Текст книги "Республика самбо"

Автор книги: Юрий Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

2
ОПЯТЬ ПСИХОЛОГИЯ, БУДЬ ОНА НЕЛАДНА!

Понедельник как начался, так и пошел через пень колоду. Дежурный Женька проспал, и все проснулись без четверти девять, тут уж не до завтрака, успеть бы помыться. Во время занятий Корженевич сначала удивился, затем разозлился:

– Что вы, елы-палы, мухоморов объелись, что ли? Быстро встряхнитесь, иначе сегодня же устрою дополнительный урок! Самбисты кое-как подтянулись, но, когда началась борьба, они до того плохо боролись, что Глеб в сердцах плюнул и прекратил практические занятия. Кое-как отсидели они лекцию, но когда Корженевич раздраженно удалился, ни один не пошел на ГТО: ни Антон к штанге, ни Кирилл к беговой дорожке. Они лежали, и никто ничего не говорил. Сергей сказал наконец, ни к кому де обращаясь:

– Эхма, не завтракали, так хоть бы пообедать…

Женька, у которого болели руки и ноги, лежал, раскинувшись на траве, и молчал.

– А? Женька? – спросил Сергей.

– Отстань ты! – огрызнулся Женька.

– Что?!

– Что слышал!

Антон сел и посмотрел на него.

– Вот как? Ну, что ж, деточка мамина, нутряной демократ, как до дела, так в кусты? Ладно, я за тебя сготовлю. Отдыхай, наша радость, отдыхай.

Он встал и пошел к столовому сарайчику.

– Нехорошо, Женька, правда, нехорошо, – сказал Кирилл.

– Идите вы все, пристали! – крикнул Женька, вскочил, подбежал к удочкам, перебросил их через плечо, схватил банку с червями и бегом пустился к плотику.

– Куда ты, чудак? – закричал ему вслед Кирилл. – Сейчас не клюет, к обеду не успеешь наловить!

Женька на бегу только отмахнулся.

– Нрав он показал, а дела не сделал. Придется так: кинем жребий, кому за молоком идти, а остальные начистят побольше картошки, – сказал Антон.

Жребий пал на Сергея. Он спел трагическим голосом: «О жалкий жребий мой!» – и поплелся с ведром в руках в дальнюю дорогу. Примерно на полпути он догнал Подвысоцкого. Василий Ефремович выругал самбистов за неявку на урок.

– Разленились небось за вчерашний выходной! Передай, чтоб этот прогул был последним!

– Передам, Василий Ефремович, обязательно передам! – заверил Смородинцев. – А вы куда идете?

– Да мне доярки обещали продать молодой картошки, а то все каша да макароны, макароны да каша, надоело, понимаешь.

Сергею вдруг стало как-то неуютно, но он бодрым голосом сказал:

– Да, вам можно только позавидовать, Василий Ефремович, подумать только: молодая картошка! – и, помолчав, добавил: – Вы меня извините, я пойду быстрей, меня ребята ждут.

– Иди, иди! И чтоб больше не прогуливать!

Сергей прибавил шагу и за ближайшим поворотом побежал изо всех сил, куда девалась вялость! Запыхавшись, он подлетел к Полине:

– Душечка! Милая! Отпусти-ка меня побыстрей, там сзади Подвысоцкий идет, мне почему-то не хочется с ним тут встречаться!

– Ах прохвост! – Полина рассмеялась. – Вот уж по пословице: чует кошка, чье мясо съела!

– Чует, Поленька, чует! Наливай быстрей, роднуша!

Он встретился с Подвысоцким у входа на ферму, вежливо с ним попрощался и опять понесся что было духу, но успел еще, однако, расслышать гневно загремевший голос Василия Ефремовича. Домой он добрался, расплескав изрядную часть молока. В кастрюле уже варилась картошка. Женьки с рыбой не было. Его прождали до четырех, но голод не тетка, да и надежда на уху была уже потеряна, поели картошки с молоком. Женька прибрел без четверти пять с маленькой связкой рыбы, едва держась на ногах от усталости, и только успел выпить кружку молока, как явился Глеб.

Вечерний урок прошел немногим лучше утреннего. Глеб непрерывно ругался, раздражался и ушел за полчаса до срока.

– Где ж ты был? – спросил Кирилл Женьку. Пильщиков только рукой махнул.

– Пол-озера объездил, нигде не клюет.

– В общем, так, – сказал Кирилл после долгого молчания, нарушаемого лишь стуком ложек о миски, – надо опять комсомольское собрание. Такие отношения надо давить.

– Ну что ж, давай, – сказал Антон с неохотой, потому что приходилось говорить о Женьке, а тот все мог свести на личные счеты.

– Я долго говорить не буду, – Кирилл отставил миску. – Если пойдут ссоры и споры, тогда работать будет нельзя. А зачем мы сюда приехали? Надо спросить комсорга… – у Антона неприятно заныло сердце, – почему у них с Женькой начались такие плохие отношения. Как два волка живут. А теперь: Женька убежал ловить рыбу, когда она не клюет, а остальные должны были за него работать. Если ты нервная девочка, отпускай себе косы, тогда будем знать. Я предлагаю, чтобы завтра он дежурил снова.

Затем встал Женька.

– Я считаю, что Кирилл прав, но не во всем…

– Косы отпускать не нужно? – участливо догадался Сергей.

– Я, к примеру, обидел Антона, но потом подходил, вроде бы извинялся, а он корчит из себя персону великую…

– Во-первых, зачем сейчас грубишь? – спросил Кирилл. – Во-вторых, как это можно самому извинять себя?

– Так что ж мне, в доску перед ним расшибаться, что ли?

– Что же все-таки случилось? – спросил Валька. – И когда?

Женька глянул на него и замялся.

– Ничего особенного, – вмешался Антон. – В решении одной моральной проблемы разошлись. А в общем, конечно, Кирилл прав: надо это дело кончать.

– Ладно. Кто старое помянет, тому глаз вон, – подытожил Кирилл. – Айда спать. Смотри, Женька, завтра нас без еды не оставь.

– Ну, нет, теперь я в пять часов встану, не просплю!

– Спи спокойно, мне все равно в шесть вставать, я тебя разбужу.

ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ ВАЛЕНТИНА ЯРЫГИНА

«Развивать принципиальность.

На ужин миска ухи и шесть картошин. Неплохо.

В субботу видался с ней. Долго говорили об ускоренном экономическом развитии. Она утверждает, что развитие должно происходить гармонично: нельзя забывать о женщинах, которые хотят быть красивыми и нарядными. Обдумать.

Не знаю, кому больше удивляться: К. или А. Кирилл оторвал от своего живота клеща, а головку вытащить не смог. Антон сказал: беда, если энцефалитный, надо выжечь. Кирилл согласился. Антон на костре раскалил большой гвоздь и прижег им ранку. Кирилл все время молчал и зашипел, только когда залили дырку йодом. Мне стало плохо. Вывод: развивать силу воли.

Люди сложны. В решении какой моральной проблемы разошлись Женька с Антоном? Выяснить».

3
БОРЬБА С ИНФЛЯЦИЕЙ
МЕТАМОРФОЗА ВНЕШНЕГО ВРАГА
ЕСТЬ ВАЛЮТА! СТРАННОЕ И ТРЕВОЖНОЕ ИЗВЕСТИЕ

Урок начался, как обычно, в девять.

– Ну что, елы-палы, – спросил Глеб, – очнулись? Или опять, как вчера, будете? Я-то догадываюсь, картошки, видно, объелись. Мне Подвысоцкий жаловался, а я ему отвечаю: все правильно, пожинаете плоды своего либерализма, впредь с моими самбистами не зевайте, Василий Ефремович. Жить надо так: кто пострел, тот и съел. Верно я говорю?

– Так точно! – гаркнул Сергей и закаменел, уставившись немигающими глазами на Глеба. Корженевич лишь смерил Смородинцева прищуренным взглядом.

– Так точно, так точно, – процедил он, раздумывая о чем-то своем. – Ну ладно, ладненько. Берите тетрадки, запишем тему и учебные вопросы. Э-э-э, значит так: «Снятие часового» – записали? Дальше. Первое: «Снятие часового на посту при помощи оружия». Второе: «Снятие часового на посту без помощи оружия». Дальше – быстрей записывайте – третье: «Взятие языка из засады». Записали? Четвертое: «Приемы транспортировки пленного».

Занятие увлекло всех.

– Тут терпение нужно прямо звериное, – поучал Глеб. – Скажем, десять метров до часового, а ты ползешь полчаса или даже час, да так, чтобы ничего не хрустнуло, не треснуло. Попробуем.

Действительно, это было очень трудно, – прижимаясь к земле, ползти по-змеиному бесшумно, чтобы травинка не шелохнулась.

– Ну, теперь дальше. Прыжок должен быть рассчитан точно. Порепетируем…

Конечно, сначала получалось неважно.

– Ну ничего, ничего, отработаем, – утешил Корженевич перед уходом. – А что, елы-палы, если провести практическое занятие и «снять» кого-нибудь из пловцов? А? Подумайте… Я знаю, тут некоторые, хе-хе-хе, рады кого-нибудь из художественной гимнастики унести, но я не советую, не советую, хе-хе-хе, деканат, комсомольское собрание, проработка, выговор в личное дело, хе-хе-хе-хе. А впрочем, как хотите, как хотите…

После его ухода Антон объявил экстренное заседание совета министров.

– Выношу на обсуждение кабинета следующий вопрос первоочередной важности: медицина в питании предусматривает жиры, а мы пренебрегаем ее установками. Я предлагаю изыскать в бюджете сумму, необходимую для покупки полкило масла. А чтобы заполнить брешь…

– Избежав при этом инфляции, – Сергей с серьезным видом кивнул головой.

– Я полностью согласен с министром внешней торговли, коллегой Смородинцевым, и также считаю, что выпуск новой партии бумажных денег нам сейчас ни к чему, – продолжал Антон. – Так вот, чтобы избежать финансового краха, придется расширить международную торговлю. То есть я имею в виду выменять на рыбу и ягоды у пловцов и художественной гимнастики хлеб. Если мы с этим согласимся, то вечером Кирилл и Женька отправятся на рыбную ловлю, а мы все по дороге к пловцам сейчас наберем ягод и сменяем их перед занятиями.

Министры согласились с этим проектом после двух запросов, направленных в адрес премьер-министра.

Министр обороны. Не считает ли уважаемый премьер…

Министр внешней торговли. Глубокоуважаемый.

Министр обороны. Глубокоуважаемый премьер, что кабинет, командируя меня на столь ответственную операцию…

Министр внешней торговли. От успешного проведения которой зависит, может быть, все дальнейшее наше благосостояние и будущее теоретической физики…

Министр обороны. Совершенно верно, я благодарю коллегу министра, возглавляющего наши махинации по обману доверчивых туземцев, за верную формулировку, найденную им, что кабинет мог бы меня сегодня освободить от приготовления обеда и мытья посуды.

Премьер-министр. Ваше заявление не лишено оснований. Вероятно, министр по делам искусств любезно согласится подменить вас на несколько часов.

Министр обороны. Я удовлетворен ответом.

Министр по делам искусств. Хм, вообще-то говоря…

Министр внешней торговли. Как, по мнению премьер-министра, отнесется к нам Подвысоцкий после того, как мы перехватили у него молодую картошку и пропустили несколько тренировок?

Премьер-министр. Я полагаю, что, преподнеся ему определенную толику ягод и, самое главное, продемонстрировав перед ним феноменальные успехи в плавании, достигнутые министрами просвещения и внешней торговли, мы размягчим сердце упомянутого общественного и политического деятеля.

Министр внешней торговли. Я удовлетворен ответом.

После заседания совета министры отправились на плавание, захватив с собой большую кастрюлю для ягод.

Валентин остался дежурить. Он почистил рыбу и поставил ее вариться, а сам улегся под деревом и принялся перебирать свои англо-русские карточки. Он совершенно ушел в это занятие, когда густой протяжный рев послышался где-то совсем неподалеку. В сознании Вальки молнией мелькнуло воспоминание о чем-то неприятном, связанном с этим ревом. Ах, да! Гигантский бык Кирька мычал здесь и тогда, когда Володька-пастушонок забрался к ним в столовую. «Валентин поднял голову: мираж, что ли? Он опять увидел, как Володька шмыгнул в приоткрытую дверь столовой! И, как в самый первый раз, подобно хищному тигру, подкрался Валентин, и, подобно кроткому олененку, забился у него в руках Володька. Но мгновение – и Володька перестал трепыхаться, выпрямился и с большим достоинством посмотрел на насильника. Озадаченный этим, Валька на секунду выпустил его из рук, но тут же опять схватил, однако Володька не делал никаких попыток к бегству.

– Опять? – спросил Ярыгин, переводя дыхание.

– Пусти! – Володька выдернул у него руку.

Пораженный наглостью грабителя, Валька отпустил его, и Володька стал одергивать на себе рубаху. Только тут Валентин обратил внимание на разительную перемену, происшедшую во внешности пастушонка. Он был пострижен и, видимо, помыт, ибо волосы его стали вдвое светлей. Вместо грязного ватника с отовсюду торчащими клочьями ваты на нем была почти новая чистая рубаха, заправленная в брюки без заплат.

– Ну, что скажешь?

Володька шмыгнул носом, но это был в данном случае звук, выражающий независимость.

– Ну? – грозно повторил Валька.

– А вон, принес, – Володька кивнул в угол. Ярыгин глянул туда и разинул рот: на столе лежал большой кусок сала и пучок зеленого лука.

– Ты где взял? – только и смог спросить Валька.

– А на ферму привезли, я у тети Поли попросил будто для себя, а сам погнал Кирьку, дай, думаю, вам занесу. А то где вам взять? Девки на ферме говорят, что у вас денег не стало.

– Так… – протянул Валька. – Вот, значит, как.

– Ну, я пойду, прощевайте, – сказал Володька. Валька все еще не мог ничего сообразить.

– Слушай, кто это тебя так нарядил?

– А что? – насторожился Володька.

– Да ничего, красиво стало.

– А, – успокоился Володька, – это тетя Поля. Батька ее все уговаривает к нам перейти жить – заместо матки значит, а она говорит: кончай пить, тогда перейду, а сама, значит, мне уже рубаху достала и другое кое-что. Она душевная девка, тетя Поля-то, – завершил он, подражая кому-то.

– Ну, а батька что?

– Ладно, говорит, брошу, только переходи. Тетя Поля у нас всю избу прибрала. Приходите, теперь у нас чисто, – вежливо пригласил он. – Ну, я пойду, а то Кирька сбежит.

Он прошел мимо Валентина, который так и не решил, как следует поступать в таких обстоятельствах, и вскоре гулко протопал по мосткам.

– Кирька! Ах ты негодник! Ты куда залез? – услыхал Валька его звонкий голос.

– Хм, н-да… – подытожил Валентин, свои размышления.

А в это время самбисты уже вышли напрямик через лес к заповедному зеленому холму, сплошь усыпанному крупной черникой. Изредка попадалась и земляника. Вскоре кастрюля была почти полна. Солнечный свет, рассеянный зелеными кронами деревьев, мягко падал на их загоревшую кожу – темно-коричневую у Кирилла и бронзовую у остальных. Такие все разные, они чем-то неуловимо походили друг на друга. Похудевшие лица и крутой разворот плеч, легкая, неслышная походка и спокойный взгляд людей, уверенных в своей силе, и, кроме того, какое-то сходство в повадках и жестах, какое бывает у людей, которые живут вместе, – все это придавало что-то общее столь непохожим юношам.

Миновав бурелом и болотце, они вышли к озеру. На берегу сидели Подвысоцкий и несколько пловцов. Самбисты поздоровались, пловцы весело им ответили. Подвысоцкий что-то процедил сквозь зубы.

– Виноваты, Василий Ефремович, никак не могли за это время прийти на занятия, – сказал Антон. – Приносим повинную и угощаем всю честную компанию сладкой ягодой. – И поставил кастрюлю в середину круга.

– О, молодцы ребята! – обрадовались пловцы, запуская руки в кастрюлю и полными горстями отправляя ягоды в рот. – Простим их, Василий Ефремович!

– Говорил же мне Глеб, что наплачусь я с вами за свою доброту, – пробурчал Подвысоцкий, но ягоды своим вниманием удостоил.

– Э! Ребята, потише! – закричал Сергей. – Угощаться угощайтесь, да помните, что мы вам ягоду принесли менять на хлеб. Такса обычная: пятнадцать стаканов за буханку хлеба.

– Куда вам еще? – удивились пловцы.

– Как это «куда еще»? У нас ни крошки нет.

– Вчера машина ходила в Ряйселе, – сказал один из пловцов. – Взяли мы четыре громадные буханки: три на нас, одну на вас. Так Корженевич такой шум поднял! Что, говорит, пловцы? Половина из них девочки, а у меня, говорит, пять львов, и каждый может такую буханку в один присест съесть, и взял для вас две буханки.

– Хм, странно. Он сегодня был у нас и ни словом про хлеб не обмолвился…

– Наверно, вечером принесет! – сказал Кирилл. – Ведь он видел, что мы без хлеба едим.

Когда начался урок, Сергей и Кирилл, добросовестно работая руками и ногами, проплыли на глазах у всех добрые сто метров. Пловцы бурно выразили свой восторг, у Василия Ефремовича весело заблестели глаза.

– Ну и разбойники, одно слово – разбойники. Что вытворяют, а? И хотел бы злиться, да не могу. Ну ладно, Пильщиков, иди сюда, получай: деньги на твое имя пришли.

После секундного оцепенения раздалось такое громкое троекратное «ура!», что пловцы позажимали уши. Трубя и распевая, самбисты торжественно промаршировали вокруг Подвысоцкого вслед за Женькой, который размахивал тремя красными бумажками.

– Ну, водяные, забирайте себе все ягоды, – великодушно разрешил Антон. – Теперь-то мы заживем как короли.

– А вас, Василий Ефремович, – любезно добавил Сергей, – мы приглашаем на молодую картошку. Эх, хороша она, стерва, да если еще маслица добавить да укропчику сверху покрошить!

Подвысоцкий оторопело глянул на нахала, хотел что-то сказать, вдохнул воздух, но раздраженно махнул рукой и отвернулся. Сергей за его спиной так точно передразнил его, что все прыснули. Василий Ефремович обернулся, но лицо Сергея было непроницаемо-доброжелательным. Тогда Подвысоцкий снова махнул рукой и рассмеялся.

4
ЭКСТРЕННОЕ ЧРЕЗВЫЧАЙНОЕ ЗАСЕДАНИЕ
«ЗЛО НАДО ИСКОРЕНЯТЬ!»
ПОХИЩЕНИЕ ПОХИТИТЕЛЯ

По дороге домой самбисты галдели, словно стая растревоженных галок. Получение колоссального богатства в тридцать рублей ликвидировало финансовый кризис и открывало сладкую перспективу сытой жизни. Но, с другой стороны, всех беспокоил и возмущал поступок Корженевича.

– Когда он придет, сразу надо будет его спросить, зачем он это сделал, – кипятился Женька.

– А телку что? И сам не изменится, и хлеб не отдаст, – возразил Сергей. – Семь с полтиной помните?

– Так что же – смолчать? Ты, дескать, твори подлости, а мы будем скромно улыбаться?

– У нас на Балтийском, – сказал Антон, – на такую «заначку» очень просто ответили бы…

– Вот и давайте ответим по-рабоче-крестьянски! – подхватил Сергей.

– Тут другое дело. Надо все обдумать, иначе отношения так испортим, что вся наша учеба полетит вверх тормашками.

– «Отношения испортим!» – гнусаво передразнил Женька. – А он пусть творит что хочет?

– Дурак ты, Женька! – ответил Антон. – Если для дела надо, можно и не портить отношения. Хорошее учение стоит буханки хлеба. Да я не о том. – И он задумался.

– Подвысоцкому пожаловаться, – предложил Кирилл.

– Да, как раз! – Женька захохотал. – Он скажет: ваш хлеб пошел мою картошку искать.

– А что, если… – начал Антон.

– Все-таки пожаловаться? – подхватил иронически Женька.

– А что, если, – медленно повторил Антон, – провести на Глебе практическое занятие на тему «снятие часового», которое он нам предлагал? И в итоге отобрать хлеб!

Все замолчали.

– Как, Женечка? – обратился Антон к Пильщикову.

– Да я… да… конечно… ну… в общем…

– Смотрите, смотрите, Женька-то наш, оказывается, берет уроки разговорного языка у Вальки, – съязвил Сергей.

– Нет, я не согласен! – решительно возразил Кирилл. – Мы, во-первых, комсомольцы, а во-вторых, он наш тренер. Это будет самоуправство.

– Что же, Инылькан, – сказал Антон, – ты молодец. Обдумать это дело надо, конечно, со всех сторон и тщательно.

События следовали за событиями со стремительностью кинематографа. Придя домой, самбисты увидали на столе толстый кусок присоленного сала, при виде которого каждый невольно сглотнул слюну.

– Это еще что?!

Радостно и смущенно улыбаясь, Валька сказал, что Володька-пастушонок принес им по собственной инициативе и бесплатно этот сгусток калорий в виде горячо рекомендуемых медициной жиров, о которых шла речь как раз на последнем заседании совета министров.

– Комментарии, как говорится, излишни! – воскликнул Сергей. – Солидарность неимущих и алчность богачей. Жизнь течет в соответствии с установками полного собрания сочинений писательницы Агнии Барто.

– Кончай зубоскалить, – сказал Антон. – Объявляю комсомольское собрание открытым. Ввиду особой ответственности решения, которое мы должны принять, прошу Инылькана вести протокол. На повестке дня один вопрос: о хлебе, незаконно похищенном преподавателем Корженевичем у самбистов. Записал? Присутствовали все сто процентов комсомольцев. Теперь прошу выступать по существу.

– Хм, а если он принесет хлеб? – осторожно спросил Валентин. – Выходит, зря тогда совещались?

– Не принесет, – уверенно возразил Сергей.

– Надо проучить! – воодушевился Женька. – Слушайте: имеем мы право проводить практические занятия? Имеем!

– Даже должны, – добавил Сергей.

– А как их лучше всего проводить? Ясно, на человеке, который для этого подготовлен. Значит, на Корженевиче. Это первое. Второе: а что хлеб мы отберем, так кто будет об этом знать? Не в интересах Глеба жаловаться, это факт. А мы тоже шуметь не будем, сжуем буханку потихоньку, и только.

– При чем тут «никто знать не будет»? – сказал Кирилл. – Надо, чтобы своя совесть была чистая.

– Кирилл, – проникновенно обратился к нему Сергей, – разве ты не знаешь, что комсомольцы всегда боролись за справедливость и выступали в защиту бедных?

– Бороться можно по-всякому, – твердо возразил Кирилл. – Все же Корженевич – наш преподаватель.

– Ну, вот что! – с неожиданной страстью вдруг произнес Антон. – Революцию не для того делали, чтобы мерзавцам тепло жилось! С подлостью нужно бороться всегда и везде. А мы слишком уж вежливыми и тихими стали, стесняемся подлецу прямо сказать, что он подлец, потому они до сих пор живут и процветают. Умирать буду – не прощу себе, что оробел перед Глебом, – как же, преподаватель! – когда он меня заставил уроки подписать, которых не было. Теперь – баста, научился! Зло надо искоренять повсюду, от кого бы оно ни шло!

– Ну, ты уж слишком! При чем здесь революция и все такое? – спросил Валька.

– А при том, что для того ее и совершили, чтобы волчьих отношений между людьми не было. Ясно? Все – товарищи. А Глеб твой хлеб присвоил. Он – товарищ? «Революция и все такое», – повторил Антон. – Ты думаешь, это в тысяча девятьсот семнадцатом году произошло, а к тебе никакого отношения не имеет? Имеет! Володька-пастушонок – вот кто будет настоящим человеком. Университетов не кончал, об истмате-диамате и не слыхивал, а когда увидел, что люди нуждаются больше него, сам пришел на помощь. Кстати, вот что! Я боюсь, как бы ему в конце концов папаша мозги своим нытьем не задурил. Надо Володьке доказать, что люди – настоящие, что они братья! Пусть в этом убеждении и развивается, понятно?

– Понятно, – несколько огорошенно ответил Валька.

– Мы ему на память оставим хороший подарок, – категорически предложил Антон. – И не дешевку какую-нибудь, а действительно вещь.

– Хм, да, а деньги?

– Деньги? А вот Женька получил сейчас тридцать рублей, так мы из них за двадцать пять школьную форму купим, – я видел, когда ездил в Ряйселе.

Лицо Валентина, как ясный экран, комически отобразило многокрасочную гамму чувств, связанных с известием о получении денег и тут же об их утрате…

– В общем, так, – сурово заключил Антон, – мы уже не дети и отвечаем за все вокруг. Подлость будем карать, а хороших людей поддерживать. А что без жратвы опять придется сидеть, так нам привычно.

– Я согласен с тобой, – сказал Кирилл. – И что Володьке мы форму купим, это очень хорошо. Но совсем неверно, что физическая сила – главный аргумент в борьбе с подлецами. А перевоспитание?

– А разве я так сказал: «только физическая сила»?

– Глеба ведь хочешь принудить. А он наш тренер.

– Ты согласен, что зло надо искоренять?

– С этим согласен.

– Тогда слушай. Истина всегда конкретна. Случаи все бывают разные. Если необходимо – надо жаловаться, если необходимо – убеждать, если необходимо – ругаться. А здесь – я имею в виду этот конкретный случай – надо применить насилие.

– Почему? – упрямо спросил Кирилл.

– А потому, что наказание будет сочетаться с учебой. А учиться – так учиться по-настоящему. Для этого мы сюда и приехали. Корженевич сам предложил нам провести практическое занятие. Так не девочек же умыкать! Если мы сумеем «снять» Корженевича, тогда, значит, по-настоящему научились работать, значит, не зря здесь время тратим. Вот это будет проверка! А не сумеем его «снять», грош цена нашей подготовке. Ну?

– Подожди. Дай подумать.

– Думай. А мы пока будем голосовать. Кто за насильственное изъятие хлеба? Пильщиков?

– «За». Руками и ногами. И форму купить.

– Смородинцев?

– Изъять! Беретик обязательно с блямбой.

– Ярыгин?

– Все это правильно, конечно…

– «За» или «против»?

– «За».

– Инылькан?

– «За». Только хорошенько потренироваться.

– Я тоже «за». Пиши в протокол: принято единогласно. Теперь обедать. Технические детали – позже.

Без четверти пять Ярыгин, смотревший на дорогу, крикнул:

– Корженевич идет!

– Что в руках?

– Ничего.

Самбисты кисло и в то же время многозначительно переглянулись: трижды рискованная, неприятная операция приблизилась вплотную и стала неотвратимой…

Урок прошел, как обычно. В конце его Глеб с охотой и удовольствием по просьбе Антона, ясно смотревшего на него, уточнил некоторые детали снятия часового и, снисходительно хохотнув, спросил:

– Так что же, проведем практическое занятие, а? И самим хорошо, и девушки довольны будут. А? Ха-ха-ха! А что это вы сегодня такие молчаливые? – уловил он нечто необычное в поведении своих подчиненных.

– Вот если бы у нас был хлебушек, тогда бы и веселились, – дерзко ответил ему Женька.

Глеб внимательно посмотрел на него, ничего не ответил и вскоре ушел.

Совет министров в совершенно секретном порядке тотчас же приступил к детальному обсуждению предстоящей кампании. Министр обороны выдвинул в качестве ее основы снятие из засады. Когда Глеб вечером выйдет из дому, тогда его и снять.

– А выйдет ли? – выразил сомнение министр по делам искусств.

– Обязательно выйдет, – сказал министр просвещения. – Он каждый вечер делает перед сном пробежку, три километра легким шагом. Я один раз с ним бегал.

– А где же он бегает?

– Сначала по той дороге, по которой мы первый раз шли, затем сворачивает в лес, а потом опять возвращается на дорогу тою же тропинкой.

– Здорово, – выразил удовлетворение премьер-министр. – Во сколько он бежит?

– Около десяти.

– Ясно. Еще три часа.

После ужина, почти не отдохнув, приступили к тренировке. Выбрали подходящую тропу. Каждый по очереди бегал за Корженевича, остальные пробовали себя на разных ролях. Через час вариант был отработан безупречно. Уже смеркалось, когда они выступили. В лесу было сыро и прохладно, черные деревья стояли неподвижно, загадочно темнели пни и камни. Самбисты двигались цепочкой. Валентин нес мешок и веревку. Кирилл тащил длинную жердину. На душе было тревожно. Каждому приходила в голову мысль: а может, оставить это дело? Но быстрые ноги легко несли их вперед. Вдруг недалеко от перекрестка, где тропа выходила на дорогу, Кирилл резко остановился и тихо, но уверенно сказал:

– Стой! Тише!

– Чего ты? – громко спросил Женька. – Далеко еще.

– Назад! – скомандовал Кирилл, вслушиваясь в темноту.

– Назад, ребята, – тихо повторил Антон. – Кирилл зря не скажет.

– Быстро с дороги и ложитесь! – приказал Кирилл.

Самбисты подчинились. Тишина.

– Что за шутки? – недоумевал Женька.

– Тсс. Слушай!

Через минуту все услыхали быстрые шаги. Мимо распластавшихся самбистов, чуть не задев их платьем, прошла девушка. Они узнали Полину. Еще мгновение – и она исчезла в темноте, скоро даже Кирилл перестал слышать ее шаги. Самбисты поднялись и пошли дальше, не сказав ни слова. Все с уважением поглядывали на Инылькана.

Через десять минут свернули с дороги на тропку.

– Здесь, – сказал Кирилл.

Расположились по обеим сторонам тропинки, стали ждать. Антон и Женя положили поперек нее веревку, концы которой держали в руках. Замерли. Побежали бесконечно долгие минуты. Лес жил своей жизнью. Где-то в стороне трещали сучья, кто-то ухал, шелестели вершины деревьев, по которым временами пробегал ветер. Никакой посторонний шум не примешивался к этим вековечным звукам.

– Может быть, зря ждем? – прошептал Валька.

– Терпение! Тишина! – также шепотом ответил Антон.

– Бежит! – вдруг произнес Кирилл, и сразу учащенно застучали все сердца.

– Внимание! – едва слышно сказал Антон.

Темная фигура громко и ритмично дышащего Корженевича быстро приближалась к ним. Все дальнейшее продолжалось считанные секунды. Веревка, как струна, натянулась над землей. Глеб споткнулся и, падая, успел сказать только: «О черт!» Тотчас же дюжие руки завернули его руки назад и мгновенно стянули их петлей. Сергей крепко зажал ему нос и, когда Глеб открыл рот для вдоха, с силой воткнул туда кляп. Одновременно Валька надел на голову Корженевича мешок, а Кирилл со всей своей железной силой стянул веревкой ноги пленника. Все происходило в абсолютном молчании. Глеб ничего не слышал и не мог ничего видеть. Все тело его бешено изгибалось и билось в попытках сбросить путы. К спине Глеба привязали жердину, подняли – так и понесли его лицом к земле. Он, вероятно, уже понял, что произошло и кто сыграл с ним такую шутку, и перестал извиваться. Какие мысли сменяли в его голове одна другую в этот момент, кто знает…

В полном безмолвии, по два человека с каждого конца несли самбисты на плечах прогибающуюся жердь с привязанным Глебом. Сергей шел впереди. Немного не доходя до Глебова дома, жердь поставили к дереву. Тихо подошли к дому. В комнате тускло горела керосиновая лампа. Около одного из окон стоял стол. За ним самбисты неожиданно увидели Тамару Касаткину – пловчиху. Будучи старше других студентов, она обычно держалась в стороне, глядя насмешливыми глазами пожившего человека на суетню и проделки буйной молодежи… Низко склонив голову, она медленными движениями, иногда задумываясь подолгу, зашивала куртку Глеба..

– Вот так композиция!..

Самбисты безмолвно переглянулись, энергично зажестикулировали. Затем, согласно кивнув, Антон и Женя подсадили Сергея в боковое окно, он бесшумной поступью, как призрак, проскользнул к шкафу за спиной у Тамары (бывая у Глеба, самбисты знали, где он хранит продукты) и тихонько потянул дверку. Ребята увидели, как Касаткина, может быть от скрипа дверцы, вскинулась, посмотрела по сторонам, но потом снова опустила голову и продолжала шить. Сергей, как тень, недвижно застыл в полумраке за ее спиной. Переждав минутку, он тихо взял непочатую буханку, положил на ее место полтинник, так же неслышно прошел назад и выпал на руки друзей.

Проходя мимо жерди с неподвижным Глебом, Антон сунул руку под мешок и выдернул у пленника изо рта кляп. Глеб молчал. Антон распустил узел на руках. Глеб не шевельнулся. Самбисты тихонько отошли по тропе и затем припустили что было духу домой.