Текст книги "Мужчина и Женщина"

Автор книги: Юрий Андреев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Андреев Юрий Андреевич
Мужчина и женщина

Юрий Андреевич Андреев

Мужчина и женщина

Путь человеческий – путь звездный.

Эпиграфы ко всей книге

Как царство средь царства стоит монастырь, Мирские соблазны вдали за оградой, Но как же в ограде – сирени кусты, Что дышат по веснам мирскою отрадой?

И как же от взоров не скрыли небес, Надземных и, значит, земнее земного, В которые стоит всмотреться тебе, И все человеческим выглядит снова.

И. Северянин. Земное небо

Летит над океаном толстый "Боинг". Движется в проходе меж креслами ослепительная стюардесса, везет каталку с яствами и напитками, раздает обеды и улыбается: – Плиз, сэр!.. Плиз, сэр!.. Обращается к нашему соотечественнику, который нахохлился на своем сидении: – Плиз, сэр! – Бабок нет! – отвечает он ей и отворачивается от соблазнительных бутылок и закусок.

Она удивилась, но улыбку с лица не убрала, а когда добралась до приборного отсека, то по инструкции довела до первого пилота, что на борту находится странный пассажир с непонятным языком и немотивированными поступками. Пилот незамедлительно связался с международным центром языковых диалектов, там включили на поиск все программы во всех компьютерах, долго искали, но все же ответ нашли. И тогда стюардесса опять отправилась со своими контейнерами между рядами и подошла к чудаку: – Плиз, сэр! – Господи! Я ж тебе понятно сказал: бабок нет! И тогда, ослепительно улыбаясь, она ответила, как научил ее всезнающий компьютер: – На халяву, сэр! На халяву!..

Совершенство же рождается только из взаимосвязи качеств, присущих каждому полу; если изучение мужского пола занимает прежде всего рассудок, а созерцание женского живо задевает чувства, то полное удовлетворение разуму приносит лишь сочетание обоих, то есть чистая сущность, свободная от всех различий пола, как достояние идей. Высшее единство предполагает всегда направленность в две противоположные стороны. Единство только тогда имеет ценность, когда его источник – изобилие, а не бедность... Итак, один пол совершенствуется в одном, другой в другом, и оба они, взаимно противодействуя, сообща способствуют удивительному единству природы, которое теснее всего связывает целое и одновременно позволяет отчетливее всего выделить отдельное... Силы двух полов пользуются равной свободой, так что их можно рассматривать как две благотворные стихии, из рук которых природа принимает свое высшее совершенство. Свое высокое назначение они оправдывают только тогда, когда их деятельность гармонично сливается воедино, а сердечная склонность, приближающая их друг к другу, называется любовью...

Выдержка из сочинения Вильгельма фон Гумбольдта "О различии между полами и его влиянии на органическую природу" (нач. XIX в.)

Виски серебрятся Ты с улыбкой меня обнимаешь Молодые вина горчат Лишь старое вино Достойно Абурадзуцу

Трепещут бедра Вздрагивает стан Сумерки вкрадчиво Входят друг в друга Сердце вот-вот разорвется

Над телом своим Теряешь последнюю власть Обуздать ли грозу Если молнию Хочет метнуть?

Дрожат полукружья Зеленых век Разливается ночь в облаках То, что не высказал я Сильнее того, что сказал

Из собрания эротических старояпонских танк Рубоко Шо (X в.)

ПРЕДУВЕДОМЛЕНИЕ ОТ АВТОРА

Нет числа письмам, которые приходили и приходят после того, как книга "Три кита здоровья" была опубликована сначала в журнале "Урал", а затем напечатана несколькими разными издательствами. Но большой отдельный поток, можно сказать, целый Гольфстрим, мощное – глубокое и широкое – непрерывное течение составляют письма, порожденные тем разделом "Трех китов", который был назван не без лукавства и горечи "Что такое есть любовь? Это чувство неземное, что волнует нашу кровь". О самых сокровенных вопросах интимной жизни я предпочел тогда отмолчаться, сославшись на то, что читательской аудиторией могу быть превратно понят и злонамеренно перетолкован.

Напор читательских писем – столь разных, столь искренних, столь требовательных и настойчивых! – ежедневно доказывает, что в этом предположении я заблуждался. Умен, как известно, не тот, кто не делает ошибок, но тот, кто способен их исправлять. Что ж, буду в этом отношении совершенствоваться, откорректирую свою недооценку общественного внимания к "чувству неземному" в его "земных" аспектах.

С другой стороны, хорошо, однако, что само время доказало необходимость изложения этой великой извечной темы в виде отдельной книги. Не как части, хоть и более пространной, чем прежде, в тексте "Трех китов здоровья" (ее присутствие там было необходимо для гармонического построения книги), но в качестве особой проблемы, выделяющейся среди других тем, задач и загадок нашего бытия. И не просто особой, но стержневой, вокруг которой вращаются, тяготея к ней, все остальные. Поэтому я и решил ввести в качестве одного из эпиграфов слова великого естествоиспытателя Гумбольдта (а мог представить и иных мыслителей из иных стран и эпох). И более того: такая категория, как любовь, оказывается центром не столько разномасштабных тем, сколько центром самого мироздания. Потому-то пристально, внимательно следует всмотреться во все, что к ней относится. И поэтому ее значимость побуждает нас видеть все, относящееся к ней, в таком-то именно масштабе: в ней нет мелочей, в конечном счете, все здесь соотносится с вселенским контекстом за тысячи лет. Так что, повторяю, справедливым оказалось посвятить теме "М-Ж" особую книгу.

И вот тут-то встал предо мной не вопрос, а вопросище: какой должна явиться эта книга, чтобы была от нее максимальная польза для людей (а без такового замаха зачем же и за дело браться)? Дело в том, что очень и очень много хороших, и философических, и практичных трудов типа "Мужчина и женщина" создано в подлунном мире за тысячи лет. Это и добросовестные энциклопедии, и наставления, отличающиеся техницизмом ("Двадцать... Тридцать две... Сто одна... Шестьсот девятнадцать... Три тысячи четыреста семнадцать поз любви"), и учебные пособия для молодой семьи по принципу "Делай так, не делай этак". В общем, их следует изучать с карандашом в руках, что, конечно же, полезно, ибо интеллект они обогащают. Но вот беда: душу они не волнуют, чувства наши не заставляют бурлить-клокотать и на наши сердца не воздействуют, ибо не через кровоточащие сердца создателей своих они были пропущены, а только через их разум.

И я подумал: а почему бы мне не отправиться вослед благородным предшественникам-просветителям, но прихватив с собою в отличие от них такие механизмы эмоционального общения с читателем, которые дарует нам только художественная литература в непосредственности своей?.. Короче говоря, я решил представить на общественный суд две достаточно типические в своем драматизме многострадальные и счастливые судьбы: Его и Ее. Людей этих, Ивана да Марью (либо Егора и Анастасию, либо Игоря и Елену и т.д.) я хорошо знаю (как достоверно знаю и людей, которые в "Трех китах здоровья" явились прототипами Анатолия Федоровича). Если же кто-либо усумнится в том, что мои герои осмелились поведать автору столь безмерно откровенные эпизоды и детали своей интимной жизни, то я буду готов неверующим показать (разумеется, сокрыв подписи) такие исповедальные читательские письма, перед которыми способна поблекнуть даже откровенность моих Ивана и Марьи (Антона и Иоганны, Александра и Ирины и т.д.)

"Пусть они сами говорят", – так подумал я о своих Александре и Ирине (Владимире и Лидии, Сергее и Галине и т.д.). Это не значит, однако, что я не буду вмешиваться в повествование. Авторские комментарии или дополнения нужны по целому ряду причин, ибо разнесение базы различных взглядов на один и тот же предмет позволяет увидеть его рельефней и объемней и определить, как в стереотрубе, подлинное расстояние до него.

Но и этих повествователей оказалось мало: поразмыслив, я безусловно понял, что в книге активную роль должен сыграть еще один персонаж: моя незабываемая Нина Андреевна Т. (или Нонна Самойловна В., или Адель Борисовна И. и т.д.) – заслуженный врач Республики, которая, будучи одинокой, уже в пенсионном возрасте, пошла по объявлению в мою семью экономкой исключительно ради общения. И, боже ж ты мой, чего только уникального и бесценного не услыхал я от этого великого врача-гинеколога с пятидесятилетним стажем и феерической судьбой! Воистину, это была Академия. И я попрошу Евгению Иосифовну К. (или Тамару Павловну П., или Ольгу Романовну Ч. и т.д.) в этой книге объяснять героям повествования то, чего из пособий узнать, пожалуй, нельзя, но что способно украсить и облегчить многосложную интимную жизнь мужчины и женщины (тут мне показались уместны эротические танки Рубоко Шо в качестве поэтического эпиграфа).

Вот такой квартет исполнителей задумал я предложить читателям, а уж какую пьесу эти музыканты сыграют, из скольких частей, в какой композиционной и тональной, последовательности – поживем-увидим.

Акцентирующим словосочетанием в анекдоте, который я привел в качестве эпиграфа, является связка "на халяву" (не знаю, переводима ли она на другие языки). К чему это я? К тому, что в силу системы нашего воспитания и образования мы тратим немалые усилия – и длительные года-десятилетия – на то, чтобы стать более-менее сносными профессионалами по своей специальности, на своей работе. И это прекрасно. Ужасно то, что практически во всех остальных сферах действительности мы вольно или невольно норовим проехаться – в течение всей жизни! – на халяву, то есть без каких-либо особых затрат энергии, денег и времени!.. Примеры? Да сколько угодно!

Как мы общаемся с окружающими? Да как бог на душу положит! Захотим приголубим, взбредет – пнем побольнее, не сдерживая ядовитого и крикливого своего языка, и пинаем-то чаще, чем голубим! А ведь общение – это могущественная, разветвленная система этики ("этикет" – от этого корня!), истоки которой уходят в древние, еще мифологические времена ("Чти отца своего, и продлятся дни твои" – когда, и где, и кем это было сказано?..). Когда одного стодвадцатилетнего пастуха-горца спросили, как и почему удалось ему до таких немалых лет сохранить крепость мышц и зоркость глаз, он ответил: "Да потому, что ни один баран за все это время не поднял на меня свой голос..." Господи милостивый, сколько баранов поднимает на нас голос в течение одного только дня и, подумаем по чести: да хоть чем-либо добрым выделяется наш собственный голос в этом дурном бараньем стаде?..

Много чудесных книг написал Д. Карнеги о том, как сохранить друзей и добиться успеха в жизни, но мне кажется, общей формулой для всех них является один-единственный пример (пересказываю его по памяти). Конечно, если водопроводчик напортачил, можно его вызвать и, чередуя в американском варианте "мать-перемать", искостерить в хлам и после этого выставить из кабинета с угрозой, дескать, в следующий раз по стене размажу, с сумой пойдешь и т.п. Выйдя после такой "беседы" от вас, он запорет следующую работу, сам сорвет свой психоз на встречных и поперечных, и все они тоже напортачат по делу и в свою очередь психически изуродуют встречных и поперечных. Но можно и по-другому: "Слушай, Джон, ведь я всегда держал тебя за мастера-золотые руки. Честное слово, не мог поверить, что ты нарезал на соединительной муфте не тот винтовой ход, из-за чего случилась протечка в семнадцатом цехе. Давай сделаем так: ты сам все исправишь без всякого шума, и на этом разговоры закончим. О'кей?.." И Джон, чтобы оправдать лестные слова о его репутации и доброе отношение к себе, из кожи вылезет, все исправит в злосчастной муфте, сам заштукатурит протечку и, уж будьте уверены, ни в этот раз, ни в остальные невротически не искусает никого из окружающих...

Спрашивается: а кто и где у нас учит нормам человеческого поведения? Может быть, по телевизору объясняют, что надо придержать за собой дверь в метрополитене, а не бить ею по лбу женщину, которая идет вслед за тобой с руками, занятыми поклажей для того, чтобы накормить такого же, как ты, героя? Может быть, в школе в сетке уроков имеется предмет "Основы человеческого поведения"? Может быть, вы хоть раз хоть где-нибудь слышали, что коллектив проводит собрание с подобной повесткой дня?.. Нет, так и катимся весь отпущенный нам срок на халяву, авось проскочим, авось поднесет жизнь нам лично дармовой стакашок доброго настроения, хотя мы ни копейки своих усилий не внесли в копилку доброго общественного настроения!..

А разве не на халяву норовим мы проскользнуть в такой удивительной сфере бытия, как собственное здоровье? Разве не тот же хищнический принцип: вложить поменьше, урвать побольше, – господствует и здесь? Впрочем, не буду на этом вопросе останавливаться сейчас: достаточно определенно я высказался об этом уже в "Трех китах здоровья". И все же, если можно понять дремучих старушек, которые по вековечной традиции травят больных детей куриным бульоном, то как простить вполне современных, начитанных, "поперек себя ширше" брюхатых коблов, готовых непрерывно жрать, простите, и пить все, что ни попадется, в расчете на неизбывную доброту и обходительность семьи и государства, которые будут впоследствии волочить на себе бремя их инсультов, параличей и выведенных наружу мочевых путей?.. Чистейшее на халяву – в масштабах жизни, хотя пьют и без конца гуляют они, конечно, "на свои".

А разве не на халяву живем мы там, где прежде всего и требуется максимум знаний, умения и непрестанного труда, – я имею в виду воспитание детей? У кошки, которая вылизывает своих котят и заботится о них первые два-три месяца, хоть навыки есть вековечные, но чем обладают те наши юные родители, которые росли не в многодетной семье и которым надлежит своих наследников вести мало не до призыва в армию или до свадебной фаты? Не буду распространяться об этой болезненной теме, задам лишь один вопрос: что стоит человечеству (и каждому из нас отдельно) та ситуация при которой практически каждый малыш изначально гениален, но уже через какой-то десяток лет почти любой из детей – хронически отстающий ученик, ленивый и нелюбознательный, заряженный программами многих будущих болезней? Это снижение КПД в тысячи и тысячи раз – чья вина? Да наша же! И тут хотели проехать "на халяву" – без особых хлопот и забот, а оборачивается сплошь да рядом это уже не бедками, а бедами и бедищами...

И вот сейчас возвращаюсь к теме данной книги, ибо уж здесь-то царит такой мрак невежества, такой неприкрытый цинизм в стремлении жить на халяву, что с этим положением вряд ли что-нибудь другое сравнится! Особую досаду порождает то, что удачный брак– именно то всемогущественнейшее средство, которое качественно меняет жизнь и мужчины и женщины, – как раз подавляющему большинству мужчин и женщин неведом! Иначе говоря, он способен перевести Их в категорию тех людей, которые способны познать максимально доступное человеку счастье, придать ему ту полноту человеческого бытия, о которой человек одинокий или несчастный в браке даже предположить не может, и вот жизнь проходит, а подобного наивысшего взлета, такого благорастворения в ином, сверхчеловеческом качестве так и не было. Но ведь это не просто не счастье, это – несчастье! С чем можно сравнить подобное несостоявшееся по своему максимуму бытие? С отсутствием зрения? Да нет, слепой, хоть и не имеет одного чудесного чувства, лишен все же частного чувства, но способен жить на оптимальном человеческом накале, и я таких замечательных счастливцев знаю. Нет, не реализовавший себя в любви – в семейной любви – человек так и уходит в небытие, не узнав и крохотной части тех возможностей, которые были в нем заложены. Не узнав и не познав их только потому, что в силу дикой и тупой традиции свою семейную жизнь он строил "на халяву". Точнее говоря, он не строил, а принес в свой дом нечто вроде шкафа или телевизора, установил раз и навсегда, на том свою миссию и счел завершенной. А на деле только туг она и должна начаться!..

Короче, для тех, кто хочет сэкономить свое время, сразу сообщаю: данная книга, пронизанная неприятием и даже ненавистью к халяве, будет повествованием о необходимой, всегда новой, всегда другой супружеской работе, требующей сил, времени, вдохновения для того, чтобы брак удался. Чтобы и сам человек становился все лучше, и чтобы другому человеку было с ним жить все лучше. Чтобы познал он то счастье, которого действительно достоин. Чтобы его жизнь была прожита с реализацией всех его потенциальных возможностей.

Конечно, если взять кусок угля-антрацита, то на его огне можно было бы вскипятить чайник воды. Однако если высвободить ту внутриатомную энергию, что заложена в этом же куске угля, то на ней заклокотала бы гигантская доменная печь! Но для этого потрудиться надо, высвободить ее надо! В "Трех китах здоровья" я неоднократно приговаривал: "Вольному воля, спасенному рай". Да, каждый – большой и самодостаточный, каждый может прожить как лично ему нравится: кто-то – на халяву, а кто – и в заслуженной радости.

Часть первая

ПРЕДИСТОРИЯ

ГОВОРИТ ЕГОР

КАК ПРОТИВ СВОЕГО ИЗНАЧАЛЬНОГО ЖЕЛАНИЯ Я МНОГО РАЗ ЖЕНИЛСЯ, НО, НАКОНЕЦ, ОБРЕЛ СВОЕ СЧАСТЬЕ И СТАЛ СЕКСУАЛЬНЫМ ГИГАНТОМ (Авторская редакция последней части заголовка: ...и как после пятидесяти лет в счастливом браке заметно возросла моя сексуальная потенция, хотя до этого у меня уже случались поводы усумниться в своих мужских возможностях)

Эпиграфы к главе

Идеал мужчины у незамужней девицы: чтобы был опытный и никого до нее не знал.

– Если бы ты поторопилась, – говорит муж, – мы не опоздали бы к поезду. – Если бы ты не торопился так, – отвечает жена, – нам не пришлось бы столь долго ждать следующий поезд.

"Выходя замуж, – писала одна из девушек, – я не собираюсь повторять ошибку моей мамы. Они с отцом совершенно не подходят друг к другу. Не понимаю, что их объединяет. Может быть, любовь?"

Из анкет, опубликованных журналом "Нью сосайетч".

Незамужняя девушка жадно спрашивает у подруги, вернувшейся из свадебной поездки:

– Расскажи о своей первой ночи! – Ладно, слушай. Так вот, на третью ночь... – Да нет, я о первой! – Я и говорю: а на третью ночь... – Да нет, я о первой! – Да будешь ты наконец слушать или нет? Я и говорю: а на третью ночь он отпустил меня пописать...

Сегодня ночью произошло то, о чем я не только ни разу ни от кого не слыхал, но даже и не читал ни в одном из пособий, которых немало перелистал я сам и которых много исподволь подсовывала мне мудрая Нина Терентьевна. И именно этот сегодняшний факт, в который раньше я никогда сам не поверил бы, побуждает меня обнародовать нелегкую, но в общем-то обычную историю своей жизни: чтобы поддержать приунывших мужиков, которые смирились с тем, что силы их пошли под горку. Короче говоря: сегодня ночью эрекция у меня, то есть крутое напряжение члена, длилась непрерывно четыре часа. В одиннадцать вечера мы легли и на сон грядущий славно наигрались. В конце концов через час она устала и сладко уснула на спине, а я в положении наперекрест сбоку с ее благословления ("Может, ты сам потешишься?") еще достаточно долго наслаждался ее прекрасным телом, пока сам не устал и не заснул прямо в ней. В провальном этом сне наши отношения все-таки продолжались: то Настя из глубины забвения легкими нежными пожатиями внутренних мышц посылала сигнал: "Я с тобой", то я в полном провале сознания изредка все же подкачивал ее. И только когда затекло до бесчувствия правое бедро, на котором я лежал, я очнулся и, поворачиваясь на другой бок, извлек из лона супруги свой член, все столь же напряженный, возбужденный до железного звона.

Я глянул на будильник: было три часа ночи. Прошло четыре часа! Она повернулась вослед, прижалась на мгновение грудью к моей спине, как бы послав привет, и продолжала каменно спать, а я, скажу прямо, заснул после этого открытия очень даже не сразу...

Как же "дошел я до жизни такой"?

Кто я вообще таков?

Родился пятьдесят четыре года тому назад в Ленинграде на Васильевском, там же окончил десятилетку, там же по суровому конкурсу поступил в Горный институт, откуда уже через год, со второго курса был призван в армию. Так получилось, что прямо из линейной части вскоре отправили меня учиться на Высшие курсы военных картографов, по окончании которых выпустили в свет лейтенантом со всеми возможными и невозможными секретными допусками и припусками. Служить ввиду острой нехватки кадров моей специализации оставили при Ленинградском военном округе, где я (не считая дальних и ближних командировок) и протрубил без малого тридцать лет. Сколько, где и каких карт я составил и под какими открытыми и закрытыми грифами их издал – одному Всевышнему известно. И думалось мне, что эта колея будет длиться до конца дней моих: полное армейское обеспечение, возможность на казенных коштах не заботиться о "прикиде", и что всегда будет выше головы работы – интересной, срочной, крайне необходимой для могущества моей великой державы.

За труды мои шли мне поощрения, зарплата, медали и даже три боевых ордена. Шли также очередные и внеочередные звания.

И вдруг – не буду говорить, хорошо это для всемирного человечества или плохо, потому что не моему уму-разуму понять этот вопрос – началась перестройка, а за ней – массовая демобилизация офицеров, а за ней конверсия и полное отсутствие заказов у моего -ведомства: капут! Опять-таки, не стану распространяться насчет глупости или целесообразности массового разгрома квалифицированнейших, даже уникальных кадров – от моего изложения ничего не изменится. Выдали мне три оклада на обустройство и – живи Егорий Победоносец, как знаешь-можешь: дальнейшее обеспечение – дело твоей собственной поворотливости. То есть после полной беззаботности испытал я переход к полной безработности. А жизнь-то уже, как я полагал, двинулась с горки, с ярмарки, к пенсии.

Теперь насчет других пунктов анкеты: еще в старших классах школы сошлись мы с моей однокласницей Томилой. Яркая была девушка, инициативная, везде хотела быть первой. Одним словом: "И жить торопится, и чувствовать спешит" – это было про нее сказано. Весьма неумело опробывали мы друг друга после бешеных ласк – семнадцати лет отроду. В институт поступили вместе, это еще больше сблизило нас, и когда взяли меня в армию, ни для кого не было секретом, что мы жених и невеста. Свадьбу сыграли, когда я кончал свои Курсы, а в двадцать два года отроду она уже принесла мне сына-первенца, и стали мы жить-поживать вчетвером в небольшой комнатке. Почему вчетвером? Да потому, что решили ни в коем случае окончания ею института не откладывать и взяли к себе молодую няньку-девчонку. Комната была петровской постройки, пять метров высоты, соорудили над входом второй этаж на высоте трех метров собственно говоря, нары. Там Зинка и спала над нами. Ясно, что надо было подрабатывать, и начальство разрешило мне вечерами работать у нас же в части тренером по дзюдо, а потом и карате и рукопашного боя, так как отмечались у меня немалые успехи в этих делах. Да заодно пришлось еще вечерние курсы тренеров при институте физкультуры имени Лесгафта заканчивать, да ведь еще и действующим спортсменом я был – то соревнования на выезде, то сборы окружные или даже всеармейские. Одним словом, плотная жизнь была. И веселая! Частенько в крошечной комнатке нашей на Съездовской линии собирались молодые парни и ребята, и пить почти не пили, но смех тогда взрывался все время.

Потом остепенились мы немного, стали дипломированными специалистами, получили две комнаты в трехкомнатной квартире. Что я могу сказать о Томиле? Сил в ней было много: и институт с отличием закончила, и в полевые экспедиции удачно ездила, и в аспирантуру была своей кафедрой рекомендована, и поступила в нее, и защитилась с успехом в определенное время, и в партию вступила еще в аспирантские годы. И еще хочу об ее активности сказать: она прямо, без обиняков, заявила мне, что обязательно хочет второго ребенка и что лучше всего, с бытовой точки зрения, рожать его летом. Жена хочет, значит, дело святое: в определенный ею для зачатия срок десять ночей подряд мы усердно, я сказал бы, по-деловому, зачинали своего второго и с задачей справились успешно – через девять месяцев Томила родила дочку. Проживали мы тогда уже в отдельной двухкомнатной квартире, держали почтенную няньку Эмилию Иосифовну, жена была преуспевающим кандидатом наук, я молодым перспективным руководителем престижного подразделения, жить бы да радоваться. Но исподволь нечто стало отравлять эту радость. Уже много позже, -размышляя над катастрофой, начало которой проглядел, я вспомнил малозначительный, как тогда показалось мне эпизод: играя на вечеринке с моими друзьями, молодыми капитанами-красавцами в очко по-тюремному (со сниманием какого-либо предмета – одежды или украшения – после проигрыша), она со смехом обронила: "Я-то и рада бы изменить-сгулять, но только чтобы Егорка при этом верным мне оставался..." Все засмеялись и я тоже, потому что принял эти слова за шутку, потому что воспитан был в таком убеждении: люди женятся или замуж выходят один раз и навсегда.

Еще что мне вспомнилось, когда стал свою жизнь раскручивать, как пришел я к ним на кафедру, приглашенный на семейный праздник сотрудников 8 Марта, и сидели мы с нею рядом, и поднимали бокалы, и шутили вместе со всеми, и дурачились. Да вдруг она меня, законного мужа, ударом своего тазобедренного сустава чуть со скамьи не сшибла, чтобы я незамедлительно очистил место рядом с нею: как же, появился сам сиятельный ректор и очень внимательно поглядел в ее сторону!..

И еще что вспомнилось: как встретились мы с нею после очередной ее поездки в поле, и когда легли ночью в постель, вдруг она ноги таким образом кверху задрала, какого в нашей с нею долгой практике не бывало. Я потом понял; научили, хороший семинар она прошла...

И еще вступило в память, как Эмилия Иосифовна неодобрительно сказала мне: "Мое дело, конечно, сторона, но мне очень не нравится, что в ваше отсутствие мадам Томила надевает свое самое лучшее узорное белье, душится самыми дорогими духами и уходит из дома надолго". И опять я отмахнулся от всего: раз я был воспитан на мысли о единобрачии, значит, и она, думал, так же мыслит...

Не буду дальше тянуть эту резину; короче говоря, заняла она важный, пост заведующего кафедрой в свои-то молодые годы и ушла после ряда хитроумных маневров в жены к самому парторгу всего Института. И дочку с собой забрала, и остались мы вдвоем со старшим сыном. Не стану рассказывать, как хитроумно в мое отсутствие устроила она развод, чтобы я узнал о нем лишь месяц спустя, не буду говорить и о том, как вынудила она меня разменять квартиру и оплатить этот обмен (хотя ушла в большое, благоустроенное жилье).

Таким вот оказался итог моих первых пятнадцати семейных лет. Я дал себе слово никогда больше не встречаться с этой женщиной и сдержал его. Правда, недавно я увидел ее случайно, на поминках общего давнего знакомого, и ужаснулся. С трудом узнал я в безмерно толстой обрюзгшей старой даме е клочками ярко крашенных хною волос на голове и с вытаращенными базедовыми глазами ту молодую и энергичную Томилу, которая была первой моей любовью и матерью моих любимых детей. И подумал я: да, трудно, тяжко достался мне этот развод, будто жилы мне тогда перервали, но, значит, так было надо, чтобы судьба увела меня от чудища, внешний облик которого сравнялся, наконец, с его внутренней сущностью!.. Так впоследствии я произнес хвалу своей горькой семейной участи.

Что же было после того? Я дал себе зарок – больше сердца своего ни в чьи женские руки не отдавать! И снял я тормоза со своей машины, и понесся с горочки без оглядки. Посудите сами: холостой, физически крепкий, материально безбедный мужчина, непьющий, специалист-военный в возрасте до сорока – и это при изобилии-то незамужних женщин и девушек вокруг. Но ведь и замужних, недовольных своим положением хватало. Что тут началось, какое колесо завертелось! Да ведь завращались вокруг меня действительно хорошие женщины, в самом деле достойные любви, жаждущие нормального человеческого счастья. А я никаких различий между ними не делал, может быть, по-своему мстил всему женскому роду за Томилу и, образно говоря, поехал на упряжке сразу из шестерых лошадей, да еще нередко менял по дороге коней одного на другого, а точнее – одну на другую. И сплошь да рядом бывало тогда, что за одни сутки встречался с двумя-тремя разными красавицами. Я был как оголтелый!

Продолжалось так месяц-два-три, полгода, и начал я чувствовать глубокое внутреннее беспокойство. Нет, дело заключалось не в физической усталости достаточно было отоспаться или оказаться в дальней командировке (где, впрочем, я тоже охулки на руку не клал), как спортивная форма, извините за выражение, полностью восстанавливалась. Неудобство носило внутренний характер: добрый человек, не желавший никому зла, я оказался источником и генератором жестоких бед. Вокруг меня хлестала кровища, происходили аборты, когда я хладнокровно заявлял трепещущей в ожидании своей судьбы женщине, что мне ребенок не нужен, а она, впрочем, пусть поступает сама как ей вздумается. Рушились чужие семьи, творились трагедии, и бывало, что гордые дотоле женщины зимними морозными ночами сидели неподвижно на скамейке под окнами моей квартиры или маялись на батарее в подъезде, но я не выходил и не пускал их к себе, потому что они были в каком-то пустяке виноваты. Одна молодая, прекрасная в первом чувстве женщина, двадцатипятилетняя машинистка из моей же конторы, убежала от мучений безнадежной любви, когда поняла, что я не женюсь на ней, в Норильск, но затем разорвала тамошний контракт и возвратилась – на новые свидания и на новые муки. И т.д., и т.п.

Отчего усугублялось ощущение серьезного внутреннего неуюта? От возрастающей тоски из-за тягостного внутреннего сходства всех этих столь разных, внешне столь непохожих женщин – из-за их сходства в практически нескрываемом эгоизме. Эгоизм этот, по-разному проявляемый, выражался в том, чтобы заставить меня служить их интересам, их целям, чтобы впрячь меня в ту упряжку, которая повлечет каждую из них к ее цели. Я нужен был лишь как средство. О том, что у меня есть свои цели, свои задачи, свои планы, своя жизнь, свои вкусы, наконец, своя индивидуальность, об этом не думала ни одна из них: нет, если любишь, то делай и поступай так, как ей требуется, как ей удобно... Я не мог не задуматься о том, что и для Томилы был лишь конем, который, покладисто помахивая хвостом, волочил воз с семейной кладью туда, куда ей было угодно. И все отпуска, и все культпоходы, и все гулевания устраивались тогда, когда ей это казалось удобным. Практически всегда все изначальные планы вынужден был перекраивать я. По доброте душевной я полагал, что долг любящего мужчины в том и состоит, чтобы потакать желаниям своей женщины, чтобы баловать ее. Да я и сейчас Так думаю. Но с одним уточнением: настоящие супруги или подлинно увлеченные друг другом мужчина и женщина должны взаимно потакать желаниям друг друга. Игра в одни ворота теперь-то я это знаю достоверно – точный признак душевной неразвитости и эгоцентризма.