Текст книги "«Моссад» - первые полвека"

Автор книги: Юрий Чернер

Соавторы: И. Кунц
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 31 страниц)

Единственный человек, который мог бы политически навредить Бушу, Амирам Нир, который лично ввел Джорджа Буша полностью в замысел и ход всей операции, незадолго до своего 38-летия разбился на арендованном на чужое имя самолете «Сессна Т-210», направлявшемся из Мехико Сити в небольшой аэропорт Уруапан.

На «западном», американском плече сделки, которая вскоре обернется «ирангейтом», трудился ещё один ветеран, кадровый моссадовец, Майкл Харари. Он одно время возглавлял резидентуру в Мехико. При его активном посредничестве оружие получали реакционные режимы в Гватемале, досандинистском Никарагуа, в Панаме при Торрихосе [35]35
  Харари познакомился с Торрихосом в 1978 году во время одной из поездок по делам «Моссада». Их познакомил проживавший в Панаме член большой и процветающей еврейской общины. Харари быстро завоевал расположение Торрихоса; однажды его даже попросили уладить конфликт между диктатором и его еврейским тестем. Отношения складывались очень перспективно: через Харари и его панамских друзей Израиль получал сведения о связях кубинцев с палестинцами. Когда Омар Торрихос в 1981 году погиб в загадочной авиакатастрофе, генерал Норьега унаследовал от него страну и дружбу с Харари.


[Закрыть]и Норьеге.

Харари стал правой рукой Норьеги. Он стал заниматься подготовкой личной охраны Норьеги. Дом генерала в Панама-Сити охранялся по классической израильской схеме: колючая проволока и электронные датчики по всему периметру. Харари помог Норьеге организовать силы обороны Панамы, в которых названия подразделений даже копировали аналогичные названия, принятые в вооруженных силах Израиля. Через Харари Израиль также продавал оружие Национальной гвардии Панамы. Вскоре все коммерческие сделки между Израилем и Панамой, а не только продажа оружия, стали проходить через руки Харари, оставляя ему комиссионные. Когда США решили покончить с Норьегой, который стал важнейшим звеном наркоторговли, Харари предупредил Норьегу о предстоящем вторжении американцев и генерал скрылся за шесть часов до высадки американских парашютистов. Когда Норьега все же был предан суду США, американские официальные лиц указывали, что им нужен был только Норьега и у них не было ордера на арест Харари. В ходе судебного процесса над Норьегой в Майами имя Харари также не фигурировало. Аналитики предполагают, что роль Майкла не столь уж однозначна и скорее всего именно Харари «сдал» американцам Норьегу – отношения с ЦРУ для «Моссада» куда важнее, чем коррумпированный диктатор латиноамериканской страны, тем более, что с тем, кто должен был придти на смену Норьеге, были уже установлены вполне приличные отношения. Косвенно своеобразная роль Майкла в этом деле подтверждается тем, что американцы позволили израильской разведке организовать выезд Харари из Панамы и его возвращение домой так, что пограничные службы обеих стран не зафиксировали ни выезда, ни въезда.

Но теперь де-факто встал вопрос о ненужности вообще «альтернативной дипломатии». Любое государство Азии и Африки не находится в такой привязке к решениям структур типа Лиги арабских стран или подобных региональных объединений, и может действовать в соответствии с нормами открытой дипломатии. Египет подал пример, сейчас идут – хотя затормозились со смертью Хафеза Асада, – важные переговоры с Сирией. Арафатовские палестинцы устраивают очередную кампанию «протеста», Ирак обучает «добровольцев» в помощь «палестинским братьям», но фактически сняты основные препятствия для дипломатического процесса. Те же страны, которые не хотят идти по «нормальному» пути, по-настоящему не представляют интереса для государственного сотрудничества; получается так, что оно происходит не в интересах Израиля как государства, а в интересах тех или иных групп внутри него (прежде всего «Торговцев смертью») и в интересах самих стран, не идущих на официальное сотрудничество.

Но что это за страны? Фактически без исключений, это те, к кому применены сдерживающие меры мировым сообществом. Режимы, находящиеся в состоянии острых конфликтов с соседями, очень грубо нарушающие права и свободы в отношении своих граждан и так далее, – и те «трудности», которые они испытывают, добиваясь секретной поддержки и помощи от Израиля, однозначно вызваны воздействием на них «защитной реакции» мирового сообщества.

Вступая же в контакт с самыми опасными и неприглядными режимами, помогая им приобретать современное оружие в обход санкций, оказывая им серьезную помощь в становлении и совершенствовании служб безопасности и контрпартизанской борьбе, Израиль тем самым фактически оказывается в одном ряду с ними. Военно-промышленному комплексу государства и дилерам оружейного бизнеса, несомненно, выгодна и продажа оружия отечественного производства, – хоть куда, лишь бы побольше, – и посредничество в продаже, скажем, китайского или северокорейского оружия и военной техники. Но действительным интересам государства это уже очевидно наносит ущерб.

Но к этой стороне мы ещё вернемся. Сейчас представляется важным отметить, что все, связанное с «обычным» оружием, все-таки подчинялось стратегическому замыслу, в известной мере парадигме существования Израиля.

Часть 5
Оружие Судного Дня

Наиболее отчетливо концептуальное решение было выражено в словах Моше Даяна, одного из самых ярких персонажей современной израильской истории.

Биографическая справка.

Моше Даян, выходец из семьи «ашкинази», переселенцев из Восточной Европы. Член Хаганы. Участвовал в совместных операциях с войсками де Голлевской «Свободной Франции». В бою у реки Литании был тяжело ранен в голову и лишился глаза. Повреждения были таковы, что молодой солдат некоторое время был парализован; повреждения лицевых костей не позволили протезировать глаз и он всю оставшуюся жизнь носил черную повязку.

К работе в ШАИ его привлек в 1941 году Рувен Шилой – первое профессиональное задание состояло в подготовке сети явочных квартир на случай новой оккупации Палестины и подготовке радистов-парашютистов. Вскоре состояние здоровья (и неукротимая воля, которая заставляла преодолевать физические недуги) позволила вернуться к непосредственно военной службе, которую Даян успешно совмещал, при необходимости, с разведработой. Так, сразу же после войны 1948 года он был спутником и помощником Шилоя, Голды Меир и Моше Шаретта в тайных сепаратных переговорах с Абдаллахом ибн-Хашеми. К средине пятидесятых он уже стал начальником генерального штаба израильской армии, затем, непосредственно перед войной 1967 года, министром обороны. В тайных миссиях участвовал и в последующие годы – об этом мы ещё расскажем в свое время.

Хороший стратег и компетентный государственный деятель, генерал Моше Даян в ядерном оружии видел мощное средство сдерживания арабов, избавляющее Израиль от необходимости «иметь танк в каждом дворе». Содержание большой армии, понимал этот кадровый военный, непременно привело бы государство к банкротству. «Нам нужна небольшая профессиональная армия, эффективная и недорогая, способная обеспечить текущие проблемы безопасности и ведение ограниченных кампаний, и обладающая ядерным оружием на случай полной конфронтации. В противном случае мы скатимся в экономическую стагнацию», говорил Даян.

Это понимание не было уникальным. Бен-Гурион тоже мечтал сделать Израиль ядерной державой. Это, по его мнению, означало бы действительную независимость, учитывая, что Израиль практически лишен сырьевых ресурсов. И конечно же он понимал, что как бы не было важно производство электроэнергии без импортного угля или нефти, приобретение ядерного оружия ещё важнее.

Действия в этом направлении стали одной из стратегических основ государственной политики и прослеживаются во всей истории Израиля.

При всей антигуманности и опасности этого средства массового уничтожения, оно и в самом деле сыграло роль сдерживающего фактора в послевоенной истории: по-видимому, коллективный, видовой инстинкт самосохранения народов сильнее противоположных качеств или проявлений противоположно настроенных руководителей или правящих групп. Все-таки отступали на второе место их наклонности, в том числе экстремистские.

…Уже через семь месяцев после обретения независимости Бен-Гурион вызвал из Парижа ученого, которого он называет в своем дневнике, в записи от 20 декабря 1948 г., «создателем французской ядерной печки». Этим ученым экспертом был Морис Сурдин, еврей, родившийся в 1913 году в Крыму. После выезда в Палестину он взял себе имя Моше Сурдин Был направлен на учебу во Францию, где изучал физику, затем работал в научных центрах во Франции, Англии и США. После окончания Второй мировой войны активно трудился в Париже в Комиссии по атомной энергии, которая осуществила практическое создание французского ядерного оружия. Обретение Израилем долгожданной независимости радостно приветствовал и с готовностью откликнулся на приглашение самого авторитетного из еврейских лидеров. «Бен-Гурион проявлял большой интерес к атомной энергии, его очень интересовали детали», вспоминает Сурдин. Определенная информация поступала из Англии, США, хотя режим секретности там был, особенно для работающих над «Манхэттенским проектом», весьма жестким – что, впрочем, не помешало американским евреям супругам Розенберг передать в свое время важнейшую информацию по атомному оружию Москве.

Интерес политического руководства страны сразу же перешел в практическую плоскость: правительство Израиля создало комиссию по атомной энергии, которую возглавил Эрнст Давид Бергман, блестящий ученый-химик, родившийся в 1903 году в Германии и в 1930-х годах переселившийся в Палестину. В Израиле он основал исследовательскую службу вооруженных сил. Работая в области исследования проблем борьбы с раком, он одновременно возглавлял научный отдел министерства обороны и был рьяным сторонником получения страной ядерного оружия. Он фактически координировал всю работу, в том числе инициировал и дипломатические шаги, предпринимаемые в этом направлении. В 1955 году в ходе начатой президентом США Дуайтом Эйзенхауэром программы «Атом для мира» Израиль получил небольшой атомный реактор мощностью 5 мегаватт. Он был установлен в местечке Нагаль Сорек неподалеку от Тель-Авива и стал в определенной мере наглядным пособием для подготовки специалистов и базой развертывания исследований. Но прагматическая, «оружейная» ценность реактора была невелика. Этот объект регулярно инспектировался американцами, а сам по себе реактор был слишком мал, чтобы на нем можно было создать что-то, имеющее серьезное военное значение. Создание же собственного реактора, что называется, «с нуля» было государству не под силу – требовался высокий, в те годы ещё далеко не достигнутый в стране технологический уровень, промышленный потенциал и сырье; требовались и очень большие исследования, учитывая, что все работы по данной теме во всех странах были тщательно засекречены и почти вся информация поступала Бергмановской команде в порядке «утечки мозгов». Но для ускорения доступа к энергии и оружию реально требовалось полагаться на усилия дипломатов и разведчиков, которые помогли бы стране обеспечить доступ к разработанным уже ядерным технологиям.

Начальник департамента министерства обороны Шимон Перес сосредоточил усилия на Франции, где в апреле 1955 года к власти пришло правительство социалиста Ги Молле.

Париж в то время занял жесткую линию в отношении Алжира, что в какой-то мере перекликалось с антинасеровской политикой Израиля; французские и израильские спецслужбы стали сотрудничать особенно тесно. По линии разведывательного сообщества французская контрразведка, Служба внешней документации и контрразведки, преемница Управления по охране территорий, возглавляемой другом и соратником генерала де Голля, Роже Вибо, которая ещё в давние времена подерживала хорошие отношения с ШАИ, получала сведения, собранные в основном «Аманом», о помощи арабских стран Фронту национального освобождения Алжира, о перемещениях и замыслах лидеров ФНОА; эти сведения часто становились основой для удачных операций – так, по «наводке» из Тель-Авива кораблем французских ВМС было перехвачено судно под Суданским флагом, которое везло из Александрии подарок от Гамаль абдель Насера брату во исламе Ахмеду Бен Белле: семьдесят тонн оружия. Отношения Израиля с Францией в военном плане в тот период были настолько важны, что Бен-Гурион поручил их развитие министерству обороны. Харел пытался доказать, что все тайные связи с иностранными государствами должны быть сосредоточены в руках «Моссада», но премьер-министр оставил французское направление за «Аман», военной разведкой.

Для сближения имело значение и то, что в Израиле также было социалистическое правительство. Шимон Перес стал настойчиво просить разрешения у партнеров по Социнтерну, французов, на покупку реактора и действовал одновременно как дипломат, разведчик, военный деятель и торговец оружием. Голда Меир, которая к тому времени сменила Шаретта на посту министра иностранных дел, жаловалась, что Перес превращает министерство обороны в параллельный МИД. Надо сказать, что эти жалобы и протесты были вызваны не «протокольными» и бюрократическими трениями и не соперничеством в однопартийном кабинете, а более серьезные основания: и сама Голда Меир, и «старая гвардия» правящей партии «Мапай» не считали, в отличие от Бен-Гуриона или Даяна, необходимым получение ядерного оружия для Израиля; спор о том, что такое атомная бомба – оружие возмездия, оружие сдерживания, фактор стабильности или действительная угроза человеческому существованию, не завершенный до сих пор, тогда разворачивался очень горячо. Вот только не надо забывать отметить, что и Голда Меир, и Леви Эшкол со временем заметно изменили свою позицию по ядерному вопросу – точно так же как во всех странах «голуби» постепенно или сразу становились «ястребами», когда фактически и конкретно приходили на государственные посты, дающие возможность определять «ядерную» политику и судьбу ядерного оружия. За полвека произошел только один случай, когда страна, обладающая ядерным оружием, добровольно от него отказалась; очень надеюсь, что это – хороший пример, прозвестие наличия не самого печального будущего у человечества вообще. К сожалению, в нем, в наличии настоящего будущего, сомнения велики и они тем меньше, чем больше сил и оружия накапливается у исламских стран. Но об этом позже.

Шимон Перес, пользуясь полной поддержкой Бен-Гуриона и Моше Даяна, мог продолжать свои усилия немаловажная роль отводилась человеку, который пять лет назад организовал «бунт шпионов», – Ашеру Бен-Натану.

Но в таком серьезном деле, как создание фактических предпосылок распространения ядерного оружия, требовалось нечто большее, чем усилия одной из сторон. Желание какой-либо страны купить ядерный реактор, построить АЭС до сих пор ставится в большую зависимость от целого ряда факторов, которые рассматриваются как по линии МАГАТЭ, так и правительственных в каждом отдельном случае. В пятидесятых сделки такого рода были уникальны и весьма жестко регулировались. Фактически, согласие тогдашней Франции надо было купить – не за деньги, естественно; нужно было предложить французам нечто, отвечающее серьезным государственным интересам Четвертой Республики. Нечто, превышающее информацию, идущую по линии разведок, хотя в ней тоже иногда проходили жизненно важные, правда, только для де Голля, сообщения – например, о конкретной подготовке очередного заговора и очередных покушений на его жизнь.

Этим стал вопрос о Суэцком канале, который теперь был национализирован насеровским режимом и контролировался Египтом. Британский премьер Энтони Иден, люто ненавидевший Насера, надеялся восстановить британский контроль над каналом, который новый египетский лидер национализировал. Иден ожидал, что унизительное поражение приведет к свержению Насера, – который, с точки зрения большинства европейцев, олицетворял арабский радикализм, направленный против интересов Запада.

Франция также была заинтересована положить конец «насеризму», вдохновлявшему Алжирский фронт национального освобождения, который вел борьбу с французскими оккупационными силами – и, естественно, тоже была крайне заинтересована в восстановлении дешевого и удобного водного пути. Можно сказать, что в тот период международная обстановка и ближневосточная ситуация складывались в некоторых аспектах весьма перспективно для Израиля. Французы рассчитывали на участие Израиля в этой войне и надеялись, что израильская армия сделает за них «грязную» работу – вытеснит египетскую армию с Синайского полуострова. И вот Франция стала вооружать Израиль для новой войны. Начиная с апреля 1956 года под покровом темноты в Израиль стали прибывать самолеты и суда с оружием: танками, боевыми самолетами, пушками и боеприпасами.

Для обеспечения этой операции требовалось тесное взаимодействие разведок; тогдашний шеф «Амана», генерал Харкаби, часто бывал в Париже и вел переговоры со своими коллегами во французских разведслужбах. Но этого было недостаточно. Для большей оперативности в Париж был направлен специальный представитель «Амана», «Красавчик Артур», бывший участник «бунта шпионов» Ашер Бен-Натан, который теперь занимал должность управляющего одной из израильских государственных компаний в Африке. Несмотря на попытки Харела сохранить за «Моссадом» функцию поддержания связи хотя бы с гражданскими разведслужбами, ему пришлось уступить тем, кто готовил планы этой войны.

Справка:

Работа в фирме под названием «Ред Си Инкода», которая находилась в Джибути, означала, что Ашер Бен-Натан не был окончательно изгнан из разведсообщества после «бунта шпионов». Бен-Гурион простил ему «бунт» хотя, в свете личной судьбы Бен-Натана, который в конце концов достиг поста Генерального директора Министерства обороны (1959 год, сменил на этом посту Шимона Переса), иначе как опалой это не назовешь. Единственное что можно сказать, так что расположенный рядом с Аравийским полуостровом, Джибути являлся идеальным наблюдательным постом для разведки.

Официальная работа Бен-Натана в «Ред Си Инкода» заключалась в закупке мяса в Эфиопии и отправке его морским путем по Красному морю в Эйлат, самый южный порт Израиля. Тайная миссия Бен-Натана, прибывшего в 1953 г. в Джибути, крохотную французскую колонию на Африканском Роге, которую отделял от Йемена узкий Баб-эль-Мандебский пролив, заключалась в наблюдении за морскими перевозками в стратегически важном регионе Африканского Рога здесь перевозились грузы и для прибрежных, и для соседних арабских страна. Французские власти смотрели сквозь пальцы на шпионаж, которым занималась мясная компания. И вот в 1956 году Ашер был вызван для получения нового задания. Полученная им радиограмма оказалась как бы сигналом о том, что во французско-израильских отношениях наступило дальнейшее углубление.

По прибытии в Тель-Авив Бен-Натана отвезли прямо в министерство обороны, где Генеральный директор министерства Шимон Перес сказал: ««Старик» хочет, чтобы ты немедленно отправился в Париж, возобновил свои контакты, оставшиеся со времен политического департамента, и стал специальным представителем министерства обороны по всей Европе. И лучше не задавай сейчас много вопросов. Вскоре все прояснится».

«Красавчик Артур» вместе с заместителем генерала Харкаби, Ювалом Нееманом, назначенным резидентом в Париже, повели активные переговоры. И вот 21 сентября 1956 г. на вилле к югу от Парижа было заключено соглашение между Шимоном Пересом и министром обороны Франции, социалистом Бурже-Манори, который планировал войну с Египтом. Через месяц, 29 октября 1956 г., в бой вступили израильские парашютисты, а сухопутные войска начали движение по Синаю в сторону Суэцкого канала. Израиль и его партнеры также распространяли дезинформацию: за несколько дней до вторжения на Синай израильские спецслужбы распустили слух, что Израиль готовится провести карательную акцию в отношении Иордании, откуда совершали налеты на Израиль палестинские партизаны. Дезинформация была поддержана и в ЦРУ: Энглтон прямо заявил, что все слухи о возможном нападении на Египет лишены оснований.

За четыре дня израильская армия оккупировала весь Синай. Целью операции считалось поражение египетской армии, деблокада порта Эйлат и прекращение налетов палестинских диверсантов с территории сектора Газа. Когда бои шли уже в нескольких милях от Суэцкого канала, в соответствии с разработанным в Севре планом Франция и Великобритания предъявили Египту и Израилю ультиматум с требованием остановить движение войск. Как и было предусмотрено планом, Израиль согласился, но Египет отверг ультиматум. 5 ноября англичане и французы использовали это как предлог для высадки воздушного десанта и захвата стратегической коммуникации. Но дальше события пошли не по Севрскому сценарию. Не только «пронасеровски» настроенная Москва, а и Соединенные Штаты выразили полное пренебрежение успехом Израиля на Синае; совместными действиями США и СССР заставили трех агрессоров отступить, – раз и навсегда доказав, что Англия и Франция утратили право даже на свой старый титул «великих держав».

Возможно, это и было главной, стратегической целью их весьма резких дипломатических демаршей.

Израиль уже в ноябре начал отступление и в марте 1957 года оставил последние захваченные им анклавы: Шарм-аш-Шейх и сектор Газа. Престижу Израиля как прогрессивного и миролюбивого государства социалистической ориентации был нанесен огромный ущерб. Мировое сообщество пришло к выводу, что Израиль стал участником неумного империалистического заговора. Но израильтяне совершенно четко осознавали, что делали. Они стали участником трехстороннего суэцкого заговора прежде всего из-за стремления приобрести ядерное оружие. От имени французского правительства министр обороны Бурже-Манори предложил Израилю «пряник» в виде атомного реактора. Впервые в истории (будем надеяться, что и в последний раз) одно государство согласилось поставить другому государству ядерный реактор, не ставя никаких условий безопасности и не требуя инспекций.

С точки зрения авторитета страны результат Синайской кампании 1956 года оказался нулевым, если не отрицательным, но была достигнута важная стратегическая цель, которую ставил израильский премьер, – создан прочный военный союз с Францией, который стали называть «мостом через Средиземное море». По этому мосту в Израиль пришло почти все, что нужно было для создания ядерного оружия. Так что в долгосрочном стратегическом, равно как в узко-военном плане Израилем синайская операция была осуществлена блестяще, хотя в ближнем политическом плане это была катастрофа. Катастрофа, от которой выиграли планы Израиля на приобретение реактора: это было тайное условие, за которое Перес и Бен-Гурион пошли на вовлечение страны в войну.

Но практическое осуществление поставки реактора потребовало отчаянных усилий и Переса, и разведчиков, предельной настойчивости и быстроты решений и действий: к осени 1957 года сама Четвертая республика была на грани коллапса. Однако Бурже-Манори, который стал последним премьер-министром Четвертой Республики, был преисполнен решимости выполнить свое обещание. В последний день своего пребывания у власти, за несколько часов до вынесения Национальным собранием вотума недоверия, он удовлетворил просьбу Израиля: он и министр иностранных дел Франции Пиню подписали 3 октября два совершенно секретных документа с Пересом и Бен-Натаном. Это были политический пакт о сотрудничестве в научной сфере и техническое соглашение о поставке в Израиль атомного реактора мощностью 24 мегаватта вместе с персоналом и необходимой технической документацией.

Во всем, что касалось «ядерной сферы», были приняты беспрецедентные даже для склонного к засекречиванию всего и вся Израиля. Это считалось самым важным секретом еврейского государства. Но секретность не исключала знания и осведомленности политического руководства, а в нем наблюдалась, мягко говоря, далеко не однозначная реакция на этот «успех». Семь из восьми членов Комиссии по ядерной энергии Израиля в конце 1957 года в знак протеста подали в отставку. Они заявили, что израильские ядерные исследования приняли слишком явный военный характер и создали Комитет за «деатомизацию» ближневосточного конфликта. Правда, режим секретности был таким жестким, что этот конфликт никогда не вышел наружу, но со всей определенностью можно считать, что давнее противостояние в политических кругах и в общественности продолжается и по сей день; возможно, что оно нашло отражение в самом громком «атомном» скандале Израиля, «деле Вануну», о котором будет рассказано позже. А тогда, в 1957 году, Перес, понимавший, что знание есть сила, старался не допускать в эту сферу посторонних. Это был его любимый проект. В порядке практических мер он, вопреки ожиданиям, не стал обращаться к разведсообществу Израиля за помощью в обеспечении безопасности ядерной программы, а создал специальную службу.

До сих пор ответственность за добывание за рубежом научной и технологической информации лежала на «Амане» и «Моссаде». Перес, однако, в 1957 году создал независимую секретную службу, во главе которой он поставил Биньямина Бламберга, бывшего офицера «Хаганы». После окончания войны 1948–1949 годов Бламберг служил в «Шин Бет» и на должности старшего офицера стал одним из руководителей службы собственной безопасности Министерства обороны. В обязанности Биньямина Бламберга входило поддержание режима безопасности в министерстве обороны и на предприятиях, выполнявших оборонные заказы. Большой новый реактор был не чем иным, как оборонным объектом, а Бламберг – как раз тем человеком, который мог гарантировать, что работы на нем будут проходить в обстановке секретности и персонал будет отвечать требованиям надежности. Шимон Перес не ошибся в выборе: Бламберг всегда боролся с болтунами и не нуждался в наставлениях о том, как обеспечить режим молчания. Он сам был высшим жрецом секретности и принял все меры по его соблюдению.

Новая спецслужба была названа «Бюро специальных задач». Через несколько лет это название было изменено на «Бюро научных связей»; те немногие, кто знал о существовании этой организации, использовали аббревиатуру на иврите – «Лакам». Вскоре после своего создания «Лакам» был конспиративно размещен в центральной части Тель-Авива на улице Карлбах. При полной поддержке Переса, Бламберг старался скрыть существование «Лакам» даже от других израильских спецслужб, даже от самого «мемунеха», Иссера Харела. [36]36
  «Лакам» был создан за моей спиной и без моего ведома, – вспоминал позже Харел. – Я подозревал, что какие-то люди в министерстве обороны занимались какими-то делами, но когда они видели представителей «Моссада», то старались перейти на другую сторону улицы. Это была тайная организация, построенная на конспиративных началах, созданная обманным путем. Даже Бен-Гурион не знал о создании экспериментального бюро, из которого выросла эта организация».


[Закрыть]Бламберг также привнес в работу «Лакама» традиционные методы спецслужб: компартментализацию и использование в оперативной работе прикрытий. Бламберг не стал членом комитета «Вараш», но его «Лакам», несомненно, был частью разведсообщества.

Для размещения реактора было выбрано место в Димоне, самом центре пустыни Негев – между Мертвым морем и Беершебой, «столицей» пустыни, которая упоминается в Библии как оазис, в котором отдыхал Авраам. В контрактах, которые заключались с французами, говорилось о «теплом климате и пустынной обстановке», что само по себе довольно слабо маскировало местонахождение реактора: Израиль очень невелик.

Главной заботой Бламберга стала защита от информационных утечек. Практически невозможно было скрыть проведение большого строительства можно было разве что попытаться дезинформировать общество и враждебные спецслужбы о его целях и задачах. Чтобы хоть как-то если не скрыть, то во всяком случае сделать более невинным широкомасштабное строительство неподалеку от иммигрантского городка Димона, распространялась легенда о том, что там строится крупный текстильный комбинат. Учитывая, что вместе с реактором в Израиль прибыли сотни специалистов и строительных рабочих, дезинформация и секретность были непростыми задачами. Жесткая цензура не только периодики, но и личной переписки, меры по охране территории – все это, конечно, давало свои результаты, но не давало больших гарантий. Это беспокоило и французскую разведку. Французы, зная болтливость евреев, не очень им доверяли; так, например, французский разведчик, направленный в те места под видом раввина, в беседе с мэром Беершебы с интересом услышал воодушевленный рассказ последнего о строительстве «атомного центра». Сюртэ направила на обеспечение безопасности и пресечение «утечек» своих агентов; но в то время как «Лакам» и французы защищали реактор на земле, опасность нависла с воздуха. В 1960 году самолет-разведчик U-2 сфотографировал объект, и аналитики американской разведки без труда определили его предназначение. С этого момента американские шпионы (как правило, по должности – сотрудники посольства, пользующиеся дипломатическим иммунитетом) начали шнырять вокруг Димоны, а американские политики стали выражать обеспокоенность. По наводке из Вашингтона американская и британская пресса сообщила, что Израиль работает над созданием атомной бомбы, – и на основании самим им инспирированного газетного шума, как не раз уже бывало, американское правительство потребовало от Израиля разъяснений. Было также оказано давление на Израиль со стороны президента де Голля. Французский лидер из соображений, которые здесь неуместно обсуждать, начал демонстрировать стремление к примирению с арабскими миром и даже предложил предоставить Алжиру независимость – все эти перемены, как полагали в Тель-Авиве, были не в пользу Израиля. Более того, де Голль небезосновательно подозревал, что реактор в Димоне используется для военных целей и это его раздражало. Конкретным выражением этого в мае 1960 года стал приказ де Голля своему министру иностранных дел проинформировать посла Израиля в Париже, что Франция прекращает поставки урана в Димону. Угроза самому важному оборонному проекту Израиля стала очевидной.

13 июня 1960 г. Бен-Гурион вылетел в Париж для встречи с де Голлем. В Елисейском дворце президент Франции напрямую спросил: «Для чего Израилю нужен атомный реактор?» Бен-Гурион заверил, что реактор будет использоваться исключительно в мирных целях и не будет развиваться в направлении производства оружейного плутония. В подтверждение этого 21 декабря 1960 г. он с трибуны кнессета объявил, что Израиль строит второй исследовательский ядерный реактор, но заверил парламент, что реактор будет использован исключительно в мирных целях. Это было именно то заявление, которого ждал де Голль. Теперь французы вроде бы могли беспрепятственно и в полном соответствии со складывающимися нормами международных отношений поставить последнюю партию оборудования, необходимого для завершения строительства реактора. Но «могли» и «хотели» – глаголы разные. Шарль де Голль отнюдь не был сторонником распространения ядерного оружия – и требовались определенные усилия для продвижения дела. И вот тогда для сохранения отношений с Францией израильтяне, у которых, если серьезно, был не такой уж богатый выбор средств, вынуждены были пойти на то, что разведывательные службы делают крайне редко: они «сожгли» свой разведывательный источник. 16 марта 1961 г. военный атташе посольства Израиля в Париже полковник Узи Наркисс узнал о подготовке очередного покушения на президента де Голля. Источником этой информации стал Клод Арно, иезуит и бывший полковник антинацистского Сопротивления. Принципиально важным в сообщении Арно было то, что для обострения антиалжирских настроений во Франции в попытке ликвидации планируется задействовать киллера-араба. Сам Клод Арно, как и его коллеги, придерживавшиеся правых взглядов; несомненно, он не одобрял вывод французских войск из Алжира, – но считал идею убийства президента совершенно неприемлемой. Возможно, передавая информацию «естественному врагу арабов», он надеялся на то, что поимка террориста скомпрометирует Алжир и отодвинет угрозу жизни харизматическому лидеру «Свободной Франции», и этого ему было вполне достаточно. Узи Наркисс немедленно направил шифровку с этой информацией и собственным мнением в министерство обороны в Тель-Авив, где анализом подобных сообщений занимался «Аман». Сам Наркисс считал, что теракт можно сорвать силами израильских спецслужб; Харел вспоминает, что Шимон Перес и начальник штаба генерал Цви Зур были согласны с Наркиссом и полагали, что об этом даже не следует информировать де Голля. Но сам Харел настаивал на том, чтобы сообщить французам эту информацию. Бен-Гурион поддержал его – и через две недели де Голлю сообщили о заговоре; президент, естественно, принял оказавшиеся вполне достаточными меры безопасности, но одновременно решительно потребовал от израильтян раскрыть ему источник этой информации, – что и было сделано. Французы арестовали Клода Арно и подвергли его допросу, – но не получили никаких доказательств, и его пришлось отпустить. Арно, естественно, сразу понял, откуда прошла информация и обозлился на «Аман»; так израильтяне потеряли ценный источник (возможно, что и не один). Но это была ещё в сущности совсем небольшая цена, которую надо было заплатить. Тайные отношения между двумя странами были гораздо важнее.