Текст книги "Полдень, XXI век. Журнал Бориса Стругацкого. 2010. № 5"

Автор книги: Юлия Зонис

Соавторы: Юрий Иванов,Полдень, XXI век Журнал,Константин Фрумкин,Антон Конышев,Сергей Карлик,Геннадий Прашкевич,Павел Полуян,Алексей Гребенников,Давид Баренбойм,Александр Голубев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Дайдзиро произнес это немного слишком резко, но брат не обратил внимания на его тон. Махнул пухлой ладонью.

– Конечно. Ты же беспечная птичка тоичи, тебя в собственной постели зарежут – ты и не заметишь, все будешь свиристеть свою песенку.

Вот тебе и ранимая душа, нуждающаяся в братской опеке! Дайдзиро стало совсем неприятно. Как будто он говорил не с Дайтаро, а с самим Моносумато, – а ведь Хайдеки не подсылал к старшему принцу убийц. Юноша отвернулся и уставился в стену.

– Что, не нравится?

Дайдзиро обернулся. Губы Дайтаро скривились в улыбке, и это была грустная улыбка. Юноша пожалел о своей вспышке. Государственные дела редко требовали благородства и часто – низости. Наследник принимает на себя чужую вину и чужое бремя…

– Вот, посмотри…

Дайтаро пошарил под подкладкой хаори и вытащил смятый листок.

– Подметные письма. Их находят каждый день, и у тебя, и у нас в Большом. Не говоря уже о листовках на каждом заборе, хорошо еще, что народ здесь по большей части неграмотный…

Младший принц расправил записку. Слова были знакомые – о глупости и развращенности правителей, о беспечности их слуг, об угрозе, глядящей с неба. Задумайтесь о судьбе ваших детей… да, ясно, кому принадлежит авторство письма. И вдруг ясно вспомнилось: тускло освещенный подвал, печатный станок, пахнущие свежей типографской краской листы. Как радовался учитель, получив наконец этот станок, который привезли тайком, по частям, из Германии! В том, последнем Киган-ори ему зачем-то понадобилось выпускать газету…

– Свобода, – говорил Акира, с удовольствием вдыхая резкий типографский запах. – Свобода, Дайдзи, всегда начинается со слова. Если верить местным религиозным деятелям, все началось со слова, но свобода – особенно. Слова заставляют задуматься. Как жаль, что у нас так мало школ, да и те при монастырях… Нам нужно побольше грамотных.

– Зачем слова, когда есть ори? – пожал плечами ученик.

– Вот дурачок, – покачал головой Бишамон. – Ори – это же для самых близких, больше даже для себя самого. Это очень внутреннее. Даже ши-майне я могу показать лишь избранным – дюжине, двум дюжинам. А слова… ими можно сдвинуть народы. Тысячи, миллионы людей, Дайдзи, слушающих, понимающих, думающих…

Юноша прогнал непрошенное воспоминание и усмехнулся. Акире хотелось, чтобы открыли новые школы. Дайтаро радуется тому, что простонародье не умеет читать. И оба, что самое обидное, правы.

– О чем задумался?

Младший принц поднял голову и, пожав плечами, ответил:

– Хайдеки не дурак. Он не станет рассчитывать только на листовки. Посмотри, что играют сейчас в уличных театрах…

– Да. Да!

Дайтаро стукнул кулаком по лежанке. Младший принц подумал, до чего же это нелепо. Во дворце, в зале Совета трясущий щеками и размахивающий кулаками толстяк еще мог бы выглядеть властным. В пахнущей гнусным зельем курильне он был просто смешон.

– Значит, ты понимаешь. Ты понимаешь, что надо сделать!

– Что? – вяло поинтересовался юноша.

– Не получилось в первый раз, получится в третий. Я ведь слышал о вашей встрече с Хайдеки. Кажется, он склонен тебе доверять. Договорись о новом свидании. Сделай вид, что согласен принять его предложения. И…

– И что? – невесело усмехнулся принц. – Пырнуть его кинжалом? У твоих первоклассных убийц не получилось, а у меня получится?

– Зачем кинжалом? Есть быстрые яды…

– Он и в тот раз ничего не ел и не пил, не станет и теперь.

– Можно устроить засаду. Шестерых не хватило, но с двумя дюжинами не справится никакой оборотень.

Юноша вздохнул и поднялся с лежанки. Старший принц недоуменно моргнул.

– Ты куда?

Дайдзиро посмотрел на брата с сожалением.

– Неужели ты сам не слышишь, как глупо то, что ты предлагаешь? Не понимаешь, что беда совсем не в Хайдеки, будь он хоть трижды оборотнем? Ну, убьешь ты его, а куда денутся земляне и лемурийцы?

Наследник хитровато улыбнулся и склонил к плечу голову.

– А ты их видел?

– Кого?

– Землян. Или лемурийцев. Кого-нибудь.

– Я видел геодца. Да ты его и сам видел.

– А на нем написано, что он геодец? Откопал оборотень какого-то длинного белоглазого выродка, нарядил в черный балахон…

Брат зашарил рукой по лежанке, ища и не находя трубку. Взгляд его сделался рассеянным и блуждающим.

– Ты понимаешь, – бормотал он, все еще щупая, – какой дерзкий и красивый замысел? Оборотень прикинулся Хайдеки и мутит народ, а никаких землян нет, нет их железных драконов, а есть тварь, желающая вскарабкаться на трон и всех нас тоже сделать оборотнями… У него нету ори, слышишь? Совсем нету ори, и он хочет украсть мою, выпить до капли, но я ему не позволю. Не попущу, потому что есмь Первое и Последнее Слово, изроненное из Вечных уст. Пусть на заре читают молитву в храме, трижды поклонясь блистательной Деве-Облаку… Пусть ведьмы пляшут в горах и жгут петушиные перья…

Бормотание стало неразборчивым. Глаза старшего принца потухли, и он бессильно откинулся на лежанку. Из-за занавески, прикрывающей вход в комнату, вынырнула девочка-Проводник с новой курящейся трубкой. Она подсунула длинный вишневый чубук под широкую ладонь, и пальцы Наследника рефлекторно сжались. Девочка обернулась к Дайдзиро и едва заметно качнула головой.

– Господин Шитсу болен. Он не знает, что говорит…

Дайтаро глухо кашлянул и вдруг уставился прямо на младшего брата. В глазах Наследника не было больше тумана, только обреченность и тьма.

– Ты знаешь, что надо сделать, – хрипло произнес старший. – Отец ничего не хочет видеть, а моя кровь жиже разбавленной сливовицы. Но ты сможешь… Если другого выхода не останется, ты сможешь разбудить Спящего-под-Дворцом.

Дайдзиро злобно сплюнул и торопливо пошел вон из курильни, чуть не сбив на пороге шарахнувшегося в сторону привратника.

Возвращаться домой было еще рано. Над землей плыл час Быка, час видений, недобрый час. В Киган-ори следовало вступать на рассвете, когда Леди-Луна бессильна против своей младшей сестры и не сможет навеки пленить покинувшую тело душу. Сейчас луна катилась над верхушками тополей, и юката ее была из чистого серебра, и дочь ее Шимори вставала из-за горизонта в шлейфе розового сияния. Все живое и мертвое отбрасывало две тени – легко заблудиться, трудно выбраться из бело-розового лабиринта.

Юноша и сам не заметил, как ноги вывели его к храму Фушими Инари. Темный прямоугольник ворот навис впереди, разбивая лунную магию своей приземистой основательностью. Раздражающе сладко пахли заросли вечноцветущего жасмина, окружавшие святилище. Дайдзиро усмехнулся. Мастер Бишамон всегда посещал храм Инари перед тем, как вступить в Киган-ори. Ученику он объяснял, что лисы, несущие стражу у входа и охраняющие Коридор Тысячи Врат, помогают душе не заблудиться в потоках времени. Лисы-оборотни способны взнуздать его течение и даже – быть может – повернуть вспять, к истоку. Такова их сила. Ублажать лис следовало рисовыми колобками и благовонными воскурениями, но у Дайдзиро с собой не было ни того, ни другого. Бездумно улыбнувшись, юноша сорвал белый цветок жасмина с ближайшей ветки и толкнул тяжелую деревянную створку. В поздний час воротам полагалось быть на запоре, однако створка неожиданно легко подалась. Расступились деревья, слева сонно бормотнула какая-то птица, справа ей ответила струя фонтана. Подошвы варадзи стукнули о гладкие, истертые тысячами ног камни дорожки. В этот момент красавица-Шимори выпуталась наконец из цепких объятий старой сливы и ощупала дорожку розовыми лучами – так девушка, готовясь перейти ручей вброд, пробует воду ступней. Храм осветился, и лишь Коридор остался черен, будто из глубины огражденного сотнями арок прохода смотрела на Дайдзиро сама первородная тьма. Юноша замедлил шаги, однако лунный свет подтолкнул его в спину и понес, кружа, как ручей кружит случайную щепку. Мелькали ряды одинаковых колонн, днем ярко-алых, а сейчас лишь с намеком на красноту. Белые глаза статуй провожали путника незрячими взглядами. Тьма в конце коридора дышала, и Дайдзиро почувствовал, что если сейчас не уцепится за что-то, не остановит свое движение в лунном потоке, тьма получит его. Принц вытянул вперед руку, и на дорожку перед ним выпрыгнуло что-то большое и матово светящееся… Нет, это он сошел с дорожки и чуть не уткнулся в каменные лапы лисы. Одна из Хранительниц Храма, весьма почтенного возраста, судя по щербинам на постаменте. Юноша протянул руку и коснулся холодного камня, провел кончиками пальцев по гладко отшлифованной поверхности. Странно. Все вокруг тонуло в розовом, и лишь эта статуя уверенно и ярко блестела чистым серебром. Киюби-но кицуне, обладательница девяти хвостов, древняя, как сама Ямато, – или, быть может, еще древнее, быть может, пришедшая из Первого Мира с звездными транспортами переселенцев. Принц опустился на колени. Положив цветок жасмина на землю перед Хранительницей, он на мгновение прижался лбом к подножию статуи.

«Если ты слышишь меня… Небесная плясунья, если ты слышишь и если вправду пляшешь не только в дождевых облаках, но и в том потоке, что течет из прошлого в будущее, – передай весточку моему учителю. Скажи ему…»

Дайдзиро остановился. Он и сам не знал, что хочет передать Акире. Обещать, что закончит мистерию? А разве смерть Акиры не есть высшая точка, самый верный и точный ответ на вопрос, заключительная нота ши-майне? Обещать, что он попробует еще раз поговорить с Хайдеки? Но все сказано, и слова больше не имеют власти, ни написанные, ни тем более произнесенные, – слова носит ветер, а дела врезаются в камень и творят из бесформенной глыбы красоту или уродство… Он, Дайдзиро, последний принц Дома Ши, так и не успел сотворить ничего – ни хорошего, ни дурного. Он был лишь спутником гения и мог бы, наверное, стать спутником и того, второго, – но сколько можно быть чьей-то тенью?! На рассвете он уйдет в Киган. Уйдет и ничего не успеет сказать учителю, кроме того, что ученик его помнит и что ученику очень его не хватает…

– Этого достаточно.

Дайдзиро поднял голову. Стоящая на дорожке женщина была молода – наверное, не старше него. Молода, хрупка, прекрасна, как свежевыпавший снег в горах, или лепесток сакуры на темной воде пруда, или как тонкая паутинка под солнцем. Ее серебряное кимоно, казалось, светилось на фоне массивных и темных арок, а статуя, наоборот, потускнела. Огромные глаза незнакомки мерцали яркой яшмовой зеленью.

– Не бойся, – улыбнулась кицуне. – Я не причиню тебе вреда. Я тебя знаю. Акира мне рассказывал…

Так вот зачем он приходил в храм, подумал Дайдзиро. Вслух юноша не произнес ни слова, однако лиса рассмеялась. Смех ее оказался неожиданно низким и оттого еще более манящим.

– Да, Акира приходил ко мне. Я умела успокоить его тревогу, а бедняга все время тревожился. Вроде тебя – утыкался мне в колени и сидел так, как будто мне нечем больше заняться, кроме как утирать его слезы и выслушивать вздохи.

– Ты жестока.

– Разве? Мне говорили это раньше… Наверное, все мы жестоки к тем, кто нас любит. Зато, если сами влюбляемся, платим за свою жестокость сполна.

Текучим движением лиса приблизилась. Свет, исходящий от нее, чуть пульсировал и был прохладен и ясен. Тонкие пальцы легли на щеки Дайдзиро и властно подняли его лицо вверх. Кицуне наклонилась, всматриваясь.

– Ты немного похож на него. Только он был младше…

– Кто?

Близость ее тела мешала говорить и думать. Губы юноши щекотала мягкая прядь.

– Он. Тот, кого я любила. Кого я люблю.

Дайдзиро усмехнулся, прогоняя морок.

– Разве такие, как ты, способны любить?

Бледные губы красавицы изогнулись в неодобрительной гримаске.

– Даже камень способен любить – иначе что бы удерживало вместе составляющие его кристаллы? Я была молода и я любила… Ах, как я любила! Он пришел в мой старый храм, он был болен, он умирал. Я спустилась, чтобы посмотреть, – люди обычно так смешны перед смертью. Они суетятся, пытаются вспомнить незавершенные дела. Еще они начинают за все извиняться, это забавно… А он был спокоен. И думал о том, как красиво заходящее солнце. Красный свет зажигал алые арки моего храма, и они пылали, как факелы. Ему нравилось, что он умирает в таком красивом месте…

Красный свет. Значит, Дайдзиро не ошибся. Лиса говорила о Первом Мире, но, боги Ямато, как же давно это было – девять, десять тысяч лет назад? Впрочем, для бессмертного существа все происходит вчера. От ее возлюбленного и костей наверняка не осталось, а она вспоминает его, как вспоминают живого.

– Что же случилось? – вежливо спросил принц. – Ты его излечила, а потом полюбила?

– О нет, – тонко улыбнулась лиса. – Мой возлюбленный уже очень далеко ушел по дороге смерти, и излечить его было нельзя. Я выпила его душу, как бабочки выпивают нектар из цветка…

Дайдзиро вздрогнул и отшатнулся. Ладонь его невольно легла на рукоять катаны – хотя «Тысяча садов» отнюдь не была легендарным оружием и уж точно не спасла бы от древнего призрака. Принц вскочил на ноги и попятился. Лиса смотрела на него без выражения.

– Ты боишься меня. Акира тоже боялся. Он был такой странный – не мог полюбить простого и близкого, лишь то, что внушало ему страх. Смешно… Мой возлюбленный, у которого я выпила душу, всю, до последней капли, улыбался мне и не боялся смерти. А твой учитель трясся, как листок под ветром, всякий раз, проходя в ворота. Он читал мне стихи… в его стихах тоже был страх. Ты испуган?

Принц уткнулся лопатками в твердый и прохладный арочный столб. Отступать больше было некуда, и Дайдзиро, собрав силы, улыбнулся.

– Нет. Я не боюсь.

Лиса оказалась совсем рядом, ее присутствие мешало думать. Зеленые глаза распахнулись шире, вгляделись в лицо принца.

– Да, ты похож на него, на моего возлюбленного… Только он был младше. Я хотела бы полюбить тебя, смертный. Я так хотела полюбить Акиру, я хотела бы своей любовью унять терзающий его страх – но мы, танцующие в лунном облаке, любим лишь однажды. Прости, я ничего не могу для тебя сделать. Лишь одно…

Кицуне приподнялась на цыпочки и потянулась к юноше. Принц вдохнул ее ори, серебристо-снежное, прохладное, имеющее привкус мяты и первого снега. И еще что-то, почти неуловимый оттенок горечи, сухой, пряный запах травы, которой заросли степи в Киган-ори… Полынь. Трава называлась полынью. Дайдзиро зажмурился и утонул в переменчивом белом сиянии.

Неясный шум за окном, сквозняк, горячие лучи на щеках.

Юноша открыл глаза. Он был дома, в постели. От устилающих пол татами суховато пахло сеном. Смятая накидка валялась в изголовье, но кимоно и варадзи остались на нем. Дайдзиро не помнил, как покинул храм Инари, как добрался до дворца и до собственной опочивальни, – не помнил ничего вплоть до того момента, как утренний свет пробился сквозь веки. Губы и горло принца пересохли, как после ночной пирушки, хотя вроде бы он не пил вчера. Под языком стоял привкус пепла.

Юноша подтащил к себе накидку и торопливо обыскал внутренние карманы. Пастилки Киган-ори не было на месте, зато к правой ладони Дайдзиро прилипло несколько серых крупинок. Он уже принял ори? Когда? Что произошло? Пастилка не подействовала? Монахи обманули его? Нет, невозможно – он сам видел, как ори выкристаллизовалась в чаше Киган, этого не подделаешь. Так что же…

В коридоре простучали шаги, и за дверью заорало на два голоса:

– Ваше Высочество! Господин Дайдзиро!

Такой страх прозвучал в этих задверных голосах, что рука принца поневоле метнулась к катане. Он подхватил меч. Одним движением вскочил, толкнул в сторону дверную панель. Какие-то люди толпились в коридоре. Дайдзиро узнал младшего управляющего и начальника дворцовой стражи. Увидев его, слуги, все как один, попадали на колени. Младший управляющий еще и основательно треснулся лбом об пол.

– Что случилось?

– Беда, принц! Предательство!

– Кто предал? Кого? Что вообще происходит? Ты…

Он ткнул носком сандалии управляющего, который казался наиболее сообразительным.

– Говори.

Управляющий рванул себя за узел волос на затылке и провыл:

– Гайдзины захватили Большой Дворец. Его Величество мертв, Его Высочество господин Наследник подписал указ об отречении…

– Как?! – ошеломленно пробормотал принц. – Как они туда пробрались? Дворец охраняет не только стража…

– Предатель Моносумато, чтоб черви выели его глаза. Слуги говорят, он проник во Дворец в облике шакала и открыл проход чужеземцам. Они собираются сделать его Императором. Вот мой племянник, он прибежал из Большого с риском для жизни, чтобы предупредить Его Высочество…

Управляющий выпихнул вперед мальчишку в сером кимоно. Тот только дрожал и заикался. Дайдзиро кивнул, воздавая должное доблести племянника, и перевел взгляд на начальника стражи. Тот уже поднялся с колен и угрюмо молчал.

– Что скажешь, Кензи?

Воин покачал крупной седеющей головой.

– Нам не выстоять. Если Большой пал…. Предатель овладел половиной ключей, и древние печати его задержат не надолго. Я видел в небе над Большим железного дракона… Поверьте, господин, я не из пугливых, но против гайдзинов нам не устоять. У нас просто нет такого оружия… Вам надо бежать. Воспользуйтесь потайным ходом и уходите в горы, а я постараюсь задержать погоню как можно дольше.

Предложение казалось разумным. Принц не боялся смерти, но для того чтобы возглавить сопротивление, нужна была кровь Дома Ши. Со смертью Дайдзиро умрет и его Дом, и тогда предателю вольно будет распоряжаться захваченным добром. Наганори и Харуки наверняка отрекутся… И все же что-то мешало принцу, что-то, саднящее, как заноза под ногтем, какая-то мысль. Серые крупинки на ладони. Ночь в храме Инари, зеленые глаза лисы, наведенная ей мара… Мара.

Чем Киган-ори отличается от маковой отравы?

Для ушедшего в Киган-ори все происходящее там – отнюдь не иллюзия…

Принц чуть не рассмеялся от облегчения. Значит, все-таки Киган-ори подействовала, но как странно! Он почти поверил в реальность происходящего… Что ж, ему хотелось безнадежного боя, боя правого, но заведомо проигранного, – вот он, его бой, последнее из созвучий, последняя цветная плитка мозаики.

Музыка уже поднималась в душе принца закатной волной, набухала желтым глинистым приливом, как осенняя Фурисоде… Пришлось тряхнуть головой, потому что у него что-то спрашивали.

– Ваше Высочество? Что с вами?

Он с трудом различал лица, озабоченные, смятенные, испуганные. Вот, будто вырубленное неумелым резчиком, грубая темная глыба, пластины доспеха… ах да, Кензи, начальник стражи.

– Собирайте людей. Уводите их подземным ходом в горы.

– Ваше Высочество, а вы?

– Мне надо кое-что сделать. Не волнуйтесь за меня, я вскоре последую за вами.

Он сказал это с такой спокойной силой и уверенностью, что паника сама собой улеглась. Управляющий кинулся торопить слуг, Кензи ушел к гарнизону. Коридор, еще минуту назад плотно забитый людьми, сделался пуст. Сквозь стенные панели пробивалось голубое утреннее солнце, просвечивая дворец насквозь, как гигантскую хрустальную шкатулку или аквариум. Принц видел, как во дворе собирается гвардия. Видел, как военные торопят слуг, а те все цепляются за бесполезную сейчас утварь. Видел, как цепочки людей тянутся на задний двор, к заброшенному колодцу, откуда начинался потайной ход к горам. Дайдзиро не заметил, что и сам идет, спешит, почти бежит – но не вниз, а вверх, и вот уже ноги выносят его на плоскую крышу дворца. Здесь музыка накинулась на него с новой силой, музыка и ветер, и далекий рев толпы. Кровля была плоской, только крытые черепицей края ее чуть загибались вверх, и при желании принц мог бы увидеть глыбу Большого Дворца на холме, и бушующую под стенами толпу, и узкий, зависший в воздухе над Дворцом корабль пришельцев, и струи дыма, и пепел от сожженных бумаг. Он мог бы увидеть и группу военных, поспешавших от Большого Дворца к Дворцу Малому, и даже, приглядевшись, сумел бы узнать возглавлявшего их плотного, невысокого человека, сидевшего в седле некрасиво, но цепко. Без всяких усилий он мог бы понять, что человек этот озабочен, опечален, исполнен твердой решимости завершить начатое и не желает ему, принцу Дайдзиро, никакого зла. Однако понимание это было излишним, потому что и всадник, и лошадь под ним, и тянущаяся за ним кавалькада, и железный дракон в небе, и паника, и дым – все это было лишь нотами огромной, единственной, вечной симфонии. Мистерии, творимой даже не учителем и уж точно не им, Дайдзиро, – мистерии, творимой самим миром. Дышало и билось о ребра материков сердце-Куоре. В одном из домов Большого Дворца девочка Мисаки мечтала о полете к звездам и о платье из пронизанного молниями небесного шелка. В своем кабинете лежал отец, Господин Император, и нож уже успели вытащить из его живота, с трудом разжав сомкнувшиеся на рукояти пальцы, – а кровь, пролитая самоубийцей, еще дымилась на полу. В другом кабинете, на подушках, покачивался и то и дело припадал к фляжке толстый человек, так и не сумевший стать тем, кем должно. В храме грелась и никак не могла согреться в горячих лучах солнца статуя девятихвостой лисы. От болотистого берега отчаливали фелюги и баркасы, порывистый ветер трепал их паруса. Тот же ветер бил в спину стоящего на носу флагманского корабля человека. Человек сорвал с шеи платок, махнул им и что-то выкрикнул, и шквал подхватил его слова, пронес над сотней миров и опрокинул над самой головой принца Дайдзиро.

– Не бойся, Дайдзи! Мы победим! Мы сделаем из поражения победу!

Дайдзиро рассмеялся в ответ и ответил фразой, фразой на языке настолько древнем, что и горы Первой Ямато забыли его слова. Он повторил, уже с другой интонацией, и поднял над головой клинок по имени «Тысяча садов», ловя солнечный луч. По черепичной крыше понеслись зайчики, внизу что-то крикнули – кажется, плотный всадник наконец-то понял, что делает принц, и отдал приказ стрелять. В воздухе у самой щеки Дайдзиро вжикнуло. Боль от первой пули была всего лишь укусом осы, а боль от других принц не успел почувствовать. Крыша под ним заворочалась, задрожали стены, осыпалась старая кладка, складывались, как листы рисовой бумаги, балки и перекрытия. Дайдзиро не смог устоять на ногах и упал на колени, а вокруг него все рушилось, трепетало, раздавалась земля. Кавалькада всадников внизу развернула коней и в ужасе спасалась бегством, – и только их главарь оставался на месте, пытался удержать взбесившуюся лошадь и тоже выкрикивал древние слова. Слишком поздно. Мелодия земли и неба выплеснулась через край, треснула удерживающая влагу чаша.

Под Малым Дворцом пробуждался Спящий.