Текст книги "Проходящий сквозь стены"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Юрий НИКИТИН
ПРОХОДЯЩИЙ СКВОЗЬ СТЕНЫ

Часть I

Глава 1

Мышцы трещат, я с натужным мычанием выжал гантели в седьмой раз, в висках грохочет кровь, морда пылает от прилива крови: качаюсь головой книзу. Правда, угол только шестьдесят, предел для скамьи, на таких кач грудных идет втрое быстрее, чем на стандартной.

Надо только не щадить себя, и хотя всего лишь один подход, но – до упора. Чтобы мышцы горели, а в черепе – грохот разламываемых камнедробилкой булыжников. И до тошноты, именно тогда толчками высвобождается гормон роста, что дает прирост сухой мускульной массы.

Из кухни плывут ароматные запахи, донесся голос мамы:

– Виталик, обед почти готов!

Я крикнул торопливо:

– Уже обедал!

В ответ зашлепали, приближаясь, домашние тапочки. Дверь в мою комнату открылась, мать остановилась на пороге, лицо встревоженное, в глазах скорбь.

– Что ты со своими добавками себя истязаешь? – спросила она.

– Мама, – пропыхтел я с укором. – Разве истязаю?

– Я вижу, – сказала она печально, – какие тяжелые эти штуки.

– Нормальные гантели!

– И эти твои добавки проклятые… Выбросить их, что ли, пока тебя нет? Это ж отрава одна, все соседки говорят. Посадишь печень со своими протеинами-креатинами… Пойдем, я супчику налила. И мясо пожарила. Если хочешь нарастить мускулы – надо больше мяса!

Я кивнул, спорить бесполезно, это только мы, бодибилдеры, знаем, что пришлось бы съесть за сутки мяса сорок килограммов и семьдесят – овощей, чтобы получить все необходимые организму элементы. Вот и заменяем выжимками из этих продуктов, а также вовсю пользуемся ускорителями, поглотителями, наполнителями.

До конца августа всего пятьдесят девять дней, а я почти не прибавил ни в размахе плеч, ни в объеме груди, а руки как будто еще больше похудели! Через два месяца мы с Мурзом должны мериться бицепсами, а также сравнить нарощенную мускулатуру. Все в присутствии свидетелей, что так ликующе восприняли наш спор, подзуживали, подначивали, из-за чего мы оба поклялись уложиться в такие предельно короткие сроки.

Она печально оглядела двойной ряд солидного вида банок со всякого рода гейнерами, аминокислотами, вздохнула и вышла, я потащился следом. Еще не знает, что внизу в закрытом ящике, который еще и подпер для верности стопками книг, я прячу гормональные препараты тестостерона, габы…. и даже такие таблетки, как винпоцетин и ацефен. Еще приходится прятать ампулы с аминокислотами и даже гормонами роста, те дают максимальную прибавку в силе и росте мышц.

Из кухни пахнет одуряюще вкусно, ноздри мои затрепетали, в желудке беспокойно завозилось, тоже как-то учуяло, хыщник внутри нас. Мама поставила передо мной большую тарелку с отбивной, по ней еще прыгают крохотные фонтанчики горячего сока, вокруг парующая гречневая каша, неплохой гейнер, и малость разных травок, источник минералов и некоторых витаминов.

– Руки помыл?

– Помыл, помыл, – заверил я. – Уши и шею проверять будешь?

– В этот раз поверю, – сообщила она вполне серьезно.

Я ел с удивившей меня самого жадностью, отрезал ножом большие куски, ладно, никто не видит нарушения этикета, зубы перемалывают с треском, а мама сидит напротив и смотрит с усталой любовью.

– Ну как?

– Чудо, – промычал я с набитым ртом. – Конечно же, мамочка, ты права!.. Отбивная – это наше все!

– Ну вот, – сказала она счастливо, лицо расцвело, глаза заблестели, – я ж говорила, что мясо для мужчины – самая главная еда. А не эти все новомодные добавки. Их жулики придумали…

– Да-да, – согласился я. – Телячья отбивная – это главное. А все остальное… так себе.

– У меня еще ломтик на сковородке. Дать сейчас?

Я махнул рукой.

– Давай. Меньше на ужин останется.

– На ужин я еще пожарю…

– Мама, – сказал я с укором, – на ночь нельзя тяжелого. Попьем чайку, это в самый раз.

Она подхватилась поспешно, пока я не передумал. В мою тарелку шлепнулся плоский и еще раскаленный кусок исходящего ароматом мяса. Я принялся за него почти с тем же удовольствием, мама довольно ворковала, все мамы обожают, когда их дети жрут от пуза.

Потом по чашечке кофе, я сам их сполоснул, а мама ушла проверять школьные тетради. Я вернулся в свою комнату и поспешно запил сожранное горстью таблеток и капсул. Пусть все это поскорее переварится и освободит место в желудке для более быстро усваиваемых смесей.

После такого плотного завтрака только поспать бы, но я выскочил на площадку, вызвал лифт, а пока тот неторопливо поднимается на этаж, заправил рубашку в брюки и пригладил волосы. В лифте зеркало разбито, хрен что увидишь, а взгляд цепляется за разные свежие надписи, где, кроме деловых предложений ремонта и услуг массажа с последующим интимом, есть информация, кто кого трахает.

На четвертом этаже кабинка остановилась, с лестничной площадки шагнула Маринка, моя бывшая одноклассница. Она сейчас в десятом, а я уже работаю: маме стало тяжело на ее зарплату школьной учительницы тащить еще и меня.

– Привет, Виталик!

– Привет, Маринка, – ответил я.

Маленького роста, ее взгляд упирается мне в грудь, приходится задирать голову, простое, но очень милое лицо, чистые серые глаза, небольшие четко очерченные грудки под дешевенькой кофточкой, приветливая улыбка. В ее доверчивых глазах я увидел понимание и сочувствие. Ее семья тоже не блещет достатком, но работают отец и мать, хватает, чтобы досодержать ее еще два года, пока закончит школу. А я вот неудачник, пришлось бросить школу, чтобы помогать маме.

– Как служба? – спросила она.

– Служат собачки, – ответил я солидно, – а я работаю.

– Работаешь, – сказала она с уважением в голосе, – значит, уже взрослый. И как, понравилось быть взрослым? Свой миллион уже заработал?

– А ты стала отличницей по математике? – отпарировал я. – Это так же просто! Наверное, я уже взрослый: если детей интересует, откуда все берется, то меня – куда все девается.

Она улыбнулась, лифт дернулся, словно опустился на жесткий пол, дверцы раздвинулись. Она заспешила в школу через дорогу напротив, а я к метро, чтобы тащиться почти час на другой конец города. Но это еще хорошо: прямая ветка, многие ездят с пересадками, а потом еще на автобусах.

Мышцы ноют, вчера перебрал с разведениями. Микротравмы – это хорошо, там при восстановлении быстрее нарастают дополнительные волокна, но если перебрать хоть чуть, будут настоящие травмы, разрывы, растяжения. Сейчас июль, я только начал качаться, впереди осень, зима и начало весны, а там настанет жизнь, когда я перестану стыдиться появляться на пляже с моей впалой грудью, узкими плечами и тощими, как у узника Бухенвальда, руками.

На работу я все-таки опоздал, но для фирмы это не критически: важно, чтобы приходил ключевой персонал, а я всего лишь посыльный, разносчик заказанной по Интернету продукции. Вера Борисовна, кладовщица, деловито формировала заказы, укладывая баночки со спортивными добавками в разные пакеты.

– А, Виталик, – обрадовалась она. – сегодня ты опоздал не так уж… как обычно.

– Я опоздал на автобус, – пояснил я, – всего на полминуты! А следующий, какое безобразие, через двадцать минут.

– Какой район у вас, – сказала она сочувствующе. – Перебирайтесь к нам на окраину.

– А мы и так на окраине, – сообщил я. – Только на другом конце. Город у нас почему-то большой и, эта, обильный. Только порядка в нем… как и раньше.

– Так вы в Центре жили?

– Дом на снос, – ответил я, – нам дали другую квартиру.

– Хоть двухкомнатную?

– Ее самую.

– И то хорошо, – рассудила она. – Хоть и не Старый Центр, но в однокомнатной со взрослым сыном… За один раз отвезешь или за два захода?

Я прикинул размер и вес кучи, ответил с оптимизмом, которого не чувствовал:

– Постараюсь оттарабанить за раз. Ослов еще и не так нагружают!

– Ну вот и хорошо, – обрадовалась она. – А оттуда позвони, ладненько? Если наберется до обеда заказов, приедешь, заберешь. Если после обеда, то уже на завтра.

– Обязательно, – заверил я.

С нагруженным рюкзаком, похожий на туриста, что собрался на покорение Северного полюса, я выбрался, застревая в каждом дверном проеме, ну кто такие узкие двери делает.

По коридору навстречу топает, аки медведь, хозяин тайги, Павел Дмитриевич, бывший боксер-супертяжеловес, а теперь наш шеф: деловой, при галстуке, подстриженный и даже вроде бы подкрашенный. И пузо пока без тележки, хотя зеркальная болезнь на победном марше.

– А, Виталий, – произнес он с театральным удивлением, – ты все еще у нас работаешь?

– Как видите, Павел Дмитриевич, – ответил я смиренно, – прямо-таки тружусь!

– А почему снова опоздал?

– Поздно вышел, Павел Дмитриевич!

– Почему не вышел раньше?

– Уже было поздно выходить раньше…

Он покачал головой:

– Ох, когда же ты поумнеешь.

– Что умные, – ответил я, уже начиная чувствовать, как рюкзак медленно вжимает меня в пол, как гвоздь в сырую глину, – лучше быть мудрым, вот как вы! Умные – это те, кто зарабатывает своим умом, а мудрые – те, на кого эти умные работают.

– Эх, Виталий, Виталий… Вижу, не любишь ты трудиться, аки пчелка работящая.

– Что вы, Павел Дмитриевич, – возразил я. – Прямо обожаю. Я так люблю свою работу, что могу часами на нее смотреть.

Он снова покачал головой, вздохнул. В глазах укор, но, хотя он смотрит сверху вниз как директор еще и по причине своего роста, я всеми фибрами чувствую, что все карты у меня, а не у него. Он глава фирмы, но не понимает, насколько велико мое преимущество. Ему уже тридцать пять, почти старик, он выбрал свою дорогу и долго шел по ней, пока не встал во главе этой конторы. Не самой маленькой, но и от крупных очень далеко. Где-то в серединке, но не в самой середине, а где-то внизу серединки.

Он уже конченый, подумалось мне с внезапным чувством абсолютного превосходства. Конченый, в смысле – закончился, это вершина его развития. Он глава фирмы и уже не станет великим ученым, не откроет средство от рака, не придумает антигравитацию, не станет великим музыкантом или футболистом, что обязательно предстоит мне.

Он сделал царственный жест дланью, отпуская меня, я заторопился к выходу. У раскрытого окна курят Миша и Антипыч, тоже бывшие спортсмены, Миша увидел меня и добавил благожелательно:

– Не торопись, на тот свет все равно не опоздаешь.

Антипыч хмыкнул и посоветовал очень серьезно:

– Все же презерватив не дает стопpоцентной гаpантии безопасности. Вон Вася вчеpа надел и все равно попал под автобyс. Так что, Виталик, дорогу переходи осторожно.

Я криво улыбнулся, перед нашим офисом в самом деле такое шоссе, где надо бы установить переход: машины то и дело кого-нибудь сбивают. Но, говорят, проще повысить ВВП, чем поставить новый светофор.

На выходе вахтер сказал с сочувствием:

– Вот-вот, в этом и вся жизнь работающего человека: сегодня пятница – завтра понедельник.

Я заторопился к станции метро, уже заранее морщась, что меня примут за приезжего, явившегося скупать их колбасу. И хотя времена давно не те, приезжих традиционно не любят, милиция на каждом углу проверяет паспорт и долго изучает мою фотографию, печати, подписи, старается угадать на ощупь: не фальшивая ли бумага.

Глава 2

Голова горячая, я взмок под этим проклятым рюкзаком, и хотя за ближайший час развез почти половину веса, остальное давило плечи еще три часа, пока съездил в Новые Черемушки, а потом в Медведково и на Дубнинскую. Когда сдал последний заказ и получил деньги, ноги подгибались, я чувствовал себя так, будто ночь упражнялся с железом.

Позвонил Вере Борисовне, приготовившись сказать, что заболел, но она опередила, сообщив, что заказов до обеда не было, а послеобеденные соберет и расфасует мне на завтра. Облегченно вздохнув, я потащил свои кости домой. По дороге заснул, что со мной раньше не бывало: даже смертельно усталый не могу спать в метро, а тут вырубился так, что проехал станцию.

Разбудили добрые люди, вышел, пересел, наконец вон мой дом, скорее бы добраться, что-то со мной не то, не то… В квартире пусто, мама на работе, я торопливо принял душ, зверски хочется есть. Не вытираясь, как гигантская лягушка, пошлепал мокрыми лапами на кухню. В холодильнике суп в кастрюльке, в другой – каша, все бы разогреть, но руки сами ухватили ложку, я сожрал почти весь суп и кашу.

Жар как будто спал, а слабость начала отступать, взамен пришла сонливость. Я дотащился до дивана, рухнул, пальцы нащупали пульт жвачника, включил спортивный канал, но заснул раньше, прежде чем врубился, о чем передача.

Обычно во сне я летаю, побеждаю, совершаю чудеса, стреляю без промаха, но сейчас тонул в теплом болоте, взбирался на берег и снова проваливался в глубины, где не понимал, в какую сторону плыть, чтобы к поверхности, а воздуха не хватает, задыхался, вроде бы выныривал не только из болота, но даже из сна, снова забывался тяжким и тягучим, как клей, сном.

Проснулся только потому, что отчаянно захотелось в туалет. Еще чуть – и мочевой пузырь лопнет. Я опрометью скатился с дивана, потом в ванной долго всматривался в зеркало, выпятив грудь и напрягши плечи. Каждый день встаю на весы и замеряю портновским метром грудь, талию, руки и плечи. Прогресс, честно говоря, есть, даже неплохой: в неделю прибавляю по два килограмма сухих мышц без капли жира, но ведь и Мурз прибавляет, а ему еще и генетика помогает, крепкий такой бычок от крепких медведистых родителей, в то время как я из породы хилых интеллигентов.

Но где-то я надорвался, в теле жуткий озноб, ломит суставы, как у ревматика или подагрика. Во рту слюна высохла, язык в трещинах, как пустыня Гоби.

В прохожей прозвенел звонок. Я услышал, как сквозь вату, даже не понял, что надо открыть, все рассматривал себя, что-то во мне изменилось, но что – не врубаюсь.

Дверь в прихожую распахнулась, мама вошла, на ходу убирая ключ в сумку.

– Ты дома? – удивилась она. – А я звоню, звоню…

– В туалете сидел, – выкрутился я. – Ну не мог, не мог…

– Ладно-ладно, – сказала она торопливо и отвела взгляд, все еще уверена, что я тайком мастурбирую в ванной, – ты уже обедал? По глазам вижу, голодный… Сейчас вымою руки и быстро приготовлю что-нибудь…

– Я обедал, – признался я, – но что-то подсказывает, что не откажусь снова. Наверное, у меня солитер. Это он есть просит.

Она всплеснула руками.

– Какой солитер?

– Большой, – объяснил я, – вечно голодный. Наркоман, наверное.

– Наркоман? – переспросила мама испуганно. – Почему наркоман?

– Теперь все наркоманы, – объяснил я, – даже солитеры. Но только не я, мамочка!

Она с облегчением вздохнула.

– Тьфу на тебя, такое сказать перед обедом…

Она пошла в ванную, а я быстренько нырнул в свою комнату и торопливо поглотал капсулы, запивая водой, а ложку глютамина развел в чашке, быстро размешал и выпил залпом, пока мама не видит. И хотя знает, что я употребляю «эти гадкие добавки», но лучше это делать не при ней.

За столом она сказала все так же печально:

– Ты на себя хоть смотришь?

– Когда бреюсь, – ответил я гордо, я уже бреюсь, у меня настоящая бритва. – А так, я не девчонка, чтобы все время смотреть в зеркало! В мужчине должна быть некая небрежность…

– Щеки запали, глаза ввалились… Зачем себя так мучаешь?

– Это сладкие муки творчества, – ответил я. – Я творю!

– Что творишь?

– Свой организьм! Свои мускулы.

– Ох, сынок…

– Все ништяк, мама, – заверил я бодро. – Увидишь, все будет хорошо. Разве не лучше, что я качаюсь, а не в подворотне с наркоманами?

Это коронный довод, я сам слышал, как она однажды говорила жалующейся на сына соседке, что лучше пусть уж сидят за этими проклятыми компьютерами и сражаются в проклятые компьютерные игры, чем наркоманят, пьют да совокупляются где попало и с кем ни попадя.

Мама покачала головой, в глазах грусть, но не нашлась, что ответить, только смотрит с мягким укором…

– Будь осторожнее, – сказала наконец тихо, – мир опасен.

– Буду, – пообещал я, хотя осторожные хоть и живут дольше, но никогда ничего не добиваются в этой жизни. Осторожные до конца проживут посыльными, а разве мне не суждено намного больше? – Буду, мама. Только мы еще опаснее.

Она вздохнула, зная цену моим обещаниям.

– Голова не болит?

– Нет, мама.

Я встал, она тоже поднялась и, перегнувшись через стол, потрогала мне лоб. Пальцы ее оказались приятно прохладными.

– Ого, – вскрикнула она испуганно. – У тебя жар!

– Да никакого жара, – возразил я. – Все хорошо.

– Как нет? А ну поставь термометр!

Термометр, к моему удивлению, показал тридцать восемь, многовато, хотя я чувствую себя относительно хорошо. Если не считать, конечно, ломоты в мышцах: протеины протеинами, но никакие мышцы не нарастут, если не показывать им, где именно расти.

– Это разогрев мышц, – объяснил я, хотя, конечно, при разогреве температура не повышается. Во всяком случае, на целые градусы. – Это во всех энциклопедиях написано!

– Нельзя так над телом измываться, – вздохнула она. – Вот выйдет боком, наплачешься!

– Все под контролем, – заверил я.

Закрывая за собой дверь в свою комнату, чувствовал между лопаток ее беспомощный взгляд. Когда я за компом, двери не закрываю, но когда качаюсь, ей лучше не смотреть: мало кто из старшего поколения может понять, как это можно надрываться, поднимать огромные тяжести час за часом и все задурно, бесплатно!

А я в самом деле ежедневно истязаю себя, у меня рядом с постелью скамья для жима и солидный набор гантелей. Сегодня качаю плечи, завтра – грудь, послезавтра – спину и пресс, руки – раз в неделю, им и так достается, даже если качаю косые или широчайшие спины.

Вечером я принял на ночь Gaba и мелатонин, то и другое активирует выработку гормона роста, мелатонин – за час, Габу прямо перед сном, лег и в самом деле ощутил, что температура еще выше. Явно выше, чем тридцать восемь, но это и понятно, к вечеру всегда больше, хоть при простуде, хоть еще как. Встать и померить бы, но, во-первых, нет никакой боли, во-вторых, в теле слабость, как будто уже проваливаюсь в сон, хотя вообще-то обычно засыпаю хреново.

Среди ночи проснулся и встал в туалет, зашел на кухню, где отпил из шейкера стакан приготовленной смеси. Как известно умным, той пищи, что съедаем вечером, организму хватает только на четыре-пять часов, а потом этот вечно голодный крокодил начинает пожирать собственные запасы. У меня же лишнего в теле нет, умные бодибилдеры на такие случаи заготавливают еду. Не жареную курицу, понятно, а вот такую легкую жидкую смесь, что проскакивает быстро, оставляя в организме необходимые белки.

Выпил с жадностью целиком, хотя обычно оставляю половину на утро. Показалось, что зашипело в горле, превращаясь в пар, настолько разогрелся во время сна, явно температура высокая, уже очень высокая. Если к утру будет такая же, придется тащиться к врачу, как я их всех ненавижу…

На обратном пути зашатало, ухватился за стену. Перед глазами поплыло, кое-как дополз до постели. Сердце бухает, как молот, впервые стало по-настоящему страшно. Вообще-то все мы, бодибилдеры, принимаем непроверенные препараты, но только так становятся чемпионами. А тем, кто хочет принимать только проверенные и одобренные медицинскими советами, придется подождать лет пятнадцать-двадцать. И снова опоздать, потому что в лидерах снова будут те, кто принимает непроверенные новинки.

Лежа на спине, таращил глаза в потолок и все пытался понять, что встревожило за последние пару минут так, что сердце едва не выскакивает. Ах да, я наклонился и одной рукой откинул одеяло, а другой ухватился за деревянную спинку дивана. Вот тогда-то сердце и застучало, а пальцы до сих пор жжет…

Я повернулся, снова взялся за спинку. Пальцы начали погружаться в дерево, словно в мокрую глину. Поспешно отдернул руку, вот уже от сильнейшего жара начинается бред. Пальцы обожгло еще сильнее, как будто ошпарил кипятком.

– Спать, – пробормотал я себе. – Это все глюки… температурные глюки…

Но заснуть не мог, сердце бухает, как молот, голова горячая, повертелся в постели, на цыпочках поднялся и снова прокрался на кухню. Нам, принимающим эти непроверенные, но такие могучие препараты, приходится много пить воды, чтобы почки успевали вымывать продукты распада, из-за чего все мы встаем два-три раза среди ночи в туалет, с другой стороны – это возможность забросить в организм лишнюю порцию протеина.

Вообще-то это не только протеин, в нем доля глютамина, креатина, аланина, а также особые добавки, что не дают желудку переваривать все это богатство, а прямиком доставляют в мышцы. Переваривать – это значит расщеплять, а мне не надо, чтобы драгоценные и довольно дорогие граммы разлагались на безобидные составляющие и уходили в унитаз.

В туалете я очередной раз опорожнил мочевой пузырь, а на кухне вместе с протеином принял ампулу орнитина с аргинином, жидкость усваивается быстрее и полнее, чем в таблетках или капсулах, побрызгал в рот спреем гормона роста. Дорогая зараза, но если раньше его только кололи, то теперь можно и вот так, только нужно подержать под языком, чтобы всосалось в слизистую оболочку, иначе в желудке расщепится на бесполезные молекулы.

Когда возвращался в свою комнату, так шатнуло, что задел плечом косяк… плечо ошпарило, я прошел дальше, сел на постель, пальцы мнут обожженное плечо, а глаза все поворачиваются в ямках, рассматривая косяк. Наконец, несмотря на слабость, я поднялся, вернулся к косяку. Хорошее полированное дерево, твердое, как железо. Откуда у меня ощущение, что мое плечо прошло через эту твердь, как через плотную теплую воду?

Пальцы ощупывали, скользили, вдруг один чуть погрузился… я чуть ли не ахнул, отдернул руку. Палец горит, как в огне. Выждав минуту, пока успокоится, снова взялся за косяк, постарался вогнать себя в иное состояние, мы это умеем, когда качаешь железо, нужно уметь сосредотачиваться, подобно Френки Зану, который отнял у Шварценеггера титул мистера Олимпии, он в таком особом состоянии два часа всем на удивление без остановки качал пресс на римском стуле…

Дерево осталось деревом, но пальцы мои погрузились как в вязкое тесто. Я снова отдернул ладонь, сердце уже не бухает, а колотится, как у загнанного зайца. В голове стучат молоточки, явно перебрал с креатином. Мог бы подумать, что сон, иногда снится такое, что ну самая настоящая реальность… но это все-таки реальность, и не надо щипать себя, не настолько я съехал.

Придвинул руку к дверце, кончики пальцев скользнули по твердой поверхности дерева. Надежное, солидное… но если вот так, ощутить иначе… если мозги немножко набекрень, намеренно набекрень, то пальцы начинают погружаться в твердое, как в горячую вязкую массу. Причем если медленно, то не так уж и горячо, а если быстро, то ошпаривает…

Трижды повторив опыт, я ошалело сел на край кровати. Голова кругом, сердце бухает как молот, будто при ускоренной перемотке. Похоже, я рехнулся. Такое просто невозможно… или же я настолько нарушил равновесие в организме, что он пошел вразнос. И теперь еще неизвестно, чем кончится. Может быть, я, прежде чем издохну, расплывусь протоплазмой на полу. Или начну видоизменяться: руки станут волчьими, ноги – как у козла, а голова рыбья или еще что-нибудь погаже…

Я сжал ладонями голову, страх вонзился холодными иголками: странное ощущение – температура под сорок, если не выше, боюсь и мерить, но внутри уже не холодок страха, а глыба льда.

Дрожащие пальцы нащупали мобильник, набрал номер Вована, он старше меня на три года, но в нашей прошлой компашке мы были неразлучными дружбанами.

– Привет, – сказал тихо, – это я.

Из мембраны донеслись звуки удалой музыки, выкрики, шум, а голос Вована произнес грозно:

– Это кто звонит в три часа ночи?

– Да брось, – сказал я, – ты же на работе, знаю. И слышу, как шуршат баксы, что стриптизерше засовывают…

Из мембраны донеслось:

– Алло!.. Не слышу!.. Говорите громче!

– Не могу, – сказал чуть громче, – мама спит. Слушай, Вован…

– Не слышу, – ответил он недовольно и отключился.

Я пробрался обратно в спальню, плотно закрыл дверь, лег и накрылся с головой. Мобильник включил на ощупь, сказал громче:

– Вован, это я!.. Да я и так кричу, это у тебя там грохот…

Он услышал наконец, сказал оглушающе громко:

– Это у нас творческая атмосфера!.. А ты чего шепчешь? Украл что?

– Да иди ты, – ответил я. – Слушай, Вован, ты еще качаешься?

Из мобильника донеслось раздраженное:

– Ты можешь говорить громче или нет?.. Ни хрена не слышу!.. Ладно, перезвони утром домой!

Щелкнуло, стало тихо. Я положил мобильник на столик рядом, от моей ладони он нагрелся, как будто лежал на включенной электроплите. Вован, кроме работы в фирме, еще и подрабатывает барменом, ему внушительная фигура нужнее, чем мне, качается для дела, а я только для самоутверждения, однако он осторожнее, непроверенные добавки не потребляет. Я и позвонил ему только потому, что вообще-то некому больше. Да еще среди ночи.

С утра в поликлинику, решил я твердо. Если еще не подохну. Долго вертелся в постели, нагрел ее так, что чуть не дымится, наконец провалился в тягостный сон.