Текст книги "Вокзал мечты"

Автор книги: Юрий Башмет

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

«Юрочка, вы им очень нужны»

Это было тяжелое время. Дал себе слово, что никогда больше никакого собственного ансамбля создавать не буду. Хватит с меня. Достаточно быть солистом, альтистом – огромный репертуар, много новых произведений и никакой ответственности перед другими людьми!

Так жил дня три-четыре. Затем встретился с Ниной Львовной Дорлиак (она меня обожала, я ее тоже любил очень. В каком-то смысле она была мне как вторая мама), и она сказала: "Юрочка, вы знаете, сколько у нас талантливой молодежи, сколько талантливых студентов, молодых музыкантов. Сейчас тяжелое время, вы им очень нужны! По-моему, надо создать новый камерный оркестр".

Я ее послушался и очень благодарен за этот совет.

Через месяц после "развода" мы с моим учеником Ромой Балашовым, теперь он директор коллектива, начали составлять список, искать среди студентов лучших.

Еще один список, от администрации консерватории, подготовила декан Татьяна Алексеевна Гайдамович. Наконец, был еще третий список, который для меня готовили по секрету. 75 процентов совпало. По всем трем спискам.

Так был собран оркестр. Концертмейстера не было. Я сразу объявил, что мы уже в процессе решим, кто будет первой скрипкой, кто первым альтом, кто первой виолончелью. И действительно, довольно долго придерживались этого правила, потому что я хотел, чтобы, например, пятый скрипач играл с такой же активностью, как играет первый. Но это утопия, есть свои законы – пятый не может так играть, ничего из этого не получится. И тем не менее уметь лидировать он должен. В этом была идея.

Незабываемый первый день. Когда я вошел в зал и встал за пульт, они вдруг все, как один, синхронно встали, ну просто как в армии. Я был потрясен и смог только произнести: "Ну что, мне тогда сесть, что ли?" И вот один из самых ответственных первых концертов в Париже в зале Плейель. Серия называлась "Prestige de la music". Абонемент состоял из шести концертов, и один из них был мой с "Солистами Москвы", запланированный в свое время, естественно, со старым составом. В это время еще шло и судебное разбирательство – за кем остается имя…

Меня поддержал мой ближайший друг Виктор Третьяков. Мы с ним должны были исполнять с молодыми солистами Концертную симфонию Моцарта. Буквально в последние три минуты куда-то исчезли ноты альтовой партии. Ноты, мои ноты исчезли! Я, конечно, знаю наизусть это произведение, но психологически это был шок. Кто-то решил, что это диверсия со стороны прежнего коллектива. Я так не думаю, однако ведь еще на репетиции ноты были, а на концерте их нет… Времени не остается купить или позвонить кому-то, чтобы привезли. Нашли партитуру, но в ней партия альта выписана в другой тональности. Мало того, она очень толстая, а значит, по ней невозможно играть – нет времени переворачивать страницы. Катастрофа! Все говорят, что я был абсолютно зеленого цвета. А Виктор Викторович от ужаса малинового. Он страшно за меня переживал. А можете себе представить, как чувствовал себя каждый из моих юных коллег.

Хотите знать, сколько из того объединенного списка осталось сегодня? Почти все. Несмотря на все сложности и даже драмы. Если кто уходил, то по личным мотивам. Как правило, из-за женщин. Из-за жены, например, которая заявляла: "Не поедешь со мной во Францию – разведемся". А он ее очень любил и выбрал семью. Бывает… Но у него не хватило духу предупредить нас, как принято, хотя бы за два месяца, чтобы мы успели подготовить и ввести замену.

Я вспоминаю первый концерт уже без него. Все ужасно нервничали на сцене…

Потом была еще одна утрата. Хороший парень уезжал в Америку (по тем же причинам) и плакал. И мы вместе с ним рыдали. Не хотел он уходить, никак не хотел. А мы держать его не имели права. И переживали. Что делать – это жизнь. Только не подумайте, что я, как старый моряк, не терплю женщин на борту. Раньше какие-то похожие неписаные правила были. Ни в "Виртуозах Москвы", ни в старом составе "Солистов Москвы", который потом был переименован в "Солистов Монпелье", – нигде не было женщин.

Витя Третьяков говорил мне тогда:

– Почему у тебя нет ни одной женщины в оркестре?

– Так сложилось. Потому что мы их любим и жалеем. Поездки. Чемоданы…

– Тут ты не прав, звук другой. Теплее звук становится в оркестре.

Первой в "Солистах Москвы" появилась изумительная Ниночка Мачарадзе. Моя любимая ученица – ЦМШ, потом консерватория, аспирантура – со мной всю жизнь. Ниночка довольно долго была единственной девушкой в ансамбле. Потом пришли и другие. А сегодня даже первая скрипка, наш лидер, – талантливая скрипачка, очаровательная Елена Ревич. Она с детства одержима музыкой и скрипкой. Ее яркая эмоциональная игра вносит особый колорит в звучании оркестра.

Есть такое выражение: человек рождается для любви. Я могу сказать, что люблю каждого в ансамбле. И при словах – "Солисты Москвы" – передо мной возникает не ансамбль, а лица. Каждое в отдельности и все вместе.

Мы никогда не говорим между собой громких слов о счастье совместного музицирования, просто обсуждаем удачи и неудачи. Но есть внутри нас счастливое ощущение факта рождения совместной творческой идеи и цели. Цель – это любовь. А вдохновение на сцене равно предчувствию любви.

Довольно часто, особенно в последнее время, в связи с 10-летием ансамбля, меня спрашивают: в чем, собственно, секрет "Солистов Москвы", что нового я им дал? Всякий раз я в затруднении. Искренне. Без кокетства. И всякий раз отвечаю примерно так: не надо забывать о самом главном. Эти музыканты – выпускники лучшей школы в мире, Московской консерватории. Все они прекрасно обучены и талантливы. Они мне дали молодость. А я… В общем, думаю, дал им успех. Они поняли, что такое радость творчества, да еще подкрепленная восторгами публики – российской, японской, американской, французской, итальянской. Я иногда слушаю, как они играют без меня, в ансамбле или соло, – и радуюсь…

Словом, мы живы и процветаем. У нас постоянно расширяется репертуар и география наших гастролей. Самое главное – не только появиться наконец там, где не был, в каком-нибудь мировом культурном центре. Главное, чтобы потом тебя умоляли приехать снова.

Из гастрольных впечатлений

Принцесса Диана

Все произошло неожиданно. 1988 год. Я репетировал с оркестром в филармонии, когда за мной приехал мой администратор Игорь Чистяков с фраком и альтом. И сказал, что я должен срочно лететь в Лондон. Я удивился. Оказалось, что мой английский менеджер Ван Валсум решил организовать концерт памяти жертв землетрясения в Армении, которое произошло несколькими днями раньше. Менеджеры Англии объединились в связи с этой акцией, он стал президентом ассоциации, и в один день все было решено. Пригласили Ростроповича и множество интересных музыкантов.

Я играл вторую часть "Концертанте" Моцарта с талантливым китайским скрипачом – Чо Лианг Линем. Концерт транслировали по телевидению и параллельно показывали интервью знаменитых музыкантов масштаба Айзека Стерна и Клаудио Аббадо. Тут же собирались средства от концерта, продажи дисков и пожертвования.

Патронировали концерт принц Чарльз и принцесса Диана. После концерта состоялся прием, народу – уйма! Мы со Славой появились в зале, когда уже шел банкет, и, конечно, хорошо его отметили. Как известно, двоих на бутылку водки мало, и третьим был у нас… принц Чарльз. Слава уже был с ним дружен и даже дал ему несколько уроков на виолончели, а я лично общался первый раз. Принцессы не было. Пили-кутили довольно много. Потом вдруг появился наш посол Замятин. Он очень образованный человек, профессионал, настоящий дипломат. Тогда редко были на этих местах такие люди – больше выдвиженцы по линии партии. А он говорил на многих языках, имел прекрасные манеры. И вот он стоит, и весь дипкорпус – помощники, атташе, их жены. Все стоят рядком, и Замятин вдруг обращается к Славе (а Слава еще был опальным, но уже вроде бы наметился небольшой просвет):

– Мстислав Леопольдович, спасибо, что вы приехали.

На что Слава повернулся к Гале, стоявшей неподалеку, и сказал:

– По-моему, он офигел. Это он приехал, а я играл.

Посол отреагировал феноменально. Просто никак. На лице ничего не отразилось, он продолжал смотреть доброжелательно, а члены дипкорпуса опустили головы.

Тут вдруг кто-то подошел ко мне и шепнул, что сейчас придет принцесса и имей в виду: когда будут тебя ей представлять, не целуй руку – это не положено по этикету. Я удивился: с детства думал, что как раз нужны всякие реверансы, как в сказках перед королями и принцессами.

И тут появился, весь красный, мой менеджер под руку с принцессой Дианой, и минут пять они двигались в моем направлении, останавливаясь и разговаривая с другими артистами. Когда они наконец оказались совсем близко от меня, я совершенно обомлел: у нее была какая-то аура невероятная. Нельзя сказать, что Диана была первой красавицей мира, но то, что это была фантастическая женщина, – безусловно. Она излучала силу и свет. И я, что нечасто со мной бывает, почувствовал себя скованно. Принцесса поздравила меня и поблагодарила за участие в концерте.

Я стою как вкопанный и смотрю на нее. Молча. Пауза. Она видит, что я никак не реагирую, смотрю на нее как остолоп, и добавляет:

– Когда вы играли соло, я особенно сильно почувствовала всю трагедию несчастных пострадавших и их близких, и я плакала, вы тронули мою душу. Большое вам спасибо.

Тут я осмелился и произнес:

– Благодарю, Ваше высочество, Вы очень добры, и коль скоро я удостоился такого исключительного внимания, могу попросить Вас еще об одном исключении?

Она чуть-чуть покраснела и выжидательно посмотрела на меня.

– Разрешите мне поцеловать Вашу руку.

Принцесса отвечает:

– Of course, – и протягивает руку.

Скандал. Все фоторепортеры, все, кто там были, тут же стали щелкать, щелкать, щелкать. Потом я пытался достать эти фотографии, но они, видимо, были уничтожены спецслужбами. Думал, когда-нибудь дети покажут внукам. Жаль, не придется.

Через несколько лет после этой встречи я был назначен президентом конкурса альтистов имени сэра Лайонела Тертиса – это не должность, а своего рода титул, навсегда данный королевской семьей. Я так понимаю, что здесь не обошлось без участия принцессы Дианы. Я бывал в Лондоне несколько раз, оказывался на приемах, где была и она, но не хотел казаться назойливым и сам к ней не подходил. Иногда мы встречались взглядами, и легкий кивок с ее стороны означал, что она меня помнит…

Испания, Канары, Квартет Бородина

Эту историю нужно начать издалека. С Мити Шебалина, моего замечательного друга и альтиста из Квартета Бородина.

Именно с Митей мы отпраздновали мое первое лауреатство после конкурса в Будапеште. Пошли в ресторан Союза композиторов. Денег с собой не было, но у него имелся там "кредит". Мы сидели, праздновали, и всем, кто входил, он говорил:

– Это лучший альтист. В соло лучше, чем я, а в квартете я пока еще лучше.

Мы праздновали по-настоящему. Потом он заставил меня сесть в жутко пьяном виде за руль его вишневого "мерседеса", у которого была сломана коробка передач и ручка застряла на второй скорости. То, что я приехал куда надо, на Малую Зосимовскую, – это просто чудо. Митя буквально на руках втащил меня в дом и бросил в постель. Вот так я отпраздновал первую премию.

Там, в ресторане, я познакомился с очень интересными людьми: композиторами Микаэлом Таривердиевым и Кареном Хачатуряном. Потом Митя пригласил меня на дачу, и я впервые побывал на Николиной Горе.

А потом Митя стал невыездным. Для того чтобы отбить его, у квартета появилась идея – ни в коем случае не останавливать гастрольный ход, ведь, если весь квартет "положат под сукно", "высвобождать" Митю станет еще сложнее. В общем, нужен был кто-то, кто мог бы заменить его. К счастью, у меня было тогда свободное время, и, когда предложили мне, я сказал, что мысль интересная, но надо всем вместе встретиться и все обсудить. И главное – чтоб я услышал об этом от самого Мити.

Когда я пришел в филармонию, было три члена квартета, не было лишь Мити. Они подтвердили, что Митя "за" и сам скажет мне об этом. Я согласился.

– Для меня это большая честь – играть с вами. Но нам придется порепетировать, потому что я эти произведения не играл.

Программа была очень маленькая, но сложная – Пятнадцатый квартет Бетховена и Пятнадцатый квартет Шостаковича. Всего – шесть концертов.

Митя передал мне на Николиной Горе ноты, свою партию. Я его переспросил:

– Митя, ты правда тоже видишь в этом смысл? Ты согласен?

Он ответил – да, но слеза была.

Я-то твердо знал: это лишь эпизод, по многим причинам – и человеческим, и профессиональным, я не собираюсь играть в квартете, даже если это Квартет Бородина. У меня была абсолютно ясная установка – сольная деятельность, и все.

Гастроли на Канарах принесли мне огромную пользу и массу удовольствия, прошли замечательно. А потом был прощальный ужин. Мы сидели в прекрасном ресторане с большими окнами-витринами, с аквариумом, где живет двухметровая черепаха Маша, ей двести лет. Постучишь в окно, она станцует перед тобой. Ресторан был ниже уровня моря. Одно окно выходило прямо в море, другое – в аквариум, и всякие чудища проплывали в пяти сантиметрах. На рояле играл сухой, педантичный, отменно стильный англичанин с бабочкой. Пианист высочайшего класса. Людей много, потрясающая еда. Он играл, а мы пили. В конце концов, когда уже хорошо выпили, Валя Берлинский мне говорит:

– Слушай, он же "Катюшу" играет, он уже понял, что мы русские, а не слабо тебе сыграть?

– Вряд ли я смогу сейчас что-то извлечь из этого инструмента.

– Ну давай, давай!

Я подошел к англичанину и подыграл ему сверху правой рукой. Он интеллигентно так встал и показал мне на стул: мол, хотите – пожалуйста. Я сел, стал наигрывать. Спросил – откуда он? Из Англии. Думаю, надо что-нибудь английское, он же играл "Катюшу" и "Подмосковные вечера". "Битлз" пусть будут, и сыграл "Yesterday". Сорвал аплодисменты публики, поиграл еще минут десять, и тут подходит хозяин, толстый такой дядя, и говорит:

– Беру тебя на работу.

Я отвечаю:

– Не могу. Занят.

– Ты не понял, я беру тебя на работу, ты лучше его играешь.

Тот побледнел. Я говорю:

– Да нет, я не могу, я правда занят. Предложение ваше принять не могу.

– Ты не понимаешь, я тебе буду платить в два раза больше.

Пианист уже совсем побелел. Когда я снова отказался, хозяин говорит ему:

– Ты не имел права давать инструмент другому, и я вычту из твоей зарплаты это время, которое ты не играл.

Тут уж я по-мальчишески выступил:

– Хорошо, но музыка была, и зал был доволен, деньги все равно нужно платить, заплатите их мне, а я отдам их пианисту.

Тот стал совсем сизого цвета, начал что-то кричать, в это время подошла принимающая нас девушка. Оказалось, она была дочерью "электрического короля" на этом острове и сказала что-то типа:

– Мужик, мы завтра электричество тебе выключим.

В общем, он потом извинялся, и все кончилось благополучно.

Играть с "бородинцами" было, конечно, интересно, но оставаться с ними и дальше я не собирался. Ведь я их всего лишь выручил. А на верхах посчитали так: квартет в порядке, ездит на гастроли, есть альтист. Проблема снята. Так решили все, включая и первого замминистра по фамилии Барабаш. Тогда мне пришлось подключить Нину Львовну Дорлиак, которая на приеме у Барабаша сказала, что Юрочка спасал Квартет Бородина, он – солист и никогда не будет работать в квартете, занимайтесь Шебалиным. После чего Митя был "открыт" и квартет ездил дальше своим прежним составом.

Дорога в Японию

Первый заместитель директора Госконцерта Иван Иванович Елисеев (умнейший человек, бывший генерал-полковник КГБ, он отвечал за внешние связи артистов) уговаривал меня ехать на гастроли с «Виртуозами Москвы» в Германию. Разговор был один на один. Он уламывал меня ехать, а я принципиально отказывался, пытался объяснить, что не вижу себя работающим в оркестре. Я вижу себя солистом. Он долго слушал и словно не понимал. Он был одноглазый и всегда разговаривал, не глядя в лицо собеседнику. Наконец вдруг резко поднимает свой единственный глаз и говорит:

– А скажи мне откровенно, как мужик мужику, что, для тебя не престижно поехать на гастроли с "Виртуозами Москвы"?

Я только выразительно посмотрел и сказал:

– Иван Иванович, вот если бы ваша жена переспала с Брежневым, престижно было бы?

Пауза… А потом:

– Ну ладно. Я тебя лично прошу – поезжай, а я тебе это отработаю. По сольной линии в Госконцерте.

Я, окрыленный, ушел из Госконцерта и поехал на эти гастроли в Германию. Там, в Мюнхене, встретился с Гидоном Кремером, уже эмигрантом, и мы с ним всю ночь проговорили у него дома, в гостиницу пришел только под утро. Тут так и напрашивается сказать: стукачи, мол, не дремали, но, к счастью, все было ровно наоборот.

Когда я вернулся от Гидона, стукач, который ездил с нами, просто спал в кресле в фойе отеля. Самое смешное было дальше: поскольку я-то всю ночь не спал, то, не собрав вещи, свалился в постель; думал – посплю полчаса, а потом соберусь и поеду. Но меня не смогли разбудить по телефону. Естественно, первая реакция – сбежал! Автобус стоит, прославленные "Виртуозы", Володя Спиваков, сопровождающие – Елисеев, Андриянко, еще два человека – все сидят в автобусе и видят, что только одного нет – меня. Звонят – не отвечаю. Нашли Мунтяна. Он сказал:

– Да спит, наверное, разбудите его.

Тут же появилось несколько человек, которые хотели оказаться первыми. Побежали наверх вместе с портье, который взял запасной ключ. И когда они открыли дверь и вошли, то увидели, что я сплю, уткнувшись ухом в орущее радио. Портье подумал, что я умер… Меня разбудили, собрали… Когда я вошел в автобус, все злились. С одной стороны – не сбежал, с другой – жуткое разочарование и наказать не за что. Вот так я выполнил просьбу Елисеева, а дальше было все совсем неожиданно.

Прошло несколько месяцев. И – никакой отдачи. Я пришел в Госконцерт без приглашения, просто по каким-то своим делам. И вдруг мы сталкиваемся с Елисеевым. У него сидела японская делегация, и он просто вышел в коридор. Увидел меня:

– О, гениально! Можешь ко мне зайти?

Я захожу, сидят три японца. Он им начинает говорить:

– Это наша молодая звезда, солист, мы очень его рекомендуем.

Это был единственный случай в моей жизни, когда Госконцерт что-то предлагал, обычно – наоборот: не пущал. Так вот, Елисеев этим японцам что-то говорит, они: "О-о-о! Солист!" – и что-то записывают. Полчаса все это длится. Наконец он говорит мне:

– Все. Ты свободен. В Японию поедешь.

Прошло несколько лет, никакой Японии, конечно, не было. Как-то я играю в Гранж-де-Миле (рядом с Туром, во Франции) с Рихтером. Туда же должны были приехать Олег Каган и Наташа Гутман, но их не выпустили. И мы, кроме официального, еще сыграли сольный концерт. После концерта ужинаем с Рихтером в китайском ресторане. Рядом сидят какие-то японцы, и вдруг один из них предлагает тост за открытие и говорит: "Больше всего я люблю неожиданные подарки. Несколько лет назад я был на переговорах у Елисеева, замдиректора Госконцерта, который активно впихивал нам, "Джапан артс", какого-то молодого музыканта. Естественно, все, что предлагает Госконцерт, не стоит внимания, поэтому мы для приличия согласились, но про себя решили, что никогда этого артиста приглашать не будем. Сегодня был концерт, после которого я понял, что был не прав, я прошу прощения и приглашаю вас, если вы еще согласны. Вы – наш артист, и я хочу поработать с вами".

После этого Япония для меня стала страной, где в творческом смысле для меня не существовало границ и барьеров.

«Ю-Ю-Юрий!»

Это был мой тринадцатый и первый в третьем тысячелетии мощный заезд в Японию. Он был весьма необычен, так как носил название «Фестиваль Юрия Башмета» и состоял из восьми концертов с «Солистами Москвы», трех – с симфоническими оркестрами и одним сольным – с моим постоянным партнером Мишей Мунтяном.

Эта страна покоряет каждый раз тем, что залы полны в любой провинции. И сами залы изумительны, потрясающая акустика. Там даже есть "Клуб любителей Юрия Башмета". Они постоянно шлют мне письма. Иногда очень смешные. Например, есть такая Теруми, которая ездит за мной по всей стране и приходит на концерты с цветами.

Благодаря любви ко мне как к артисту, она стала учить русский язык, а я – собирать ее записки из букетов. Там есть просто шедевры. Например: "Любимый Юра-сан! Меня волнует Ваша музька". Она пропустила одну палочку, и вместе "музыка" получилась "музька".

Но все это не главное. Эта тринадцатая поездка в Японию принесла мне два настоящих потрясения. Первое – концерт Лондонского симфонического оркестра. Дирижировал Ростропович. Я его очень люблю уже много лет, так сказать с детства. И был очень рад, что появилась такая возможность – послушать, как он управляет оркестром. Я с ним много выступаю в концертах, но оказаться в зале в качестве слушателя… Это была великая интерпретация русской музыки: сюиты из балета "Щелкунчик" Чайковского и Пятая симфония Шостаковича.

Зал стоя приветствовал присутствовавших там императора и императрицу. Мстислав Леопольдович тоже. А когда императрица встала и помахала залу рукой, я почему-то вспомнил наши брежневские времена. Помните: речь Брежнева, затем продолжительные аплодисменты, бурные овации.

И вот я увидел этот зал и подумал: надо же, оказывается, весь мир болен чем-то таким, ну и ладно. Я-то ее лично не знаю… А через пять дней брат императора посетил мой концерт. Мы с ним пообщались – он прекрасно говорит по-английски и очень веселый человек. Меня предупредили: единственное, чего не нужно делать, – протягивать ему руку, здороваться. Так по этикету. Но когда меня ввели в его комнату, первое, что он сделал, – протянул руку.

Мы мило побеседовали и расстались. Затем я получил официальное приглашение в императорский дворец с просьбой – приехать с инструментом. Я приехал рано утром, не выспался. Меня встретила какая-то приветливая женщина, усадила в приемной, угостила сигаретами, которые только во дворце можно получить. Невероятно ароматные какие-то сигареты. А затем вошла императрица. Ей, по-моему, сейчас 64 года, и я должен сказать, что совершенно влюбился в эту женщину. Она чрезвычайно обаятельна и остроумна. И эта встреча была моим вторым сильным потрясением на японской земле.

Потом был очень интересный обед, она рассказывала про каждое блюдо – что это такое. "Вот сейчас весна – появилось это. Теперь вот этот цветок. Его можно использовать так".

Все это она мне поясняла, показывала, а потом, после обеда, сказала:

– У меня к вам огромная просьба. Вы знаете, я играю на арфе и на рояле, и мне очень хочется сыграть с вами. Это для меня большая честь, и я буду очень вам благодарна. Можно я вас буду называть Ю-ю-юрий?

И я ей ответил:

– Теперь я буду просить всех своих знакомых, особенно женщин, произносить мое имя именно так.

Она улыбнулась:

– Я бы хотела исполнить "Лебедя" Сен-Санса.

Я (несколько растерянно):

– Но это ведь для виолончели, у меня нет нот.

– А я попросила сына, он ведь у меня альтист, и он мне передал ноты. Вот они.

И ставит ноты на пульт.

Мы начали играть, и я забыл, что передо мной императрица. Она замечательно играет на рояле. Затем мы сидели, пили чай, потом она подарила мне две книги. Одна семейная, с фотографиями: она сидит у рояля, младшая дочь подыгрывает ей, император играет на виолончели, сын на альте, а другая дочь – на арфе.

Императрица очень красивая, изысканная женщина. Она из простой, хоть и богатой семьи. Сначала народ не принял ее как возможную жену императора, и она долго отказывала ему. Все-таки император добился своего, они поженились. Сегодня народ ее обожает. Я вспомнил, как ее приветствовали на концерте Ростроповича, и подумал – да, я тогда ошибся. Конечно, это был не формальный прием, а проявление искреннего восхищения и любви к этой женщине.

«Второй – после Ванессы Мэй»

Японцы очень верные люди. У них очень высоки понятия чести и ответственности за свои поступки, и они неустанно стремятся к совершенству во всем. Их любимые композиторы – Моцарт и Чайковский. Эта музыка звучит в лифтах, в супермаркетах, в больших магазинах. И еще очень любят своего композитора Тору Такемицу, который, к сожалению, скончался недавно. Мы тоже знаем его музыку по некоторым фильмам Акиры Куросавы… и не знаем совсем.

Его музыка очень красочная, созерцательная, немного напоминает Дебюсси. Я с ним очень дружил. Тору начал писать для меня большой альтовый концерт и скончался неожиданно, так что я не получил от него этот подарок. К великому сожалению.

А еще мне показалось, что японцы любят русского человека, вообще Россию. Почему? Не знаю.

Про Японию я могу рассказывать бесконечно.

Вот, например, в прошлый свой приезд в магазине "Ямаха" приобрел электрическую скрипку. Как игрушку. Но так получилось, что скоро в Большом зале консерватории была премьера Концерта для альта моего друга, замечательного композитора Александра Чайковского. Все части этого сочинения написаны в разных стилях. Одна из частей сделана в стиле танго. Только мы встретились, я и говорю: "Слушай, я вот привез такую игрушку, а что, если попробовать эту часть сыграть на электроскрипке?!" Мы попробовали, и ему очень понравилось. Так это и было исполнено, а через месяц японцы из "Ямахи" сказали, что я второй человек в мире, который играет на их электрической скрипке этой модели… после Ванессы Мэй. Я не выдержал и спросил: "А почему вы альт такой не делаете?" Они меня послушались, сконструировали альт, и я его недавно привез.

Импровизация со Стингом

Однажды мне предложили принять участие в благотворительном концерте в Карнеги-холл. Предложение показалось очень привлекательным не потому, что концерт был посвящен защите лесов от кислотных дождей, а потому, что приглашал Стинг. Защитой лесов очень активно занимается его жена. Это была ее акция, но с его помощью.

Репетиции перед концертом (а в нем участвовали и Мадонна, и Элтон Джон, и Стиви Уандер) я не забуду никогда. Репетировали произведение Сен-Санса "Карнавал животных", в котором каждая пьеса связана с каким-нибудь животным, а Бобби Макферрен ужасно смешно их изображал.

Атмосфера была замечательная. Я уж не говорю о том, как там все было налажено, какая была аппаратура. Поневоле вспомнилось львовское гитарное прошлое и какими средствами мы обходились в свое время. А здесь… Микрофоны без проводов, две ударные группы по разным концам сцены, а игра трех духовиков, которые гвоздили невероятные аккорды прекрасного качества!

В общем, слюнки текли, захотелось вспомнить былое. Но я, конечно, не осмеливался взять гитару и что-то такое сыграть… Однажды я все-таки решился пошутить, подошел к Стингу и вставил ему в подбородок свой альт. Думал – пусть попытается извлечь хоть какой-нибудь звук. Он как-то смущенно улыбнулся, взял смычок, и – вдруг очень такой приличный звук появился, с вибрацией – я прямо поразился. В тот же вечер на концерте я понял, почему это удалось – исполняя какую-то песню, Стинг взял контрабас и прекрасно заиграл. Все стало на свои места.

Еще шоком для меня было появление одного из моих идолов – Стиви Уандера. Он завершал весь концерт. Его вывели, поскольку он слепой, усадили на стул, Уандер поднял руки и – взял первый аккорд. Гармония абсолютно чистая – это меня убило наповал. Одну ноту можно играть с закрытыми глазами, а вот аккорд прямо из пустоты, без подготовки!.. Я хорошо все видел – сидел в тридцати сантиметрах за его спиной. А потом был апофеоз концерта – когда все участники могли импровизировать и играть что-то во время заключительной песни… После концерта мы со Стингом еще пообщались, он подписал фотографии для моей дочки Ксюши.

Прошло время, и однажды я приехал в какой-то французский город играть с оркестром. Был вечер, я чувствовал себя очень уставшим. Когда вернулся в отель, мне вручили факс от Стинга. В нем была биография какого-то китайского музыканта, довольно обширная, и Стинг просил подписать письмо в его защиту, адресованное Клинтону, – китаец был политическим заключенным. Я мгновенно поставил свой автограф и также факсом отправил назад и лег спать, а утром, за завтраком, получил еще один факс – уже с благодарностью за скорый ответ и решение помочь.

Потом несколько месяцев я ничего о нем не слышал. И уже в другой стране получил письмо от этого китайца, который писал, что был невероятно счастлив, что такие люди за него вступились, что мы всегда должны быть вместе, помогать друг другу. В общем, очень теплое послание и в конце его приписка: "Кстати, в тот момент, когда письмо дошло до Клинтона, я уже месяц был на свободе". А далее следовало продолжение: "Мой бывший сосед по камере тоже музыкант, тоже сидит в тюрьме, теперь надо ему помогать…" Стинг потом и дальше занимался судьбой этого музыканта – подыскивал ему место жительства. У того было нехорошо с легкими, и, когда он находился в заключении, его состояние ухудшилось.

Следующий раз мы встретились во Флоренции. Оказывается, у Стинга в Тоскане дом и поместье, где он готовил новый альбом. А если он работает над новым альбомом, то не выступает и вообще не выходит из дома. Но тут увидел мои афиши и пришел на концерт. После концерта мы отправились ужинать к дирижеру Семену Бычкову: его жена – французская пианистка Мариэль Лебек, и у них замечательный дом во Флоренции. Там, естественно, были рояли, и после ужина Стинг попросил Мариэль сыграть начало его любимого произведения Шуберта… В результате по его просьбе она сыграла его более десяти раз!

Потом как-то естественным образом я и сам оказался у рояля. Я не стал уговаривать его спеть, но он, увидев, что я вполне могу ему саккомпанировать, запел одну из старых, известных песен группы "Procol Harum", которую я помнил и любил еще по своей львовской жизни. И все шло хорошо, пока я не забыл, что там есть какая-то средняя часть. Ведь столько лет прошло… Я извинялся, ведь для меня игра на рояле все-таки не главное дело… Но он все равно расстроился.

Айзек Стерн, Иегуди Менухин и другие гении

Первый раз я встретился с Айзеком Стерном в 1988 году в Париже, куда меня вывезли на благотворительный концерт в помощь жертвам землетрясения в Армении, который устраивал Шарль Азнавур. В Париж я прилетел поздно вечером, а утром меня разбудил сам Айзек Стерн, сказал по-русски, что ждет меня в таком-то номере, что рад меня увидеть, потому что много обо мне слышал. Я пришел к нему, он предложил кофе. Стерн был уже со скрипкой, мы начали играть «Пассакалию» Генделя. Через пять минут он остановился и спрашивает:

– Кто тебе ставил правую руку? Я такой еще не видел.