Текст книги "Павильон Зеленого Солнца"

Автор книги: Юлия Чернова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Было далеко за полдень, когда Элен с Патрицией добрались до деревушки. Две собаки, лежавшие на дороге, дружелюбно забарабанили хвостами, взметая облачка пыли. Поднялись и лениво затрусили следом.

Близился шторм, волны с шипением проносились по песчаной полосе пляжа. Никто из рыбаков на утренний лов не вышел. Чинили сети, осматривали днища поднятых на берег лодок. Несколько человек, собравшись у самой кромки прибоя, что-то пристально высматривали на горизонте.

Первыми сбежались посмотреть на иностранок дети, вдохновленные рассказами Синь-эй, – загорелые, ловкие, шумные, как и все дети, выросшие на побережье, готовые с утра до ночи бултыхаться в волнах или наперегонки носиться по берегу. Запыхавшись, обступили Элен и Патрицию. Почему-то в толпе ребятишек не оказалось Синь-эй. Дети были босоноги и одеты очень бедно. Помятуя о повадках голытьбы во всех частях света, Элен ожидала попрошайничества и уже раздумывала, чем пожертвовать. Патриция, угадав ее мысли, фыркнула:

– Просить? У европейцев? После того как их родители выставили из страны генерала Паркера и прочих благодетелей со всеми армиями? Знаешь, у тайанцев гордость врожденная.

Мальчик лет четырнадцати, для своего возраста высокий, но худенький, что-то скомандовал остальным. Дети мгновенно расступились, образовав два ряда по краям дороги и открыв проход. Только одна маленькая девочка никак не могла решить, слева ей остановиться или справа, и несколько раз перебегала с места на место. Старший мальчик внимательно оглядел иностранок, затем очень вежливо и столь же неожиданно спросил:

– Вам помочь?

Патриция перевела Элен вопрос. Обе заулыбались. Патриция серьезно произнесла:

– Ты не мог бы показать нам дом Синь-эй?

Мальчик важно кивнул.

– Идемте со мной.

Пошел рядом, приноравливаясь к их неторопливым шагам. Не отставали и остальные. Чувствовалось, что они прямо-таки разрываются от любопытства и невысказанных вопросов. Мальчик-провожатый подал знак, и ребятишки проворно выстроились в цепочку. Шедший первым спросил:

– Как вас зовут?

Выслушал ответ и убежал в самый конец цепочки. Так каждый задавал по одному вопросу и пристраивался в хвост.

Маленькие тайанцы постепенно выяснили, что иностранки были на Лисьей горе и пойдут еще, любят рисовые пирожки с крабами, сидеть на полу не привыкли, в шторм купаться не отважились бы, про убийство слышали, на велосипеде ездить умеют (при слове «велосипед» Элен вздрогнула) и умеют водить машину, не умеют водить вертолет, их любимые цвета – черный и лазоревый…

Взрослые тоже выходили из домов, приветливо здоровались. У них были свои вопросы. Почти все единодушно интересовались, долго ли Элен с Патрицией рассчитывают прожить в домике на сваях и вообще в Тайане, что их сюда привело, понравились ли здешние места. Элен то и дело дергала Патрицию за руку, напоминая: «Мы расследуем убийство». Патриция взглядом советовала набраться терпения: «В Тайане не принято торопиться».

Каким-то чудом они все-таки добрались до дома Синь-эй. Мальчишка-провожатый постучал, никто не отозвался. Патриция с Элен, оглядываясь, уже и сами заметили девочку – на берегу. Вместе с дедом она снимала развешанные для просушки сети. Синь-эй тоже увидела своих знакомых, хотела к ним броситься, но только потопталась на месте. Руки ее продолжали заниматься прежним делом, и вся поза говорила: «Подождите. Мне недосуг бегать и суетиться, как всякой мелюзге. Закончу дело – подойду». Элен с Патрицией переглянулись и стали терпеливо ждать.

Наконец сеть была снята и сложена. Тотчас Синь-эй подбежала вприпрыжку.

– Я хотела с утра к вам приплыть, но дедушка не позволил, а я однажды плавала в такой шторм, даже в более сильный.

– Мы сами пришли.

Ребятишки вновь окружили их плотным кольцом. Дедушка Синь-эй прикрикнул, и дети, хохоча, брызнули во все стороны. Пристроились у ступеней соседнего домика. Синь-эй чинно подвела гостей к дедушке.

Первым впечатлением было, что это мальчишка, надевший маску старика. Искрящиеся черные глаза могли принадлежать только ребенку, объятому восторгом перед миром. Нет, облик лгал, лгали худые узловатые руки и дребезжащий голос. Правдивы были только глаза, горевшие неукротимой энергией и задором.

– Бабушка поторопилась уйти в монахини, – отметила Элен.

Патриция задумалась, переводить ли подобный комплимент. Дедушка тем временем заявил, что стесняется пригласить гостей в свое убогое жилище (обычная формула вежливости у тайанцев), не согласятся ли они зайти в чайный домик? Подруги согласились и вместе со стариком направились к чайному павильону. Синь-эй увязалась следом.

В это время несколько человек, собравшихся на берегу, громко заговорили, указывая на какую-то точку в море. Синь-эй не замедлила подбежать, выяснить – в чем дело. Вернулась с известием, что все волновались за Ноэду, отправившегося навестить больного брата. Теперь можно не бояться, до настоящего шторма он успеет, лодку уже видно.

Чайный павильон, бесспорно, был самым большим и самым нарядным строением в деревне. Сквозь неплотно сомкнутые перегородки пробивались узкие полоски света. Хозяйка поднесла гостям влажные полотенца – протереть лицо и руки. Элен подумала, что этот обычай стоит запомнить. Если еще раз вздумает посетить чайный павильон – не станет пудриться.

Патриция как-то хвасталась, что в столичных чайных домах присутствуют и столы и стулья. В рыбачью деревушку веяния европейской цивилизации явно не проникли. Стульев не было – только циновки и низенькие столики.

Но по тому, как горделиво оглядывался дедушка, было ясно, что он недаром привел иностранок сюда. Пусть видят – его деревня ничуть не хуже других, даром что маленькая. Есть, где почитать стихи, побеседовать с друзьями. Предоставив Патриции хвалить деревню, домик, дедушку и внучку, Элен оглядывалась, невольно сравнивая этот павильон с павильоном в деревне Цуань. Все здесь было тихо, чинно, умиротворяюще. Никакого намека на беспорядок, царивший в доме тя-ю. Хозяйка – пожилая женщина – двигалась плавно, без суеты. Элен с трудом представляла, чтобы тя-ю из деревушки Цуань так же чинно угощала гостей. Скорее пролетала вихрем, порхала от одного посетителя к другому. «Нет, это невозможно, – одернула себя Элен. – Традиция».

Несмотря на неторопливость хозяйки, чай был готов в считанные минуты. Зеленый чай – Элен его терпеть не могла, как и Патриция, но нисколько не сомневалась, что дорогая подруга долго будет заходиться от восторга, лишь бы доставить удовольствие хозяевам.

Дедушка смаковал чай. Вторгнуться в это священнодействие и завести разговор было немыслимо. Пришлось довольствоваться беседой с Синь-эй, еще не научившейся впитывать гармонию тишины и также страдавшей от вынужденного молчания.

Увы, убийство в деревушке Цуань ее уже совсем не интересовало. Это была новость вчерашнего дня, и Синь-эй успела к ней остыть. Сегодня ее гораздо больше занимала драка соседских мальчишек и заноза, сидевшая в лапе черноухого пса. Только оповестив о том, что Ли-Вэнь полчаса не мог унять кровь из носа, а Ван-ли ходит с подбитым глазом и даже маленький Линь гордо показывает всем царапину на лбу, а занозу вытащил дедушка Пэн, и она оказалась «с мой мизинец», Синь-эй согласилась вспомнить о вчерашних событиях.

Да, дедушка был в деревне как раз в ночь убийства. У него там брат, и дедушка обычно посещает его раза два в месяц. Брат старший, ему уже исполнился сто один год. В прошлом году его даже приезжали поздравлять из столицы.

Тут Элен подняла глаза и перехватила взгляд дедушки, устремленный на нее поверх кружки с чаем. Тотчас морщинистые веки опустились, но Элен прониклась убеждением, что тема беседы старику не понравилась. Недаром он, даже не допив чая, повел разговор о молодости, семье, детях, внуках… Патриция, безропотно готовая приносить в дань вежливости собственное время и силы, слушала не перебивая. Синь-эй заскучала – все эти истории знала наизусть – и убежала играть с детворой. Патриция слушала очень внимательно, и Элен заподозрила, что дело не только в вежливости – похоже, подруга заинтересовалась поэтическими состязаниями, проходившими в рыбачьей деревушке, – на своем веку дедушка повидал их более девяноста, а участвовал в семидесяти. Он и сердце своей будущей жены завоевал, посвятив ей стихи…

– Как поэт Сю-Тей, – ввернула Патриция.

О, это было весьма лестное сравнение, дедушка счел своим долгом запротестовать. Нет, конечно, ему не под силу выразить свои чувства столь глубоко и возвышенно. Но кто сказал, что менее глубоки и возвышенны сами чувства?

– Это от его глубоких чувств жена ушла в монастырь? – не выдержала Элен.

Патриция сделала страшные глаза и не стала переводить. Дедушка, однако, не обошел этого вопроса. Патриция объяснила:

– Он болел. Жена дала обет – стать монахиней, если муж поправится.

Элен почувствовала, что наступает черед поучительных примеров из прошлого. Но она решительно не желала знать, сколько тайанских дам расстались со своими горячо любимыми мужьями ради их спасения. Воспользовавшись секундной паузой, сказала:

– Простите, что возвращаю ваши мысли ко дню сегодняшнему. Неподалеку произошло преступление. Трудно думать о чем-либо другом, пока убийца на свободе.

Голос дедушки звучал все так же тихо и ровно, но взгляд стал цепким и неприязненным.

– Раньше юные дамы интересовались поэзией и природой. Неужели теперь вкусы изменились?

Элен сразу вспомнилось, как Эндо бросил: «Европейских читателей порадуют наши несчастья».

– Постарайся перевести дословно, – обратилась она к Патриции. Заговорила, глядя старику прямо в глаза: – Да, я журналистка, но не собираюсь никого развлекать этой историей. Рассказывать о несчастьях просто так – значит превращать читателей в толпу зевак, которые ничем помочь не могут, только стоят и глазеют.

Элен говорила запальчиво, и Патриция толкнула ее локтем: «Сбавь тон». Элен и не подумала – слишком накипело.

– Не сказать, как помочь беде (если помочь нельзя, то как предотвратить новую), – значит вселить в сердца панику, испуг, убеждение, что справедливости нет. Не говоря уже о привычке равнодушно взирать на чужие беды.

Элен передвинула по столу чашку так, что расплескала чай. Патриция замерла. Бесшумно подошла хозяйка павильона, быстро и ловко вытерла стол. Дедушка сохранил полнейшую невозмутимость, но Элен померещилась в его глазах улыбка. Патриция перевела его вопрос:

– Многие ли понимают это, когда берутся за перо?

– Я понимаю.

Теперь улыбка зажглась и на губах старика. Он знаком попросил принести вторую чашку чая. Глоток за глотком, слово за словом – разговор начался. Дедушка рассказал, как приехал в Цуань, встретился с братом. Патриция добросовестно переводила:

– Они сидели на веранде. Ели рисовые колобки. Уже стемнело, в домах зажгли свет. Лишь чайный павильон оставался темным.

– Это их не заинтересовало?

– Нет. Тя-ю предупредила, что заночует в городе.

Элен многозначительно посмотрела на Патрицию: «Что я говорила?»

– Поэтому они удивились, услышав стук каблучков и увидев хозяйку павильона.

– Спроси, ему неизвестно, зачем тя-ю ездила в город?

Патриция спросила, выслушала ответ и расширенными глазами посмотрела на Элен.

– Ну?! – нетерпеливо воскликнула та.

– Накануне обокрали ее дядю, коллекционера.

Элен привстала.

– Что?

– Дядя живет в столице. Много раз приглашал племянницу переехать к нему, но она отказывалась. Не хотела покидать деревню, дом… Случившееся будет для старика страшным ударом. Он очень любил племянницу.

– Разве ему до сих пор не сообщили?

– Нет, он за границей. Уехал три дня назад – покупать какую-то диковинку. Может, уже и разыскали – через посольство.

– Только уехал – и в дом проник вор, – задумчиво произнесла Элен. – Вот почему убийством тя-ю занимается столичная полиция.

Дедушка Синь-эй утвердительно качнул головой.

– Тя-ю сказала, полицейский допрашивал ее полдня, потом повез в дом дяди…

Элен подалась вперед.

– А она не сказала, что украли?

– Сказала, что ничего не пропало, похоже, вора кто-то спугнул. Она помогала составлять каталог, знала все вещи наперечет. Радовалась, что дяде не придется оплакивать утрату коллекции.

Элен с Патрицией подумали об одном: «Лучше бы предстояло оплакать коллекцию». Старик поднес к губам чашку чая. Отпив глоток, заговорил вновь, и Патриция продолжала переводить:

– Тя-ю пообещала приготовить для них чай. Вошла в дом. Больше они ничего не слышали. Подумали, что тя-ю забыла о своем обещании, и понятно – слишком устала. Напоминать не стали, решили – пусть отдохнет.

– В это время убийца судорожно обыскивал домик, – сквозь зубы процедила Элен.

– Потом они встревожились – домик оставался темным. Почему тя-ю не зажгла свет? Перешли улицу и принялись стучать. Никто не ответил. Тогда они раздвинули перегородки и увидели лежавшую на полу тя-ю. Сперва подумали, что ей стало плохо. Затем включили свет и увидели… лицо у нее посинело…

Элен мрачно смотрела прямо перед собой. Патриция сказала:

– Не выжидай они так долго, застали бы убийцу на месте преступления.

– И двумя трупами стало бы больше, – хмуро откликнулась Элен. – Все равно, тя-ю было уже не спасти. Убийца набросился на нее сразу, как она вошла… Что говорят об этом в деревне?

– Говорят, полицейский из столицы очень важный, кричал на Чжан-Ченя из-за того, что зеваки затоптали следы. А Чжан-Чень изо всех сил гонял мальчишек, но попробуй уследи за ними – в бамбуковую трубочку пролезут.

– Следы? Какие следы?

– Убийца выпрыгнул из окна второго этажа.

– Правильно, – перебила Элен. – Через двери выйти не мог – напротив пировали дедушка с братом… Так следы затоптали?

– Да, днем. Однако еще ночью дедушкин брат разбудил Чжан-Ченя (дедушка лежа читал молитвы, отгоняя от мертвой злых духов). Они взяли собаку и прошли по следам до самой дороги – там убийца сел в машину и уехал.

– Прекрасно. Значит, убийца не из этой деревни.

– Ты рада?

– Еще бы. Жители Цуаня – добрые, приветливые люди. Я счастлива, что могу не подозревать их.

– И все же, пока мы думали, что убийца – местный, оставалась надежда его отыскать. Теперь же…

Элен не ответила, но в синих глазах ее зажглась сумасшедшинка. Патриция, знавшая этот взгляд, едва не посочувствовала убийце.

Затем обе принялись благодарить дедушку: Элен – жестами, Патриция – словами. Не за один рассказ – за чудесный отдых в чайном павильоне, приобщение к таинству чаепития. Дедушка выслушал их, учтиво наклонив голову. Сказал:

– Приятно, когда гостям интересны не только обычаи дома, в котором их принимают, но и история и обычаи всей страны.

Патриция всплеснула руками и заговорила о госпоже Ота. Теперь ее было не унять, Элен даже не пыталась. Зато воспользовалась случаем и попросила старика отпустить внучку вместе с ними – полюбоваться Павильоном Зеленого Солнца. Разрешение было дано, хотя глаза дедушки подозрительно блеснули – не иначе вспомнил происшествие с лисами.

Все дружно поблагодарили хозяйку и покинули чайный павильон. Дедушка проводил гостей до конца деревни. Уходя, Элен оглянулась. Старик стоял чуть ссутулившись, ветер теребил редкие пряди волос. Но даже издали было видно, как молодо, задорно блестят глаза под седыми бровями.

Подбежала Синь-эй, оставившая своих маленьких приятелей.

– Вы уже уходите? Как жаль. А мы только что спорили: выдержит ваш домик настоящий шторм или нет. Я думаю, не выдержит, вам лучше пожить у нас.

Элен почувствовала, что не в состоянии сейчас выносить болтовню девчушки. Хотелось спокойно обо всем поразмыслить.

– У меня нет сил карабкаться в гору, – сказала она. – Подниметесь вдвоем.

Патриция хихикнула:

– Полагаю, Синь-эй пойдет со мной в качестве вооруженной охраны?

– Можешь смеяться сколько угодно, но одну я тебя не отпущу. Спроси, хочет ли Синь-эй посмотреть Лисий город.

Услышав про Лисий город, Синь-эй широко открыла глаза. В ее душе боролись страх и любопытство. Вопрос о шторме и домике был мгновенно забыт.

– А вы там были? Что вы там видели? Я умру от страха. В деревню однажды забегала лисица. Мы три дня ставили возле камня плошку с молоком, чтобы ее задобрить. Все мальчишки умрут от зависти, узнав, что я побывала на Лисьей горе.

– Подожди, трещотка, – перебила Элен. – Скажи лучше, никто в деревне не видел мужчину и женщину в старинных одеждах… или в современных… Не встречали чужаков?

– Это были лисицы, да? Незнакомцев никто не встречал. Я бы сразу услышала.

– И в монастырь никто не приходил? – уточнила Элен.

Синь-эй торопливо закивала:

– Никто. Я сегодня поднималась туда, относила рыбу. Один из монахов – мой двоюродный брат. Он бы мне рассказал.

– Уверена, мы найдем незнакомцев на Лисьей горе, – вмешалась Патриция.

Синь-эй прерывисто вздохнула и покрепче уцепилась за ее руку.

Пока поднимались в гору, Синь-эй болтала без умолку. Но вершина приближалась, и речи девочки становились все сбивчивее. У ворот усадьбы Синь-эй замерла как вкопанная. Прижавшись к коленям Патриции, она настороженно оглядывалась и прислушивалась, то и дело спрашивая: «Не рассердится ли госпожа Лисица?» Патриция несколько раз отвечала, но, видя, что девочка не успокаивается, предложила:

– Хочешь, я расскажу тебе историю госпожи Лисицы?

– Хочу, – шепотом откликнулась Синь-эй.

Прежде чем начать рассказ, Патриция постояла оглядываясь. День был ветреный, вихри кленовых листьев взмывали в воздух, бабочками трепетали на высоких кустах и травах. Исступленно звякал под крышей пагоды единственный уцелевший колокольчик.

– Когда-то госпожа Лисица была маленькой девочкой и жила во дворце «Времена года». В этом дворце летние комнаты смотрели на север, зимние – на юг, весенние – на восток и осенние – на запад. Весной госпожа Лисица радовалась цветению персиковых деревьев, летом слушала стрекотание цикад, зимой ловила веером редкие снежинки… Осенью следила за полетом кленовых листьев…

– Как мы сейчас, да? – робко спросила Синь-эй.

– Именно так. Только госпожа Лисица жалела, что «красота быстротечна в мире…». Персиковые деревья стоят во всем цвету – налетел ветер, сорвал лепестки. Умолкли цикады, побурели кленовые листья. И госпожа Лисица начала слагать стихи обо всем, что радовало взор. И многие люди, прежде не успевавшие заметить, как причудливы узоры снежинок или удивительны огни светлячков летней ночью, читали эти стихи и замечали все, что прежде оставалось скрытым. И слава госпожи Лисицы росла быстрее ее самой.

В семнадцать лет она облачилась в шелковые одежды и получила во владение усадьбу, в которой жила. По названию усадьбы ее стали именовать «госпожа Ота».

– Я знаю госпожу Ота, – сказала Синь-эй. – Дедушка читал мне отрывки из ее поэмы. И потом, у моей тети есть картина, где госпожа Ота стоит на коленях на песчаном берегу, опираясь рукой о корни сосны… Только она там совсем старая.

– Я видела эту картину, – сказала Патриция, снова беря Синь-эй за руку и входя в ворота. – У твоей тети – репродукция, сама картина хранится в музее. Когда ты вырастешь, то обязательно поедешь в столицу и побываешь в музее. Картина называется «Прощание госпожи Ота с миром». Художник действительно изобразил госпожу Ота очень старой, хотя, когда она умерла, ей было немногим более сорока лет. Вероятно, художник решил, что ее состарили несчастья. Но ты, когда попадешь в музей, обязательно обрати внимание, какие молодые у нее глаза. Несчастья не сломили ее. До последних дней госпожа Ота видела красоту мира и слагала о ней стихи.

Патриция помедлила. Синь-эй смотрела на нее снизу вверх, ожидая продолжения. Патриция направилась к Павильону, ведя Синь-эй за руку.

– В ту пору, о которой я рассказываю, госпожа Ота была молода, прекрасна и знаменита. И к ней – первой из всех принцесс княжества – посватались трое знатных юношей.

Один сказал:

«Стань моей женой – я сделаю тебя повелительницей этого княжества».

И сказал второй:

«Стань моей женой – я сделаю тебя самой богатой женщиной княжества».

И третий сказал:

«Ответишь «да» или ответишь «нет», моя любовь подарит тебе бессмертие».

Двое первых смеялись над третьим, потому что он обещал великий дар, ничего не прося взамен. К тому же – младший сын в семье – он должен был вечно скитаться по провинциям.

Все трое ждали ответа госпожи Ота, но она была умна и только улыбалась, ожидая, пока они исполнят обещанное.

Первый жених убил своего приемного отца и захватил власть в княжестве. Но госпоже Ота стал противен убийца. Не желая выходить замуж, она убежала из дому. Второй жених в неурожайный год торговал рисом и стал самым богатым человеком в княжестве, богаче князя. Но госпожа Ота смотрела в синие от голода лица, и ей сделался противен богач. Она продолжала скитаться по дорогам, протягивая руку за подаянием.

Третий жених ездил из города в город и везде слагал стихи о прекрасной госпоже Ота. И когда госпожа Ота просила милостыню, жители княжества узнавали ее и делились последней горстью риса.

Госпожа Ота и поэт Сю-Тей бродили по дорогам. Пути их должны были пересечься и пересеклись.

Патриция присела на ступени Павильона Зеленого Солнца. Синь-эй, уже ничего не боясь да ничего вокруг и не замечая, пристроилась рядом.

– Они встретились так, будто не расставались. Сю-Тей спросил, не устала ли она странствовать, не хочет ли стать женой князя? Госпожа Ота ответила: «Прекрасная женщина, воспетая вами, никогда бы так не поступила. А я ношу ее имя».

– Они поженились?

– Да, – ответила Патриция после паузы, невольно улыбаясь – вспомнила заявление Элен: «Какая непрактичная женщина. Надо было выйти замуж за князя, отравить его, казнить богача, присвоить его состояние и только после этого стать женой поэта».

– Когда же она превратилась в лисицу? – спросила Синь-эй, уверенная, что эта история, как и все сказки, заканчивается свадьбой.

– На следующее утро поэт услышал, что князь приказал казнить всю его семью.

– Потому, что Сю-Тей женился на госпоже Ота?

– Не только. Они были людьми знатными и казались князю опасными соперниками. Он хотел казнить и Сю-Тея, но не мог его найти.

– Они спаслись? – живо воскликнула Синь-эй.

– Да. Сю-Тею пришлось вспомнить, что стих умеет не только славить, но и разить. К тому же, как всякий знатный человек, он был воспитан воином. Жители княжества, доведенные до отчаяния голодом, подняли восстание, и Сю-Тей возглавил его.

– Они победили?

– Да, – подтвердила Патриция, благоразумно опуская такую деталь, как насаженная на пику голова князя. – Одолели не только князя, но и вторгшихся в страну северян. Госпожа Ота и Сю-Тей двадцать пять лет правили Южным княжеством. Потом снова пришли северяне, захватили южные земли, казнили Сю-Тея.

– А госпожа Ота? – с замиранием сердца спросила девочка.

– Северный князь призвал ее к себе. Зная ее историю, сказал: «Сю-Тей обещал тебе бессмертие? Он солгал. Ты умрешь, и умрешь в изгнании, всеми позабытая». Тогда госпожу Ота привезли сюда.

– Сюда? – Синь-эй очнулась и огляделась вокруг. – Сюда… – повторила она с изумлением, восхищением и некоторым испугом.

Поднялась со ступеней и внимательно осмотрела Павильон, точнее, то, что от него осталось.

– Госпожа Ота написала здесь поэму, посвященную мужу. Госпожа Ота и поэт Сю-Тей подарили друг другу бессмертие. Сколько веков прошло, а мы радуемся и горюем за них так, словно они – наши ближайшие друзья и живут по соседству. А имя северного князя история не сохранила, и мы помним о нем лишь потому, что он вторгся в жизнь госпожи Ота и поэта Сю-Тея… Северный князь сказал, что госпожа Ота стала Лисицей… Думал – люди перестанут любить ее.

– Лисиц не любят только дурные люди, – сказала Синь-эй. – Потому что боятся. Мой дедушка не боится, правда?

– Правда. Иначе он не отпустил бы тебя на эту гору…

Патриция не договорила. Синь-эй дошла до угла Павильона, и прямо из-под ног у нее прыснули в разные стороны две лисицы. Девочка от испуга вскрикнула, но тотчас обернулась к Патриции и радостно закричала:

– Я их видела! Я видела госпожу Ота и поэта Сю-Тея!

Она принялась часто-часто кланяться, повторяя:

– Они показались мне! – снова повернулась к Патриции: – А вы видели их в человеческом обличий?

Патриция засмеялась:

– Тех, кого я видела, мы сейчас отыщем.

Синь-эй замотала головой:

– Нет. Они сбрасывают лисьи шкуры только ночью.

– А мы разыщем их днем, – улыбаясь, заключила Патриция.