», «Мы устроим усовершенствования»… Так где же они, ваши усовершенствования? Я вас спрашиваю, где? И потом, что это за формулировка: «может не хватить». Хватит или не хватит?

– Не хватит, – упавшим голосом сказал Полковник. – Самую малость не хватит. Тонн восемь-десять. Проклятые котлы жрут чрезмерно. Дефектное парораспределение…

– Это я все уже слышал. Что вы предлагаете? Как пойдем дальше?

Полковник молчал, а мне в душе было и смешно, и Жалко его, и сердился я на механика. Вот такая безответственная болтовня могла поставить судно в тяжелое положение! Правда, все было против нас: запас топлива, подвязанный «хвост», встречный ветер… Хорошо, что есть выход.

– Ну что все-таки дальше, Владимир Алексеевич?

– Придется ждать. Кто-нибудь пройдет мимо. Может быть, даст десяток тонн.

– А если не пройдет? Все ходят Карскими воротами. Так и будем здесь куковать? Наянов нас не поблагодарит, если мы не успеем. Ледовая обстановка ждать не будет.

Вдоволь насладившись смущением стармеха, я сказал:

– Ладно, Володя, не горюй. Капитан тебя на этот раз выручит. Но в следующий раз поменьше остри и побольше думай о переходе.

– Да ведь я хотел как лучше…

– Возьмем уголь на лихтере у Ерохова. Две тысячи тонн угля с собой тянем. Обезугливание не страшно. Вот так, милый друг. Соображать надо.

Стармех просветлел:

– Правильно. А я как-то не догадался. Голова!

Пойду подготовлю все к бункеровке с лихтера.

Он ушел довольный и успокоенный.

В проливе Юшар на Вайгаче мы подобрали буксирный трос и аккуратно поставили лихтера на якорь в удобной, закрытой от ветров бухте Варнека. Можно было приступать к бункеровке. Не отдавая буксир, ошвартовались у лихтера с углем.

– Пусть Андрей Филиппович выйдет, – попросил я принимавшего швартовы матроса. – Скажите, что капитан «Менделеева» просит.

Через несколько минут на палубе появился Ерохов. На этот раз он не выглядел так блестяще, как в Архангельске. На нем был ватник и шапка-ушанка.

– Привет! – помахал он мне рукой. – Неплохо довели. Все в порядке. Старайтесь. За нас премию хорошую дадут.

– Спасибо, – поклонился я. – Ты бы нам, Андрей Филиппович, уголька дал тонн двадцать, а?

Лицо у шкипера сделалось каменным.

– Чего? Уголька? – переспросил он. – Где же это я вам его возьму?

– Две тысячи тонн имеешь на борту и не знаешь, где взять?

Вот тут Ерохов, наверное, снова почувствовал себя человеком и решил отплатить капитану-буксировщику за все унижения, которые он перенес и которые еще, вероятно, придется перенести.

– Вы что, не знаете, что груз – это святое дело для команды? Мы должны его доставить в порядке. Законы знаете?

Ерохов был прав. Груз неприкосновенен. Но…

– Тут особый случай, Андрей Филиппович. До Диксона нам не хватит, вот какое дело. Я тебе оформлю официальный документ, и «Экспедиция» заплатит хозяевам угля все, что положено. Выписку из вахтенного журнала дам, что необходимость была. Форсмажорный случай, так сказать… Ну, порядок?

Ерохов презрительно взглянул на меня, плюнул за борт и раздельно проговорил:

– Никакого вам угля не будет. Вы поняли меня, я надеюсь?

– Так нам же не дойти так!

– А это меня не интересует. Вы буксировщик, должны довести до места. – И Ерохов, повернув ко мне спину, зашагал к надстройке.

– Да что вы на него смотрите, товарищ капитан! Давайте мы сейчас пойдем и сами откроем трюм. Нас-то ведь больше? – возмущенно закричал боцман. – Там на Диксоне объясните, в чем дело.

– На абордаж, значит, взять?

– Ага, на абордаж. Ха-ха! Разрешите?

– Да нет, Агафонов, это не пойдет. Андрей Филиппович, подожди! – крикнул я Ерохову, остановившемуся у двери.

– Ну, чего вам? Угля не дам. И не просите, и объяснять мне ничего не надо… Груз трогать не буду.

– До чего же дуб! – проворчал Володя Бондарь. – Ничего не соображает.

– Тогда, Ерохов, пеняйте на себя. Я ухожу. Беру маленький лихтер и иду с ним в Нарьян-Мар за бункером. Но за вами больше не приду. Поняли? Будете загорать здесь до тех пор, пока не пришлют нового буксировщика.

– Ну, этого вы не сделаете. – усмехнулся шкипер. – Такой фитиль получите, до сердца дойдет.

Я побежал на мостик, схватил мегафон и скомандовал:

– По местам! Отдать буксир и швартовы! Матросы с удовольствием бросились выполнять распоряжение. Я, конечно, не оставил бы лихтер, но был так возмущен, что хотел отойти от непокорного подопечного и где-нибудь подальше от него обдумать свои дальнейшие действия.

– Чисто! – донеслось с кормы.

Звякнул телеграф, и «Менделеев» начал тихо отходить от лихтера. Я глядел на застывшего на палубе Ерохова. Он не ожидал, что буксир уйдет от него. И вопрос с «фитилем» был неясен. Кто из нас его получит? Расстояние между судами медленно увеличивалось, и тут Ерохов не выдержал и я услышал желанное:

– Давай подходи обратно!

Ага, метод устрашения сработал! Теперь я снова был хозяином положения и мог диктовать свои условия. Шкипер капитулировал. Мы возвратились к лихтеру, подали швартовы, и я пригласил Ерохова к себе в каюту.

– Не понимаю, что это вы так упрямитесь, Андрей Филиппович? Ведь ясное положение.

– Так-то так. Но за груз по головке не погладят. Скажут – расхищение. Вы мне только документы как следует оформите.

Через несколько часов бункеровка была закончена, и довольный стармех доложил, что мы можем идти дальше, угля нам хватит. До Диксона оставалось пятьсот миль. Но в Юшаре появилось еще более неприятное обстоятельство. Оно повергло нас всех в уныние. Перестали работать оба компаса.

На «Менделееве» стояли английские компасы «Томсон». Володя Бондарь брал поправку компаса и обнаружил, что картушки крутятся вокруг своей оси, да и по берегу пролива мы заметили – компасы врут безбожно. Пока мы шли проливом, все время брали поправку. Она менялась от десяти до шестидесяти пяти градусов. Выйдя в море, мы запросили Амдерму, метеостанцию, не может ли она объяснить это явление, так как до Юшара компасы работали отлично. Станция сейчас же откликнулась: «Вы попали в магнитную бурю страшной силы. Возможно, компасы и придут в норму, а может быть, и нет».

Компасы в норму не пришли. Они продолжали показывать «здоровье моей бабушки», как говорил стоявший на руле Агафонов. К счастью, погода установилась солнечная, ясная, с чистым, отчетливым горизонтом, а ночью небо было усыпано нашими старыми и проверенными друзьями – звездами. Мы решили идти. На три дня давали хорошие прогнозы, а этого времени нам почти хватало, чтобы дойти до Диксона. По бережку мы добрались до Ямальского массива и, держа берег все время в видимости, поплыли к острову Белому. Что это было за плавание без компасов, можно себе представить! Но прогноз не подвел. Все время сохранялась хорошая, ясная погода. Астрономические определения корректировали наши курсы. Через двое с половиною суток открылся маяк Рагозина на острове Белом, и, пройдя еще около двух суток, «Менделеев» благополучно отдал якорь на рейде полярного городка Диксон. Здесь мы срочно сменили компасы, поставив отечественные «ГУ». Английские «Томсоны» нашей магнитной бури не выдержали.

Караван «Экспедиции» ушел с Диксона давно. Мне было известно, что ледовая обстановка от острова Тыртова до пролива Вилькицкого оставляла желать лучшего. Идти одному во льдах с двумя лихтерами трудно. Как нам продвигаться дальше, должен был решать штаб проводки западного сектора. Он помещался в деревянном двухэтажном доме на другой стороне бухты. Надо было ехать туда.

Начальник штаба принял меня приветливо. Поздравил, по хорошему морскому обычаю, со счастливым приходом и посетовал на то, что не может никого дать мне в пару. Подходящих судов в порту нет. Вот только, если я соглашусь ожидать ледокольный буксир «Якутию». Сейчас у него ремонт, но скоро, тут начштаба как-то замялся, буксир должен идти в Тикси. Он подвел меня к большому столу, на котором лежала калька, раскрашенная разноцветными карандашами. Это были данные последней ледовой авиаразведки. Как я и предполагал, некоторые участки были тяжелыми.

– Вот видите, дорогой капитан, без напарника вам не обойтись. Придется ждать «Якутию».

– Задержки бы не получилось, – с опасеньем сказал я, и тут мой взгляд остановился на невысоком человеке в меховой куртке, ушанке и собачьих унтах, входившем в комнату. Что-то очень знакомое показалось мне в его голубых глазах, коренастой фигуре, мясистом, красноватом носе. Он тоже пристально поглядел на меня и вдруг подошел, еще раз заглянул мне в лицо и неуверенно спросил:

– Юра?

– Петр Никифорович! – закричал я, и мы, как «дети лейтенанта Шмидта» у Ильфа и Петрова, бросились друг другу в объятия. Это был Петя Швецов, второй помощник с парохода «Кола», на котором я много лет назад начинал плавать штурманом. Взаимным вопросам не было конца, и тут выяснилось, что Петр Никифорович капитан ледокола «Илья Муромец» и сегодня уходит с Диксона на Тикси. Во время нашего разговора лицо у начальника штаба выражало крайнюю степень удовлетворения. Он улыбался и смотрел на нас отечески снисходительно. Когда мы закончили хлопать друг друга по спинам, повторять по сто раз: «А ты совсем не изменился!» – начштаба проговорил:

– Встретились старые друзья. Как хорошо… Я, конечно, не могу обязать капитана «Ильи Муромца» помочь вам, но полагаю, что по закону товарищества…

– А в чем дело? – насторожился Швецов. Начштаба объяснил ему, что «Менделеев» тоже должен уходить на Тикси и хорошо бы…

– Какой у тебя ход? – спросил Петр Никифорович.

– Миль шесть-семь с лихтерами, – грустно сказал я.

– У нас скорость значительно больше, но мы пойдем вместе. По закону товарищества!

– Спасибо, Петя! Ты меня здорово выручил, – с чувством произнес я. – Спасибо.

– Значит, можно считать вопрос с вашим отходом решенным? – переспросил начальник штаба. – Ну, прекрасно. Что у вас ко мне, Петр Никифорович?

Через четверть часа мы с Петей вышли из штаба. Его ожидал роскошный мотобот.

– Ладно, – сказал на прощанье Швецов. – Сниматься будем через четыре часа. Успеешь?

Я заверил его, что у нас все готово.