Текст книги "Космические тайны курганов"

Автор книги: Юрий Шилов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Пуруша – это личность-младенец, который с кровью, в буквальном значении этого слова, продирается из утробы первобытнообщинной формации. Энкиду – это личность-ребенок, кричащий, в буквальном значении этого слова, от неустроенности рабовладельческого строя.

А путь к взрослению так нелегок, так долог... Мать-Природа не дала на дорогу бессмертия, оставив его у себя. Человечеству пришлось на ходу сотворить веру в божье царство и загробную жизнь...

ПРЕДТЕЧИ ДАНКО

Нам понятно значение подвига Александра Матросова, который закрыл телом амбразуру, спасая своей жизнью десятки других и не дав захлебнуться атаке. Мы можем понять смысл легенды о политруке А. С. Овечко, который отверг фашистский приказ бросить звездочки в костер и вошел в него сам, став для жителей Каховки прообразом Вечного огня, что горит сейчас над Днепром...

Эти люди явили великие примеры борьбы и самоотречения во благо народа, преданности великой идее. Суть их подвигов – в укреплении собственной жизнью и смертью того неуловимого, но бесценного духовного поля, что называется общественной связью.

Связь поколений, людей, человечества и мироздания!

Не это ли вехи дороги в бессмертие?

Герой, рискующий жизнью, а тем более отдающий ее за всеобщее дело, – олицетворение связей. Вот что необходимо понять! А чтобы глубже понять, надо проследить истоки общественных представлений о героизме.

Такое исследование было проведено О. М. Фрейденберг, выдающимся советским историком культуры. Проанализировав эпос, древнейшую литературу и большое количество фольклорных данных, исследовательница пришла к определенным выводам.

Местность, где обитали изначальные герои различных народов, представлялась... кладбищем, могилой. Но в отличие от современных кладбищ древние не столько поглощали жизни, сколько их порождали, притом в высшем, сверхъестественном качестве, являя миру богатырей.

Преодоление смерти – характернейшая черта героизма. Богатырь спускался в преисподнюю и возвращался на белый свет. Его деяния носили космический характер: он добывал для соплеменников весеннее солнце и летний дождь, рог изобилия и волшебную мельницу; спасенные им красавицы означали воспроизводство народа, его здоровье и молодость.

Первоначально героями были только мужчины. Причина тому не столько в утверждении патриархата, в период которого складывался так называемый героический эпос. Главная причина заключалась в том, что женщина – мать, и рожая, она вновь и вновь возрождается; преодоление смерти – в природе ее. А вот мужчине для обретения посмертного продолжения надо было проявлять свою волю. Так был изобретен обряд инициации – посвящения (в основном мальчиков). Он имитировал деяния героев: отречение от земных радостей, путешествие в потустороннем мире (на кладбищах, в пещерах, в лесах), сражение со злом и добычу блага (экзамен на профессионализм охотника и пр.), выход на белый свет в качестве носителя духа мифического предка народа.

Так снималось извечное и наиболее разительное из всех противоречий человеческой истории – противоречие между жизнью и смертью.

Каннибализм в его духовном аспекте, а не как проявление голода, что случалось относительно редко, – древнейшая форма первобытного преодоления смерти. О. М. Фрейденберг отмечает: "Чем человек древнее, тем больше в обществе упорядоченности и связанности. Кровожадность, людоедство, убийства и насилия вызываются не преступностью и "дикостью", а тотемистическим осмыслением крови и смерти".

Тотем на языках американских индейцев означает животное или растение, от которого племя ведет свою родословную. Как правило, это то существо, которое издревле оказалось в сфере интересов данного коллектива, особо содействуя или же препятствуя его жизнедеятельности.

Предок-тотем охранялся. Его нельзя было не только убивать, но и причинять ему неприятности. Кроме определенных празднеств или ритуально обставленных промыслов, когда племя причащалось к тотему, становясь ему "живой могилой" и обретая жизнестойкость. Происходил натуральный обмен, осуществлялся обряд вещественной связи между людьми и средой обитания.

Так было до тех пор, пока хозяйство оставалось присваивающим: охотничье-рыболовецким и собирательским. В таких условиях люди оставались "детьми природы" и одухотворяли ее, считая своим полным подобием.

Но вот хозяйство стало производящим: скотоводческим и земледельческим. Люди превратились "во "владык" матери-природы и стали наделять себя ее вселенскими качествами. "Солнце – мой глаз, ветер – дыхание, воздух – душа, земля – мое тело", – сказано в одном из арийских заклятий. И уже не животные и растения, а люди-герои стали считаться мифическими предками – тотемами.

Уже не от быка или яблони, а от соплеменника следовало теперь причащаться... И так продолжалось до тех пор, пока развитие абстрактного мышления и мировосприятия достигло такого уровня, когда Бхага ("часть", "наделитель") превратился в "бога" и стало возможным воображать еду и питье (хлеб и вино в христианстве) плотью и кровью жертвенного человека.

Такая подмена – несомненное свидетельство культурного прогресса. Но она же – показатель растущей пропасти между человеческим обществом и породившей его природой.

Преодолеть эту пропасть, прогрессируя дальше, можно, лишь открывая новые, все более гуманные способы преодоления ужаса небытия. И первобытные люди сделали в этом направлении несколько смелых шагов.

Ритуальное самоубийство – вот первый из них. Не сразу, не вдруг, но оно заменило каннибализм. Где-то в период его утверждения и распространились хорошо известные нам по своему выражению, по напрочь забытые по содержанию "принести себя в жертву" (то есть отдаться на съедение) и "на миру и смерть красна", героическая гибель на глазах соплеменников.

Обычай героических переходов в подземный или небесный миры утверждался тогда, когда общество замечало растущую трещину между собой и природой, бытием и небытием. Эта трещина – отрицательное следствие того преимущества, которое принес людям переход от присваивающего к производящему хозяйству. Она стала началом пропасти противоречий, которую расширяли затем классы, государства и войны и которая разрослась в наш век до реальной угрозы истребления не только всего человечества, но и планеты Земля. По мере взросления цивилизации росла и тень ее гибели. И герои доклассовых, первобытнообщинных времен стали первыми из плеяды борцов за вечность рода людского.

Неосознаваемый людьми того времени смысл самопожертвования сводился к снятию возрастающих противоречий. Осознанные же усилия первобытных героев были направлены на удержание исконного родства племен и матери-природы, человека и народа, общества и Вселенной. Семейные связи знакомых нам уже Адити, сыновей ее Митры – Варуиы и внуков Мануса – Ямы стали одной из первых идеологий рождающейся цивилизации, одной из первых попыток обоснования гармонии и неуничтожимости мироздания.

Роль героев – посредников между миром людей и вселенскими силами, ведающими благополучием родов и племен, – брали на себя наиболее уважаемые мужчины. Обычно это были престарелые, но еще крепкие вожди – не только предводители, но и символы единства и жизнестойкости коллектива. Права ветшать и пожираться старостью такой человек не имел. Он обязан был принести себя в жертву, достойно "отойти в мир иной", явив напоследок соплеменникам пользу, а себе обретая бессмертие.

Способы отхода были различны. Иногда он осуществлялся при помощи узаконенных обрядом убийц, как это довольно правдиво показано в историческом фильме "Даки": помощники жреца бросают добровольца на острые колья. Обычно же герой бросался вниз со скалы ("уходил в подземный мир") или ступал в священный костер ("отлетал на небо").

Данко – освещающий народу путь пылающим сердцем – не литературный вымысел Горького. Легенда такая, несомненно, была.

Имя молдавского Данко соответствует одному из значений имени арийского Дакши – "дающий". Другие его значения связаны с ритуалом "дикша" и священным костром "дакшином". Этот бог воплощал среди братьев Адитьев жизненную энергию и в одной из мифологических версий принес себя в жертву "на исходе Золотого века, когда добродетель в мире заколебалась". Погибая – обновляясь, он становился залогом торжества бытия и благоденствия своего народа:

Кто в (своем) величии охватывает взором воды,

Зачинающие Дакшу, порождающие жертву...

О Праджапати! Никто, кроме тебя,

Не охватил все эти существа.

Да сбудется наше желание, с которым мы приносим жертву!

Одним из реальных прототипов «Дающего» можно считать останки человека в воронке IV слоя Высокой Могилы. Напомним, что это были обломки черепа, лежащие в залитом илом костре.

Другим предтечей Данко можно назвать древневосточного Думузи (или позже Даоноса). Подобно Дакше, он тоже был связан со зноем и водами, но имя его переводится обычно как "Истинный сын". Думузи-Даонос – это обожествленный пастух, воплощение весенней степи, любви и плодородия, родня Венеры и Солнца. После гибели "Истинного сына" наступила страшная засуха – и тогда его сестра "Лоза небес" согласилась проводить за брата полгода в потустороннем мире. Белый свет расцветает в те полгода, когда Думузи-Даонос вновь и вновь появляется из загробного царства.

Этот миф, как видим, соприкасается с образом Данко созвучием имен и мотивов жертвенной гибели. Но если Человек-с-пылающим-сердцем жертвует собой добровольно, так же как Дакша, то Думузи-Даоноса умерщвляют насильно. Такое отличие имеет историческое объяснение: последний принадлежит уже не первобытнообщинному, а рабовладельческому строю.

Молдавский Данко стоит в одном ряду с арийскими Дакшей и Матаришваном, славянским Масленицей, греческим Прометеем. Всемирно распространившийся образ Христа продолжает их ряд, но уже на следующем историческом этапе.

Особенностью этого образа является его противоречивость. Он и земной человек, и воплощение небесного бога, и добровольная жертва, и насильно убитый... Корень противоречий здесь в том, что образ Христа возник в условиях раннеклассового, рабовладельческого общества, но в среде общин, которые все еще пытались блюсти "свободу, равенство и братство древних родов". Такая половинчатость – одна из причин распространенности и долговечности христианства. Оно впитало в себя многие связи доклассовых и классовых обществ, а в силу диалектического сходства первых с бесклассовыми обществами будущего христианство сохраняет свои позиции и в современных условиях.

Механизм первобытных взаимосвязей общества – героя – мироздания можно рассмотреть на примере древнерусского Масленицы, хорошо изученного Н. Н. Белецкой.

Масленица – одна из вершин воплощения первобытной идеи самопожертвования во имя всеобщего блага. Этот образ занимает промежуточное положение между Дакшей и Данко, с одной стороны, и Иисусом – с другой.

Христос в переводе с древнегреческого означает "помазанник" – то же, что и Масленица. Прямого родства между ними нет, но есть функциональнее сходство. Дело в том, что масло (жир, сало и т. п.) издревле считалось наиболее питательной пищей и к тому же особо угодным огню, переносчику жертв. В арийской "Ригведе" об этом сказано так:

Кто был первым хотаром, угодным богам,

Кого они помазали жертвенным маслом, выбирая (его)?

Он сделал процветающим то, что летает (и) что ходит,

Что стоит (и) что движется – Агни, знаток всех существ.

Отсюда повсеместная распространенность масла в качестве жертвоприношения богам. Масло использовалось во всевозможных сожжениях и возлияниях, в виде помазания умирающих или омовения новорожденных. Во всех случаях оно символизировало жертвенность: вспомним Пурушу, его жертвенным маслом стала весна, он был расчленен, а затем сожжен на костре.

Масленица в современном ее пережитке представляется веселым праздником с обязательными блинами и кострами, в которых сжигают человекоподобное чучело – символ уходящей зимы.

Древняя Масленица была преисполнена драматизма, что, впрочем, никак не исключало веселья. Коренным отличием была приуроченность ее (его!) к весеннему равноденствию и не столько к проводам зимы, сколько ко встрече весны.

Прошлогодние запасы к этому времени истощались, и с надеждой на первую зелень и выгон скота общинники в последний раз пировали. А заодно избавлялись от немощных едоков, примерно так же, как делали до недавнего времени народы Крайнего Севера или как это показано в японском фильме "Легенда о Нараяме": старики добровольно удалялись в мир предков...

Вождь или кто-нибудь из старейшин, достигший примерно 60-летнего возраста, подавал им пример, возлагая при этом на себя традиционную роль посланника к обожествленным предкам, причастным к плодородию земли и небесным светилам. На площади или в специальном святилище устанавливался столб с колесом на верхушке: символы оси мироздания и Солнца, владыки Вселенной. К столбу вставал старец – обычно с лысиной, как знаком небесного избранничества. Его окропляли маслом, засыпали соломой. Затем подносили священный огонь...

Такие "посланники на небо" или "космические странники" у славян и у галлов отправлялись не только на рубеже зимы и весны, но и в другие календарные даты. Даки же отправляли их раз в несколько лет.

В курганах нередко встречаются атрибуты, означенные в проводах Масленицы. Это столбы и колеса, человекоподобные стелы (иногда с лысинами, вроде Керносовского идола), и, наконец, многочисленные трупосожжения, вроде обнаруженных на вершине Высокой Могилы или в Скворцовском кургане. С Масленицей сопоставимы ведийские Пуруша и Вишну. Последний, как мы уже знаем, в начале года закручивал дни, "как вертящееся колесо", и представал в облике Шипивишты – лысого старца, а под конец года становился "Достигающим во все стороны" и шагал в пламени костра к Солнцу... Но известны и весьма близкие соответствия Масленице. Они обнаружены в кучах золы между курганами недалеко от Полтавы.

Один из этих зольников тщательно исследован И. И. Ляпушкиным и объяснен впоследствии Б. А. Рыбаковым.

В южной части находилась знакомая уже нам по причерноморским курганам воронка, заполненная костями жертвенных животных, битой посудой и другими остатками пира. Севернее располагалось около полутора десятков вырытых в земле гигантских лебедей. Все это было перекрыто грандиозным, вероятно двухразовым, кострищем, в котором сожгли многие сотни снопов соломы. Среди золы найдены кости людей, в том числе совершенно целый скелет... К важному выводу приводит анализ найденных в кострище бытовых предметов: они указывают, что топливо сносилось с разных, очевидно со всех, дворов одного или нескольких поселений.

Завершая знакомство с древними формами героизма, отметим их общие качества.

Герои обретали бессмертие. На примерах причерноморских курганов и индоарийской "Ригведы" мы уже знакомы с двумя направлениями его обретения: "выйти за пределы года" и "стать на путь богов", приобщаясь к подземным водам или небесным светилам.

Герои обожествлялись. В зависимости от того, куда они направлялись обрядом: вниз или вверх, к зимнему или летнему солнцестоянию, под землю или на небо, они уподоблялись асурам или дэвам. Существенных противоречий между этими полюсами тогда еще не было, признавалась необходимость того и другого. Да и сам человек считался ничуть не слабее сверхъестественных сил, каждая из которых была могущественна лишь в своем ведомстве, но мудрый смертный способен был связать или же развязать ее с другими, достигая тем самым желаемого. Верховное управление природными связями герой оставлял за собой и отнюдь не раболепствовал перед ними – вот в чем коренное отличие "божественного человека" первобытной эпохи от "божьих людей" последующих классовых обществ.

Герои самоотрекались. В первобытную эпоху человек был вообще растворен в коллективе, а если и занимал особое место, то только лишь потому, что это место необходимо было всему коллективу и кто-то должен был его занимать. Выделение личности стало проявлением растущих противоречий, одним из показателей распада первобытной гармонии и предвестником социального расслоения.

Первые индивидуальности имели два выхода для своей реализации: изгнание из общины и самоотвержен-ное служение ее интересам. И то и другое вело к гибели: изгои не могли существовать в одиночку, самоотверженность же кончалась ритуальным самопожертвованием... Выходами из этих тупиков стало развитие, с одной стороны, рабства, а с другой – кастовости.

И совершенно закономерно, что в современном движении за социальное равенство, в преддверии новой гармонии общественного бытия личность вновь стремится служить обществу, но уже в деле отмены классов, каст и других проявлений несвободы. В таком сходстве-отличии первобытной и современной личности проявляется одна из закономерностей диалектической спирали истории, завершающей ныне свой виток от первобытного к грядущему коммунизму.

Особенно следует подчеркнуть, что высшим проявлением первобытного героизма считалось отправление на небо в ритуальных кострах с целью воздействия на светила, причастные к коловращению года. Эти герои становились "космическими странниками" и сопричастными к рите (арии), аше (иранцы), тео (греки)... словом, к основам вселенской энергии, движущей годовым и прочими циклами.

Так закладывались основы современного прорыва человечества в Космос. Острие изначального героизма было направлено именно туда. Величайшие герои первобытной эпохи были воистину пракосмонавтами. Но интересы их при этом оставались совершенно земными, как и у нынешних космонавтов.

НАУКА И МАГИЯ

Героизм пракосмонавтов основан был, конечно же, па вере в целесообразность самопожертвования. Но это была не та вера в волю господню, которая утвердилась в религии и которой у строителей «степных пирамид» еще не было. Самоотреченность героев зиждилась па том представлении о мироздании, которое создавалось усилиями мудрецов: звездочетов, мыслителей, песнопевцев...

Мрак был сокрыт мраком вначале.

Неразличимая пучина – все это.

То жизнедеятельное, что было заключено в пустоту,

Оно Одно было порождено силой жара.

Вначале на него нашло желание.

Это было первым семенем мысли.

Происхождение сущего в не-сущем открыли

Мудрецы размышлением, вопрошая в (своем) сердце.

Здесь есть и интуитивное постижение космического самозарождения материи, и утверждение о приоритете чувства над мыслью, и уверенность во всепроникающей силе разума, сопряженного с чуткостью сердца. Здесь есть и общее, главное: картина мира, не нуждающаяся в посреднике (боге) между Вселенной и Человеком.

Казалось бы, вполне современный подход... Увы! Подобно первобытному героизму, первобытное мировидение имело качественные отличия от современного, особенно наглядные при анализе научной его стороны.

Зачатки научных знаний и у строителей курганов, и у создателей "Ригведы", да и вообще в первобытных культурах, развивались в двух основных направлениях, сходных, в общем-то, с современными. Первое сводилось к осознанию себя в окружающем мире, а второе – к преобразованию его в своих интересах.

Вершинами познания в этих двух направлениях были зачатки биологии и медицины, математики и астрономии.

Эти направления не противопоставлялись. Глаз живого существа уподоблялся солнцу, дыхание – ветру и так далее: приносимые в жертву тела или туши делились на 12 частей – по числу месяцев года; 9 месяцев беременности уподоблялись ступеням лестницы из одного мира в иной... Такая нерасчлененность реального-возможного-нереального соответствовала природе не науки, а магии. Но вместе с тем закладывались основы и для свойственного науке анализа преобладающих связей. Это вызывалось нарастанием противоречий общественного бытия, ведущих от первобытнообщинной к рабовладельческой формации.

Очевидно, что земледельческо-скотоводческая практика и наблюдения за природными циклами породили уподобления покойников ввергнутому в землю или же в матку семени. Известны каменные топоры с изображениями колосков, предназначавшихся для магического "воскрешения" покойника. Однако была и животноводческая, и специфическая жреческая практика, в которых накапливались реальные знания по анатомии и физиологии. Они-то и вели к зарождению медицины.

В "Ригведе" и сопряженных с нею "Атхарваведе" (сборник заговоров) и "Яджурведе" (руководство по жертвоприношениям) содержатся вполне рациональные сведения о человеческом организма, перечни болезней и их симптомы, а также указания способов лечения. Многократные упоминания о "вратах разума" имеют конкретные археологические соответствия: находки черепов с просверленными и вырезанными отверстиями. Не менее половины таких трепанаций обнаруживают следы прижизненного зарастания и указывают на то, что сложнейшие даже для нашего времени операции на мозге проходили небезуспешно.

Высшим проявлением рационального мышления издревле считалось календарное дело. Общий корень индоевропейских по своему происхождению слов "думать" и "помнить", "луна" и "месяц", "время" и "мерить" указывает на то, что первоначальные календари были лунными. Это подтверждается и археологическими данными: достаточно вспомнить последовательность строительства лунных и солнечных азимутов в Стоунхендже или же в астральной символике и календарях IV—VIII слоев Высокой Могилы.

Ариям был знаком не только простой 29—30-дневный синодический месяц, исчисляемый по видимым фазам Луны, но и сложный драконический, исчисляемый по пересечениям земной и лунной орбит. В их сосуществовании мы убедились при анализе росписи кеми-обинской гробницы под VI слоем Высокой (рис.15). В арийском эпосе драконический месяц отразился в сюжете о 50 дочерях Дакши, 27 из которых были отданы Соме – Луне и стали накшатрами ("домами ночи") – знаками лунного зодиака.

"Ригведе", как и создателям VIII слоя Высокой Могильт (рис.28), был хорошо известен также и солнечный зодиак. В обоих случаях предпочтение отдавалось месяцам благоприятного полугодия, заключенным между весенним и осенним равнодействиями, то есть относящимся к периоду наиболее интенсивной жизнедеятельности и основных сельскохозяйственных работ.

Ввиду разновеликости углов, в которые заключены 12 расположенных у горизонта зодиакальных созвездий, количество последних, проходимое солнцем между началами весны и осени, колебалось на протяжении V– II тысячелетий до нашей эры от шести до восьми. Да и продолжительность "месяцев" была различной – от семи до семидесяти пяти дней, с чем мы и столкнулись при анализе азимутов, отмеченных лучами-дорогами солнцеобразного слоя VIII Высокой Могилы. Такая неравномерность вытекала прежде всего из стремления отметить особыми датами начало сева и жатвы, отела и выгона скота и прочие важные события.

Разновелики были годовые сезоны и даже количество их. Чаще всего их выделялось 3 (лето делилось между весною и осенью), но известны и 4—6-членные деления. Последнее представлено, например, на продольных стенках гробницы под VI слоем Высокой: как и в одном из заклятий "Атхарваведы", между летом и осенью выделены "жаркое время" и "время дождей". Продолжительность сезонов в одном и том же году колебалась от двух до четырех месяцев. Более того, изменялись начала нового года: им могло стать одно из равноденствий или солнцестояний; практиковалось, очевидно, и несколько "новых годов" в течение года. Не с этим ли сталкиваются археологи, путаясь в том, когда же следовало "воскресать" погребенному: на рассвете летнего, куда обращена голова, или же зимнего солнцестояния, куда обращено лицо покойника?

Приверженность неудобному, по нашим представлениям, трехсезонному году объясняется стремлением совместить его с трехступенчатой моделью мироздания: низ – середина – верх. Эта модель соотносилась в "Ригведе" с понятиями бхух (земля, почва), бхувах (атмосфера со светилами), свах (небо с водами). Универсальной моделью Вселенной стало дерево с его корнями – стволом – кроной, а также ноги – туловище – голова человека. Эта модель выражена в захоронениях, где чаще всего окрашены охрой голова и ступни погребенного, а также в курганах, где выделены подземелья (могилы), земля (насыпь), небеса (жертвенники на вершинах).

Курганы же с наибольшей очевидностью показывают, как использовались элементы зачатков науки для всевозможных магических спекуляций. Творцы обряда могли поменять местами "землю" и "небо", могли упрятать "космического странника" под землю, а могли и "вознести" в погребальном костре, могли придать сосуду моделировку Вселенной, а могли наполнить предназначенной покойнику пищей... Такими способами жрецы пытались магически воздействовать на мироздание, дабы получить желаемые результаты: своевременные дожди и тепло, торжество жизни над смертью...

Можно упрекнуть древних мудрецов в стремлении уйти от ответов, в заблуждениях, в обмане соплеменников... Да, без этого не обходилось. Однако в общеисторической перспективе магия сыграла, в общем-то, положительную роль, явившись колыбелью абстрактного мышления. Первоначальное же становление науки пошло по пути обобщения практики.

Конкретное и абстрактное – это те полюса, между которыми пульсировало еще не расчлененное па науку, философию, религию, искусство первобытное мировосприятие.

Принято считать, что первобытное мышление было очень конкретным, а культурный прогресс сопряжен с развитием абстрактного мышления. Это верно лишь в общем: в русле поступательного процесса довольно отчетливо выделяются циклы усиления или ослабления того и иного способов восприятия, причем и в древности человеческий разум являл такие шедевры абстракции, всестороннее постижение которых весьма затруднительно даже для современных специалистов.

Такими шедеврами можно считать Стоунхендж, некоторые навесы и гроты Каменной Могилы, Высокую Могилу... Можно понять общий замысел названных памятников, разобраться в деталях, но вот постичь всю глубину взаимосвязей этих деталей не удалось еще никому. Загадки Стоунхенджа не исчерпал даже союз высокопрофессиональных ученых с ЭВМ, не удалось до конца разобраться и в образно-календарно-математических закономерностях росписи гробницы 4 из Высокой Могилы (рис.15). Гении создали их? Или кому-то из мудрецов повезло обнаружить и удачно отразить объективно существующие узлы мироздания, точки соприкосновения множественных проявлений единой материи?..

Наиболее очевидными отражениями конкретного и абстрактного являются изобразительные памятники. На примере той же Высокой Могилы и окрестных курганов мы видим, как довольно реалистическое изображение быка (Тельца) заменяется копированием одной головы, которая затем превращается в символ в виде круга с дугою-рогами и рассредоточивается впоследствии отдельными костями натуральных быков; видим, как жертвенные люди заменяются весьма схематичными каменными изваяниями, а затем обряд жертвоприношения переносится на самих погребенных; видим, как сосуществуют все перечисленные детали обрядов.

Собранием абстракций можно считать испещренную всевозможными знаками Каменную Могилу. Характерно, что ранняя композиция на своде "Грота быка" составлена из реалистических изображений животных и человека, но "оживлена" абстрактными лунками и прочерками; последующая же композиция на карнизе составлена из абстрактных черточек, зигзагов и других геометрических фигур, но местами подкреплена довольно реалистическими изображениями животных. Подобным образом обстоит дело и с плитами со "ступнями Вишну": выполненные с различной степенью реализма и детализации, они сочетаются с округлыми и крестообразными солнечными знаками, а также с передающими энергию действия линиями и лунками (рис.23, 24).

Рис.24. Изображения в «Гроте быка» Каменной Могилы.

«Ригведа» тоже содержит выразительные примеры сочетаний и взаимопереходов конкретного и абстрактного. Так, Вишну – «достигающий во все стороны» и создающий тем самым пространство – это, конечно, абстракция. Но миф о возрастании его из карлика в гиганта, делающего при этом три шага, – это уже конкретные образы действия, создающего пространство. Л в распространенном эпитете Шипивишта («лысый» старик?) кроется, возможно, намек на вполне определенную категорию людей, приносившихся в жертву.

Абстрактны, более или менее приближены к философским категориям и другие боги "Ригведы". Однако нет-нет да и проступят в "жизненных силах" (асурах) змеевидные существа, в Адитьях – подобие большого семейства, в Сурье – солнечный диск и т. д. И наоборот, в конкретных образах семи рек, сестер, кобылиц скрываются зодиакальные месяцы благоприятного полугодия, в образах колеса и повозки – рита, вселенские циклы, а в образе ярма – символ больших периодов и времени вообще.

Пределы познания – вот оплот магии.

Ничто так явственно не показывает величие, но вместе с тем и ничтожность мировоззрения первобытной эпохи, как космогонические (повествующие о происхождении сущего) мифы "Ригведы".

Они сконцентрированы примерно в десятке из 1028 гимнов и вынесены в заключительный цикл, как итог представлений о мироздании. Но в этом итоге нет структурной схемы и цельности, нет общей теории. Конкретные вопросы происхождения воды, огня, земли, года, ночи и дня и так далее трактуются по-разному: мудрецы не решают, а выдвигают наиболее вероятные, на их взгляд, решения проблемы возникновения мира.

Откуда это творение появилось:

Может, само создало себя, может, нет —

Тот, кто надзирает над этим (миром) на высшем небе,

Только он знает или же не знает.

Мудрецы допускают, но не уверены в наличии некоего верховного свидетеля, по отнюдь еще не создателя, возникновения сущего. Мир возник сам по себе, из ничего – вот вершина диалектико-материалистического прозрения мудрецов первобытности, названная современными философами «первобытным предматериализ-мом».

В "Гимне о сотворении мира" утверждается приоритет человеческого разума над знаниями богов. Боги появились уже в процессе самосотворения мира, и поэтому не могут знать о начале начал. А вот мудрецы, те "происхождение сущего в не-сущем открыли... размышлением, вопрошая в (своем) сердце". Заметим, что не к логике, но к эмоциям (к "сердцу") обращено высшее напряжение первобытной мысли. Но и логики оно не бежит. В том же гимне мудрецы приходят к предположению о самозарождении мира вследствие сочетания его мужского и женского начал, верха и низа (Неба и Земли).

В других космогонических мифах перебираются иные варианты происхождения сущего.

Наиболее распространена версия о космогоническом назначении жертвы. В жертву приносят боги титана Пурушу, сотворяя из его членов землю, небо и прочее; в жертву приносят себя Дакша и Вишвакарман ("творец всего"):