Текст книги "Вадбольский 3 (СИ)"

Автор книги: Юрий Никитин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Кстати, я отрекомендовался тогда суфражисткам, как маг иллюзий. Может быть, из этого воздуха можно лепить хотя бы их?

Сначала, оказывается, нужно научиться чувствовать скопление магии в теле, и уже тогда мысленно направлять её либо в сторону из тела, либо сперва формировать шарик света или огня, а то и ещё чего, кто что умеет, а потом швыряться, ну, как снежком.

С помощью контроля зеттафлопника с каждой попыткой получалось всё лучше и лучше, но как-то не тянет создавать файерболы и бросаться ими, как дурак. Кстати, эти файерболы у меня с лесной орех, даже ожога не оставят.

Почему-то больше всего нравится создавать из сгущенного воздуха некие образы, фигуры, пусть и полупрозрачные, но это интереснее, это уже творчество, выдумка, просторное поле для разгула фантазии.

Глава 11

На Сюзанну Дроссельмейер у меня далекие и серьёзные планы, всё время вспоминаю, как её отец назвал её гениальным финансистом, потому только сел за стол в уже своем кабинете, тут же написал:

«Ваше сиятельство, вы поклялись, что как только у меня появится имение, приедете немедленно, чтобы потыкать меня мордой в наглую брехню. Так вот имение у меня уже есть. Приглашаю!.. И ещё есть дом на Невском проспекте, дом девяносто шесть. Можете приехать сперва сюда, это ближе. Можете взять подруг-суфражисток, если трусливое буржуазное воспитание не позволяет приехать одной».

– Сюзанне Дроссельмейер, – сказал я посыльному. – Лично в руки!.. Если такое не позволят, то можно и её отцу. Но лучше ей. Вернись с ответом, получишь вдвое больше.

Он поклонился и бегом бросился к коляске. Я вернулся в кабинет, кое-как разобрался с камином, сейчас поворошил толстой кочергой с витой ручкой покрытые серым пеплом угли. Открылась зловеще красивая россыпь багровых углей, плотная берёза даёт хорошие угли, что долго сохраняют жар.

Недавно мечтал, что неплЋх камней.

Правая рука расслабленно упирается локтем о золоченный поручень, левая ладонью накрывает оголовье золотого эфеса стильной сабли, что уже почти перешла в шашку.

Нате выкусите, подумал я мстительно. Ни у кого нет такого великолепного и почти точного портрета. Почти цветная фотография, разве что нижняя челюсть чуть шире, а взгляд как у орла, в остальном же все детали в точности, звезды и кресты блестят, эполеты и аксельбанты сверкают, а сам Государь Император царственно величав, благостен и отечески строг, не подкопаешься, я точно не бомбист и не замышливаю.

Глориана окинула благосклонным взглядом портрет, шагнула дальше, я пожалел, что не поставил там портрет его родителя, великого князя Михаила, и вообще можно собрать весь паноптикум на стены в длинном коридоре, мне смешно, а им приятно, так что все будут довольны.

Иоланта и Сюзанна на ходу живо обсуждают портрет, восхищаются мастерством исполнения, Глориана оглянулась произнесла значительно:

– Титул даёт не только права, как кажется многим, но и обязанности. Вы что-нибудь знаете насчёт обязанностей, Вадбольский?

– Конечно, – ответил я убежденно. – Говорить вам любезности, кланяться и благодарить, что одарили взглядом!.. А что, есть какие-то исчо?

Она поморщилась, издевку улавливает, но отвечать ещё не научилась, это трудно развить когда со всех сторон только поклоны, заискивающие взгляды и громкий шёпот, как же она прекрасна, господи, как восхитительна, как великолепна, как умна… ну это же видно, вон как глядит!

Я указал на распахнутую дверь, где в центре зала широкий стол, накрытый белоснежной скатертью. Едва опустились в кресла, зазвучала божественно объемная музыка, хор грянул «Застольную» из «Травиаты» и во всю стену развернулась сцена, где прекрасные дамы и элегантные кавалеры, те и другие с бокалами шампанского в руках, красиво поют и танцуют под заставляющую двигаться быстрее по жилам кровь под искрящуюся, как молодое шампанское, музыку весёлого Верди.

К счастью, все уже успели сесть, я это учел, но сейчас, забыв о столовых приборах, заворожено смотрят на волшебное действо.

Анна нагнулась к столу и прошептала тихо:

– Что… это?

– «Травиата», – пояснил я. – Разве в России ещё не поставили эту чудную оперу? А в Венеции и Париже с ума сходят, у дам мокрые платочки…

И трусики, хотел добавить, но вспомнил, что трусики изобретут только в двадцатом веке. Дроссельмейер строго шикнула, и мы умолкли, как мыши. Хор звучит мощно, наш шёпот не заглушает ни слова, ни музыку, но кому-то кажется святотатственно ещё и шептаться, а не застыть в благоговении, когда звучит такое, такое!

Хор весело и мощно ревет «Застольную» на французском, но для моих суфражисток он такой же родной, как и русский, если не больше, слушают и смотрят, растопырив глаза и раскрыв рты, я подвигал задом, не зная как сказать, что на столе всё остывает, хотя там пока только приличная горка мороженого.

Вообще-то, подумал я примирительно, в мире нет оперного театра, где не исполняли бы «Травиату». У всех лучших певиц есть партия Виолетты. К тому же «Травиата» похожа на один непрерывный двухчасовой шлягер: арии из неё стали хитами практически сразу после премьеры, и даже в век цифровых технологий звучат, ещё как звучат!

Не забывая, что слуг у меня всё ещё нет, я поймал взглядом заглядывающую в приоткрытую дверь Марчеллу, сделал ей знак, что пора подавать на стол.

Она, одетая в скромный наряд горничной, внесла на большом подносе горку горячих, только из печи, сдобных пирожков, а вторым заходом ещё и ведерко мороженного, это к тому, что уже на столе.

Хор умолк, действо исчезло, стена стала снова стеной, я сказал с облегчением:

– Фух, наконец-то закончилось. Дорогие гости, извините, что без титулов, а то до вечера буду перечислять, отведайте пирожки и мороженое. У меня больше ничего нет, вы же знаете, я бедный, несчастный и безземельный… Ну, вообще-то земля уже появилась, хотя что за земля, даже меньше Франции…

На меня смотрели, как на врага, как можно радоваться, что такое волшебное представление кончилось, только Иоланта обратила внимание на скромную горничную, что переставила чашу с мороженым в центр стола, забрала поднос и хотела удалиться.

– Постой-ка, девочка, – произнесла она задумчиво, – Где я тебя видела?

Остальные суфражистки посмотрели с недоумением, а Марчелла присела, отыгрывая роль скромнейшей из прислуги, сказала тихим застенчивым голоском:

– На балу у князя Раевского. Вы тогда танцевали с виконтом Гастоном де Леторьером, а я с принцем Карлом Эдуардом Людовиком. Мы с вами задели друг друга локтями, прошу прощения.

Глаза Иоланты расширились, потом резко сузились:

– Карл Эдуард Людовик Иоанн Сильвестр Мария Казимир Стюарт? Красавчик принц Чарли?.. Вот уж наглая скотина!

Марчелла ответила, смиренно опустив глазки.

– Вы правы. Я дала ему пощёчину, когда он отпустил непристойную шутку насчёт моих слишком закрытых персей…

Иоланта не успела слова сказать, как Глориана наконец-то заметила тихую служанку и грозно потребовала:

– Вы графиня?..

– Да, ваша светлость.

Глориана прошипела, наливаясь яростью:

– Как вы можете прислуживать за столом, как какая-то… Вы же графиня, а он всего лишь барон!

Марчелла пискнула пристыженно:

– Так это же мой дядюшка! У него пока нет слуг. Но будут, у него всё будет, он же Вадбольский!

Глориана откинулась на спинку стула, взгляд её не оставлял покрасневшую, как вареный рак, Марчеллу, а Иоланта и Сюзанна начали быстро и тихо переговариваться, только Анна загадочно улыбалась и смотрела на всё происходящее ясными добрыми глазами.

– Марчелла, – сказал я, – разложи барышням мороженое и беги, готовься к урокам!

Марчелла улыбнулась благодарно и в то же время хитро, всё понимает, быстро разложила большой ложкой мороженое в креманки и выскользнула за дверь, не забыв захватить поднос прислуги.

Иоланта перевела на меня задумчивый взгляд.

– Вадбольский…

Я взмолился:

– Да попробуйте уже пирожки!.. Я что, зря старался?

Иоланта хмыкнула.

– Скажи ещё, что сам пек.

– Почти сам, – ответил я гордо, – а мороженое так и вовсе сам!

– Боюсь и пробовать, – сказала громко Дроссельмейер.

Анна улыбнулась, взяла чайную ложечку, зачерпнула из своей стеклянной вазочки мороженого на самый кончик, коснулась губами, лизнула, некоторое время смаковала, потом улыбнулась широко и зачерпнула полную ложечку.

Я перевёл дыхание, у всех в широких десертных вазочках на высоких ножках мороженого по полкилограмма, чистейший пломбир с крошками шоколада и дроблёными орешками, сам такое обожал в детстве… и не только в детстве, так что хоть в этом мордой в грязь точно не ударю.

Глориана изволила обратить на меня царственный взор.

– Вадбольский, – произнесла она нейтральным, но всё же холодноватым голосом, – ваша магия иллюзий… весьма. Что ещё у вас есть подобного?

Я подумал, развел руками.

– Разве что танцы, ваша светлость.

Она поморщилась.

– Танцы?.. Танцы нам знакомы.

Я сказал смиренно:

– Осмелюсь вспикнуть, не все. Некоторые ускользнули от вашего внимания…

Тут же стена исчезла, на её месте открылся огромный зал, под стенами можно рассмотреть людей в средневековых костюмах, а в центр вошла пара, мужчина и женщина, грянула музыка, и начался стремительный и прекраснейший танец, которого ещё не видела земля.

Правда, это всем знакомый менуэт, но когда танцуют чемпионы мира… это непередаваемо!

Я откинулся на спинку стула, сейчас могу уехать в имение, поработать там и вернуться, а эти всё ещё будут смотреть, потому что даже сам смотрю с огромным удовольствием.

А если им показать как именно профессионалы исполняют медленный вальс, венский вальс, медленный фокстрот, танго и квикстеп – это только европейская программа спортивного танца, а как хороши латиноамериканские самба, ча-ча-ча, пасодобль, румба и джайв?

Я не стал проверять их на выносливость, после менуэта заставил исчезнуть красочное зрелище, на их месте снова обшарпанная стена, которую не мешает подновить, если заведутся деньги.

Глориана, вот уж истинная Снежная Королева, пришла в себя первой, обратила на меня царственно надменный взгляд.

– Вадбольский, существует ли артефакт, создающий такое зрелище? Понимаю, это дорого, но моя семья могла бы приобрести.

Я поклонился.

– Увы, ваша светлость. Я такого не знаю, а сам пока не продаюсь.

Понятно, нужно было отказ замотать в обёртки цветных и красивых слов, да ещё и перевязать розовой ленточкой, но я нарочито сказал, что дважды два четыре, и не нужно строить сложных и вычурных формул светской речи с ужимками и пританцовыванием.

– Впрочем, – добавил я, – можете поискать. С могуществом вашего рода многое доступно. Могу сказать разве что, в основе всего лишь усовершенствованные шарманки для воспроизводства музыки, а для изображения – фотография и камера обскура. Без всякой магии.

Иоланта проговорила, обворожительно улыбаясь:

– Танцы – это волшебно! Но, мне кажется, у вас есть что-то ещё, кроме танцев?

Я поклонился.

– Для вас, ваше высочество, есть всё!

Глориана нахмурилась, от неё повеяло холодом.

– Иоланта, – произнесла она предостерегающим тоном. – Мы и так злоупотребляем не только гостеприимством барона, но и приличиями, задерживаясь в доме у холостого мужчины.

Я поёжился, слово «холостой» имеет и другое значение, страшноватое для мужчин, не только патроны бывают холостые, но и жеребцов холостят, превращая в меринов.

Иоланта горестно вздохнула, Анна тоже перестала улыбаться, только выражение лица Дроссельмейер не изменилось.

Я вздохнул, сказал вежливо:

– Спасибо, что посетили мой дом. Я счастлив! Вопрос вдогонку, вальс уже танцуют?

Глориана отрезала со всей надменностью:

– Этот непристойный танец недопустим в приличном обществе!

– Почему? – удивился я.

– Кавалер должен касаться только руки партнерши, – отрезала она строго, – а не обнимать за талию!

Я охнул.

– Ни фига себе суфражизм!.. Ну ладно, я вас провожу, а сам посмотрю ещё, как правильно танцевать вальс… А вдруг где-то придётся. Я суфражист, мне вальс танцевать можно.

И тут же врубил вальс в исполнении чемпионов мира по бальным танцам, вальс всё-таки бальный, хоть и весьма вольный.

Стена исчезла, вместо неё пара танцоров в центре хорошо освещённого зала начала танцевать безумно красивый и элегантный вальс, даже чуточку чопорный. Всё четверо моих гостий застыли на выходе, косясь на экран и с сильнейшей завистью поглощая отточенные и безумно красивые па танцоров, а я кашлянул и сказал громко:

– О, шофёры уже распахивают дверцы автомобилей!

Мне кажется, меня готовы были убить, но светскость и церемониальность победили, все четверо задрали носы и вышли, даже когда спускались по ступенькам во двор к своим автомобилям молчали, и только садясь в авто, Глориана царственно велела:

– Отоспитесь, Вадбольский! Завтра тяжёлый день.

Я ответил с почтительным поклоном:

– Как скажете, ваша светлость!.. Вам тоже… хорошо выспаться и ни о чем лишнем не думать!

Автомобили один за другим покинули двор, ворота снова захлопнулись. Я бегом взбежал по ступенькам, в оставленном суфражистками зале сидит Марчелла и, не дыша, смотрит вытаращенными глазами на стену, превращённую в экран.

– Что они делают… что делают!

Я хмыкнул.

– За это деньги получают, всю жизнь дрыгоножеству учатся. Нам так не отжарить… да и надо ли? А кто будет промышленность развивать, медицину поднимать, сельское хозяйство возрождать, железных дорог в стране мизер… да много чего нужно более важного, чем всякие там телодвижения!

Она прошептала, не обрывая зачарованного взора от экрана:

– Но как красиво…

– Красиво, – согласился я. – Сам любуюсь. Но инженер важнее танцора. И нужнее.

Она поморщилась.

– И ты такой же зануда, как родители.

– Тебя довезти? – спросил я. – Ещё раз спасибо, что выручила.

Она отмахнулась.

– Мой автомобильчик не заметил? А шофёр у меня свой, не выдаст.

Глава 12

После отъезда суфражисток перевёл дух, всё обошлось, со стороны Глорианы хоть и веяло грозой, но удара молнией не последовало. Возможно, и она сожалеет, что в процессе эволюции бакулюм был потерян.

Вообще-то в его потере виновата моногамия, это огромная, очень огромная потеря, которую не оплакивают только те неграмотные, которые не понимают даже, чего лишились.

Бакулюм есть почти у всех обезьян, вообще у животных, которые придерживаются полигамии, у моржей бакулюм достигает семидесяти сантиметров, вот уж кого эволюция любит.

Уверен, если бы кроманьонцу предоставили выбор: мозг или бакулюм, он только бы чуть поторговался насчёт размеров, но и сейчас, уверен, большинство мужчин выберут бакулюм, как выбирают шашлыки и вискарик вместо высшего образования.

Ладно, вернемся к нашим баранам. Как только гостьи скрылись на своих элегантных автомобилях, я передал своим гвардейцам винтовки Бердана, показал, как пользоваться, один из винчестеров оставил себе для изучения, есть идея, как без особых трудов перестроить под точность и дальность стрельбы, а также добавить скорострельности.

Иван Бровкин сегодня подошел и, оглянувшись по сторонам, сказал шёпотом:

– Ваше благородие, разрешите обратиться?

Я усмехнулся.

– Обращайся сразу, мы не в армии.

– Я вчера сглупил, не стал обходить по длинному коридору и выпрыгнул из окна второго этажа, силушка играла, дурь в голову ударила…

Я буркнул:

– Ничего не сломал?

Он помотал головой.

– Чую, могу и с третьего так же, но тут такое дело…

Он закатал рукав и показал багровый вздутый шрам на руке от запястья и до локтя.

– Напоролся на кол в тыне, руку распахал, как сохой. Стряпуха остановила кровь, перевязала, сказала, сегодня менять повязку.

Я сказал хмуро:

– Никому ни слова, понял? Наши все такие, а чужие пусть считают нас хилыми и слабыми. Если что, нарвутся. А если будут знать, то пошлют самых лютых бойцов.

Он с облегчением выдохнул.

– Как же мы надеялись, что и с нами будет, как с Василием! И вот оно…

– Ещё не то вас ждет, – сказал я зловеще. – На днях поедем смотреть моё поместье. Не знаю, что там и как, но надо быть наготове. Ещё выделю по кувшину, чтоб на этой неделе всё до капли выдули!

Он сказал обеспокоенно:

– Ваше благородие, это ж какие деньги на нас тратите!

– Ничего, – сказал я тем же зловещим голосом, – такую же и службу стребую!

Он улыбнулся, похоже, не поверил в мои строгости, пока что служба очень даже мирная, даже с Шершнем, судя по рассказам, разделались подозрительно легко.

Я закрылся в кабинете, напоминая себе, что я неплохо продвинулся в укреплении организма, но почти ничего не сумел в области магии. А у магов половина всех усилий уходит на создание силовых щитов из энергии Щели. Не тех щитов, что держат в левой руке, а призрачных, что либо отражают пули и стрелы, либо поглощают, но сами из-за ударов быстро разрушаются.

Мощь магов прежде всего в том, каким по прочности щитом могут окутаться. Говорят, что архимаги в состоянии создать щит, который из пушки не прошибить, но такого никто не видел, хотя, думаю, возможно, только энергии сожрет немеряно.

Второе, в чем маги постоянно упражняются – регенерация. Умение на ходу заживлять мелкие раны – это самое важное. С тяжёлыми сложнее, приходится выходить из боя, но это ненадолго, несколько часов и всё: сломанные руки-ноги, снова в порядке, ребра тоже срослись, готов в бой снова.

Заклинания нападения – это третье по важности. После щитов и регенерации. Всё-таки каждый думает прежде всего о том, как уцелеть самому, хотя находятся сорвиголовы, что всё вкладывают в удары.

Что мне сейчас развивать в первую очередь? Будучи по натуре человеком трусливым… ну ладно, осторожным и предусмотрительным, хотя перед собой можно не прикидываться, я бы занялся укреплением себя, но и так уже почти уперся в предел, так что остаются только защитные щиты, вот только как их создавать…

Сон мне без особой надобности, но раз уж завтра в Щель Дьявола, то поспал пару часов на всякий случай. Проснулся с чувством, что зря потерял время, каждая минута на счету, а я как Сарданапал какой, стыдно, как Чехову перед собакой.

Утром, едва вышел из кабинета, он же пока и моя спальня, меня перехватил Василий.

– Ваше благородие, лабораторию не только распаковали, но и разместили в той же… как её, ага, последовательности! Так что можем варить зелье дальше!

Я посмотрел на него угрюмо, вздохнул.

– Прекрасно. Теперь снова разбирайте…

Он вскрикнул встревожено:

– Ваше благородие!

– Придётся перенести в другое место.

– Ваше благородие?

– В особняк графини Кржижановской. А что? Вы у меня теперь гвардия, вам негоже таким низким трудом заниматься.

Он посмотрел на меня пытливо.

– А графине?

– Вот-вот, – сказал я. – В общем, работайте, труд из обезьяны сделал кроманьонца. А я после обеда отлучусь.

На своем авто ехать нет смысла, а шофёром брать некого, пусть работают, потому на извозчике добрался до стоянки у стены Академии, расплатился и отпустил.

Автомобиль Дроссельмейер узнал сразу, пока шел к нему, Сюзанна уже вышла с той стороны автомобиля, добрела до крохотного киоска, где кроме газет продаются и канцелярские принадлежности, мимо дефилирует публика под цветными зонтиками, в моду снова вошло разноцветье с упором на оранжевый, цвет осенних листьев.

Заметив меня, обернулась, высокая, стройная, элегантная, в модной шляпке красного цвета с вуалью, высокая грудь и тонкая талия, идеальная фигура, высокомерное лицо в обрамлении золотых волос, лебединая шея с двумя рядами жемчужного ожерелья… Это что, в таком виде в Щель?

– Вадбольский, – произнесла она холодно и насмешливо. – Долго же тебя Глориана уговаривала!

Я пробормотал:

– Меня особо уговаривать не надо, я податливый. Подойти с цветами и шоколадом, пару комплиментов на ушко… и я готов. Только шампанское захвати, а то я стесняюсь.

Её лицо исказилось в неприятной гримасе.

– И не мечтай!

– Да ладно, – сказал я понимающе, – не стесняйтесь, фрау Дроссельмейер. Простите, фройлян. Сейчас потащите к себе?

Она сказала с надлежащим высокомерием аристократки:

– И не мечтай, павиан! Иди за мной, смотри под ноги!

Я и не собирался смотреть на её задницу, нечего там смотреть, когда три-четыре платья, да ещё с такими подушечками, но сейчас посмотрел, а она как раз подошла к автомобилю, оглянулась, и её взгляд яснее ясного дал понять, что я в её глазах опустился ещё ниже павиана.

Шофёр выскочил нам навстречу, распахнул дверцу заднего сиденья, но на меня уставился с подозрением.

Этот гад одет куда лучше меня, одни его штиблеты стоят больше, чем весь мой костюм и обувь, да что там костюм, один галстук с бриллиантовой булавкой намного дороже.

Он перехватил мой взгляд, рука его скользнула к рукояти пистоля за брючным ремнем.

Дроссельмейер небрежно махнула рукой.

– Антуан, он со мной.

Шофёр кивнул, но продолжал смотреть на меня донельзя подозрительно и враждебно. Мужчины обычно садятся рядом с шофёром, если сиденье свободно, но я сел сзади рядом с Сюзанной, ноздрями втянул аромат тонких духов и чистой здоровой кожи, явно шею мыла, хоть и аристократка.

Хлопнула дверца, шофёр вытащил из-под капота огромный изогнутый в виде коловрата толстый стальной прут с крестовиной на конце, вставил этим концом в отверстие под капотом и с силой завертел по часовой стрелке.

Под капотом взрыкнуло, автомобиль тряхнуло. Я перегнулся с заднего сиденья и, дотянувшись до тумблера, дернул его вниз.

– Всё, искра схвачена!

Шофёр перестал крутить, вытащил ключ, на меня посмотрел пристально, кивнул, что можно понимать как благодарность. Дроссельмейер взглянула с абсолютным непониманием.

Я вспомнил, что раньше автомобили обслуживали два человека, шофёр подбрасывал дровишки в топку, а потом уголь, а водитель крутил баранку и вел автомобиль, так что этого мрачного типа правильнее называть водителем.

Мотор периодически взрёвывает, водитель наконец сел на своё место, автомобиль тут же тронулся и, набирая скорость, помчался с лёгким разворотом на выезд к улице.

На чем это он, подумал я заинтересованно. Электрокары двигаются бесшумно, а этот то ли на мазуте, то ли на дизеле, как танк Т-34. Ладно, потом, всё потом…

Дроссельмейер сидит ровно, даже опираясь на спинку удобного кресла, при такой позе грудь смотрится рельефно, а живот западает так, что выступили бы ребра, если бы не удушающий корсет, но что делать, мода. Я смотрю на неё, она смотрит вперед, меня категорически игнорит, я же самец, не могу не начать прямо щас подкатываться, пудрить мозги комплиментами, выпендриваться, петушиться, обещать сдвинуть горы и снять все звезды с неба, и всё лишь для того, чтобы приблизить момент, когда выпадет шанс впендюрить.

Я поинтересовался скучным голосом:

– Остальных ждать не будем?

Она сообщила безразличным голосом, не поведя в мою сторону глазом:

– Они сразу к месту.

– А вас, значица, принудили везти мерзкого Вадбольского?

Она бросила на меня подчеркнуто равнодушный взгляд.

– Почему мерзкого?

– Я не мерзкий?

– Для мерзкого должны что-то значить, – отрезала она. – Пока что для меня никакой.

Я довольно ухмыльнулся.

– Хорошее начало. Сюзанна, на самом деле вы стоите гораздо больше, чем вот так глупо лезть в Щель Дьявола, что-то доказывая. Хоть как обижайтесь, но мужчины сильнее и быстрее просто в силу анатомии. Но… это не значит, что вы должны уступать! Вполне можете честно соревноваться и побеждать в самом главном: управлении, финансах, политике, администрировании, медицине… да много в чём, гораздо более нужном для Отечества, цивилизации и подъема животноводства!

Она молчала, но в какой-то момент заинтересованно покосилась в мою сторону, я тогда упомянул финансы, её увлечение, затем снова с аристократической безмятежностью смотрела на виляющую из стороны в сторону дорогу, роскошные деревья по обе стороны и серое небо над пламенно красными и багровыми кронами осеннего леса.

– Я мог бы дать вам настоящую возможность утереть нос мужланам, – сказал я.

Она чуть скосила на меня взгляд.

– Какую же, барон?

– Вы не поверите, – ответил я уверенно, – и сходу отвергнете. Вы аристократка, как не суфражистничайте!.. До конца могут пойти только суфражистки, которым терять нечего. А вы очень сытно живете, потому ваша судьба предначертана: деловое замужество, оговоренное родителями, дальше работа квочки, плодящей детей, посещение салонов, где можно почесать языки. И… всё.

Она, отвечать не стала, мало ли что худородный говорит, всё равно худородный, пусть и обзавелся какими-то землями, власть принадлежит могучим родам, даже Родам, их называют великими, потому что в их состав входят и роды помельче, что дали вассальную клятву верности.

Я горько усмехнулся, ещё бы, будь я великим князем, она бы внимала со всем почтением, даже попыталась бы следовать, не сомневаясь в разумности, великий князь изрек, не какой-то зачуханный барон!

– Ваше сиятельство, – продолжил я как можно мягче, – суфражизму можно служить, не только походами в Щель Дьявола, что вроде бы делают только мужчины. Финансами и бухгалтерией занимаются тоже только мужчины в силу того, что женщины как бы по своему развитию на уровне мартышек и ни к чему разумному не способны.

Она вспыхнула.

– Вы с таким убеждением говорите!

– В этом убежден мир, – уточнил я, – даже большинство женщин так считают. Но вы легко можете опровергнуть! И это будет намного проще, чем сделать ещё десяток рейдов в Щель Дьявола.

Она покосилась на меня недоверчивым глазом.

– Каким образом?

– Женщины не работают финансистами, – сказал я, – только потому, что их не подпускают к финансам! Им не дают места даже самых простых бухгалтеров!.. Считается, что эти дуры только тратить умеют! Вы считаете это справедливым?

Она фыркнула и выше задрала нос.

– Нет, конечно.

– Потому, – сказал я, – когда появится шанс показать себя в управлении или финансах, хватайтесь за такую возможность. Это будет ваш триумф и звездный час!

Глава 13

Она поморщилась, ясно же, что такой возможности никогда не будет. Я хотел продолжить натиск, но она посмотрела по сторонам и сказала небрежным голосом:

– Антуан, сбавь скорость… Вон там тропка, давай по ней. Не гони, дорога плохая.

Ещё минут десять, автомобиль выбрался на полянку, где нас уже ждут три уже знакомых мне автомобиля.

Женщин почему-то четыре, беседуют, вряд ли о судьбах цивилизации, это такая ерунда для женщин, то ли дело последние тенденции моды и новость о каком-то креме, что убирает прыщи и восстанавливает молодость.

Я выскочил первым, как только автомобиль остановился вблизи других трёх, галантно распахнул дверь для Сюзанны, даже поддержал её за локоть, из-за чего чуть не получил по морде, видимо, решила, что я её уже щупаю, мужчины ж только об этом и думают. Суфражистки повернулись к ней, небрежно кивнули мне, с нею обнялись и расцеловались.

Я с вопросом в глазах уставился на новенькую, молодую девушку, быструю в движениях и глазастую, уже в плотном тяжёлом доспехе, сражаться в таком будет весьма как-то не.

Иоланта улыбнулась мне:

– Знакомься, это Катарина…

– Катарина, – произнес я автоматически, – или дочь разбойника…

Девушка вздрогнула, всмотрелась в моё лицо с подозрением.

– А вы… откуда… Это всё неправда! Мало ли что говорят в адрес нашей семьи! Всё это было давно и неправда!

Глориана окинула меня холодным взглядом.

– На этот раз Вадбольский совсем не готов. Почему такое пренебрежение?

– Мне в доспехах удирать трудно, – пояснил я со всем смирением. – Я ж просто дворянин, не аристократ…

– А где оружие? – потребовала она.

Я хлопнул себя по лбу.

– В самом деле… Вдруг забыл?

Запустил руку за голову, горловину мешка уже развязал, теперь просто сунул туда руку, нащупал рукоять меча и выдернул, блистающий и прекрасный, с синеватым лезвием, чуть изогнутым елманем и зауженным остриём, спасибо запасливому Шершню.

Вообще-то это больше палаш, чем меч, даже ближе к сабле, но в любом облике прекрасен: защитная дуга шириной в палец, кольцо для большого пальца просторное, к крестовине приварено намертво, рукоять рифленая и отсвечивает благородным золотом.

Все смотрят с восторгом, для них ох как красиво, а что гусёк утолщен, черен ребрист, спинка круглее обычного, а в крыже нет дырки для темляка – эти подробности пусть мужчины смакуют, только Глориана сказала хмуро:

– Для лёгких целей? Для тяжёлых надежнее меч.

– Для меня не существует тяжёлых, – сказал я и подкрутил несуществующий ус, чтобы до них дошло, что прикалываюсь, так как уверен в успехе рейда. – Нет нам преград на море и на суше!

Глориана вздохнула.

– Почему с нами клоун, а не воин?

Я картинно поклонился.

– Потому что мы, ваша светлость!.. Как я могу не пресмыкаться у ваших ног, чтобы ещё больше подчеркнуть ваше величие? Никак иначе!

Она повернулась к подругам.

– Пойдемте. Четверть часа ждали это существо.

Я возразил с укором:

– Вы ждали свою подругу Сюзанну Дроссельмейер, вашу тень, кстати!.. Когда-то и она вырастет в Снежную Королеву!.. Кстати, а Катарина… кто?

– Лекарь, – ответила за Глориану Иоланта. – Решили, так надежнее. Эта Щель Дьявола считается очень опасной.

То-то все в амулетах, подумал я. На усиление удара, на защиту, на скорость, на выносливость, это же сколько денег вбухано, хорошо быть богатыми.

Я присел, вытащил из вещевого мешка крохотные склянки. Все смотрели молча, только Катарина вскинула бровки и уставилась на меня с вопросом в глазах.

– Процедура та же, – сказал я, поднимаясь на ноги. – Нужно выпить, без этого нельзя. Хотя можно, но слишком рискованно. Мне лучше, если выйдете на своих ногах, а не я буду вытаскивать вас на тряпочке.

Дроссельмейер сказала с предельным пренебрежением:

– Эгоист! Только о себе и думает.

Но даже она, вслед за Глорианой и остальными выпила безропотно, только Иоланта заметила:

– Мы ещё за тот раз не расплатились.

– Уже, – ответил я беспечно, – своими улыбками. Я настолько с вами счастлив и рад, что даже не знаю, что для вас готов ещё сделать! Хотите, спою?

Дроссельмейер содрогнулась.

– Не-ет, ни в коем случае!..

Иоланта заметила с мечтательным вздохом:

– Разве что станцует… как там, в иллюзиях…

Глориана произнесла ледяным голосом полководца империи викингов:

– Заходим!

– Минуту, – велел я. – Заходим, как обычно. Катарина, поняла? Ты дочь разбойника, должна быть сообразительной!

И шагнул в плотный, как кисель, туман. На той стороне вышел, как мне почудилось, в бесконечной Мамонтовой пещере. Свет слабый, хотя на самом деле это для меня свет, для остальных полная тьма, я поспешно создал несколько светящихся шариков и разослал их в разные стороны, самое первое, чем легко овладевают все начинающие маги.

Мамонтова пещера, конечно, не бесконечная, но всё-таки семьсот километров есть, и это только исследованная часть, а я не исследователь, мне бы тут хапнуть, с краю, и удалиться с чувством выполненного долга.

Саженях в двадцати идеально ровная стена из белого камня, то ли мрамор, то ли песчаник, впечатление такое, что гору аккуратно распилили, одну половинку оставили, другую унесли.